40
— А я точно похож на чумного? — Олник встал; большое овальное зеркало в торце фургона отразило плечистого гнома в подштанниках цвета моркови и ботинках цвета яичного желтка. Он повернулся к зеркалу лицом, или, верней, тем ужасом, которое теперь заменяло ему лицо, и рассматривал свое отражение с некоторым даже удовольствием.
— Ох, батюшки… Бесприданец какой-то. Нет, я точно похож?
Лицо бывшего напарника напоминало вареную свеклу, глаза окружали чернильные тени, а по его телу я щедро разбросал полтора десятка багровых, покрытых лаком гноящихся бубонов.
— Поворотись-ка, братец… Угу… Горожане тебя не забудут никогда, а кое-кому ты будешь до смерти являться в кошмарах.
Он взъерошил короткие черные волосы, высунул и спрятал язык.
— Ну, тогда ладно!
Поскольку борода у Олника еще не слишком отросла, в гриме он походил на крепкого крестьянина невысокого роста, чумного крестьянина, разумеется.
Первый акт пьесы я назвал «Операция „Чумной карлик“» — конечно же про себя. Олнику не стоило знать, что я сравнил его с каким-то там краснорожим коротышкой.
В гримировальном фургоне Отли, который я загнал на Пикник Орна неподалеку Торжища, нас было пятеро: я, Виджи, Олник, Имоен и Скареди. Великолепная пятерка лицедеев, проездом — а верней, проплывом из Ридондо в Дольмир. Спешите видеть, только одно представление — зато бесплатно!
Я пыхтел над гримом, малевал уродства быстрее быстрого и чертовски взмок. Из отдушин в потолке падали густые лучи предвечернего солнца. Нужно сказать Отли спасибо — он подобрал стойкие к жаре краски. Он всегда основательно подходил к гриму и реквизиту, старый и, пожалуй, бывший товарищ.
Виджи благоразумно молчала. Она здорово изменилась после заключения в гареме Фаерано. В ней, я бы сказал, значительно убавилось абстрактного правдоискательства и гуманизма. Сейчас, окажись мы снова под стенами Таргалы, она вряд ли стала упрекать меня в мошенничестве и обмане.
Когда я приказал Имоен сесть к зеркалу и обнажить груди, моя супруга издала чуть слышное шипение. Я отмахнулся:
— Женщины должны узреть женщину. Человеческуюженщину. И хватит об этом.
За спиной рявкнула рассерженная кошка. Мелькнули золотистые локоны, качнулись полотняные стены фургона: кроткая Риэль Виджи Альтеро выметнулась наружу, шлепнув пологом о дощатый пол. Скареди чихнул от пыли, и тут же уткнулся в стену, чтобы не видеть наготы Имоен.
Неподалеку колокол церкви Атрея пробил половину пятого. Время уплывало сквозь пальцы, как песок.
Я бестрепетно покрывал тяжелые груди Имоен уродливыми рисунками. Она вздрагивала, сдавленно хихикала от щекотки. На самом деле, чумных бубонов редко бывает больше одного-двух, но чтобы внушить людям страх, вызвать панику, требуется, хм, сгустить краски.Я и сгущал — в меру сил, благо Отли в свое время обучил меня тонкому искусству нанесения грима, а в Хараште я тоже иногда практиковался — с подачи Джабара из Ночной Гильдии.
Где-то сейчас мой приятель? Сберег ли собственную голову от смертоносцев и тех гильдийцев, которых собирался прирезать?
Имоен смотрела на меня с некоторой растерянностью, но без страха, однако, когда я поднял взгляд, оценивая картину целиком, на ее щеках разгорелся румянец.
— Мастер Фатик, мне придется… раздеться полностью?
— Оставишь только исподники и сапожки. Подставляй лицо.
В фиалковых глазах лесной нимфы появилось странное выражение: смесь покорности и чего-то, чего я не мог прочесть толком. По-моему, она считала меня безумцем. Как и все из отряда, впрочем. Но у меня не было времени выяснять: подчиняется — и ладно. Не думаю, что так же легко я смог бы подписать на дело Крессинду: она наверняка еще злилась на меня за тот залет с подушкой.
Скареди фыркнул на боковой скамье, дернул себя за пшеничный ус:
— Срамота…
— Стыдоба, — эхом откликнулся я.
Набычившись, он смотрел в стену: огромный, плечистый, вылитый государь Амаэрон Пепка, даже усы в наличии, осталось только бороду наклеить.
