Глава девятнадцатая
— Следовать за флагманом! — заорал во весь голос Альбин. — Свернуть парус! Мочить весла!
Именно к таким моментам матросов и корабельную пехоту готовили годами: грянул корабельный барабан, и на палубе развернулась кипучая деятельность. Матросы взобрались по вантам на мачту и распределились по рее, чтобы свернуть парус. Катон устремился вперед, к своей центурии. Топот сапог по палубному настилу накладывался на донесшийся снизу стук и грохот вставляемых в уключины весел. Корабельные пехотинцы вокруг него поспешно облачались в доспехи, застегивали поясные ремни с мечами и кинжалами, надевали шлемы и брали в руки щиты. Подбежав к своей поклаже, Катон увидел там Феликса, который подал ему кольчугу. Катон кивнул в знак благодарности.
— Как только люди оденутся, пусть получат метательные копья. И пусть их вынесут на палубу с запасом.
— Есть, командир!
Теребя кожаные завязки шлема, Катон бросил взгляд назад, на кормовую надстройку, и увидел, что Альбин, перегнувшись через ограждение, смотрит в сторону «Гора». Когда «Спартанец» свернул парус, движение триремы начало замедляться, а потом снизу, из-под палубы, зазвучал молот павсария, отбивавшего ритм для гребцов. Лопасти весел с плеском опустились в воду, гребцы с явно слышным усилием налегли на них, потом поймали ритм, и корабль, снова набирая скорость, устремился вперед. Как только он оказался непосредственно за флагманом, Альбин выкрикнул приказ рулевому, который всем своим весом налег на мощное древко рулевого весла, свисавшего с кормы «Спартанца». Когда его широкая лопасть погрузилась в воду, Катон почувствовал, как под его ногами качнулась палуба, и непроизвольно ухватился за борт. Феликс заметил это и улыбнулся.
— К этому придется привыкнуть, командир. Когда мы сойдемся с пиратами вплотную, поворотов будет хоть отбавляй.
— Будем надеяться, что они не примут бой.
Феликс отреагировал осторожным взглядом.
— Почему это, командир?
— Мы перегружены. Они имеют преимущество если не в силе, то в скорости. Но я надеюсь, что они учтут наше численное превосходство и отступят.
Оптион посмотрел вперед, прямо по курсу, где над горизонтом маячили паруса. Всякий раз, когда трирема приподнималась на вспенившейся волне, пиратские корабли были уже вполне различимы на фоне поблескивающей синевы моря.
— Непохоже, чтобы они собирались бежать.
— Непохоже, — буркнул, поджав губы, Катон. Неприятельский флот сближался с римлянами и намерения менять курс не выказывал. — Передай Миницию, пусть готовит «ворон».
Отсалютовав, Феликс повернулся вперед. Спустя мгновение Миниций уже приказывал своим людям положить щиты и копья на палубу и следовать за ним к поднятому на борт и закрепленному на палубе напротив мачты устройству. Они взялись за дело, а Катон, бросив взгляд вдоль палубы, прикинул время, которое потребовалось «Спартанцу», чтобы в четверть оборота развернуться за флагманом. В его глазах трирема выглядела довольно громоздкой — во всяком случае, по сравнению с биремами, стремительно разворачивавшимися веером по оба фланга от «Гора». Про себя центурион отметил, что это напоминает сухопутное боевое построение: огромная квинквирема и тяжелые триремы в центре, подобно легионам, и легкие корабли по флангам, словно кавалерия, ждущая момента, чтобы стремительным броском преодолеть отделяющее ее от врага пространство. Два флота медленно скользили по морской глади навстречу друг другу. Римляне по ходу сближения перестроились из походной колонны в широкую атакующую линию, позади которой двигался оставленный на тот случай, если придется закрывать бреши в строю, небольшой резерв из двух трирем и четырех бирем.
Катон из-под ладони огляделся по сторонам, высматривая корабль Макрона, и увидел увенчанный трезубцем нос биремы на левом фланге, а напрягши зрение, смог рассмотреть и красный гребень на одном из шлемов столпившихся на корабельном носу бойцов. Он улыбнулся при мысли о том, что Макрону в кои-то веки выпало исполнить роль кавалериста. Не приходилось сомневаться в том, что его друг уже готов к бою и наверняка прикажет триерарху протаранить первое же вражеское судно, какое окажется в пределах досягаемости. На глазах Катона над Макроном и его бойцами поднялся и развернулся под атакующим углом, готовясь обрушиться на неприятеля, «ворон».
Миниций и его люди тоже приводили «ворон» «Спартанца» в боевую готовность. Корабль поднимался и опускался на волнах, и бойцам пришлось нелегко, однако в конечном счете мостки с железными клювами-наконечниками были подвешены на раме, подняты и зафиксированы в этом положении до того момента, когда потребуется навести острие на цель. При этом Катон отметил, что под совокупным весом боевой машины и управляющейся с ней команды корабельной пехоты нос «Спартанца» заметно просел, и, как ни налегали гребцы на весла, скольжение триремы по морю замедлилось.
