Глава шестая

Макрон выругался и потянулся было к лежавшему у стены мечу, но преторианец отреагировал мгновенно, ударив кованым сапогом по запястью и придавив руку к полу. Центурион вскрикнул от боли, но, прежде чем успел еще что-нибудь сказать или сделать, почувствовал у горла острие клинка.

— Командир, мне не хотелось бы проливать кровь, — урезонивающим тоном промолвил преторианец. — Мы превосходим вас числом, застали врасплох, и в случае сопротивления вы оба будете убиты, прежде чем успеете обнажить мечи. Поэтому давайте не создавать друг другу лишних проблем.

Он выжидающе умолк, а когда Макрон кивнул, медленно поднял сапог, хотя клинок продолжал держать нацеленным на горло, и, не сводя с центуриона глаз, распорядился: — Фронтин, забери их оружие.

Один из его людей вложил свой меч в ножны и, пройдясь по комнате, собрал мечи и кинжалы центурионов. Только после того как тот вышел из помещения, начальник стражи убрал клинок от горла и отступил на шаг.

— Одевайтесь. И соберите свои пожитки.

Катон нахмурился.

— Пожитки?

— Да, командир. Боюсь, сюда вы уже не вернетесь.

По жилам Катона разлился холод, он онемел. Походило на то, что их сейчас отведут на казнь, а их имена будут навсегда вычеркнуты из истории. Впрочем, последняя мысль едва не заставила Катона горестно рассмеяться вслух. Что за нелепая претенциозность: они с Макроном не заслужили и строчки в примечаниях. Двое второстепенных участников провинциальной драмы отыграли свое — и обречены на забвение. Их имена не сохранятся даже в памяти людей, которые отведут их на смерть.

Все шло именно к тому, и в Катоне внезапно всколыхнулась ярость из-за того, что его жизнь обрывается так нелепо и бессмысленно, фактически едва начавшись.

— Куда ты нас поведешь? — спросил он начальника стражи.

— Я же сказал, командир: Нарцисс желает вас видеть.

Катон горько усмехнулся. Ну конечно, секретарь императора не преминет попрощаться с ними, чтобы у них и в последний миг не оставалось сомнений в том, кто определил их участь. Пусть это и мелочь, но ему хочется прочувствовать свое торжество лично.

В не столь драматических обстоятельствах Катон, возможно, задумался бы о том, не является ли подобная мелочность признаком неуверенности в себе, однако перспектива неминуемой смерти не оставляла в его сердце места ни для чего, кроме ненависти и отчаяния.

— А сейчас, командир, прошу, поднимайся. У меня и так утро выдалось нелегкое; кроме вас, еще уйма других поручений. Так что, если не возражаете…

Катон встал с тюфяка. В голове его бешено крутились мысли: он пытался придумать способ спасения, а заодно гадал, когда и где преторианцы их прикончат, и почему бы им не сделать это прямо сейчас. Впрочем, на последний вопрос ответ у него нашелся немедленно: тогда стражникам пришлось бы уносить трупы, а им лень. Куда удобнее, если жертвы сами придут к месту назначения.

Стараясь не поворачиваться к преторианцам спиной, Катон натянул и зашнуровал сапоги, после чего собрал скудные пожитки и завернул в одеяло. Макрон по ту сторону комнаты проделал то же самое, благо уносили они с собой немного, а оставляли и того меньше: остатки еды да кое-что из одежды, заношенное и уже не подлежащее починке. Сначала Катон не понимал, почему преторианцы велели им собирать вещи, но потом решил, что, наверное, они полагают, будто имущество двух центурионов может представлять какую-то ценность.

Увязав одеяло в узел, он туго затянул концы и забросил узел на плечо, как вещмешок. Макрон поступил так же, после чего подошел к Катону, встал с ним рядом, на некотором расстоянии от следивших за их действиями преторианцев, и, глядя себе под ноги, словно проверяя, хорошо ли завязаны шнурки, шепотом спросил:

— Как думаешь, стоит попробовать прорваться?

— Нет!

