Глава 7
На рассвете Порция пришла проводить их в путь. Катон снабдил Децимуса достаточным количеством серебра для покупки трех мулов, на двух предполагалось нагрузить багаж, а третий предназначался для слуги. Катону и Макрону губернатор предоставил двух лошадей. Душераздирающей сцены у городских ворот не состоялось по причине отсутствия таковых в Лондинии. Их еще не успели соорудить, и Лондиний заканчивался рядами лачуг по обе стороны дороги, ведущей на запад. Макрон опасался оставлять мать среди диковатых на вид обитателей этого района и, остановив лошадь, дождался, когда небольшая колонна воинов пройдет мимо. Затем старший центурион торопливо чмокнул Порцию в лоб. Со вчерашнего перепоя разламывалась голова и сильно мутило, в результате чего над Макроном нависла нешуточная угроза опозориться перед товарищами, если вдруг накатит приступ рвоты.
– Давай простимся здесь, – предложил Макрон. – Не нравятся мне эти мерзкие рожи. – Он кивнул в сторону местных жителей, которые, встав с первыми лучами солнца, наблюдали за продвижением римлян по изрытой колеями дороге.
– Не волнуйся за меня. – Порция приподняла полу плаща, открывая взору висевшую на поясе туники наполненную свинцом дубинку. – Память о днях, проведенных в Ариминуме.
– Ну, ты уж не сильно зверствуй, не перебей всех местных, – пошутил Макрон, пытаясь сгладить грусть расставания. – Оставь и мне парочку, в конце концов, это моя работа.
Улыбнувшись одними уголками губ, Порция взяла сына за подбородок и посмотрела в глаза.
– Береги себя и этого мальчишку Катона. Не делай глупостей. Я же тебя знаю как свои пять пальцев. И мне известно, на какие безумства ты способен. Прошу лишь об одном: не рискуй понапрасну. Договорились?
Макрон покорно кивнул.
– Возможно, когда-нибудь и у тебя родится сын, – вздохнула Порция. – Вот тогда ты меня поймешь. А сейчас иди, пока я не расплакалась.
– Скорее небеса рухнут нам на головы, – произнес нараспев Макрон. – Тебя ведь ничем не пронять!
– Уходи!
Не сказав больше ни слова, Порция уронила руку и, отвернувшись от сына, решительным шагом направилась по дороге в центр Лондиния. Макрон смотрел матери вслед, но она так и не оглянулась.
– Несокрушимая словно скала, ничем не пронять, – пробормотал Макрон и, натянув поводья, пустился догонять губернаторский эскорт. Местные жители, утратив интерес к происходящему, разбрелись по убогим хижинам. Вот уже остались позади последние лачуги, и губернатор отдал приказ сесть на лошадей.
Катона обучали верховой езде в бытность рекрутом, да и в последующие годы ему приходилось воспользоваться этим мастерством, однако он чувствовал себя в седле не совсем уютно. К тому же лошадь попалась нервная и дергалась по каждому пустяку. Осторий ехал впереди отряда и время от времени бросал через плечо взгляд в сторону Катона, и префект прекрасно понимал его намерения. Губернатор испытывал нового командира кавалерии, проверяя, как тот справляется с норовистой лошадью. Катон, в свою очередь, сосредоточил все внимание на непокорном животном, стараясь предугадать его реакцию на происходящее вокруг и держать его поведение под контролем. Не приведи боги, начнет взбрыкивать или вставать на задние ноги, намереваясь сбросить всадника. Тогда позора не оберешься.
Дорога оказалась не из легких и большей частью представляла собой размытую грязную тропу. На участках, где она переходила в сплошное месиво, дорожные инженеры соорудили бревенчатую гать, засыпав промежутки между бревнами землей, чтобы обеспечить беспрепятственный проход колонн на марше, а также проезд всадников и колесного транспорта. Дождя пока не было, но все небо затянуло тяжелыми облаками, а в ложбинах стоял густой белый туман. Солнце так и не появилось, а потому картина вряд ли изменится до конца дня. Катон мысленно представил, какое впечатление произвел остров на римлян, высадившихся здесь первыми. Прохладный сельский воздух стал настоящей отрадой после зловонного Лондиния. Стоял конец апреля, и на голых ветвях деревьев и кустарников уже набухли почки, а кое-где пестрели яркими пятнами первые цветы. Вскоре город остался далеко позади, и лишь едва заметная коричневая линия на волнистом горизонте напоминала о его присутствии.
