Глава первая

Небольшой обоз – колонна из четырёх крытых фургонов – уже десять дней тащился по дороге, когда наконец пересёк границу и въехал в провинцию Цизальпинская Галлия. В горах, возвышавшихся к северу от дороги и нависающих над нею, уже выпал первый снег, так что их вершины теперь сверкали хрустальными отсветами на фоне голубого неба. Ранняя зима вполне доброжелательно отнеслась к солдатам, шагающим по обе стороны от повозок, и хотя воздух был свеж и холоден, дождя не выпадало с тех пор, как они покинули имперский монетный двор в Нарбоне. Сильный мороз сковал землю, она затвердела, облегчив фургонам движение – колёса легче катились по твёрдому покрытию.

Трибун преторианской гвардии, командир конвоя, ехал верхом чуть впереди. Когда дорога взобралась на вершину холма, он съехал с дороги на обочину и натянул повод. Дорога расстилалась впереди сплошной прямой линией, чуть поднимаясь и опускаясь по неровностям ландшафта. Трибуну уже хорошо был виден городок Пиценум, лежащий в нескольких милях впереди. Там его должен был встретить конный эскорт преторианской гвардии, элитного подразделения римской армии, созданного для охраны и защиты императора Клавдия и его семьи. Эскорт должен был быть выслан из Рима, чтобы заменить отряд вспомогательных войск, который сопровождал четыре фургона из Нарбона и теперь должен будет вернуться обратно в свои казармы при монетном дворе, предоставив преторианцам под командой трибуна охранять этот маленький обоз на всём оставшемся пути до столицы.

Трибун Бальб повернулся в седле и осмотрел обоз, поднимающийся на холм позади него. Отряд вспомогательных войск – ауксилариев – состоял из германцев, набранных из племени херусков – громадные, мощные, свирепые воины с нечёсаными бородищами, торчащими между нащёчными пластинами шлемов. Бальб приказал им всё время быть в шлемах, пока они пересекают эти холмы – нелишняя предосторожность на случай засады каких-нибудь разбойников или бродяг, которые всегда нападают на неосторожных путешественников. Риск, конечно, невелик, что какие-то бандиты решатся напасть на конвой, в этом Бальб был уверен. Истинная причина, по которой он отдал такой приказ, заключалась в том, что он желал по возможности скрыть варварские косматые шевелюры своих ауксилариев от местных жителей, не пугать их. Не то чтобы он не доверял этим германцам, нет, наоборот, они ведь были известны своей преданностью императору, просто Бальб как истинный римлянин презирал этих людей, навербованных из диких племён, обитающих по ту сторону Рейна.

– Варвары, – пробормотал он себе под нос, покачав головой. Сам-то он привык к блеску и порядку преторианских когорт и был крайне недоволен приказом отправиться в Галлию и возглавить охрану фургонов, перевозящих только что отчеканенную серебряную монету с монетного двора в столицу. После стольких лет службы по охране императорского дворца Бальб имел вполне устоявшиеся представления о том, как должен выглядеть солдат, так что если уж его назначили командовать когортой германских наёмников, первое, что он должен был бы сделать, это приказать им сбрить свои похабные бороды, чтобы выглядеть, как подобает настоящим легионерам.

А кроме всего прочего, ему очень недоставало привычных комфортабельных условий Рима.

Трибун Бальб был типичным солдатом и типичным представителем своего ранга. Много лет назад он вступил в преторианскую гвардию и служил в Риме, медленно поднимаясь по служебной лестнице, прежде чем получил перевод в Тринадцатый легион, стоявший на Дунае, где он ещё несколько лет прослужил центурионом, а затем подал рапорт об обратном переводе в преторианцы. Ещё через несколько лет монотонной службы он получил свой нынешний чин – стал трибуном, командиром одной из девяти когорт личной гвардии императора. Ещё через пару лет Бальб выйдет в отставку с очень приличной пенсией, чтобы занять какой-нибудь административный пост в каком-нибудь италийском городе. Он уже остановил свой выбор на Помпеях, где его младшему брату принадлежали частные бани и гимнасий, спортивный комплекс. Городок расположен на берегу моря, из него открывается превосходный вид на залив и Неаполис, там имеется приличный набор театров, а также цирковая арена, а вокруг полно таверн, где продаётся дешёвое вино. А ещё есть надежда, лениво подумал он, что время от времени можно будет хорошенько подраться с парнями из соседнего городка Нуцерия.