Римский флот двигался прямо против ветра, разрезая носами кораблей встречные волны, которые, разбиваясь, осыпали тучами брызг стоявших на передних палубах бойцов. Моргая из-за летевших прямо в лицо соленых капель, Катон неотрывно следил за приближающимся противником. Пираты, по-прежнему шедшие под парусами, быстро сближались с римлянами и через час, подойдя на расстояние меньше мили, были уже прекрасно видны. В большинстве своем пиратские корабли относились к тому же классу, что и римские биремы, а в центре их строя находилась та самая трирема, которую Катон видел несколько дней назад. Ее темный вымпел извивался на ветру, как змеиный язык.
Несмотря на предостережение Альбина относительно того, что перегруженным кораблям опасно вступать в бой, Катону все равно казалось, что идущий им навстречу флот не сможет выдержать прямого столкновения с превосходящими силами римлян.
— Ну привет, — пробормотал оптион Феликс. — Это и есть большой ублюдок?
Катон бросил взгляд на трирему. Главный парус яростно затрепыхался, и распределившиеся по рее матросы принялись его сворачивать, а борта в следующий миг ощетинились всеми веслами. Биремы и еще более легкие либурны, шедшие по обе стороны, продолжали свой бег прямо в зубы римскому военному флоту. Однако как только пиратская трирема перешла на весельный ход, Катон нахмурился: что-то в маневре противника показалось ему странным. Потом до него дошло, что именно.
— Они гребут назад!
Феликс уставился в том же направлении и спустя мгновение кивнул.
— Точно, командир, назад. Что за игру затеял этот подонок? Неужто вправду решил уйти?
— Не знаю.
Внезапно Катон ощутил глубоко внутри ледяной укол тревоги. Что-то шло не так: он был уверен в этом, хоть и не знал, что именно. Отнюдь не будучи докой по части морской тактики, хоть он и усвоил все то, что ему успели преподать на краткосрочных курсах в Равенне, молодой центурион не сомневался, что они имеют дело с какой-то уловкой. Однако все вокруг — и матросы, и его подчиненные, морские пехотинцы, — откровенно радовались при виде отступающего пиратского флагмана, решив, что битва выиграна, еще не начавшись.
— Тихо! — рявкнул Катон. — Всем заткнуться! Кто откроет свой вонючий рот, тот у меня пожалеет!
Радостный гомон смолк, и центурион вновь пригляделся к кораблям противника, находившимся уже так близко, что на передних из них уже можно было рассмотреть носившихся по палубам людей. Трирема Телемаха продолжала отходить перед двигавшимся прямо на нее «Гором», и ликующие возгласы команды римского флагмана разносились над волнами, воодушевляя людей на остальных кораблях. Некоторые бойцы посматривали на Катона искоса, однако у всех хватало ума не нарушать приказ центуриона и держать рот на замке.
На высокой корме квинквиремы появилась фигура в алом плаще. В свете утреннего солнца сверкнул серебром меч, которым, посылая своих людей вперед, взмахнул Вителлий. Но внимание Катона привлекла другая цветная вспышка: яркий, желтый вымпел взвился и затрепетал на мачте пиратского флагмана. В тот же миг остальные пиратские суда принялись разворачиваться, ставя паруса под углом к ветру. Пиратская флотилия разошлась в стороны, выйдя из-под удара тяжелых кораблей, составлявших центр римского строя, и возобновила движение вперед, но уже против римских флангов, состоявших из легких судов.
Словно не замечая опасности, угрожавшей его биремам, Вителлий продолжал вспахивать волны, преследуя пиратского вожака. Катон мог лишь с нарастающим отчаянием наблюдать с передней палубы «Спартанца» за тем, как вражеские суда уходят с курса крупных кораблей Рима, хотя и ход мыслей префекта он понимал прекрасно. Если ему удастся убить или пленить Телемаха, с пиратским флотом будет покончено в первом же сражении. И действительно, «Гор» сближался с вражеским флагманом — правда, медленно. Слишком медленно.
Пират отступал, отвлекая на себя главную ударную силу римлян, выводя их тяжелые корабли из боя, которому предстояло разразиться на флангах. И этот замысел, как с отчаянием осознал Катон, срабатывал безупречно. Телемах мог оставаться вне досягаемости, но заманивать префекта обманчивой перспективой покончить с ним одним ударом и одержать триумфальную победу, что обеспечит тому блистательную карьеру. Фокус состоял в том, чтобы создать у римлян впечатление, будто они вот-вот догонят его корабль, а на самом деле сохранять дистанцию, позволяющую в любой момент оторваться и уйти от погони.
