Глава 1

– Далеко еще до лагеря? – спросил грек, уже в который раз оглядываясь через плечо. – Надеюсь, мы хоть до темноты-то доберемся?

Декурион, возглавлявший маленький кавалерийский эскорт, выплюнул яблочное зернышко и ответил лишь после того, как проглотил сочную, терпкую мякоть:

– Доберемся. Не стоит переживать, почтеннейший. По моим прикидкам, осталось миль пять-шесть, всего-то-навсего.

– А побыстрее мы двигаться можем? – не отставал грек.

Он без конца озирался через плечо, и в конце концов декурион тоже не смог удержаться и оглянулся на оставшуюся за спиной дорогу. Впрочем, как и следовало ожидать, смотреть там было не на что – дорога была пуста до самой седловины между двумя лесистыми холмами, воздух над которыми мерцал от жары. Они были единственными путниками на тракте с самого полудня, когда покинули укрепленный аванпост. Декурион, возглавлявший эскорт из десяти кавалеристов, и грек с двумя своими телохранителями ехали по дороге, направляясь к многолюдному передовому лагерю командующего Плавта. Там сосредоточились три легиона и дюжина вспомогательных подразделений для нанесения последнего, решающего удара по Каратаку и его воинству, набранному из представителей тех немногих племен бриттов, которые еще продолжали вести открытую войну против Рима.

Декуриона одолевало любопытство: интересно ведь, что за дела могли связывать какого-то грека с самим командующим. Еще на заре префект тунгрианской конной когорты вызвал его к себе и приказал отобрать десять лучших воинов из его подразделения, дабы сопроводить грека к командующему. Декурион, как и подобает воину, выполнил приказ, не задавая вопросов, но сейчас искоса поглядывал на грека, снедаемый любопытством. От этого типа прямо-таки исходил дух богатства и утонченности, даром что одежду его составляли обычный легкий дорожный плащ и простая красная туника. Однако от придирчивого и неодобрительного взгляда декуриона не укрылись ни тщательно ухоженные, покрытые лаком ногти, ни запах дорогущего лимонного масла, умащавшего темные волосы и бородку. Перстней на его руках не было, но светлые полоски на загорелой коже пальцев указывали на привычку носить их, причем в немалом количестве. Слегка скривив губу, декурион мысленно причислил этого человека к тем вольноотпущенникам-грекам, которые хитростью пробрались в самую сердцевину имперской бюрократии. А тот факт, что этот чиновник находился в Британии, в зоне военных действий, причем всячески старался не привлекать к себе внимания, указывал на выполнение им некой особой миссии, возможно, связанной с доставкой командующему столь деликатных и важных сведений, что их не решились доверить обычным войсковым курьерам.

Взгляд декуриона переместился к двум телохранителям, ехавшим за спиной грека. Одеты они тоже были просто, но под плащом у каждого, на перевязи армейского образца, висел короткий меч. Причем это были не отставные гладиаторы, из числа которых, как правило, набирали свою личную охрану состоятельные римляне. По оружию и манере держаться декурион безошибочно узнал в них пытавшихся, но безуспешно, остаться неузнанными преторианцев. Их присутствие являлось окончательным и неопровержимым доказательством того, что грека привели сюда дела государственной важности.

Придворный служитель невесть в который раз оглянулся через плечо.

– Кого-нибудь ждешь? – осведомился декурион.

Грек взглянул на него, усилием воли согнал с лица раздраженное выражение и скривил губы в некоем подобии улыбки.

– Да. По крайней мере, надеюсь.

– Кого-нибудь, о ком мне следует обеспокоиться?

Грек помедлил, потом снова улыбнулся.

– Нет.

Декурион ожидал пояснений, но грек этим и ограничился, устремив взгляд вперед. Декурион пожал плечами и продолжил грызть яблоко, в то время как его взгляд блуждал по окрестностям. С юга по холмистой долине вилась, в ее верхнем течении, река Тамесис. Вершины холмов поросли древними деревьями; то здесь, то там были разбросаны деревеньки и усадьбы добунниев – племени, одним из первых присягнувшего на верность Риму, сразу по высадке легионов, еще в прошлом году.

– Прекрасные места! Вот бы где неплохо обосноваться, – размечтался декурион.

Как и любой ветеран, отслуживший «под орлами» Рима двадцать пять лет, он, в дополнение к римскому гражданству и маленькому пособию, мог рассчитывать на участок земли в одной из ветеранских колоний, что обеспечило бы ему безбедную старость. Можно даже жениться на той симпатичной туземочке, с которой он сошелся в Камулодунуме, растить ребятишек, попивая винцо, благо и на него хватит.