Катон быстро приспособился к характеру своенравной лошади и теперь мог лучше рассмотреть спутников. Перед отъездом в штабе губернатора состоялась короткая процедура знакомства, но Катон тут же забыл большинство имен. Однако этот тип людей был ему хорошо знаком. Остория сопровождали десять специально отобранных легионеров, выполняющих обязанности личных охранников. Закаленные в боях ветераны с безупречными послужными списками, которые готовы защищать губернатора ценой собственной жизни. Помимо них шесть трибунов, младших офицеров, которые будут получать должности в гражданской администрации и, возможно, в один прекрасный день попадут в сенат. А уж оттуда несколько избранных получат пост губернатора одной из римских провинций. Подобный путь проделал и Осторий Скапула, посвятивший жизнь двойным идеалам Рима и прославлению своего семейства. Несомненно, теперь он стремится завершить карьеру окончательным покорением Британии. Жаль только, что у местных племен на этот счет совсем другие планы.
В хвосте отряда ехал переводчик из местных жителей. Хотя глядя на аккуратно подстриженные волосы, красную тунику и плащ, можно легко принять его за римлянина. И лишь кельтская гривна с затейливым рисунком на шее выдавала его истинное происхождение. Теперь переводчика, стройного ухоженного мужчину лет тридцати, звали на римский лад Маркоммием, и с первого взгляда становилось ясно, что он распрощался с образом жизни и обычаями своего народа.
Катон ехал следом за трибунами, а Макрон пристроился к телохранителям и уже завязал с ними разговор. Они оживленно болтали под монотонный стук копыт, а небольшой отряд продвигался тем временем по тропе, проходящей по покрытым зелеными холмами землям племени атребатов. Среди дубовых рощ виднелись участки возделанной земли и крестьянские хижины, а кое-где встречались и поместья с ухоженными полями правильной формы. На пути то и дело попадались местные жители, трудящиеся на земле, которых Осторий приветствовал с улыбкой. Остальные офицеры следовали примеру губернатора, и Катону такое поведение пришлось по душе. Он никогда не одобрял высокомерия римлян к завоеванным народам. Ведь самый быстрый способ насадить римские нравы – установление добрых отношений, а самый верный путь вызвать ненависть – унижение людей, обращение с ними как с существами неполноценными. Такая политика вызывает лишь обиду и возмущение, а во многих случаях приводит к открытому бунту.
Через некоторое время Осторий придержал коня и поравнялся с Катоном. Дорога спустилась вниз, в долину, заполненную туманом, окутавшим всадников плотным облаком, сквозь которое едва виднелись смутные очертания деревьев и кустарников.
– Перед отъездом я проинструктировал трибунов и телохранителей, и сейчас хочу удостовериться, что вы с центурионом Макроном тоже введены в курс дела, – начал разговор Осторий. – Думаю, судьбоносное значение грядущего события понятно. Это наш последний шанс заключить мир с Каратаком и его сторонниками. Разумеется, нет гарантии, что он явится на встречу собственной персоной, однако там соберутся люди, разделяющие его взгляды, и, несомненно, обо всем доложат своему вождю. Многие уже являются нашими надежными союзниками, однако надо признать, что противников у Рима тоже хватает. Но все равно большинство проголосует за мир, а не за войну, и встреча принесет пользу, так как наглядно продемонстрирует, что сопротивляющиеся власти Рима находятся в изоляции. И все же я ничего не принимаю на веру, а потому хочу предупредить вас, а также находящегося в вашем подчинении старшего центуриона: относитесь к делегатам из числа местных жителей с подобающим уважением. Надеюсь, это ясно?
– Да, господин губернатор.
– Мое распоряжение распространяется и на друидов, которые также будут присутствовать на встрече.
– Друиды? Я считал их нашими самыми ярыми врагами. Они не раз подтверждали это мнение, когда мы с Макроном служили в Британии несколько лет назад.
