ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Никогда в жизни Катон не чувствовал себя таким несчастным. Он, дочка Плавта и его прежние спутники отсиживались в глубине леса, где им практически этим же днем уже довелось побывать. Ближе к полуночи они нашли заброшенный серебряный рудник и спрятались в старом карьере, чтобы отдохнуть и дать восстановить силы измученным двойной тяжестью лошадям. Юлия беззвучно плакала, Макрон лежал под двумя плащами, так и не приходя в сознание. Его дыхание было прерывистым, хриплым.

В надежде отыскать дерзких чужаков друиды развернулись цепью и долго прочесывали лесную чащу, поднимая шум всякий раз, когда видели что-нибудь подозрительное. Беглецы дважды слышали за деревьями радостные крики преследователей, но вот уже несколько часов погоня не давала о себе знать. Однако никто не решался нарушить молчание.

Молодой оптион терзался мыслями о Помпонии и ее сыне. В последние месяцы друиды сгубили слишком много человеческих жизней, чтобы можно было позволить им забрать еще и две эти. Но как, как в нынешних обстоятельствах мог он надеяться выполнить свою клятву? Сейчас жена и сын генерала находятся в крепости, обнесенной могучими валами и высокими частоколами, под охраной многочисленных войск. Спасти их — значило бы совершить подвиг, достойный мифических, легендарных героев. Глядя же на себя, Катон с горечью вынужден был признать, что он слишком слаб и пуглив для того, чтобы рассчитывать хотя бы на тень успеха. Вот Макрон, не будь он ранен, возможно, смотрел бы на ситуацию с большей толикой оптимизма. Если этому бравому воину порой и недоставало стратегического чутья, то сей недостаток с лихвой восполнялся его личным мужеством и напором. Чем неодолимее казались препятствия, тем с большей решимостью центурион ополчался на них.

Воля к победе была основным качеством человека, на которого молодой оптион всегда смотрел снизу вверх, тогда как ему, Катону, именно этого качества и не хватало. Сейчас больше, чем когда бы то ни было, он нуждался в совете Макрона, но тот лежал у его ног и, похоже, был близок к агонии. Многих других подобная рана вмиг свела бы в могилу, но крепкий череп и могучее здоровье удерживали центуриона от переправы на ту сторону Стикса. Пока удерживали. Но что будет потом?

— Что теперь? — шепнула Боадика. — Нужно решать.

— Знаю, — раздраженно отозвался Катон. — Я думаю.

— Думать мало. Мы должны что-то делать. Без правильного ухода Макрон долго не протянет.

Голос икенки невольно дрогнул, напомнив Катону о ее чувствах к раненому, какие она в последнее время всемерно старалась скрывать. Самому же ему было незачем скрывать свое горе, и оно, очевидно, лишило его остатков мозгов. Он кашлянул.

— Прости, не сообразил. Ты права.

Боадика издала смешок.

— На тебя это похоже. Ладно, давай думать вместе. Нам нужно доставить Макрона в расположение легиона, ибо лишь там ему могут оказать хоть какую-то помощь. И нам также нужно увезти отсюда девочку.

— Но мы не можем отправиться назад в полном составе. Лошадей на то нет, да и в любом случае я должен остаться здесь, возле крепости, чтобы следить за врагами. Вдруг у меня появится шанс спасти Помпонию с малышом.

— Даже если он и появится, что ты один можешь предпринять? — устало спросила Боадика. — Ничего. Таковы обстоятельства. Мы сделали все, что от нас зависело, Катон. И были близки к успеху. Но проиграли. Это факт, его надо принять. Нет смысла губить себя понапрасну.

Она положила руку ему на плечо.

— Правда, Катон. Все это так. Никто тут не сделал бы больше.

— Может, и нет, — неохотно согласился он. — Но еще не все кончено.

— Что же? Не хорохорься. Будь честен с собой. И ответь: что?

— Не знаю… не знаю. Но я не оступлюсь. Я дал слово.

Какое-то время Боадика разглядывала едва различимое лицо оптиона.

— Катон…

— Да?

— Будь осторожен, — мягко произнесла девушка. — Обещай мне это, по крайней мере.

— Я не могу.

— Ладно. Но хотя бы помни тогда, что, с моей точки зрения, мир без тебя обеднеет. Не стоит покидать его раньше времени.

— А кто сказал, что мое время уже не пришло? — мрачно отозвался Катон. — Но в любом случае философствовать некогда.

Боадика смерила его печальным, задумчивым взглядом.

— Макрона мы привяжем к лошади повыносливей, — продолжил оптион. — Ты и девочка поедете на двух оставшихся лошадях. Из леса выберетесь с другой стороны, там нет друидов. Двигайтесь безостановочно на восток, пока не окажетесь на земле атребатов. Если Празутаг прав, дорога займет у вас не больше дня. Как только доберешься до легиона, расскажи все Веспасиану. Мы с твоим родичем останемся здесь и при малейшей возможности попытаемся вызволить жену Плавта.

— А что потом?