Позади первых пяти секций вспомогательных войск тащились четыре фургона, тяжело груженные, запряжённые десятью мулами каждый. Рядом с возницей на облучке сидел солдат, а позади них возвышалась крыша, сшитая из козьих шкур, туго натянутая поверх запертых сундуков, тесно поставленных на дно фургонов. В каждом находилось по пять таких сундуков, и в любом из них перевозилось сто тысяч только что отчеканенных серебряных денариев – на общую сумму в два миллиона, достаточную, чтобы целый год платить жалованье целому легиону.

Бальб не мог удержаться от соблазна хоть на минутку вообразить, что бы он сделал, будь у него такое состояние. Но тут же отбросил эту мысль. Он же солдат. Он принёс присягу, поклялся охранять императора и повиноваться его приказам. Его долг – обеспечить, чтобы фургоны добрались до казначейства в Риме. Губы Бальба плотно сжались при воспоминании о том, что некоторые его сотоварищи по преторианской гвардии несколько более свободно относились к пониманию своего солдатского долга.

Прошло всего десять лет с того дня, когда преторианцы убили прежнего императора и его семью. Да, правда, Гай Калигула был настоящий безумец и тиран, но присяга – это ведь клятва верности, которую нарушать нельзя, во всяком случае по мнению Бальба. Он по-прежнему отрицательно относился к убийству Калигулы, даже при том, что новый император, избранный и приведённый к власти преторианцами, уже доказал, что он вроде бы более приличный правитель. Возведение Клавдия на императорский трон было довольно смутным делом, насколько было известно Бальбу. Те командиры, что убили его предшественника, намеревались вернуть власть римскому сенату. Однако, как только остальные их товарищи по оружию осознали, что если не будет императора, то не станет и преторианской гвардии со всеми привилегиями, сопутствующими принадлежности к ней, они быстренько сплотились вокруг претендента на трон и выдвинули Клавдия. Нестойкий, нетвёрдый в решениях, к тому же ещё и заика, он вряд ли был идеальной фигурой для управления самой огромной империей всего известного мира, но уже успел доказать, что, в общем и целом, он справедливый и эффективный правитель. С этим Бальб готов был согласиться.

Его взгляд переместился на последние пять секций германских наёмников, что шли позади фургонов. Хотя они, возможно, и не выглядели как настоящие римские легионеры, Бальб отлично знал, что в бою они очень хороши, а репутация у них такая, что только самые отпетые идиоты из разбойников могут осмелиться напасть на их обоз. В любом случае, такая опасность, если она и существовала, теперь уже значения не имела: конвой уже спускался в широкую и плоскую долину реки По.

Он прищёлкнул языком и ударил каблуками в бока коня. Конь коротко всхрапнул и одним скачком выбрался обратно на дорогу. Бальб направил его вперёд, обогнал передних солдат и их командира, центуриона Арминия, и занял позицию во главе конвоя. Они двигались с вполне приличной скоростью. Ещё до полудня, всего через час, они достигнут Пиценума и там будут дожидаться эскорта преторианцев, если он еще не добрался до этого городка.

До Пиценума оставалось ещё около двух миль, когда Бальб услышал стук копыт приближающегося конного отряда. Обоз как раз двигался через небольшой сосновый лесок, где остро пахло смолой; этим ароматом был пропитан здесь весь воздух. Небольшой скальный выступ перекрывал вид на дорогу впереди, и Бальб невольно вспомнил дни своей службы на Дунае, где любимой уловкой противника было заманить колонну римских воинов в подобную теснину. Он натянул повод и поднял руку вверх.

– Стой! Снять поклажу!

Фургоны с грохотом остановились, германские наёмники торопливо сбрасывали с плеч свои походные ранцы, набитые необходимым снаряжением, бросали их на дорогу и строились в боевой порядок впереди и позади колонны. Бальб перебросил поводья в левую руку, готовый в любой момент выхватить меч, и огляделся по сторонам, рассматривая тени за деревьями по обе стороны от дороги. Стук копыт стал громче, эхом отдаваясь от твёрдого покрытия мощёной дороги и скалы. Потом показался первый всадник, выскочив из-за скального выступа. На нём был красный командирский плащ. Увенчанный гребнем шлем болтался на луке седла. Позади него скакали ещё двадцать человек в заляпанных грязью белых плащах рядовых преторианской гвардии.

Бальб надул щёки и испустил облегчённый вздох.

– Вольно! – скомандовал он своим солдатам.