– Они и сейчас люто нас ненавидят, и есть официальная установка истребить их всех до последнего. Только если мы запретим друидам присутствовать на сходе, надежды на заключение мира нет. От души надеюсь, что сумеем их убедить, воззвав к разуму.
– Друиды, насколько я их помню, оголтелые фанатики, – прищелкнул языком Катон. – И они скорее примут смерть, чем пойдут Риму даже на самые малые уступки.
– Я уже говорил вам, префект, не следует судить по прошлому, – с нескрываемым раздражением перебил Осторий. – Люди меняются, и наступает момент, когда даже самым заклятым врагам надоедает убивать друг друга, и тогда вдруг возникает желание договориться о мире.
– Согласен, ваши слова верны в отношении нормальных людей, но не друидов.
– Отбросьте подобные мысли, префект. Я ведь не забавы ради затеял этот разговор. Между нами не должно быть места непониманию, префект Катон. Будете вести себя любезно и предупредительно со всеми, включая друидов. Нет, в особенности с друидами. Мой приказ распространяется и на вашего приятеля центуриона. И не вздумайте затеять с кем-нибудь ссору. Понятно?
– Да, господин губернатор.
– Прекрасно. Каратаку, если он соизволит появиться, также оказывать подобающие знаки почтения, как и любому представителю племени силуров или ордовисов.
– Слушаюсь, господин губернатор.
– Тогда будьте добры, проследите, чтобы центурион Макрон тоже уразумел, как нужно себя вести.
Губернатор пришпорил лошадь и вскоре занял прежнее место во главе колонны. Глядя вслед Осторию, Катон чувствовал, как в душу закрадываются дурные предчувствия. Похоже, губернатор делает слишком высокую ставку, стремясь любой ценой заключить мир. Даже если удастся убедить Каратака сложить оружие, Осторий должен понимать, что условия такого мирного договора будут неприемлемы для Рима, если их истолкуют как унизительные для императора и его легионов. И хотя Катон полностью разделял желание губернатора положить конец вражде, он все равно опасался, что после схода борьба вспыхнет с новой силой. И это, разумеется, обрадует Макрона. Катон с грустью улыбнулся. Его друг жаждал битвы и на поле боя чувствовал себя как рыба в воде. Война была его стихией. Любопытно посмотреть, как Макрон будет выполнять приказ губернатора.
Придержав коня, Катон дождался, когда Макрон и легионеры с ним поравняются. Похоже, друг оправился после похмелья и рассказывал какую-то занимательную историю, не выпуская из рук бурдюк с вином, который ему услужливо предложил один из легионеров.
– …и вот я говорю: «Скверно, если девица одноногая». А этот осел ничего не понял!
В ответ раздался дружный хохот.
– Старая история, – обратился Катон к другу. – Слышал ее от тебя уже раз десять, не меньше.
– Хорошая шутка как вино, с годами становится только лучше, – парировал Макрон и, перебросив поводья через луку седла, приник к бурдюку с вином.
– Разумно ли это?
– Надо опохмелиться, – причмокнул губами Макрон.
– Видела бы тебя сейчас матушка. Интересно, что бы она сказала?
– Даже не представляю. А ты что делаешь в хвосте среди рядовых?
– Хочу передать приказ губернатора. Он велел нам вести себя смирно в присутствии представителей местных племен. Так что на твоем месте я бы воздержался от выпивки.
– Не волнуйся. Я умею держать себя в руках, если сочту нужным. А сейчас желаю повеселиться с ребятами. И не сомневайся, когда придет время, буду вести себя безупречно. Разве я тебя когда-нибудь подводил?
– Ну, подводить не подводил, а в пару потасовок втянул. А сейчас как раз настало время не давать повода для нареканий и быть пай-мальчиками. Примерными римскими гражданами.
– Если бы я хотел таковым стать, не пошел бы в армию.
– Послушай, Макрон, мы получили приказ, а потому разговор окончен.