— Потом? Думаю, у Веспасиана найдутся для нас указания. Мы с Празутагом сделаем этот лес своей базой, так что любое послание он может направить сюда. Поэтому запоминай дорогу как следует, составляй в уме карту местности, чтобы гонец легата мог нас найти.

— Если понадобится, я смогу доставить послание и сама.

— Нет. Ты и так достаточно рисковала.

— Да, но я сомневаюсь, что по моим описаниям хоть у кого-то из римлян достанет ума отыскать вас.

— Послушай, Боадика. Это предельно опасно. Шансы на успех теперь ничтожно малы. Я решил рискнуть, но в случае неудачи не хочу, чтобы мою совесть отягощала еще и твоя жизнь. Прошу тебя, уезжай и не думай о возвращении.

— Я вернусь, как только смогу.

Катон вздохнул. Спорить с упрямой женщиной бесполезно, помешать же ей просто нет возможности.

— Делай, как знаешь.

— Вот и прекрасно. А сейчас давай-ка поднимем Макрона в седло.

С помощью Празутага Макрон был усажен на лошадь и надежно привязан к высоким седельным лукам. Забинтованная голова центуриона упала на грудь, и он впервые с момента ранения промычал что-то невнятное.

— Тем же манером он изъяснялся, когда напивался, — проворчала икенка, после чего повернулась к Юлии и мягко подтолкнула ту к другой лошади.

— Залезай.

Юлия, однако, не шелохнулась, молча разглядывая животное. И тут Боадику поразила неожиданная догадка.

— Ты ведь умеешь ездить верхом?

— Нет… плохо.

Боадика оторопела. Все кельтские дети, и мальчишки, и девочки, умели держаться в седле, еще не сделав своего первого шага, и для нее это умение было столь же естественным, как дыхание. Она повернулась к Катону:

— Твои соотечественники и вправду владеют империей?

— Разумеется.

— Тогда как же вы с ней управляетесь? Не пешком же обходите?

— Для езды у нас есть ловкачи, — кисло отозвался Катон. — Хватит болтать. Отправляйтесь.

Празутаг подсадил девочку на лошадь и всунул поводья в ее неловкие руки. Боадика, сев в седло, подхватила поводья коня Макрона и щелкнула языком. Животное не отреагировало и тронулось с места, только получив пинок в бок.

— Позаботься о моем центурионе, — крикнул вдогонку Катон.

— Обязательно, — пообещала икенка. — А ты позаботься о моем нареченном.

Катон оглянулся на гороподобного бритта, гадая, что она имеет в виду.

— Проследи, чтобы он не наделал глупостей, — пояснила Боадика перед тем, как исчезнуть во мраке.

— Хорошо.

Стоя бок о бок, римлянин и икен вслушивались в удалявшийся стук копыт. Когда последний звук заглох в лесной чаще, юноша повернулся к гиганту, не очень-то хорошо понимая, как внушить тому, что среди них двоих он, Катон, теперь главный.

— Нам нужно отдохнуть.

— Да, отдохнуть! — закивал Празутаг. — Хорошо.

И они снова устроились на мягком ложе из устилавшей почву опавшей хвои. Катон плотно закутался в плащ и свернулся клубком, положив голову на руку. Над ним в небольших разрывах между еловыми лапами виднелись звезды, мирно мерцавшие сквозь выдыхаемый им парок. В другое время он, наверное, подивился бы гармоничной красоте мироздания, но сейчас звезды казались ему твердыми и холодными комочками льда. Несмотря на усталость, юноша не мог заснуть: его снедали воспоминания о несчастной Помпонии и ее перепуганном сыне. Как он мог их покинуть?

Когда эти образы таяли, их замещал ужасающий вид ранения, полученного Макроном, и ему оставалось лишь молить богов о спасении своего командира. Катон прослужил в армии достаточно долго для того, чтобы понимать: такие раны обычно смертельны. Строгое, беспристрастное заключение не сулило надежд, но сердцем Катон отказывался верить, что Макрон может умереть. Кто угодно, только не этот вояка. Разве не спасся он прошлым летом после боя в болотах Тамесис? Уж если он тогда выкарабкался, то, надо думать, как-нибудь выживет и сейчас.

Рядом во тьме зашевелился Празутаг.

— Катон.

— Что?

— Завтра мы убиваем друидов. Да?

— Нет. Завтра мы следим за друидами. А сейчас — отдыхать.

Празутаг хмыкнул, но возражать не стал и вскоре, судя по глубокому, равномерному дыханию, заснул крепким сном.

Катон вздохнул. Макрона с ним больше не было, а этот безумный кельт казался сущей обузой. В бою, спору нет, он вел себя героически, но, по глубокому убеждению Катона, при бычьем телосложении обладал мышиными мозгами.

«Забавно все-таки устроена жизнь, — подумал молодой римлянин. — Попробуй-ка что-нибудь в ней улучшить — и растратишь все силы. А вот чтобы ухудшить и без того провальную ситуацию, ты можешь не шевелить даже пальцем».