— Это что же, выходит, и мне суждена такая роль, мастер… Фатик? Клянусь Барбариллой Страстотерпицей, я не побегу полунагим по улицам сего города, сея кривду!
С паладином будет сложнее всего. Я это знал, помнил его отказ подчиниться мне под стенами Таргалы и оттягивал момент объяснения сколько мог. Если сэр Джонас заартачится, вся пьеса насмарку, а мне… Черт, не представляю, что буду делать в таком случае.
— Я назначу вам другую роль, Скареди, — молвил я, на миг отрываясь от работы. — Нет, язвы я вам рисовать не стану. Вы станете королем Мантиохии.
Он встопорщил усы:
— Я? Королем? Ни за что!
— Станете, Скареди. Я приказываю. Вы проедете через Торжище, призывая людей немедленно бежать из зачумленного города.
— Я обману тысячи…
— Десятки тысяч. Для их же блага.
Складки на его тяжелом лбу застыли в горестном изломе.
— Но я не могу быть королем! Я присягал на верность династии Гордфаэлей!
Гритт, зря я не захватил Монго. Он-то, как будущий наследник династии, мог велеть Скареди исполнять мои распоряжения. С другой стороны, его статус, как я понимаю, не подтвержден Оракулом, а до тех пор…
Я сказал терпеливо:
— Вы будете игратькороля. Игра не отменит вашей присяги.
Старый рыцарь выпятил подбородок:
— Это ложь, гнусное мошенничество! Я — рыцарь Ордена святого Феникса Батенкура! Я живу не по лжи!
Спокойно, Фатик, без нервов.
Я окунул кисть в черную краску. Имоен дышала тихонько, чуть приоткрыв пухлые губы и зажмурившись.
Последние штрихи…
— В начале пути, Скареди, вы поклялись исполнять любой мой приказ.
Его мощные плечи дрогнули.
— Да! Истинно! Я дал крепкое заднее слою! Любой приказ, кроме отчаянной лжи! Мастер Фатик! — в его голосе звучала мольба. — Я не могу поступать против совести! На мне уже лежит страшный грех лжи одному… достойному человеку! Умоляю, не заставляйте меня лгать десяткам тысяч!
Совесть… Вот же… В некотором смысле общаться с моральным пуристом сложнее, чем с отъявленным негодяем. На подъезде к Таргале я уже пытался — впустую — втолковать Скареди, что существует ложь во благо.
— Вы не были против, когда я обманом стравил банды наших врагов.
В его горле, казалось, перекатывались камни:
— То была крепкая военная хитрость! И… не я ее совершил! Я живу по совести и чести, и всегда жил, и буду так жить, пока не умру! Нет, мастер Фатик, я… не подчинюсь!
Во мне мелькнуло желание раскроить его башку топором. Моим топором, тем самым топором, без которого все пошло вкривь и вкось с самого начала пути.
— Помогите мне, Скареди. Множество людей умрет, если вы откажетесь сыгратьгосударя. Погибнут невинные женщины, дети… Скареди, ложь во спасение не сделает из вас бессовестного человека. Жизнь — сложная штуковина, она преподносит слишком много моральных дилемм, в которых выбор по совести попросту невозможен!
Насчет дилемм я, конечно, перестарался: для старого рыцаря следовало выбирать выражения не столь сложные. Хотя он, кажется, понял.
Его морщинистое лицо — на самом деле, отмеченное печатью благородства — скривилось в бессильной гримасе. Он был готов умереть, лишь бы не принять такую картину мира. Полутонов для него не существовало. Черное — белое. Кривда — правда. Обман одного человека — куда ни шло, грех возможно замолить со временем, но обман десятков тысяч — это жизнь с клеймом лжеца на челе, а потом ад и вечные муки. Он был практически святой, этот Скареди, если понимать под святым человека, который до безумия боится правды жизни. Такому проще жить отшельником в Огровой Пустоши, практикуя исихазм: никаких дилемм, никакой ответственности за других,никакого греха. Так воистину станешь святым… для самого себя.
Скареди молчал.
Не прекращая зачернять нижние веки Имоен, я начал в уме подбирать слова, чтобы разразиться убедительной речью и, все же, склонить рыцаря на свою сторону.
— Фатик!
Виджи! Я отбросил кисть и сграбастал мечи.
Снаружи мелькали чьи-то тени.
* * *
Отли Меррингер увел глаза в сторону, едва я изложил свой план.
Сенестра показалась мне копией Виджи: такая же тонкая статуя, только из красного дерева.