Макрон с унылым видом кивнул и нехотя вернул бурдюк с вином владельцу, а затем присоединился к Катону. Колонна продвигалась вперед сквозь навевающий жуткие мысли туман, и префект стал беспокойно озираться по сторонам. Наблюдая за ним, Макрон лишь насмешливо фыркнул:
– Остается лишь уповать на то, что местные племена тоже хотят заслужить похвалу за примерное поведение. Для засады лучшего места не придумать. Можно атаковать со всех сторон и перебить как цыплят, а мы и глазом моргнуть не успеем.
– Благодарю за моральную поддержку.
Катон напряг зрение и слух, стараясь различить подозрительное движение или шорох, но со всех сторон раздавался лишь мерный топот копыт да приглушенный разговор трибунов и телохранителей. Небо немного прояснилось, и из-за облаков выплыл бледный солнечный диск, осветивший землю, однако тепла он не принес.
Царившее в отряде мрачное настроение немного оживилось, но вот дорога снова перевалила через хребет, ныряя в очередную, утопающую в клубах тумана низину. Солнце уже стояло в зените, и губернатор остановил колонну, чтобы дать короткую передышку лошадям и всадникам. К Катону и Макрону подошли два легионера и взяли под уздцы лошадей, давая офицерам возможность немного размять ноги.
– Ну, как себя чувствуете, оказавшись снова на британской земле? – улыбнулся префекту Осторий. – Во всей империи не сыскать более мерзкого местечка. Просто волосы дыбом встают, верно?
В памяти Катона сохранились яркие воспоминания о британских туманах, окутывающих окрестности в течение долгих дней, наводя ужас на некоторых воинов с богатым воображением. Макрон, разумеется, к их числу не принадлежал, а вот Катон встревожился не на шутку. Он уже собирался ответить Осторию, но вдруг услышал на тропе тихий стук копыт.
И Осторий уже не улыбался. Отойдя в сторону, он оглянулся на стоящих возле лошадей безмолвных охранников.
– Центурион Макрон, уберите этих воинов и ваших слуг с дороги, распределите поровну по обоим флангам на расстоянии пятидесяти футов и не двигайтесь с места, пока я не отдам приказ. Остальным седлать коней и перекрыть тропу.
Катон и его спутники сели на лошадей и выстроились в ряд поперек тропы. Осторий некоторое время прислушивался, и, сев в седло последним, выехал вперед и остановился посреди дороги. Катон заметил, как рука губернатора сжала рукоять меча. Стук копыт слышался все отчетливее.
– Как думаете, сколько их? – с тревогой в голосе поинтересовался один из младших трибунов.
Кому адресован вопрос, понять было трудно, но Катон почувствовал, что молодого офицера надо приободрить. Префект имел достаточный опыт кавалериста и без труда определил примерное количество всадников.
– По-моему, не больше десятка.
Трибун успокоился и, следуя примеру командующего, положил руку на рукоять меча. От внимания Катона не ускользнула нервная дрожь в пальцах, и вспомнились собственные страхи, одолевавшие на заре военной карьеры в последние минуты перед битвой. Теперь все страхи остались в прошлом, но сохранились грызущее чувство тревоги и боязнь подвести товарищей. Особенно Макрона. А еще ужас перед перспективой остаться калекой после тяжелого ранения, став предметом всеобщей жалости и злых насмешек. От размышлений префекта отвлекла лошадь, попытавшаяся выйти из строя. Стиснув зубы, Катон пришпорил непокорное животное и заставил вернуться на прежнее место. А стук копыт звучал все ближе, и вскоре из тумана вынырнуло несколько теней, и послышался окрик на языке одного из местных племен. Первый всадник осадил коня, и за его спиной появился небольшой отряд.
Снова прозвучал вопрос на одном из местных диалектов, и Осторий, подняв в приветственном жесте руку, выкрикнул в туман:
– Римляне!
В ответ послышались приглушенные голоса, а затем наступило молчание. Рядом с Катоном звякнул металл, и префект, обернувшись, увидел, как молодой трибун вытаскивает из ножен меч.
– Болван, немедленно верни оружие на место! – одернул он юнца свистящим шепотом. – Не вздумай и пальцем шевельнуть без приказа губернатора.
Трибун послушно выполнил распоряжение, но руки с эфеса не убрал.