— Вот где они наступают, — пробормотал Феликс, и Катон повернулся в направлении корабля Макрона.
В полумиле в стороне над колышущимся морем паруса пиратов уже смешались с голыми мачтами римских бирем. Прямо на глазах у Катона один пиратский корабль, движимый ветром, прошел борт в борт с биремой, сокрушив и переломав корпусом все ее весла с одного борта и полностью лишив маневренности. При этом пират двигался так быстро, что у корабельной пехоты не было ни малейшего шанса подловить его на «ворона»: устройство только начали разворачивать, а вражеский корабль, переломав в щепки весла, уже пронесся мимо, оказавшись вне досягаемости. Между тем весла другого борта продолжали грести, и бирема начала поворачиваться вокруг своей оси и крениться. На глазах у охваченной ужасом команды «Спартанца» вода перехлестнула через ее борт, люди и снаряжение попадали за борт. Крен усилился, мачта треснула и переломилась, и корабль перевернулся. Над водой, поблескивая, выступало днище, окруженное отчаянно барахтавшимися, пытаясь уцепиться за какие-нибудь обломки, людьми.
Катон оторвал взгляд от погибшего судна, высматривая корабль Макрона. Как оказалось, «Трезубец» прошел сквозь пиратский строй целым и невредимым и теперь разворачивался, чтобы вступить в бой. Но на другом участке пират протаранил бирему: сила столкновения была такова, что у атаковавшего корабля переломилась рея, однако пираты, не мешкая, налегли на весла и оторвались от пробитой биремы за миг до того, как в пробоину хлынула вода. Еще миг — и поврежденный корабль тоже перевернулся.
Катон повернулся к «Гору», продолжавшему безнадежное преследование отступавшей триремы Телемаха.
— Что у него, на хрен, с головой, у этого префекта? — прорычал Феликс, с силой ударив кулаком по борту. — Неужели он не видит, что происходит?
— Все он прекрасно видит, — тихо отозвался Катон. — Он просто считает, что это оправданные жертвы.
— Жертвы? Да это просто долбаная бойня! Ты только посмотри… Еще один потопили!
Катон молча взирал на то, как пиратские корабли продолжали расправляться с флангами римского флота, где лишь немногие биремы смогли оказать им достойное сопротивление. Одна насадила вражеское судно на свой «ворон», и корабельная пехота уже ринулась на его палубу, обрушив на пиратов град яростных ударов. Совсем неподалеку другая бирема, продырявив корпус противника, оторвалась от него, и палуба пиратского корабля уже уходила под воду.
Еще несколько римских кораблей, оставшись невредимыми, пытались сблизиться и вступить с противником в схватку, но в целом обстановка на флангах складывалась далеко не в пользу римлян. Феликс был прав: если дело и дальше пойдет так, все обернется настоящей бойней.
Бросив последний взгляд на флагман, продолжавший бессмысленную погоню за Телемахом, Катон отвернулся и, протолкавшись сквозь своих подчиненных, поспешил на мостик к Альбину. Он пробежал мимо Миниция, и ветеран проводил его взглядом, в котором угадывалось презрение.
— Поворачивай! — крикнул Катон.
Триерарх воззрился на него пустыми глазами, словно ничего не слышал. Катон взлетел на мостик и указал рукой туда, где отчаянно дрались за свои жизни Макрон и другие.
— Поворачивай, я сказал!
— Не могу, — покачал головой Альбин и указал на вымпел на мачте флагмана. — Вот сигнал — мы должны следовать за ним.
— Наплюй на сигнал. Посмотри туда. Нашим товарищам нужна помощь! Прямо сейчас.
— У нас нет приказа.
— Какие, на хрен, приказы! Наши корабли крушат и топят. Если мы не вмешаемся, причем немедленно, враги перетопят их все!
— Но…
— Поворачивай! Это приказ!
На момент два командира сомкнули взгляды: матросы и морские пехотинцы, почуяв конфликт, начали оборачиваться к ним. Наконец Альбин кивнул.
— Ладно, центурион. Но я хочу получить от тебя письменный приказ.
— Получишь, если мы уцелеем, — усмехнулся Катон. — А сейчас действуй!
Альбин повернулся к рулевому.
— Клади налево, живо!
— Есть, командир!
Моряк всей мощью загорелого, мускулистого тела навалился на рулевое весло, и вода под кормой триремы вспенилась. Катону казалось, что нос корабля поворачивается нестерпимо медленно, однако в конечном свете он перестал следовать за «Гором» и направился к флангу, туда, где меньше чем в миле кипела схватка. Бросив взгляд на остальные триремы, Катон увидел обращенные к нему лица и даже, это касалось тех, кто смотрел с ближайшего корабля, смог рассмотреть на них неподдельное удивление. Выхватив меч, он взмахнул им, указывая вперед по курсу «Спартанца», и, приложив свободную руку чашечкой ко рту, прокричал:
— За нами! Ради спасения товарищей, за нами!