— Ого-о, — протянул Олник. Он тоже слышал о гибели города впервые.
Отли вздрогнул: мне почудилось, что Сенестра наступила ему на ногу.
— Ты в своем ли уме, Фатик?
— Уж поверь.
Мой старый товарищ взял паузу, потирая седые виски. Ногти у него были холеные, покрытые светлым лаком — так, вероятно, полагалось местному государю.
— «Мы в пропасть полетим, иль избежим беды…» — процитировал он самого себя. — Как же я стар, Фатик! В такие моменты острее всего ощущаешь свои годы… И почему мне кажется, что ты говоришь правду?
— Потому что это правда и есть.
— Ну а откуда ты все это узнал?
— Скажем так: иногда я говорю с богами во сне. Моя жена, эльфийская колдунья, тому свидетель.
Ухо Виджи покраснело. Гритт, не стоит при ней вспоминать мою интрижку с Лигейей-Талаши.
— Значит, боги на самом деле существуют? И Атрей, и Амшах, и Чоз Многорогий, и Горм Омфалос?
— Насчет последнего — не уверен, я не видел Омфалоса во сне, и слава Небесам, что не видел. Но боги существуют, старый ты агностик, это правда.
— Получается, ты стал их пророком?
Я молча пожал плечами.
Имей я больше времени, я досказал бы историю, и, наверное, открыл бы лицедею Бога-в-Себе, но дело с Ридондо стоило решать быстро.
— Но, Фатик… Доказательства?
— Ты заметил сегодняшний исход?
Он кивнул:
— Такое бывает перед пожарами и другими напастями. Я полагал… беды минуют Верхний город.
— Нет. Мне было явлено, что Ридондо погибнет целиком. Весь, с башкой и потрохами.
Отли казался растерянным, более того — испуганным. И еще — старым. Он сжался на стуле, уменьшился, растратил всю чванливость и браваду. Сенестра пластала меня взглядом. Злая девочка. Я заставил ее господина страдать.
— А как именно погибнет город? — Отли опрокинул в глотку остатки пива.
— Мне не сказали. Знаю лишь одно: он умрет на закате.
— А за что ему такая судьба?
Мир без бога, скрепляющего бытийное начало, распадается, Отли. Ридондо — первая пташка. Но у меня нет времени разжевывать истину…
— Не могу тебе сказать. Считай, так повелели звезды.
— Дай мне слово Джарси, что все случится именно так, как ты пророчишь.
Я дал слово. Оснований не верить Талаши у меня не было. Собственно, и Альбо, пророк Гритта Миротворца, не отрицал, что насчет Ридондо богиня сказала мне правду. Только вину он возложил на Талаши — борьба с нею отнимает у Гритта все время, и ткань реальности приходит в упадок, распадается, как гнилая тряпка…
— Черт знает что! Ты хочешь, чтобы я помог обмануть целый город?
— Нижний город. Верхний не получится спасти. — Да и не стоило, мог бы я добавить. — Патрициев не надурить фальшивым монархом. А людей в чумном гриме быстро сцапает стража. Другое дело — Торжище, ты же понимаешь.
— Понимаю… Лобовая стратегия, м-да… — Отли что-то прикидывал в уме. — Чернь и без того напугана… Может получится… М-да… А ведь получится, я ценю объем идеи!
— Осталось швырнуть камень, и по воде разбегутся круги. Я хочу, чтобы ты стал этим камнем, Отли. Ты — и твоя труппа. — Я показал на Олника, который доедал последнее крылышко. — Этот без меры симпатичныйгном гружен фрайторским золотом, как ишак. Тебе хватит на два театра в Талестре. Отыграв спектакль,вы сядете на «Горгонид» и вместе с нами отплывете в Дольмир. Или укатите посуху на север. В любом случае — Ридондо нужно покинуть до заката.
Он избегал встречаться со мной взглядом.
— Знаешь, Фатик, патриции шутят, что в Мантиохии театр начинается с виселицы…
— Угу. Но на Торжище вы будете сеять за собой хаос. Люди уже подготовлены, паника вспыхнет мгновенно. Стража к вам не пробьется, даже если очень захочет. Ну и вряд ли она захочет: стражники сами постараются смотаться из города со своими семьями как можно быстрей.
— М-да… Может быть и так, может быть… А много ли с тобой народу, Фатик?
— Четыре человека, два гнома, два эльфа. Отряд.
— О-о, целая труппа!
— Отряд.
— Да-да, отряд. Как, говоришь, называется судно?