– Приблизьтесь и назовите себя! – приказал Осторий. После небольшой паузы один из бриттов выехал вперед, и взорам римлян предстал крепкий рослый мужчина с длинными, падающими на плечи волосами, одетый в отделанный мехом плащ, под которым тускло поблескивала кольчуга. Всадник приблизился, и губернатор опустил руку.
– Приветствую вас, король Прасутаг.
– И я вас приветствую, губернатор Осторий. Поначалу мне показалось, что здесь засада.
– Кто посмеет устроить вам засаду на территории, которая находится под нашим контролем?
– У каждого имеются враги. – Прасутаг подал знак спутникам, и они подъехали к своему вождю, а Осторий приказал Макрону и телохранителям вернуться на дорогу. Заметив приближающихся с обеих сторон римлян, всадники иценов заметно встревожились. Желая рассеять их подозрения, Осторий направил коня вперед и обменялся рукопожатием с Прасутагом.
– Сочту за честь, если вы присоединитесь и проделаете с нами оставшийся до Дурокорновия путь.
– И я буду польщен, если вы присоединитесь к нам, – промолвил в ответ Прасутаг.
Мгновение поколебавшись, Осторий согласно кивнул:
– Прекрасно. С радостью принимаю ваше приглашение.
После слов губернатора обстановка разрядилась, и молодой трибун рядом с Катоном облегченно вздохнул и расслабился в седле.
Вскоре теперь уже более многочисленная процессия вышла из тумана и стала подниматься по дороге, которая, по всем признакам, использовалась гораздо чаще. Она проходила через вереницу хребтов, простиравшихся на запад. Облака потихоньку рассеивались, и в прорехах голубого неба тускло светило солнце, отбрасывая на окрестности причудливые тени. Губернатор ехал рядом с Прасутагом, время от времени обмениваясь с ним парой слов. Воины иценов шли следом, а за ними – королева Боудикка в сопровождении Макрона и Катона. Римляне замыкали шествие.
– Я предполагала, что мы вас нагоним, – призналась Боудикка. – Во время последней встречи мы оказались в щекотливой ситуации, и мне хочется расставить все по своим местам и выяснить отношения.
В отличие от супруга Боудикку с юных лет обучал латыни нанятый отцом купец. Он предвидел, что когда-нибудь придется разговаривать с представителями великой империи, которые, достигнув побережья Галлии, готовились к вторжению в Британию.
– Прошло немало лет, а ты, Макрон, совсем не изменился. Красив и неуправляем, как в прежние дни.
В ответ центурион буркнул нечто нечленораздельное. Непросто после долгой разлуки снова встретиться с женщиной, с которой имел физическую близость. Нет, безусловно, тогда их связывали искренние, теплые чувства, и все же верх брала необузданная страсть. Положение усугубляло присутствие Прасутага, с которым Боудикка обручилась перед отъездом Макрона из Британии. И вот теперь Прасутаг стал королем, а Боудикка – его супругой. Возникла чертовски неловкая ситуация, и Макрон не знал, как из нее выпутаться. Разумеется, о возврате к старому нет и речи, но обращаться к Боудикке, как того требует ее высокое звание, тоже не очень получается. Приятельский тон, выбранный королевой, нисколько не облегчал участь центуриона.
– А вот ты, Катон, стал закаленным в боях ветераном. И шрам на лице тебе идет, придает свирепый вид.
– Вот и жена говорит то же самое.
– Так значит, ты женился? Что ж, ничего удивительного. И кто счастливая избранница?
– Ее зовут Юлия.
– А где она сейчас?
– Осталась в Риме.
– Думаю, разлука стала для вас обоих тяжким испытанием. Почему ты не взял ее с собой?
Катон задумался, подыскивая подходящие слова. Ну как объяснить, что Юлия привыкла к комфорту и роскоши, которые обеспечивал отец? Как рассказать о своих опасениях, что жена не смирится с необходимостью жить в Британии с ее суровым климатом и негостеприимными обитателями?
– Предпочитаю, чтобы Юлия жила там, где ей удобнее.
– Вот как? – Боудикка метнула в сторону Катона удивленный взгляд. – Я-то всегда считала, что женщине удобнее всего находиться рядом с супругом.