Поначалу ответа не последовало, но потом триерарх соседней триремы принялся отдавать приказы своей команде, и Катон с воодушевлением увидел, что нос триремы стал поворачиваться в направлении «Спартанца». Еще два крупных корабля изменили курс и двинулись к флангу, хотя остальные продолжили следовать за флагманом.
— Это лучше, чем ничего, — с кривой усмешкой пробормотал Катон и повернулся к Альбину. — Держи курс прямо на этот сброд. Атакуем первую же подходящую цель.
— А ты куда?
— Надо облегчить корабль.
Альбин кивнул.
— Правильно. Но действуй быстро.
Катон сбежал вниз по трапу и, найдя центуриона Миниция, распорядился:
— Отправь своих людей вниз, в трюм. Все, что там сложено — во всяком случае, все подъемное, — нужно вытащить наверх и выбросить за борт.
Брови Миниция полезли на лоб.
— Но ведь все это нам потом понадобится.
— Если мы не избавимся от лишнего груза, никакого «потом» у нас не будет.
Миниций покачал головой.
— У тебя нет такого права.
Катон вперил в него горящий взгляд.
— У меня есть право отдавать приказы. А ты должен их выполнять, или я отправлю тебя в трюм, а командование отрядом передам твоему оптиону. Я не шучу!
Миниций, отсалютовав, принялся отдавать нужные приказы, тогда как Катон повернулся к своей центурии, ища Феликса.
— Оптион!
— Да, командир.
— Возьми отделение и бегом вниз. Тащите на палубу ядра для пращей.
— Сколько?
— Все, что есть. Давай!
Оптион прослужил достаточно долго, чтобы привыкнуть не обсуждать приказы, сколь бы неожиданными они ни были.
— Щиты и копья на палубу! — распорядился он, повернувшись к ближайшим бойцам. — Следовать за мной!
Феликс нырнул в носовой люк и исчез под палубой, за ним поспешно последовали другие. Скоро они появились наверху, нагруженные небольшими, но увесистыми мешками со свинцовыми ядрами для пращей. Потом из люка высунулась голова Феликса.
— Командир, пращи тоже тащить?
— Что?.. А, давай. Почему бы и нет? Может, сможем и их использовать, и корабль облегчить.
В то время как его люди складывали мешки в центре палубы, подчиненные Миниция уже вовсю выбрасывали за борт провиантское зерно и запасные доспехи. Оглянувшись на триремы, шедшие позади, Катон увидел, что там тоже поняли необходимость облегчить корабли перед боем, и, с удовлетворением кивнув, вышел на самый нос «Спартанца». Под ним, то зарываясь в воду, то поднимаясь над ней, был виден нацеленный сейчас в самое сердце шедшей менее чем в трети мили впереди битвы массивный бронзовый таран триремы.
Там, среди обломков и барахтающихся в воде людей, продолжалась битва. «Трезубец», проскочивший сквозь вражеский строй, развернувшись, бросился в атаку и протаранил корму пиратского корабля, успевшего перед этим всадить свой таран в борт биремы. Команды всех трех сцепленных таранами кораблей сошлись в ожесточенной схватке на палубе пиратского судна, в которой, насколько мог видеть Катон, римляне брали верх.
Потом он услышал пронзительные крики и увидел в воде, прямо по курсу «Спартанца», людей — как римлян, так и пиратов. Центурион чуть было не закричал, зовя Альбина, но успел сообразить, что сделать для этих людей уже ничего нельзя: трирема была слишком громоздкой, чтобы успеть отвернуть в сторону и обойти их. Катон видел отчаяние на лицах людей, прямо на которых надвигался тяжелый корабль, видел, как те отчаянно пытались отплыть в сторону, но многие были тяжело ранены и не могли плыть быстро или просто цеплялись за дрейфовавшие деревянные обломки и могли лишь в ужасе взирать на нацеленный прямо на них бронзовый таран. Кучка людей, цеплявшихся за обломок мачты, пропала из виду, когда нос корабля налетел на нее с глухим ударом. Часть пошла на дно, часть раскидало по обе стороны от триремы, и те угодили под лопасти тяжелых весел.
Пытаясь игнорировать их вопли, Катон огляделся, снова отыскал взглядом «Трезубец» — и замер. К кораблю Макрона стремительно шло на веслах находившееся уже совсем рядом пиратское судно. Римляне увидели новую угрозу, над водой разнеслись тревожные крики. Корабельная пехота продолжала схватку с командой судна, которого «Трезубцу» удалось зацепить «вороном», но теперь бойцы растерянно озирались, не зная, что будет с их собственным кораблем. Пираты, завидев подмогу, торжествующе взревели и стали драться с удвоенной силой.