Преторианец улыбнулся, давая понять, что хоть и не слышал этого обмена репликами, но догадывается, о чем речь.

— Прошу, не надо делать глупостей. Я и мои ребята здорово поднаторели в эскортировании людей.

— Ты хотел сказать арестантов, — буркнул Макрон.

Преторианец пожал плечами

— Да мне все равно кого, командир. Наше дело простое: найти, кого приказано, и доставить куда надо. Люди попадаются разные, бывают сложные случаи, и я просто хочу предупредить, чтобы вы оба не пытались бежать. Толку от этого не будет, а вот неприятностей — куча. Вы меня поняли?

— До меня бы дошло быстрее, если бы ты говорил без обиняков, — заявил Макрон. — Мы, в легионах, не привыкли ходить вокруг да около и всегда называем вещи своими именами. Потому что нам приходится действительно иметь дело со «сложными случаями».

— Но мы ведь не в легионах, а, командир? В Риме все делается более утонченно.

— Смерть всегда смерть, парень. Ее ничем не замаскируешь.

— Ты бы удивился, узнав, сколько всего нам удается маскировать, — отозвался преторианец с холодной улыбкой, после чего отступил в сторону и указал на дверь. — А теперь, если вы не возражаете…

В сопровождении четырех, двое спереди, двое сзади, преторианцев с обнаженными мечами центурионы спустились по узкой лестнице на нижний этаж доходного дома. Приход стражников не остался незамеченным, и у выхода собралась небольшая толпа любопытствующих зевак. Когда арестованные и их стража ступили на мостовую, из пекарни выглянула жена булочника. При виде Макрона и Катона, несущих узлы с пожитками, глаза ее удивленно расширились, и она, сойдя с крыльца, преградила преторианцам путь.

— Катон, в чем дело?

— С дороги, женщина! — рявкнул стражник.

— Катон! — снова позвала Велина, заглядывая через его плечо, но конвоир без колебаний схватил ее за руку и отшвырнул к стене доходного дома. Арестованные и стража двинулись дальше.

Они прошли во дворец через один из служебных входов, открывавшийся на тихую боковую улочку в стороне от людных магистралей. Катон помнил эту дверь; он и сам пользовался ею в детстве, когда жил во дворце, там, где квартировали служители. Как они входили, почти никто не видел, и Катон вдруг понял, как легко может исчезнуть человек в самом центре огромного города. Миновав караул у входа, преторианцы провели их по длинному коридору к лестнице, откуда начинался путь в сердце императорского дворца.

— Так вы ведете нас не в казематы? — спросил Катон, повернувшись к старшему из стражников.

Тот поднял брови.

— Да уж, конечно. — На миг суровое выражение его лица смягчилось, и он почти добродушно пояснил: — Послушай, командир, нам было приказано доставить вас обоих к Нарциссу. Никаких других приказов, если тебя это заботит, мы не получали.

— Так вы нас не на казнь ведете?

— Нет, командир. Мы ведем вас к Нарциссу. Это все. Пока. Если он прикажет вас прикончить, дело другое: тогда мы отведем вас к ребятам, которые занимаются такими делами.

Катон вздохнул, глядя на служаку и гадая, как можно так относиться к подобным обязанностям. Впрочем, наверное, для преторианцев это просто дело привычки. Ему вспомнилось, как все три года правления императора Калигулы те только и делали, что хватали и казнили неугодных ему людей.

Одолев четыре пролета, они вышли в широкий коридор с узорчатой мозаикой на полу и большими, высокими окнами, заполнявшими его светом. Здесь Катону бывать не доводилось, а теплый ток воздуха под ногами дал ему понять, что пол подогревается.

Макрон поджал губы.

— Да уж, этот малый, Нарцисс, умеет устроиться.

Стража подвела их к впечатляющим, вдвое выше человеческого роста дверям, по обе стороны от которых стояли двое гвардейцев, а рядом, в нише, за большим ореховым столом сидел писец, плотно укутанный в тунику из мягкой шерстяной ткани. Заслышав шаги, тот поднял глаза. Старший из преторианцев кивнул ему.