Его приятные мечтания были прерваны греком, вдруг резко осадившим коня и воззрившимся из-под хмуро сдвинутых бровей куда-то назад. Беззвучно выругавшись, декурион поднял руку, останавливая своих бойцов, и повернулся к нервному путнику.

– Что случилось?

– Смотри, – промолвил, указывая рукой, грек. – Вон там.

Декурион устало повернулся в скрипучем кожаном седле и вгляделся. Сначала различить не удалось ничего, и лишь потом, переместив взор туда, где дорога исчезала за холмами, он увидел темные силуэты всадников, возникшие из тени деревьев. Выехав на свет, они галопом понеслись в сторону грека и его сопровождающих.

– Это еще кто такие? – пробормотал декурион.

– Понятия не имею, – ответил грек. – Хотя мне, пожалуй, известно, кто их послал.

– Они враждебны? – спросил декурион, одарив грека раздраженным взглядом.

– Весьма.

Декурион со знанием дела присмотрелся к преследователям, которых в настоящий момент отделяло от него расстояние немногим более мили. Восемь человек мчались, припадая к гривам коней, за их спинами вились темно-коричневые и черные плащи. Восемь против тринадцати… не считая грека. Благоприятное соотношение сил.

– Ну, кажется, мы увидели достаточно, – промолвил грек, отворачиваясь от скачущих вдалеке верховых. – Поехали!

– Вперед! – скомандовал декурион, и эскорт припустил галопом следом за греком и его телохранителями.

По правде, у декуриона зла не хватало: не было никакой нужды удирать таким постыдным манером. Имея численное превосходство, они, оставаясь на месте, вполне могли бы дождаться преследователей, получив таким образом дополнительное преимущество в виде отдохнувших коней. Дело кончилось бы довольно быстро. Правда, нельзя было сбрасывать со счетов и возможность того, что в ходе схватки кто-то из врагов дорвался бы до грека, а приказ префекта на сей счет был однозначен: ни в коем случае не подвергать его опасности и оберегать его жизнь, чего бы это ни стоило. В таких обстоятельствах, вынужден был признать декурион, как бы ни было неприятно, разумнее всего избегать малейшей угрозы. Они опережают погоню на целую милю и, несомненно, доберутся до лагеря командующего задолго до того, как вражеские всадники смогут их догнать.

Правда, оглянувшись во второй раз, декурион был поражен тем, насколько сократилась дистанция: следовало предположить, что скакуны у преследователей великолепные. И он, и его люди, как и вся когорта, имели неплохих лошадей, но вражеские кони явно превосходили их по всем статьям. Но мало того, чтобы выдержать такую скачку, всадники тоже должны быть выше всяких похвал. Декурион впервые ощутил укол сомнения и тревоги: это были явно непростые разбойники. И, судя по темным волосам, смуглой коже, струящимся плащам и туникам, не местные жители. Туземцы вообще решались атаковать римлян, лишь имея на своей стороне основательное численное превосходство.

Грек же, похоже, знал, откуда взялась эта погоня. Ужас его казался ощутимым, даже с учетом общеизвестной боязливости его сородичей. Он мчался во весь опор перед декурионом, болтаясь в седле, словно куль с овсом, а его телохранители, демонстрируя куда большее самообладание и искусство верховой езды, теперь скакали по обе стороны от него. Губы декуриона раздвинулись в усмешке над стиснутыми зубами: может быть, во дворце этот грек чувствовал себя как рыба в воде, но вот в седле, да еще на всем скаку, представлял собой плачевное зрелище. И, конечно, прошло не так много времени, прежде чем случилось неизбежное: мотавшегося туда-сюда горе-наездника занесло слишком далеко в сторону, он отчаянно натянул поводья, конь резко остановился, и инерция попросту выбросила грека из седла. Декурион выругался и едва успел отвернуть своего коня в сторону, чтобы не растоптать упавшего.

– Стой!

Под аккомпанемент солдатской брани и конского ржания маленький отряд остановился, окружив распростертого навзничь грека.

– Не хватало только, чтобы этот ублюдок насмерть зашибся, – проворчал декурион, соскочив с седла.

Оба телохранителя уже спешились и склонились над тем, чья жизнь была доверена их попечению.

– Жив? – спросил один из них.

– Да. Дышит.

Грек открыл глаза, заморгал и снова закрыл их, ослепленный солнцем.