Наёмники поставили щиты на землю и опустили копья. Бальб ждал, пока встречные подъедут ближе. Их командир придержал коня, перешёл на рысь, а последние полсотни шагов проехал шагом.

– Трибун Бальб?

Бальб всмотрелся в лицо командира. Оно показалось знакомым.

– И какой же правильный пароль, центурион? – требовательным тоном осведомился он.

– Виноград в садах Кампании уже созрел, настала пора его собирать, – официальным тоном ответил тот.

Бальб кивнул. Именно эту фразу он и ожидал услышать.

– Очень хорошо, центурион. Но ведь вы должны были ждать нас в Пиценуме…

– Меня зовут Гай Синий, трибун. Центурион второй центурии, восьмой когорты.

– Да-да. – Бальб смутно помнил его. – Итак, почему вы встречаете нас на дороге?

– Мы прибыли в Пиценум вчера. Это прямо город-призрак, там ни единой живой души. У местных какой-то праздник, они все отправились в соседнее святилище. Я и решил, что нам лучше выехать вперёд и встретить тебя и твоих ребят здесь. – Он махнул рукой в сторону германцев.

– Это не мои, – буркнул Бальб.

– Как бы то ни было, мы увидели, что вы подъезжаете к городу, трибун, ну и вот мы вас встретили. И готовы сопровождать обоз в Рим.

Бальб с минуту молча рассматривал центуриона. Ему всегда нравились солдаты, точно выполняющие приказы, так что он был не совсем уверен, что одобряет действия Синия, встретившего их на дороге, а не в городе, как требовалось. Точный план доставки серебра в Рим был разработан около двух месяцев назад, и все вовлечённые в его исполнение были обязаны точно следовать полученным инструкциям. Если командир начинает своевольничать и нарушать полученный приказ, любой план может развалиться. Трибун решил, что непременно поговорит об этом с начальником Синия по возвращении в лагерь преторианцев, расположенный сразу за стенами Рима.

– Центурион Арминий! – крикнул Бальб, обернувшись через плечо. – Ко мне!

Командир отряда германских ауксилариев поспешно подбежал к нему. Это был высокий, широкоплечий человек, его пластинчатый панцирь едва сходился на мощном торсе. Он поднял взгляд на трибуна. Его борода в ярком солнечном свете казалась огненно-красной.

– Слушаю, трибун.

Бальб кивнул в сторону конников.

– Эскорт из Рима. Теперь они охраняют обоз. Ты со своими людьми можешь возвращаться обратно в Нарбон.

Германец недовольно надул губы.

– Мы должны были передать обоз в Пиценуме, трибун. – Он неплохо говорил на латыни, но с жутким акцентом. – Парни рассчитывали поразвлечься в городе, хотя бы один вечер перед тем, как идти назад.

– Ну, теперь в этом нет необходимости. Кроме того, сомневаюсь, чтобы местные с восторгом приняли эту твою небольшую орду германцев. Уж мне-то известно, на что вы способны, стоит вам только дорваться до вина.

Центурион Арминий нахмурился.

– Я позабочусь, чтобы они не вызвали никаких недоразумений, трибун.

– А они их и не вызовут. Приказываю тебе поворачивать назад и шагать обратно в Галлию, понятно?

Центурион медленно кивнул, явно огорчённый и недовольный. Потом, коротко поклонившись начальнику, он повернулся и пошёл к своим людям.

– Взять ранцы! Быть готовыми к маршу! Шагаем обратно в Галлию, парни. Такой приказ.

Некоторые заворчали, некоторые громко выругались на родном языке, явно выражая недовольство своим центурионом.

Бальб посмотрел на Синия и тихо сказал:

– Не могу позволить этой банде волосатых варваров обрушиться на мирных граждан.

– И правильно, трибун. – Синий покивал. – Достаточно скверно уже то, что германцам позволили конвоировать обозы с монетой и серебром, как теперь стало принято. Это дело следовало бы оставить настоящим солдатам, легионерам. Или послать когорту гвардейцев.

– Кажется, император нам не очень-то доверяет, – мрачно заметил Бальб. – В последние годы слишком много командиров стали увлекаться политикой. И нам, остальным, приходится мириться с таким положением дел. И как ни крути, мы тут ничего сделать не в силах. – Он выпрямился в седле. – Расставь своих людей впереди и позади фургонов. Двинемся, как только германцы скроются из виду.