— Центурионы Макрон и Катон доставлены по требованию секретаря императора.

— У него сейчас встреча с императором. Придется подождать — вон там.

Писец указал стилосом на нишу по другую сторону коридора, где стояли скамьи с мягкими сиденьями. Вся компания перешла туда, и оба центуриона, с облегчением опустив на пол свою поклажу, сели. Двое стражников встали по обе стороны от них. Здесь, поблизости от рабочих покоев секретаря императора, царила строгая аккуратность, и Макрон вдруг ощутил неловкость от того, как не соответствует этой обстановке его изрядно помятая, разукрашенная синяками физиономия. Он покосился на Катона и увидел, что тот сидит, уставившись на мозаику под ногами, видимо, полностью поглощенный тягостными мыслями.

Беседа секретаря с императором Клавдием все никак не кончалась. Солнце над городом поднималось все выше, пока, наконец, не засветило прямо в окна, заливая коридор, включая нишу с задержанными, не только светом, но и теплом. Макрон откинулся назад, закрыл глаза и, несмотря на всю сложность их положения, постарался извлечь максимум удовольствия из представившейся возможности погреться на солнышке, которое даже сквозь опущенные веки давало о себе знать оранжевым свечением. Зажмурившись, он не видел, как с легким скрипом отворилась дверь: стражи тут же вытянулись по стойке «смирно», писец вскочил и поклонился. Катон тоже вскочил, но прежде, чем успел растормошить Макрона, в коридор уже вышли император Рима и его самый верный и доверенный слуга, Нарцисс.

— Ттт-ак ты и правда считаешь, что это важно?

— Да, Цезарь, — заверил его Нарцисс, энергично кивая. — Это важнейший элемент всей работы. Обойтись без него — значит навеки обездолить потомков.

Клавдий воззрился на него расширенными глазами, голова его дернулась еще сильнее, чем обычно.

— Ддд-ействительно? Ты действительно так думаешь?

— Да, Цезарь. Без сомнений.

— Положим, так: и ччч-то я могу сказать? Я думал, что мои ддд-етские стишки не годятся для автобиографии. — Он улыбнулся, снова подернул головой и сжал руку Нарцисса. — Но ты меня убедил. Как всегда, показал свой отменный вкк-ус и способность судить о произведении искусства.

— Цезарь, — молвил Нарцисс, подавшись к императору, — я не заслуживаю твоей похвалы. Любой смертный, хоть немного чувствующий литературу, безошибочно ощутит божественную искру, отмечающую все, написанное тобой.

Просияв, Клавдий благодарно сжал руку Нарцисса и тут же замер. Его взгляд случайно наткнулся на клевавшего носом на скамье Макрона.

— Я почему-то сомневаюсь, что этот малый разделяет твою точку зрения.

Нарцисс воззрился на нишу.

— Поднять этого дурака на ноги, — прошипел он.

Стражники схватили того с обеих сторон и резко подняли. Макрон открыл глаза и растерянно заморгал.

— Что? Что? Ох!

Узнав императора, он мигом вытянулся в струнку и замер, словно мраморная колонна. Клавдий подошел ближе и внимательно присмотрелся к нему.

— Этт-о те самые люди, о которых ты мне говорил, Нарцисс?

— Да, Цезарь.

— Не ссс-кажу, чтобы этот образчик производил благоприятное впечатление. Но, с другой стороны, таким человеком можно и пожертвовать, не лишившись сна, верно?

— Истинная правда, Цезарь. Ты, как всегда, прозреваешь мои мысли.

Клавдий повернулся к Катону, и на лице его отразилось удивление:

— А этот, другой: он ведь не может быть тем командиром, о котором ты говорил. Это почти мальчишка: с виду так он едва ли бреется.

Нарцисс выдавил смешок, угодливо подхваченный писцом. Клавдий тут же повернулся к столу.

— А тебя никто не просил подавать голос.

Писец застыл, побледнев и опустив взгляд.

— Вот так-то лучше, — бросил император, продолжая внимательно осматривать центурионов. — Ппп-олагаю, Нарцисс, ты знаешь, что делаешь. Второе дело, которое мы с тобой обсуждали, требует особого подхода. Ты уверен, что эти… эти люди годятся для такой работы?