– Что… что случилось? – выдохнул он и обмяк, потеряв сознание.

– Поднять его! – рявкнул декурион. – Уложить на лошадь.

Преторианцы подняли своего подопечного и забросили обратно в седло, после чего вскочили на лошадей. Один взялся за повод коня, принадлежавшего греку, другой крепко держал за плечо его самого.

– Вперед! – скомандовал декурион, указывая преторианцам на дорогу. – Увозите его отсюда. Живо!

Преторианцы взяли с места в карьер и погнали коней к безопасному лагерю командующего, в то время как декурион снова вскочил в седло и развернулся навстречу преследователям.

Теперь они находились гораздо ближе, в пяти сотнях шагов, не более, и на скаку выстраивались широким клином для атаки на остановившийся эскорт. Их дротики были уже выхвачены из колчанов и занесены над головами для броска.

– В атакующую цепь – стройся! – рявкнул декурион.

Кавалеристы перегородили дорогу, сформировав конную шеренгу. Щиты прикрывали их тела, острия копий были выставлены вперед, навстречу стремительно приближавшимся недругам. Сейчас декурион жалел о том, что не приказал своим людям вооружиться еще и метательными дротиками, но ведь его отряд отправлялся не в бой, а всего лишь сопровождал гражданское лицо в лагерь командующего по мирной территории. И вот результат – теперь, прежде чем они успеют схватиться с неприятелем врукопашную, на них обрушатся дротики, а ответить на бросок они не смогут.

– Готовьсь… – взревел декурион. – По моему приказу… вперед!

Всадники вспомогательной когорты сорвались с места и, стремительно набирая темп, с яростными криками понеслись навстречу вражескому отряду.

Две группы всадников неуклонно сближались, противник не сбавлял аллюра, и декурион внутренне подобрался, готовясь к сшибке на всем скаку. А вот некоторые его бойцы, видя вражескую решимость, стали замедлять скачку. Командир встрепенулся, мигом оценив угрозу.

– Не отставать! – выкрикнул он сначала в одну сторону, потом в другую. – Держать строй!

Враги приближались молча, и уже можно было разглядеть свирепую, беспощадную решимость на их лицах. Судя по свободным складкам плащей и туник, доспехов под ними не было, и декурион даже посочувствовал этим смельчакам, ибо, несмотря на превосходство их скакунов, им трудно будет одолеть в рукопашной куда лучше защищенных бойцов вспомогательной кавалерии.

Однако в последний момент перед казавшимся неминуемым столкновением вражеские всадники без всякого приказа развернули коней, уходя в обе стороны с линии атаки, и разом отвели назад руки, сжимавшие дротики.

– Берегись! – крикнул кто-то из бойцов декуриона, когда им навстречу полетели брошенные по низкой траектории метательные копья.

Это был не суматошный, беспорядочный залп – каждый всадник тщательно выбрал цель, и стальные наконечники вонзились в незащищенные конские бока и груди. Лишь один дротик попал в бойца, угодил в живот, как раз над передней лукой седла. Декурион сразу понял, что враги намеренно выбрали мишенью именно коней: атака эскорта захлебнулась. Всадники пытались восстановить контроль над испуганными, ранеными животными. Кони выбросили из седел двоих бойцов, которые тяжело грохнулись на сухую, утоптанную дорогу.

Вновь засвистели дротики. Конь декуриона конвульсивно дернулся: из его правого плеча торчало темное древко. Всадник инстинктивно сжал покрепче ногами кожаное седло и выругался: конь остановился и яростно мотал мордой, разбрызгивая сверкавшую на солнце слюну. Вокруг него царил хаос: ржали и бились в конвульсиях раненые животные, оказавшиеся на земле бойцы думали лишь о том, как не угодить под копыта охваченных паникой лошадей.

Враги растратили дротики, и теперь каждый из них обнажил спату – длинный меч, служивший штатным оружием римской кавалерии. В считаные мгновения нападавшим удалось изменить соотношение сил в свою пользу.

– Они собираются атаковать! – раздался испуганный голос поблизости от декуриона. – Спасайся, кто может!

– Отставить! Сомкнуть строй! – взревел декурион, соскользнув со своего раненого коня. – Пуститесь наутек, и вас перебьют поодиночке. Держитесь вместе! Ко мне!