— Туда! — закричал Катон, указывая рукой в направлении корабля Макрона. — Поворачивай туда!
Альбин передал приказ рулевому «Спартанца», и корабль, ставший, избавившись от лишнего груза, несколько более проворным, развернулся в направлении трех кораблей, сцепленных вместе, к которым, нацелившись на «Трезубец», уже приближался четвертый.
— Пращи готовь! — выкрикнул приказ Катон, указывая на мишень. — Целиться по тем ублюдкам! Остальные расступитесь, дайте пращникам простор.
«Спартанца» и сцепленные суда разделяло не больше пары сотен шагов, когда пиратский корабль со всего разгона врезался в бирему Макрона. Раздался оглушительный треск расщепляемого дерева, бирему встряхнуло так, что полопались троса оснастки. На всех трех сцепленных кораблях люди от мощного толчка попадали с ног, и на миг воцарилась тишина. Потом они опомнились, вскочили и продолжили бой. Пираты с прибывшего на подмогу судна зацепились за борт «Трезубца» абордажными крючьями и теперь подтягивались к нему. Абордажная команда уже собралась на передней палубе, размахивая оружием в нетерпеливом ожидании момента, когда можно будет перескочить на бирему и смести с нее прочь римскую команду.
Отвернувшись, Катон набрал побольше воздуху, взглянул сквозь палубную решетку на тонущие в сумраке лица гребцов и заорал:
— Быстрее! А ну, быстрее, бестолковые ублюдки! Налегай!
Павсарий участил ритм, гребцы налегли на весла изо всех сил, и «Спартанец» рванулся вперед, сближаясь с соединенными воедино римскими и пиратскими кораблями.
Неожиданно Катон увидел, что нос триремы стал уходить в сторону, и, взъярившись, повернулся к Альбину, уже сжимая кулак, но вовремя сообразил, что триерарх хочет обогнуть корму «Трезубца», чтобы ударить пирата в борт.
Как только они оказались на расстоянии полета ядра из пращи, Катон закричал:
— Пращники — начинай! Задайте им, парни!
Засвистели раскручиваемые над головами пращи, и свинцовые заряды, описав низкую дугу, обрушились на столпившихся на передней палубе пиратов. Глухие удары, треск ломающихся костей, крики боли и ярости были прекрасно слышны на палубе «Спартанца», команда которого отозвалась нестройным ревом, выражавшим злобное удовлетворение. Затем на пиратов обрушился следующий залп, повлекший за собой новые жертвы. Несколько человек упали в просвет, остававшийся между сближающимися кораблями, и были раздавлены, когда те сошлись вплотную. Но этого Катон уже не видел, ибо трирема обогнула корму «Трезубца» и стал виден беззащитный бимс пиратского судна. Теперь и пираты увидели новую угрозу: одни в полной растерянности и ужасе взирали на несущийся прямо на них мощный боевой корабль, другие, быстрее оценив обстановку, заметались, ища укрытие от очередного залпа из пращей, ядра которых снова обрушились на палубу. Расстояние между кораблями стремительно сокращалось, и Катон, смотревший на врагов с высоты борта, заскрежетал зубами, с нетерпением ожидая столкновения.
В этот момент оптион Феликс, оглянувшись, увидел, что его центурион перевесился через ограждение на носу триремы, подскочил к нему, схватил и что было сил рванул назад. Оба они покатились по палубе, а в следующий миг произошло столкновение. Затрещали ломающиеся доски, люди попадали с ног. Сила толчка швырнула Катона вперед так, что он приложился шлемом о носовую перегородку, вскрикнул от боли, а когда обернулся к своим людям, то увидел, что большинство его людей уже вскочили и с оружием в руках спешат к сходням. Правда, не обошлось без потерь: нескольких приложило так, что они лишились чувств, кому-то переломало конечности, а снизу доносились стоны и ругательства гребцов, которых посшибало с их скамей.
Феликс уже стоял на ногах и протягивал Катону щит.
— Вот, командир. Вставай.
Пока центурион тряс головой, пытаясь справиться с ошеломлением и болью, оптион направил людей к «ворону». Трирема налетела на пиратское судно под углом, но люди Миниция у кормовой мачты уже перебрасывали на его борт крючья, чтобы стянуть корабли вместе. Выпрямившись и подняв щит, Катон осторожно приблизился к носу и взглянул вниз. Таран пробил деревянный корпус пиратского судна, войдя внутрь на четыре, если не больше, локтя: вода, бурля и клокоча, вливалась в пробоину. Уловив движение слева, он пригнулся, и легкий дротик с резким стуком отскочил от края его щита.