— Если не они, то никто, Цезарь.

— Хорошо. Увидимся за обедом.

— Да, Цезарь.

Нарцисс поклонился: то же самое сделали преторианцы, писец и оба центуриона. Их головы оставались опущенными, пока Клавдий, пройдя по коридору, не исчез в боковой галерее, и как только император пропал из виду, у всех разом вырвался облегченный вздох. Макрон так и вовсе чувствовал себя так, будто разминулся со смертью только на волосок, и сердце его все еще отчаянно колотилось.

— Внутрь их! — приказал Нарцисс, окинув взглядом центурионов, повернулся и направился в свой кабинет.

Катон с Макроном подхватили поклажу и в сопровождении стражи проследовали в высокие двери, за которыми находилась канцелярия императорского секретаря.

Рабочее помещение было громадным с высоченным, как и в коридоре, потолком. Пол устилали звериные шкуры, от которых тянуло теплом подогрева. Стену по правую сторону занимал похожий на соты стеллаж, сплошь уставленный свитками и книгами, на левой красовалась картина: морской залив, уходящий к теряющемуся в дымке горизонту, а над берегом высилась колоссальная гора, по сравнению с которой жавшиеся к морю у ее подножия городки казались совсем крохотными. В дальней стене было четыре больших окна, из которых открывался впечатляющий вид на Форум и растянувшиеся позади склоны Субуры.

Нарцисс пересек комнату и устроился за дубовым письменным столом, по размерам вполне соответствовавшим помещению, если не огромному количеству громоздившихся на нем пергаментов, папирусов и табличек. От Нарцисса не укрылось удивленное выражение на лицах обоих центурионов, которые, выглянув в окна, впервые в жизни увидели столь широкую панораму города.

— Впечатляет, да? — с улыбкой промолвил он. — Это первое, на что обращают внимание все, впервые попадающие сюда. Я нахожу это зрелище воодушевляющим и в каком-то смысле пугающим. Даже устрашающим.

Отвернувшись от Катона с Макроном, он сам бросил взгляд в окно и задумчивым тоном продолжил:

— Империя управляется отсюда. Из этого дворца. Дворец — это мозг, который двигает мускулами Империи. Там внизу, на Форуме, можно узреть публичное воплощение этого могущества. Прекрасные храмы, посвященные дюжинам богов. Базилики, где создаются состояния и заключаются регулируемые законами сделки. Люди со всего мира собираются на Форуме и дивятся величию наших достижений. Вместе дворец и Форум представляют собой святилище могущества и порядка.

Он сделал паузу и взмахом руки указал на возвышавшийся склон Субуры, усеянный развалюхами, грозившими, казалось, сползти на Форум, словно грязевая лавина.

— С другой стороны, мы видим отсюда эти трущобы, воплощение хаоса, нищеты и порока, постоянно грозящие поглотить и уничтожить созданный и оберегаемый нами порядок. Субура — это постоянное напоминание о том, во что мы можем превратиться, если власть императора и тех, кто осуществляет его замыслы, будет сметена. Плебс — это те же варвары, но не за стенами, а внутри них. Пока мы кормим и развлекаем толпу, мы удерживаем ее в своей хватке. Но стоит допустить, чтобы плебс начал сознавать собственную силу… или, хуже того, позволить, чтобы кто-то другой стал играть на инстинктах толпы, на ее суевериях, — с нажимом произнес Нарцисс, — и нам всем перережут глотки.

Секретарь императора снова повернулся к центурионам с печатью усталости на лице.

— Так вот, моя задача, цель моей жизни в том, чтобы обеспечить сохранение порядка и пребывание Клавдия у власти. А это значит, что мой долг — выявлять и подавлять все возможные угрозы в отношении императора. Но это и ваш долг, ибо вы воины, принесшие ему клятву верности, а значит, обязаны помогать мне на этом поприще всеми способами, какие я найду нужными. Я ясно выражаюсь?