Приказы были толковыми, но в данной ситуации бесполезными. В условиях, когда половина отряда осталась без коней и кое-кто едва держался на ногах после падения, а вторая половина все еще пыталась восстановить контроль над ранеными, смертельно испуганными животными, организованная оборона была невозможна. Каждому оставалось надеяться только на себя. Декурион отступил на шаг в сторону, оставив себе пространство, чтобы орудовать копьем, и воззрился на приближающихся рысью врагов с обнаженными мечами в руках.

– Отставить атаку! Не задерживаться! – прозвучал вдруг приказ, отданный на латыни.

Неприятельские всадники мигом вложили мечи в ножны, натянули поводья и, попросту объехав сбившихся в кучку кавалеристов, ускорились и помчались галопом по дороге в сторону лагеря командующего.

– Ну ни хрена же себе… – выдохнул кто-то с нескрываемым облегчением. – Это ж надо, а? Они ведь могли всех нас перерезать.

В первый момент декурион в полной мере разделил чувства своего подчиненного и похолодел лишь потом, когда до него дошло, в чем тут дело.

– Грек… они погнались за греком.

И ведь догонят, как пить дать, догонят. Несмотря на солидную фору, плачевное состояние подопечного не позволит преторианцам гнать во весь опор, так что враги перехватят беглецов и расправятся с ними задолго до того, как те доберутся до спасительного лагеря Плавта. Проклиная и несчастного грека, и собственную злую судьбу, возложившую на него это злосчастное задание, декурион схватился за поводья коня, принадлежавшего раненому и все еще пытавшемуся вытащить из живота дротик бойцу.

– Отдай!

Лицо солдата было искажено болью, и приказа он, похоже, даже не слышал, поэтому декурион просто выдернул его из седла и вскочил туда сам. Боец, тяжело ударившись оземь, завопил от боли, древко дротика сломалось.

– Все, кто верхом, за мной! – выкрикнул декурион, разворачивая коня и направляя его вдогонку вражескому отряду. – За мной!

Он пригнулся, припав к гриве скакуна, стремглав рванувшегося с места, повинуясь командам нового всадника. Оглянувшись, декурион увидел, что за ним, отделившись от остальной команды, скачут галопом четверо воинов. Пятеро против восьми – не лучшее соотношение сил. Но зато, по крайней мере, дротиков у противника больше нет, а копье и щит дадут ему преимущество перед любым врагом, вооруженным только мечом.

Декурион гнался за неприятелем, исполненный холодной решимости посчитаться с этими незнакомцами, хотя разум подсказывал ему, что в первую очередь надо думать не о мести, а о спасении проклятого грека, из-за которого на него и обрушились все эти несчастья.

Дорога плавно пошла под уклон, и сверху он увидел врагов, скакавших галопом в трех сотнях шагов впереди. Еще дальше, опережая погоню примерно на треть мили, ехали преторианцы с греком, которого телохранителям все еще приходилось поддерживать в седле.

– Вперед! – бросил через плечо декурион. – Наперехват!

Не сбавляя хода, три группы всадников спустились в долину, пересекли ее и начали подъем по следующему пологому склону. Теперь лошади противника, мчавшиеся стремглав долгое время, начали уставать, и расстояние между ними и декурионом неуклонно сокращалось. Охваченный радостным возбуждением, он лупил пятками по бокам лошади и кричал ей в ухо:

– Вперед, детка! Скорее! Еще чуть-чуть!

Дистанция сократилась вдвое, когда отряд противника перевалил через очередной гребень и тут же пропал из виду, но декурион уже понял, что он и его люди перехватят недругов прежде, чем они настигнут преторианцев и грека. Оглянувшись, он воодушевился еще больше, увидев, что его эскорт не отстает и ему не придется схватиться с противником в одиночку.

Дорога снова шла под уклон, и впереди, всего-то в трех, может быть с небольшим, милях, уже показался гигантский правильный квадрат лагеря командующего: обширное пространство, обнесенное земляным валом с частоколом и заполненное великим множеством палаток, образовывавших сложный узор. Три легиона и несколько вспомогательных когорт, составлявших в совокупности около двадцати пяти тысяч вооруженных людей, собрались там, чтобы выступить в поход, найти и уничтожить армию Каратака и его союзников-бриттов. Впечатляющее зрелище, но декуриону было не до того, ибо все поле его зрения заполнили всадники, вдруг развернувшие коней и поскакавшие назад, ему навстречу. Останавливаться и ждать, когда его нагонят собственные бойцы, не было времени: он прикрылся овальным щитом и, выставив вперед копье, нацелил его острие в грудь ближайшего из противников. Миг – и он уже оказался среди них. Сила удара толкнула его назад, отдавшись болью в плече, пальцы не удержали древко копья, но сдавленный крик противника сообщил ему, что острие нашло цель. Вокруг, в круговерти плащей, конских грив и хвостов, уже вились враги. Удар меча обрушился на щит, клинок со звоном отскочил от выпуклой бронзовой накладки. Инерция пронесла декуриона сквозь гущу противников, и, натянув поводья, он тут же развернул коня, выхватывая по ходу дела свой меч. Крики и лязг клинков оповестили его о том, что подоспели и остальные кавалеристы.