Пираты на передней палубе уже тоже оправились от столкновения: часть из них развернулась, чтобы с оружием в руках встретить атакующих, но остальные ринулись на «Трезубец». Катон понял, что пиратский триерарх — человек сообразительный и хладнокровный, и понял, что может одолеть защитников «Трезубца», прежде чем им на выручку поспеют бойцы с триремы. Катон видел, что Макрон с парой десятков человек отчаянно защищаются, сбившись в тесный круг у мачты.
— Спускайте мостки! — закричал Катон. — Скорее!
Пока люди Миниция, налегавшие на троса крючьев, постепенно подтягивали трирему к пиратскому кораблю, команда «ворона» привела в действие свое устройство. Подвесные мостки со скрипом поднялись над бортом «Спартанца», преодолели полосу воды между судами, и их тень пала на пиратскую палубу.
— Отпускай! — крикнул Феликс.
Как только бойцы отпустили канаты, тяжелые железные зубья, торчавшие снизу из мостков, с треском пробивая и расщепляя настил, обрушились на вражью палубу, и корабельная пехота с торжествующими криками устремилась по ним вперед. Несколько метательных копий и стрел полетело им навстречу, но угодили в защитное деревянное ограждение, не причинив атакующим вреда. Феликс, стоя у края мостков, погонял людей.
— Вперед! Шевелитесь, лентяи, а то для вас и дела не останется! Живо!
Выхватив меч, Катон буквально втиснулся в плотный людской поток, скатывавшийся с триремы. Часть его людей устремилась к носу пиратского корабля, сметая противников со своего пути. Катон повернулся к корме, где собралась небольшая группа крепких, хорошо вооруженных людей.
— Эй вы! — призвал он пехотинцев, оказавшихся с ним рядом на абордажных мостках. — За мной!
Они направились к корме, расчищая себе путь среди обломков такелажа. Палубные решетки были откинуты, и, заглянув вниз, Катон увидел, что скамьи гребцов пусты. Все они, бросив весла и похватав оружие, перебрались на «Трезубец», в то время как внизу уже поблескивала вливавшаяся сквозь пробоину вода. Кучка людей перед ними сомкнулась теснее, прикрываясь от римлян круглыми щитами. Времени для перестроений и тактических маневров не было. Набрав побольше воздуху, Катон что было мочи заорал: «Бей!», пригнулся за щитом и устремился на пиратов.
По обе стороны от него бойцы сошлись с врагами вплотную: резкие выкрики перемежались с лязгом стали. Один из пиратов с диким криком устремился на Катона. Яростный удар обрушился на его щит, тяжелая фальката взлетела вверх в мощном замахе, чтобы обрушиться на шлем центуриона.
Катон вскинул свой меч, со звоном парировал удар и, прежде чем пират успел замахнуться снова, резко ударил его рукоятью в оскалившуюся в рыке физиономию. Голова противника дернулась, тот охнул, из глубокого рассечения на лбу брызнула кровь. Не теряя времени и не давая врагу опомниться, Катон отдернул руку и нанес еще один удар по лицу, но уже клинком, полоснув по переносице и глазам. Пират с криком отлетел к бортовому ограждению. Резким ударом щита Катон столкнул его за борт и повернулся к другому противнику.
Коренастый, широкоплечий мужчина со светлыми, выбивавшимися из-под кожаной шапочки волосами стоял в низкой стойке и, прищурившись, отслеживал движения римского центуриона. Когда он, подняв острие своего меча, сдвинулся на скользящий шаг вперед, Катон напрягся, ожидая взрывной атаки. Но ее не последовало: пират вдруг остановился и удивленно уставился на свою грудь, откуда, пробив кожаную безрукавку, выступило окровавленное острие меча. Колени под ним подогнулись, и он повалился вперед. Стоявший позади него боец корабельной пехоты с удовлетворенной ухмылкой вырвал клинок из спины поверженного врага. Катон открыл рот, чтобы поблагодарить воина, но в этот миг сверкающая полоса стали обрушилась на шею бойца с такой силой, что его голова отлетела на несколько локтей и покатилась по палубе. Пират с торжествующим ревом прыгнул навстречу Катону, снова занося меч в широком замахе.
Катон вскинул щит, и рубящий удар пришелся по его обитой металлом кромке, рассыпав искры и отбросив Катона к ахтерштевню. Пират чуть отступил, готовясь обрушить новый удар, а центурион, быстро оглядевшись, к своему ужасу, обнаружил, что других римлян на этом участке палубы пиратского корабля нет. Все бойцы, последовавшие за ним, лежали, распростертые, на досках, среди тел поверженных врагов. Центурион остался один против двух пиратов.
Один из них, темнокожий толстяк, вращал над головой длинный клинок. В нескольких локтях от него стоял другой пират, тощий и смуглый, в чешуйчатом панцире, с небольшим круглым щитом и сверкающим кривым мечом, с которого на выбеленный солнцем палубный настил капала кровь. Глаза Катона метались от одного противника к другому; он принял низкую стойку, готовясь отразить атаку.