— Так точно, — в один голос ответили Макрон с Катоном. Конечно, последний понятия не имел, чего именно хочет от них секретарь императора, но в его словах прозвучал намек на какую-то службу, а казненные центурионы никаких услуг не оказывают. В его сердце начала воскресать надежда.

Нарцисс кивнул, одобряя их готовность, подался вперед, опершись руками о столешницу, и продолжил:

— Тогда слушайте внимательно. У меня есть для вас задание. Сразу скажу, опасное, связанное с большим риском. Но ведь вам нечего терять. Не так ли, центурион Катон?

— Прошу прощения?

— Юноша, только не надо прикидываться дураком! Твоя жизнь ничего не стоит. Я могу кликнуть стражу, и тебя убьют на месте. И тебя, да и твоего друга с тобой заодно. И никто даже не спросит меня, в чем причина. Раз я так поступил, стало быть, у меня имелись веские основания. Видишь? — Он поднял со стола свиток. — Это письмо прибыло вчера из Британии. Догадываешься, от кого оно?

Сердце Катона упало.

— От командующего Плавтия.

— Верно. И ты можешь догадаться, что он пишет, — промолвил Нарцисс с легкой улыбкой. — Смертный приговор остается в силе. Вдобавок командующий считает, что существует достаточно косвенных доказательств, чтобы вынести такой же приговор и центуриону Макрону по обвинению в мятеже и убийстве. Так что вы оба — покойники.

Он выдержал эффектную паузу, буравя центурионов взглядом глубоко посаженных карих глаз. Катон встретил его взгляд со злобой и страхом, ибо понимал, что их новые беды — дело рук императорского секретаря, преследующего какие-то свои цели. Молодой центурион нервно сглотнул и уточнил:

— Мы покойники, если не примем твоего предложения?

— Верно, — кивнул Нарцисс. — Вы примете мое предложение или до исхода сегодняшнего дня отправитесь кормить стервятников.

— А что за дело нашлось у тебя для нас? — скривившись, спросил Макрон. — Надо кого-нибудь убить? Сделать так, чтобы человек исчез? Что?

— Ну уж нет, — рассмеялся Нарцисс. — Стал бы я разглагольствовать тут с вами из-за такой ерунды. Исполнителей подобных услуг у меня более чем достаточно. Нет, для того, что у меня на уме, мне требуются не убийцы и костоломы, а два толковых командира, умелых, решительных и, опять же, находящихся в отчаянном положении, что заставит их добиваться успеха любой ценой. Нужны люди, знающие, что от выполнения приказа зависят их жизни. Короче говоря, именно такие, как вы двое. И учтите: то, что я намерен вам предложить, свидетельствует о моем уважении к вашим умственным способностям. Выбор за вами: либо соглашаетесь, либо умрете, здесь и сейчас. Все, что осталось, это сообщить вам детали. Все понятно?

— Так точно… почтеннейший.

— Вот и отлично.

Нарцисс откинулся в кресле, собираясь с мыслями.

— Так вот: месяц назад неподалеку от побережья, близ Равенны, был захвачен торговый корабль. Такое случается время от времени. Всегда находятся желающие попробовать свои силы на пиратском поприще и начинают грабить суда. Конечно, до поры до времени мы можем мириться с потерей посудины там, посудины здесь, но когда жадность морских разбойников становится чрезмерной, посылаем эскадру, чтобы их пугнуть. Тут, однако, случай особый: пираты захватили судно, на борту которого находился один из самых доверенных моих агентов, выполнявший очень важное и деликатное поручение. Он угодил в руки пиратов, был подвергнут пыткам, а потом они прислали требование уплатить за него выкуп. Приложив к нему палец, на котором тот носил перстень. Я так понимаю, это своего рода пиратская традиция.

— Ты хочешь его вернуть? — спросил Катон. — В этом твое поручение? Это все?

— Не совсем. У моего агента было при себе нечто, очень важное для императора.

— Сокровище? — нахмурился Макрон. — Ты посылаешь нас на охоту за сокровищем?

— Сокровище? Можно сказать и так, — ответил Нарцисс. — Но сокровище более ценное, чем все золото и драгоценности Египта.