— «Горгонид».
— Я запомню. — Он решительно вздохнул и привстал. Мне показалось, что он едва заметным движением просигналил Сенестре. — Я отлучусь на минутку, Фатик. Пиво не любит стоять в очереди, хе-хе. Да, приятель…
— Что?
— Посмотри на себя.
Родив эту загадочную фразу, он исчез в дверях черного хода. И не вернулся. Через пять минут встала Сенестра. Я не сделал попытки ее задержать. Она одарила меня странным, насупленным взглядом и ушла. Четверка орков последовала за ней, а пучеглазый служка, что вертелся поблизости, тут же бросился вытирать загаженный ими стол.
Не судьба…
Отли сбежал. Моему плану кранты.
Я поднялся, бросил на блюдо монеты. И увидел, как по лесенке со второго этажа спускается мой добрый и старый знакомец — архипрелат Кледщ Багдбор в невзрачной дорожной одежде.
Он был бледен, испуган, что-то говорил своему спутнику, точной своей копии, такому же одутловатому мужчине помоложе — по-видимому, брату Марию. Слуги тащили дорожные тюки.
Крысы убегают с корабля. Ну нет, эту крысу я не выпущу.
Я пересек зал скорым шагом и заслонил Багдбору путь.
— Архипрелат…
Он вздрогнул и поджал уши. Глаза расширились.
— Ме… мессир!
— Истинно, сын мой. Ты уезжаешь?
— Да! Худые знаки в городе! Опасаюсь чумы либо великого пожара!
— У Престола есть к тебе дело. Вскоре с помощью наших друзей из Ковенанта мы отвоюем Арконию обратно, а там и Фрайтор. Ты станешь нашим управляющим для земель Фрайтора. Не один диоцез, о нет, куда больше! Сегодня оставайся в городе. Завтра за тобой придут.
Он открыл рот в немом вопросе. Его брат — настоящая копия! — проделал то же.
Я снял стружку взглядом с обоих и показал наверх:
— Оба оставайтесь в «Трех вдовах». Завтра поутру за вами пребудет нарочный. С великими почестями вас доставят в Верхний город. Ты, Багдбор, у нас на особом счету!
— А…
— Отправляйся назад и жди посланника.
— А…
— Назад!
Он повиновался. Они оба повиновались. Глядя в спину Багдбора, я выдавил кривую улыбку. Не спасу город, так погублю предателя. Слабое утешение. Мы покинули таверну.
Некуда больше торопиться. Мы направились по набережной медленным шагом. Я давился духотой и утирал пот, Виджи, напротив, мерзла. Я не знал, как ей помочь, и это меня злило. Олник сожалел о вымени (эти звуки я мог бы назвать скулежом голодного щенка), которое так и не отведал.
У пирса, где был пришвартован «Горгонид», вода курилась паром, словно ее недавно вскипятили. Посудина буксировщиков виднелась сквозь легкую дымку.
Странно…
Димеро Бун стоял у борта и созерцал гавань с задумчивым видом. На шканцах высился Скареди: его полуторный меч, которым он разжился в Зеренге взамен Малого Аспида, описывал в воздухе круги. Глыбы плеч и седая грудь рыцаря блестели от пота.
Торба, Скареди слишком буквально воспринял мой приказ «позаниматься как бы между прочим». С другой стороны, надеюсь, он достаточно запугал шкипера и матросов, чтобы те не вздумали рыпаться.
Черт, до чего он похож на Амаэрона с мантиохийских монет, слегка загримируй, одень в королевское платье, и — вот вам государь.
— Мастер Фа-а-атик! — позвала Крессинда голосом, похожим на мычание голодной львицы. Небось, оголодала.
Мы направились к сходням.
Тут раздался цокот копыт, и на пирс вкатился крытый серым полотном фургон, запряженный двумя невзрачными лошаденками. На козлах, подле орка-возницы, восседала Сенестра, черная и мрачная, как безлунная ночь.
Орк остановил фургон рядом с нами и спрыгнул на камень пирса. Сенестра соскочила следом, взметнув полы черных одеяний.
— Хро! — сказал орк, выпучившись на меня, будто я украл у него стальную бляху с кафтана, а может, и меховую шапку, из тех, которыми орки прикрывали на чужбине свой небогатый разум.
— Фатик! — промолвила Сенестра. Голос ее не был любезен.
Позади фургона за крюк был привязан буланый жеребец — статный и лоснящийся, несомненно, благородных кровей.