Худощавый пират выкрикнул приказ, и длинный меч со свистом рассек воздух, взлетев над головой Катона. Центурион резко присел, и клинок по инерции глубоко вонзился в ахтерштевень. Так глубоко, что его заклинило, и толстяк надсадно закряхтел, пытаясь высвободить свое оружие. Но прежде чем Катон успел воспользоваться обретенным преимуществом, пират помоложе устремился вперед, осыпая римлянина градом яростных ударов. Толстяк тем временем подобрал с палубы другой меч, и молодой пират, тяжело дыша, отступил.
Катон понимал, что находится в отчаянном положении, и в его мозгу промелькнула мысль, что спасением для него мог бы послужить прыжок за борт. Однако ему было понятно и то, что тяжесть доспехов мигом утянет его на морское дно. Ему не осталось ничего другого, как, сжимая меч и выставив перед собой щит, ожидать следующей атаки.
— Командир! — раздался вдруг, перекрывая шум шедшего на соседнем корабле боя, голос Феликса. — Вниз!
И Катон, и оба его противника услышали свистящий звук одновременно, но только римлянин осознал опасность своевременно: он бросился на палубу и прикрылся щитом. Град свинцовых ядер обрушился на палубу, молотя по доскам: несколько зарядов угодили и в атаковавших центуриона пиратов. Оба они с криками упали на палубу.
— Стоп! — скомандовал Феликс своим пращникам.
Катон выждал, удостоверившись, что обстрел прекратился, и взглянул на двоих недавних противников. Толстяк, которому ядро раскроило череп, был уже мертв. Его молодому соратнику заряд размозжил лопатку и сломал пару ребер. Он задыхался, из уголка его рта вытекала кровь, но, бросив взгляд на Катона, он потянулся к рукояти выпавшего меча. Центурион пинком отшвырнул оружие подальше и, склонившись над пиратом, спросил по-гречески:
— Ты вожак?
Раненый ничего не ответил, лишь злобно воззрился на Катона и плюнул ему в лицо кровавой слюной. Центурион вытер плевок.
— Ну, дело твое.
Катон поднял меч для завершающего удара: пиратский вожак зажмурился и дернулся. Улыбнувшись, центурион направился обратно к абордажным мосткам, у которых толпились последние бойцы Миниция. Почти две центурии корабельной пехоты собрались на тесном корабельном пространстве, так что Катону пришлось протискиваться сквозь толпу, ища Миниция и оптиона Феликса.
— Надо действовать быстрее. Эта посудина тонет, да и остальные вряд ли продержатся на плаву долго. Вперед!
Катон протолкался к носу, откуда кучка бойцов перестреливалась с пиратами, находившимися на «Трезубце». Прыгать через разделявшее их узкое водное пространство, чтобы сойтись врукопашную, не рвались ни те, ни другие.
— Назад! Расчистить пространство! — крикнул Катон, расталкивая людей так, чтобы у бойцов возле борта появилась возможность произвести эффективный замах. Выхватив у одного из них копье, он метнул его в пиратов и выкрикнул приказ: — Метать копья! Расчистить палубу!
Корабельные пехотинцы, вооруженные метательными копьями, пустили в ход свое оружие. С такого расстояния промахнуться было невозможно, и пираты, которым не хватило разумения мигом пуститься в бегство, оказались словно насаженными на вертела. Как только палуба соседнего корабля очистилась от врагов, Катон взобрался, балансируя, на бортовое ограждение и, прыгнув, тяжело приземлился на палубу «Трезубца». Тут же вскочив на ноги, центурион подхватил щит и взмахнул мечом, призывая бойцов:
— Сюда! За мной!
Не дожидаясь и не оглядываясь, он устремился вперед, туда, где продолжалась схватка у мачты.
Некоторые пираты, осознав новую угрозу, развернулись навстречу волне римской корабельной пехоты, а за их спинами гремел голос Макрона, подбадривавшего своих и поносившего последними словами пиратов. Катон улыбнулся, но тут же стиснул зубы и, выставив перед собой щит, налетел на ближайшего пирата. Толчок отдался по его руке до самого плеча. Тут же отдернув щит, центурион сделал выпад мечом, отбил в сторону пытавшийся парировать удар клинок врага и вонзил острие противнику в живот. Вырвав его, он ударил сложившегося пополам пирата щитом, сбив его с ног, и устремился на следующего врага. Им оказался гигант, вооруженный боевым топором и метнувшийся навстречу центуриону с пронзительным боевым кличем. Удар топора, со страшной силой обрушившийся на щит, заставил Катона пошатнуться, и пока он восстанавливал равновесие, пират успел размахнуться снова. На сей раз он нацелил топор вниз, с намерением подрубить римлянину ноги. Катону пришлось отскочить назад, а великан с торжествующим ревом вознес топор высоко над головой. Сзади наседали свои, так что отступать Катону было некуда. В последний момент он пригнулся, проскочил под ударом и боднул пирата в лицо железной крестовиной шлема. Тот рухнул без чувств.