– Слушаюсь, трибун. – Центурион Синий повернулся и отдал своим людям соответствующие распоряжения. Германские наёмники неспешно и с ворчанием выстраивались в одну колонну позади фургонов, а всадники занимали их место, так что вскоре оба отряда были готовы отправиться по своим маршрутам. Бальб подъехал к центуриону Арминию, чтобы отдать последние приказания.

– Вы следуете в Нарбон со всей возможной быстротой. Поскольку меня с вами не будет и некому будет за вами присматривать, проследи, чтобы твои парни не натворили по дороге никаких бед, особенно в мирных поселениях. Понятно?

Центурион плотно сжал губы и кивнул.

– Ну, тогда можете отправляться.

Не дожидаясь ответа, Бальб повернул коня, рысью двинулся обратно к обозу и занял место во главе его, где уже дожидался центурион Синий. Трибун махнул рукой, указывая вперёд и давая знак фургонам и всадникам начать движение. Возницы, щёлкая вожжами, послали мулов вперёд, послышался грохот окованных железом колёс по камням дороги. К нему тут же добавился стук копыт лошадей и мулов. Бальб поехал впереди, не оборачиваясь назад, пока они не достигли скалы. Тут он оглянулся и успел увидеть арьергард ауксилариев в четверти мили от них, шагающий в сторону Галлии.

– Слава Юпитеру, избавились от них, – пробормотал он себе под нос.

Фургоны, сопровождаемые новым эскортом, двигались по дороге. Они объехали скальный выступ и поехали дальше, преодолев четверть мили сквозь ещё одну сосновую рощу, в сторону Пиценума. Теперь, освободившись от германских наёмников, трибун Бальб почувствовал, как у него поднимается настроение. Он придержал коня, чтобы центурион Синий поравнялся с ним.

– Ну, чего там нового в Риме?

Синий с минуту молчал, потом ответил с весёлой улыбкой:

– Новая пассия императора продолжает крутить нашим старичком.

– Да ну? – Бальб нахмурился при столь неуважительном отзыве об императрице.

– Да-да. Во дворце шепчутся, что Агриппина велела Клавдию избавиться от всех его фавориток. А он, естественно, не очень хочет. Но это ещё самая меньшая из его забот и тревог. Ты же знаешь этого её сынка, Луция Домиция? Она всеми средствами добивается, чтобы Клавдий его усыновил.

– Это имеет смысл, – заметил Бальб. – Нехорошо, если парнишка будет чувствовать себя чужим.

Синий снова взглянул на него с довольной улыбкой:

– Ты и половины этой истории не знаешь, трибун. Агриппина в открытую вынуждает Клавдия объявить Луция своим наследником.

У Бальба удивлённо поднялись брови. Это очень опасное развитие событий, ведь у императора уже имеется законный наследник, Британик, его сын от брака с Мессалиной. Значит, теперь начнётся борьба за трон. Бальб замотал головой.

– И почему это император должен согласиться на подобное?

– Может быть, он становится слаб мозгами, – предположил Синий. – Агриппина заявляет, что хочет лишь одного: чтобы у Британика был защитник, а кто лучше всего подходит для этого, если не его новоявленный старший братец? Чтобы кто-то защищал его интересы после того, как Клавдий откинет копыта. А этого недолго осталось ждать. Старикан так отощал, что стал похож на тростинку, да и ослаб, болеет. И когда он умрёт, такое ощущение, что преторианцы намерены выбрать юного Луция Домиция своим новым работодателем. Каков поворот, а?!

– Да уж, – ответил Бальб. И замолчал, обдумывая возможные последствия такого поворота событий. Мальчиком Британик, юный сын императора, был популярен среди преторианцев; он часто сопровождал отца в его поездках в лагерь гвардии, надевая при этом подходящие ему по размеру боевые доспехи и настаивая на том, чтобы принимать участие в муштре и тренировках с оружием – к удовольствию солдат. Но потом малыш стал мальчиком, и теперь его время было посвящено учёбе. Нынче юному Британику придётся бороться за любовь и привязанность императора.

– Это ещё не всё, трибун, – тихо продолжал Синий, оглянувшись через плечо, словно стараясь удостовериться, что его никто не подслушивает. – Если, конечно, ты хочешь узнать больше.

Бальб бросил на него пристальный взгляд, раздумывая, насколько он может доверять этому молодому командиру. В последние годы он был свидетелем того, как множество людей было отправлено на смерть за то, что не умели держать язык за зубами, и у него не было ни малейшего желания присоединиться к ним.