Черт, да ведь это скакун лже-Амаэрона!
Сенестра не стала тратить лишних слов.
— Тут — все, — она кивнула на фургон. — Грим, реквизит, доспехи Амаэрона, сбруя и седло. Жеребца зовут Кроликом, он смирный. Дай нам час, чтобы убраться из города.
— Хро! — сказал орк, почесав кирпично-красный подбородок.
— Час? — примерно столько или чуть больше мне понадобится на грим. — Хорошо.
Скрипнул ставень. Валеска молча воззрилась на меня круглыми глазами. Гритт, да что с ней такое? Подвесная койка не нравится? Или, наконец, решила признаться мне в чувствах? Скрипнул второй ставень, и на меня молча уставился Квинтариминиэль. Ну уж нет, если мне признается в чувствах этот эльф, я тут же утоплюсь в заливе!
— Мастер Фатик! — взревела Крессинда.
Димеро направился в нашу сторону, широко, по-моряцки, расставляя ноги. Всем нужен Фатик, нет ему покоя!
— Отли сказал, чтобы я взяла с тебя половину той суммы, которую ты собирался заплатить ему за представление.
Отли? Угу, так я и поверил. Это ты,девочка, так решила. Но я заплачу, ладно.
Вместе с Сенестрой и Олником я забрался в фургон. Виджи шмыгнула следом без спроса, под очередное «Хро!» орка.
Грим и реквизит (включая меч Амаэрона) были на местах. Тогда я мигнул бывшему напарнику, и он, распахнув перед Сенестрой полы куртки, начал выгружать мешочки с золотом Фаерано.
Сенестра сказала:
— Отли велел передать, у тебя все получится. Ты же выпускник его школы.Ты будешь лучшим режиссером этой пьесы, Фатик.
Сукин сын ловко умыл руки!
— Хро! — сказал я, утирая пот.
— Рядом с Торжищем есть пустырь, известный как Пикник Орна, ты же знаешь его?
Я кивнул.
— Стража туда не ходит. Там у тебя будет время… для грима и репетиций, Фатик.
Сенестра и орк-телохранитель убрались. Я стал собственником гримировального фургона и, по иронии судьбы, тем режиссером, от которого зависели жизни обитателей Нижнего города.
Сам, всегда сам. Спасать мир мне приелось до боли в печенках.
Димеро спросил, готовы ли мы отплыть, и крайне опечалился, узнав, что мы выйдем в море не раньше семи-восьми вечера. Я слегка взбодрил его десятком монет и, отмахнувшись от Валески, занялся делом. Сбор труппы… Наставления оставшимся актерам и грызня с младшим помощником самого младшего помощника по помощи в переноске декораций. Крессинда… Она не проголодалась, я ошибся. Видите ли, гномам иногда тоже нужно, хм, проведать ветер.Я предоставил ей такую возможность. Когда она вернулась на свой пост, я оставил Монго на палубе «Горгонида», велев поусердствовать с мечом, как делал до него Скареди.
— А куда вы едете, мастер Фатик? — поинтересовался этот недоделанный наследник.
— Пикник Орна, тебе полегчало?
Он произнес название молча, одними губами, замедлено кивнул. С-стихоплет, м-м-мать, он наверняка уже рифмовал в уме «пикник», «блудник» и «плавник», сочиняя очередную героическую песню.
Я затрамбовал свою труппу в фургон, и мы отъехали.
Проезжая по набережной, я ощутил мимолетный зуд между лопатками. В последний раз такое случалось, когда меня выслеживали гшааны Сколдинга Фрея.
От воды продолжал подниматься белесый пар.
* * *
Дело происходило, как я уже говорил, на Пикнике Орна. Когда-то давно тут был квартал магов, которые занимались разнообразными оккультными и метафизическими изысканиями. Как гласят легенды, изыскания под водительством мастер-мага Орна однажды привели к тому, что открылся портал — эльфы называют его вартекс —в другой мир, и из вартекса вышло нечто,крайне недовольное тем, что его потревожили. «Присел магичок на пикничок», как шутили впоследствии в Ковенанте. Магов нечтосожрало, квартал порушило и напоследок подвергло долгоиграющему проклятию. Суть проклятия заключалась в том, что всякий, посещавший окаянный квартал, внезапно обнаруживал, что из его карманов исчезли все деньги. Ужасная чужемирная магия! За два века проклятие почти рассосалось (из кошелька могли пропасть штук пять-десять мелких монеток), но горожане и приезжие все равно опасались тут появляться — считалось, что проклятие безденежья будет тянуться за тобой несколько месяцев. Стража тут тоже не показывалась: квартал, в котором исчезают деньги, это вам не дурацкое кладбище с бродячими упырями, не вампирье гнездо, не логово кровожадных некромантов, это по-настоящему страшноеместо. Что касается какой-нибудь защитной стены, то Ковенант не желал выделять на нее средства. Для иностранцев и тех, кто умеет читать, у въездов на Пикник висели проржавевшие таблички:
«ЗДЕСЬ ПРОПАДАЮТ ДЕНЬГИ!»