Римляне наседали, рубили, кололи, и пираты не выдержали этого яростного напора. Они дрогнули, подались назад, а потом повернулись и бросились кто куда, в нелепой надежде укрыться от преследователей. Но бежать было некуда, и в конечном счете все они полегли под безжалостными ударами. Некоторые бросали оружие и молили о пощаде, но римские бойцы, которым пришлось идти в атаку через тела убитых пиратами товарищей, были не в том настроении, чтобы брать пленных.
Когда Катон отступил из гущи сражения, чтобы перевести дух и оглядеться, он увидел, что сражающихся врагов осталась лишь горстка и они зажаты близ мачты между бойцами Катона и уцелевшими воинами из центурии Макрона. Когда последний пират пал, Катон стал проталкиваться вперед, желая удостовериться, что его друг цел.
То, что творилось у мачты, потрясало. Вся палуба пропиталась кровью, мертвые тела римлян и пиратов валялись вперемешку, а в самом центре всего этого, у подножия мачты, сбились в тесный кружок около дюжины израненных, выбившихся из сил бойцов. Макрон, весь в крови, продолжал яростно озираться по сторонам, пока наконец не увидел Катона. На его физиономии медленно расплылась улыбка.
— Какого долбаного хрена ты так долго тянул?
Нахлынула волна облегчения, и Катон рассмеялся:
— Если это вся твоя благодарность, в следующий раз я вообще не стану встревать.
— Ну ты скажешь!
Вытерев клинок о плащ одного из павших пиратов, Катон вложил его в ножны, протянув руку, пожал Макрону запястье и сказал:
— Ладно, во всяком случае, мы встретились. А сейчас надо идти.
Макрон нахмурился.
— Идти?
— Надо убираться с корабля.
— Это еще зачем? Мы ведь расколошматили этих недоносков.
— Корабль тонет. Точнее, все три, сцепленные вместе. Пошли.
Не дожидаясь ответа Макрона, Катон повернулся к остальным бойцам и, набрав побольше воздуху, крикнул:
— Ребята, живо обратно на «Спартанца»! Шевелитесь!
Приметив в нескольких шагах малого, обшаривавшего тело богато одетого пирата, центурион шагнул к нему и пинком отшвырнул от трупа.
— Некогда заниматься мародерством! Эй, оптион! Проследи, чтобы никто не мешкал.
Бойцы стали отходить туда, где пиратский таран засел в борту «Трезубца», и перебираться обратно, помогая раненым товарищам. Однако происходило все это медленно, и Катон в раздражении ударил себя кулаком по бедру. Макрон, видя это, покачал головой, глядя на друга с кривой улыбкой.
— Чем ты так недоволен, а?
В этот миг воздух наполнил глубокий, стонущий звук, и палуба под ногами качнулась так, что Катон едва устоял, а выравнявшись, кивнул в сторону корабля, протараненного «Трезубцем».
— Вот! Чего я и боялся.
Палубу судна уже захлестывало водой, а спустя момент море сомкнулось над бортовым ограждением. Тонущий корабль увлекал за собой и «Трезубец». Рангоут трещал от напряжения, корпус содрогался. Бойцы, чувствуя, что конец близок, бросились, толкаясь и теснясь, искать спасения на другом пиратском корабле. Но тут послышался страшный треск, палубный настил «Трезубца» позади носа проломился, словно снизу, из глубины, по корпусу нанес удар кулак великана. В пробоину тут же хлынула вода, корабль накренился, палуба вздыбилась. Остававшиеся на «Трезубце» люди хватались, кто за что мог. Катон отбросил щит и изо всех сил вцепился обеими руками в борт. На палубе еще оставались раненые, и их стоны переросли в крики ужаса: они были беспомощны перед лицом неминуемой гибели. На какой-то миг ледяные клещи страха сжали и сердце Катона. Затем он увидел Макрона, тоже цеплявшегося за борт в нескольких локтях от него. Заметив его взгляд, друг подмигнул ему и сказал:
— Самое время сваливать, я так понимаю.
Почти все бойцы обоих центурионов уже убрались с гибнущего судна, перепрыгнув с его борта на соседнюю палубу, где были благополучно подхвачены руками товарищей. Ожидая, когда последние римляне покинут «Трезубец», Катон и Макрон услышали крик, раздавшийся на палубе пиратского корабля, и Катон, оглядевшись, понял, что судно погружается, увлекаемое под воду совокупным весом двух остальных. Передняя палуба уже просела почти до уровня воды. Потом волна прокатилась по палубе биремы, обдав Катону ноги.
— Дерьмо! — пробормотал он. — Это в наши планы не входило.