– А это не опасно, выслушивать то, что ты хочешь сообщить?

Синий пожал плечами:

– Это зависит от тебя, трибун. Или, если быть до конца точным, это зависит от того, кому ты предан в первую очередь.

– В первую очередь, да и вообще, я предан моему императору. И ты тоже должен так считать. И все, кто состоит в преторианской гвардии.

– Неужели? – Синий посмотрел ему прямо в глаза и улыбнулся. – А вот я бы сказал, что римлянин в первую очередь должен быть предан Риму.

– Рим и император – одно и то же, – резко ответил Бальб. – Наша присяга относится и к тому, и к другому. Это очень опасно, считать и говорить иначе, и я советую тебе больше не затрагивать эту тему.

Синий некоторое время изучающе глядел на трибуна, потом отвернулся.

– Ладно, неважно. Ты, конечно, прав.

Синий придержал коня и отстал от начальника. Конвой наконец выехал из леса на открытую местность. С самого рассвета Бальбу не встретился ни один другой проезжающий, да и сейчас впереди, в направлении Пиценума, не было видно ни души. Потом он вспомнил, что Синий говорил о каком-то местном празднестве. Дорога впереди терялась в неглубокой складке местности. Бальб потянулся и выпрямился в седле, заметив какое-то движение в зарослях чахлого кустарника перед этой впадиной.

– Там что-то виднеется впереди, – сказал он Синию. Поднял руку и указал в том направлении. – Видишь? В четверти мили впереди, где дорога уходит вниз.

Синий поглядел в указанном направлении и отрицательно покачал головой.

– Ты что, ослеп? Там точно что-то движется. Да, теперь я их различаю. Несколько небольших повозок и мулы – торчат в кустах.

– Да-да, теперь вижу, трибун. – Синий некоторое время изучал представившуюся глазам картину, потом сказал: – Наверное, купеческий караван на привале.

– В это время дня? И так близко от Пиценума? – Бальб фыркнул. – Не думаю. Вперёд, нужно взглянуть на них поближе.

Он пустил коня рысью, и тот быстрее застучал копытами по дороге, направляясь к зарослям кустарника, прикрывавшим небольшой овражек. Синий подозвал к себе первую секцию своих конников и приказал им следовать за ним. И пустился вскачь следом за командиром. Когда Бальб подъехал к кустам поближе, он понял, что там стоит больше повозок, чем ему показалось вначале; теперь он ясно видел ещё и группу людей, прячущихся в кустах. Тревога и беспокойство, которые покинули было его, вернулись с новой силой, ледяной иглой вонзившись в затылок. Он придержал коня в сотне шагов от ближайшей группы мужчин с их повозками, дожидаясь, пока подтянутся остальные его спутники.

– Не нравится мне это. Ничего хорошего от этих паскудников ждать не следует, клянусь чем угодно. Синий, ребят – к бою.

– Есть, трибун! – спокойно ответил центурион.

Бальб услышал лязг меча, извлекаемого из ножен, и покрепче вцепился в повод, готовясь повести конную охрану вперёд.

– Извини, трибун, – тихо произнёс Синий и вонзил меч командиру в спину, точно между лопаток. Острие клинка проткнуло плащ и тунику и вонзилось в тело, распарывая плоть и рассекая кости. Голова Бальба от удара дёрнулась назад, он резко выдохнул, пальцы распрямились, потом судорожно сжались, словно кусающие челюсти, и выпустили поводья. Синий мощным движением провернул клинок в ране, затем вырвал его из тела. Трибун свалился лицом вперёд, на шею коня, и повис между луками седла, безвольно свесив руки на бока коня. Животное резко остановилось в испуге, и от этого толчка тело трибуна выбросило из седла. Он тяжело рухнул на землю и перевернулся на спину. Глаза оставались широко открыты, они уставились в небо, губы слабо шевелились.

Синий повернулся к своим людям:

– Займитесь возницами, пусть гонят фургоны к повозкам. – Он бросил взгляд на лежащего на земле трибуна. – Мне очень жаль, трибун. Ты хороший командир, ты этого не заслужил. Но у меня такой приказ.