— Правда? — Макрон фыркнул. — Как-то слабо верится.

— О какого рода сокровище мы говорим? — перебил друга Катон.

— О свитках, — ответил Нарцисс. — О трех свитках. Пираты требуют за них десять миллионов сестерциев.

— Десять миллионов? За три свитка?

Макрон рассмеялся и покачал головой.

— Ты ведь это не серьезно, почтеннейший.

— Напротив, я в жизни не был настолько серьезен.

Смех Макрона застрял в его горле: по выражению лица секретаря императора было видно, что тот и вправду не шутит.

— Да что в них такого, в этих свитках?

Нарцисс смерил центуриона взглядом.

— А вот этого вам знать не обязательно. Вы узнаете больше, если того потребует ситуация, а пока достаточно того, что обладание ими позволит мне отвести серьезную угрозу от императора. В настоящий момент вас должен беспокоить только успех вашей миссии. Вам необходимо найти свитки, вернуть их и доставить сюда. Желательно, конечно, вместе с моим агентом, но это уж как получится. Но если придется выбирать между ним и свитками, без агента можно и обойтись.

— Кто еще знает об этом? — спросил Катон.

Нарцисс задумался.

— Император. Мой писец… Ну, и еще один человек.

— Кто именно, почтеннейший?

Нарцисс улыбнулся и покачал головой.

— Этого вам тоже знать не нужно. Пока. Между тем я устроил для вас назначение в Равенну, на морскую базу. Мы направляем туда подкрепление для осуществления операций против пиратов, к этой колонне и присоединитесь. Префект получит приказ найти и уничтожить логово пиратов, но для вас главное, когда они будут разгромлены, найти свитки и моего агента. Да, и проследить за тем, чтобы никто из пиратов, читавших свитки или хотя бы имевших с ними дело, не остался в живых. И последнее, — он подался вперед. — Вполне возможно, что пираты послали предложение выкупить свитки не только мне. Если так, то мои враги в Риме не остановятся ни перед чем, лишь бы заполучить их в свои руки. Поэтому никому не доверяйте. Ясно?

Оба центуриона кивнули.

— Когда нам отправляться? — спросил Макрон.

— Без промедления. Подкрепление для Равенны выступило из Рима на рассвете. Закончим разговор, и отправляйтесь вдогонку.

— А как с нашими бумагами, приказами и всем таким?

Нарцисс махнул рукой.

— Все уже готово: выйдите из кабинета и получите у моего писца. Так что, если не хотите натереть мозоли, догоняя отряд, не затягивайте и отправляйтесь.

— Последний вопрос, почтеннейший, — промолвил Макрон.

— Что еще?

— Деньги. Нам надо на что-то жить, да и в Равенне могут потребоваться расходы.

— Это точно. Хорошо, получите мелочь на расходы у моего писца.

— Спасибо.

— Не за что, — улыбнулся Нарцисс. — Сделаете дело, и будем в расчете. Ну а сейчас — в дорогу.

Он откинулся назад и скрестил руки на груди, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен. Катон с Макроном повернулись к дверям, и когда подошли, их распахнули перед ними стоявшие по обе стороны преторианцы. Писец поднялся из-за стола, держа в обеих руках восковые таблички, и, как только центурионы вышли в коридор, протянул им их. Взяв свою, Катон начал было засовывать ее в вещмешок, но, бросив случайный взгляд напротив, замер. Макрон, заметив это, проследил за его взглядом. В нише сидел крепко сбитый, полнеющий мужчина в тоге сенатора. При виде двух центурионов на его лице расплылась ухмылка.

— О, если не ошибаюсь, это мои давние товарищи по оружию, центурион Макрон и его юный оптион.

Потом его взгляд упал на гребень высовывавшегося из узла Катона шлема, и он развел руками:

— Не оптион, а центурион Катон! Глазам своим не верю.

Катон склонил голову, формально приветствуя старшего по рангу, и холодно отозвался:

— Трибун Вителлий? Вот уж не чаял, что мы встретимся снова.