– Римские женщины отличаются от местных.
– Хочешь сказать, они не склонны к шалостям?
– У них сильно развито чувство долга. Наши жены приучены ждать возвращения мужей с воинской службы и хранить для них тепло домашнего очага.
– Вот оно что. Понятно, почему твоя Юлия предпочитает вести такой образ жизни. Вероятно, не желает претерпевать лишние беспокойства и волнения. Угадала?
Катон с трудом сдержал раздражение. Ему вовсе не хотелось посвящать посторонних в подробности своей супружеской жизни. Кроме того, Боудикка разбередила рану и лишь усилила мучительные сомнения, уже давно грызущие душу.
– Расскажи лучше о себе, – решительно сменил он неприятную тему разговора. – Как тебе живется в роли королевы и супруги Прасутага? Вы с ним счастливы?
С лица Боудикки исчезла улыбка, и она устремила взор на маячившую впереди широкую спину мужа.
– Прасутаг стал королем всего два года назад.
– Вот повезло парню! – вмешался в разговор Макрон.
– Вряд ли можно назвать это везением. Ему пришлось выбирать между изгнанием и королевским титулом. Мало того, что Прасутаг стал ставленником Рима, ему приходится мириться с наличием ряда крепостей вдоль границы наших земель и обеспечивать беспрепятственное прохождение римских дозоров. Хуже всего, что Осторий заставил Прасутага выплачивать долги прежнего короля Бодомина, который назанимал кучу денег у римских ростовщиков. Теперь наш народ душат налогами и, кроме того, обязывают ежегодно отправлять по пятьсот юношей на службу в ваших когортах наемников. И, должна заметить, если Рим и дальше намерен обращаться с британскими племенами подобным образом, то всеобщее восстание – лишь вопрос времени.
– Ицены расплачиваются за неповиновение власти Рима, – с невозмутимым видом заметил Макрон. – На что они надеялись, оставшись в одиночестве?
– Да, единственное открыто восставшее племя. Но недовольных и обиженных гораздо больше. Наши соседи тринованты находятся в еще более тяжелом положении, с тех пор как губернатор основал колонию ветеранов в Камулодуне. Вашим людям раздали окрестные земли, но они захватили гораздо больше положенного. Любого, посмевшего подать жалобу, жестоко избивают, некоторых даже убивают. А этот храм в честь Клавдия, что строится в самом центре города! Я и не догадывалась, что Клавдий причислен к лику богов! – недобро усмехнулась Боудикка. – Во всяком случае, когда мне довелось увидеть его во время краткого пребывания в Камулодуне, сходства с божеством я не заметила.
– Тише, – предупредил Катон. – Опасно вести подобные разговоры. И если о них станет известно в Риме, дело плохо. Бессмертные имеют прескверную привычку постоянно напоминать остальным о том, насколько те смертны.
– Может, ты и прав. А только угрозы теряют силу, если народ доведен до крайности. Тринованты уже и так удручены потерей части земель, но на этом дело не закончилось. Их заставляют платить налоги на постройку храма. Как вам это нравится, а? Обирают людей до нитки, выкачивают все деньги, чтобы воздвигнуть памятник их угнетателю! Если Рим предлагает нам такой мир, губернатору придется попотеть, убеждая племена в его ценности. Я не жду ничего хорошего от этого схода.
– Тогда почему вы здесь? Зачем Прасутаг принял приглашение Остория?
– Приглашение? О чем ты? – горько усмехнулась Боудикка. – «Требование» – куда более подходящее слово. Хозяин приказывает рабу, как своей комнатной собачке. А приехали мы сюда из боязни навлечь на иценов еще большую немилость губернатора. Думаю, с остальными племенами, которые на свое счастье являются союзниками Рима, дело обстоит точно так же.
– Осторий стремится к миру, – продолжал упорствовать Катон. – Он хочет положить конец вражде в этой провинции.
– Неужели не понимаешь? – сверкнула глазами Боудикка. – Я ведь объяснила, что означает мир для племен, которые уже находятся под римским игом. А теперь признайся, Катон, обрадовался бы ты такому миру, окажись сам на месте местных жителей?