Бальб попытался что-то сказать, но не смог произнести ни звука. Ему было очень холодно и – впервые в жизни – страшно. Глаза уже почти ничего не различали, и он понимал, что умирает. Не будет у него никакой тихой и спокойной жизни в Помпеях, и ему мимолётно стало ужасно жалко, что он никогда больше не увидит своего брата. Жизнь быстро уходила из его тела, в глазах мутилось, хотя они ещё упорно глядели в небо, а он неподвижно лежал на земле, уже не в силах пошевелиться. Позади раздались чьи-то удивлённые и испуганные крики, но они быстро умолкли, когда с возницами фургонов безжалостно расправились. После чего фургоны и всадники продолжили движение по направлению к ожидающим их повозкам. Синий обернулся к огромному коннику, едущему позади него, и указал на тело трибуна.

– Цестий, засунь его и остальных в один из фургонов. Вышли двоих парней вперёд, пусть смотрят в оба. Ещё двое пусть вернутся к повороту дороги и посмотрят, не решились ли эти германцы смошенничать и вернуться, чтоб устроить себе самоволку с развлечениями в Пиценуме.

Люди, сидевшие с повозками в кустах, теперь выбрались на дорогу и поставили свои повозки на обочине друг за другом. Следуя распоряжениям Синия, они быстро перегрузили сундуки из фургонов в повозки, по одному в каждую. Как только сундуки пристроили и закрепили, их завалили тюками с дешёвым тряпьём, мешками зерна и связками старых ковров. Мулов освободили от постромок, а затем распределили и припрягли к повозкам, чтобы справиться с добавочной тяжестью. Пустые фургоны затащили поглубже в кусты, потом сбили чеки с осей, сняли колёса и сбросили фургоны днищем прямо на землю, чтобы их не было видно с дороги. Тела затащили ещё дальше в кусты и швырнули в грязную канаву, а затем забросали ветками, срезанными с кустов. После всего этого люди собрались у повозок, а Синий с несколькими помощниками нарезал ещё веток, чтобы закрыть прорехи, образовавшиеся в кустарнике, когда в него затаскивали фургоны, и замести следы их колёс. Благодаря морозцу на земле не осталось особо заметных колей.

– Ну, хватит, – решил Синий, отбрасывая в сторону пучок прутьев. – Сойдёт. Теперь, ребята, пора переодеваться.

Они быстро сбросили военные плащи и туники и переоделись в разнообразное гражданское платье разных стилей и расцветок. Когда военные одежды были благополучно увязаны и закреплены позади сёдел, Синий внимательно осмотрел своих людей. И удовлетворённо кивнул: теперь они выглядели вполне как купцы или торговцы, что регулярно проезжают по этой дороге между италийскими городами и поселениями.

– Приказания те же. Мы едем отсюда отдельными группами. Как только минуете Пиценум, езжайте по дорогам, которые вам указали в Риме, и двигайте прямо на склад. Там встретимся. Присматривайте за повозками как следует. Мне не нужны мелкие воришки, что могут запустить ручонки в эти сундуки. Головы держите пониже, играйте свои роли, и никто вас ни в чём не заподозрит. Понятно? – Он оглянулся по сторонам. – Ну и отлично. Тогда первые повозки – в путь!

В течение следующего часа повозки одна за другой покидали овражек, по одиночке или группами по две-три, через разные интервалы времени. Их сопровождали конные. Одни двинулись к Пиценуму, другие свернули с основной дороги на перекрёстке перед городом, направившись на запад или на восток, намереваясь добраться до Рима кружным путём. Когда тронулась последняя повозка, Синий ещё раз бросил взгляд на окрестности. На земле всё ещё оставались следы колёс и копыт мулов и лошадей, но он сомневался, что они привлекут внимание едущих в Пиценум или из него.

Коротко кивнув, вполне удовлетворённый Синий вывел коня на дорогу и неторопливо направился к городку. У городских ворот он уплатил страже дорожную пошлину и остановился в таверне, заказав миску горячего мясного рагу и кружку подогретого вина, прежде чем продолжить свой путь. Город он покинул через южные ворота и поехал по дороге в Рим.

Было уже далеко за полдень, когда он заметил небольшую колонну всадников в белых плащах, едущих с юга. Синий натянул на голову капюшон своего поношенного коричневого плаща, чтобы спрятать лицо, и поднял руку в знак приветствия, проезжая мимо преторианцев, следующих навстречу конвою из Нарбона. Командир, возглавлявший отряд, надменно задрал подбородок, явно игнорируя его приветствие, и Синий улыбнулся, предвкушая, как этому типу придётся объяснять исчезновение фургонов со всеми сундуками серебра, когда он вернётся с докладом своему начальству в Риме.