Высоко воздев меч, декурион устремился в гущу схватки. Его люди дрались отчаянно, но врагов было вдвое больше. Отбивая удар одного противника, боец неизбежно открывался для другого, и к тому времени, когда подоспел командир, двое его людей уже истекали кровью на земле, рядом с воином, выбитым из седла копьем декуриона. Ощутив движение слева, он едва успел нырком уйти от клинка, который разрубил металлический обод его щита, да там и застрял. Декурион резко рванул щит, стремясь вырвать меч из руки противника, и в то же самое время взмахнул по широкой дуге собственным клинком, разворачиваясь врагу навстречу. Сверкнула сталь, глаза осознавшего опасность неприятеля расширились, и в решающее мгновение он отпрянул так, что острие меча лишь рассекло на нем тунику, слегка оцарапав грудь.

– Дерьмо! – выругался декурион, сжимая коленями лошадиные бока, чтобы сблизиться с врагом для ответного удара.

Желание покончить с этим противником заставило его забыть о других угрозах, и он не заметил спешенного воина, подбежавшего к нему сбоку и нанесшего колющий удар в пах. Ощутив удар, скорее толчок, чем боль, декурион оглянулся и увидел, как пеший противник отскочил с окровавленным мечом в руке. То, что это его кровь, декурион понял мгновенно, но заниматься раной времени у него не было: все его люди или уже пали, или умирали, в то время как из этого странного молчаливого отряда им удалось повергнуть лишь двоих. Эти люди сражались так, словно для этого и появились на свет.

Чьи-то руки вцепились в его щит, последовал рывок, и декурион, вылетев из седла, грохнулся на утоптанную дорогу с такой силой, что из легких вышибло весь воздух. Когда он лежал на земле, пытаясь вздохнуть и видя над собой лишь синее небо, между ним и солнцем вдруг возник темный силуэт. Было очевидно, что это конец, однако воин не захотел закрывать глаза. Губы его скривились в усмешке.

– Ну, давай, ублюдок, кончай.

Но смертельного удара не последовало: незнакомец развернулся и пропал из виду. Послышались суматошные возгласы, фырканье коней, топот копыт – и вдруг все это сменила торжественная тишина летнего дня, нарушаемая стонами валявшихся на траве людей, пробивавшимися сквозь равномерное жужжание насекомых… Декурион был поражен тем, что остался в живых, что неведомый враг пощадил его, когда он беспомощно лежал на земле.

С трудом набрав воздуху, декурион приподнялся и сел.

Шестеро уцелевших всадников возобновили преследование грека, и декуриона захлестнула волна горькой ярости. Он проиграл. Несмотря на все усилия и жертвы, неизвестные враги все-таки захватят свою добычу, и страшно подумать, что за выволочку устроит за это командование, когда он с остатками своего подразделения притащится в укрепленный лагерь когорты.

Неожиданный приступ тошноты и головокружения заставил декуриона опереться рукой о землю. Ощутив под ладонью влагу, он опустил взгляд и увидел, что сидит посреди лужи крови. Смутно осознав, что это его собственная кровь, он только сейчас вспомнил про рану в паху. Вражеский клинок рассек артерию, и темная кровь толчками выплескивалась на траву между его раскинутыми ногами. Он непроизвольно прикрыл рану ладонью, но кровь продолжала вытекать, просачиваясь между его пальцев. Стало холодно, и он печально улыбнулся, осознав, что выволочка от префекта когорты ему больше уже не грозит. Во всяком случае, в этой жизни. Декурион поднял глаза и сосредоточил взгляд на фигурах удиравших, спасая свои жизни, грека и его телохранителей.

Сложность их положения его больше не трогала. Они представляли собой не более чем смутные тени, маячившие где-то на грани угасающего сознания. Потом он упал на спину, уставившись в ясное голубое небо. Все отголоски недавней стычки стихли, слышалось лишь усыпляющее жужжание насекомых. Декурион закрыл глаза, отдаваясь теплу летнего дня и постепенно погружаясь в небытие.