Вспугнув пару бродяг, я загнал фургон на маленькую площадь, усыпанную осколками кирпича и камня, заросшую бурьяном, поставил поперек, привязал лошадок за чембуры к крюку, выступавшему из стены. Неподалеку плескался обводной канал и глухо шумело Торжище, но щербатые стены надежно укрывали площадь от чужих глаз. Здесь пахло крысами и котами, а подножия развалин покрылись тускло-зеленым мхом.
Тут я и начал претворять свой план в жизнь, пока…
— Фатик!
Я выскочил из фургона, готовый рвать, метать, рубить и кусать.
Разумеется, у нас были гости. Много — больше двадцати человек.
Безликое Братство.
Готовясь к акции, члены братства напялили на свои, несомненно, разумные головы холщовые мешки с прорезями для глаз. Думается, так они поступали и раньше — не только для убийств неугодных, если таковые случались, но и на сходках. Чтобы никто не догадался.
Концы мешков торчали, как демонские рожки.
Одежда большинства — неброская, бедная, но в руках — дубины, кинжалы и топоры. Не боевые, хвала Небу, — мясницкие да колуны, с которыми не отбиться от меча, даже если ты умелый боец, закаленный мастер.
Горожане… Ученые простецы… Вряд ли хоть один из них надел кольчугу под одежду. Впрочем, как и я. Откуда мне было знать, что дело вот так обернется?
Толпа заполнила выезд с площади, по сторонам — в дырчатой тени бывших улиц и переулков, тоже стояли вооруженные люди. Когда я подобрал клинки Гхашш и выпрямился, толпа заметно отшатнулась, раздались испуганные восклицания.
Щенки. Щенки зубастые и глупые.
Но я не знал меры их фанатизма.
Из толпы шагнул невысокий человек без оружия, его глаза блестели в прорезях мешка.
Он выдвинулся на просцениум, став от меня в пяти ярдах, и грозно выкрикнул:
— Попались, молодчики!.. Актеры! Провокаторы! Прихлебатели Ковенанта! Змеи на груди народа! Бросайте свое оружие и следуйте за нами, чтобы предстать перед честным судом Безликого Братства!
Приняли нас за сообщников Отли, надо же.
Голос молодой, знакомый… Где же я его слышал? И слышал — недавно!
Я сделал вид, что колеблюсь, чтобы получить несколько мгновений на раздумья.
Не хочу их убивать. Они, черт, хорошиелюди, несомненно желающие своей стране добра. Как бы нам избежать кровопролития? С другой стороны — справедливый суд Братства наверняка закончится смертным приговором для всех нас, а если мы схлестнемся, но не одолеем толпу, жители Ридондо погибнут. Да и мы, скорее всего, не доживем до суда.
Вот вам дилемма, дорогой Скареда. Праведники против праведников. Что вы скажете на это, а? Да, конечно, легко и приятно уничтожать черное зло и злобных злодеев, а вот как бы вы поступили в нынешней ситуации, если бы знали правду?
Негромко заржал Кролик, привязанный рядом с лошадками. Я собирался седлать его в последнюю очередь.
— Виджи — в фургон, — краем рта произнес я. — Скареди — ко мне. Имоен — внутри. Олник — пока тоже.
Мелькнули золотые волосы. Эльфы движутся стремительно, как песчаная буря. Шлепнул полог, в фургоне забряцало оружие.
— Мы не комедианты, — соврал я громко и не вдохновенно, ибо сейчас мы как раз были комедиантами. — Мы путники, едем в Дольмир…
— Лжецы, будьте вы прокляты! — яро вскричал человек, и толпа зашумела. — Мы долго выслеживали вас, и вот — час искупленья пробил! Ваши предводители уже схвачены и ждут справедливого суда!
Отли, Сенестра… И не пояснишь бестолковым Братьям, что сейчас — вот конкретно сейчас — все делается для их блага.
Скареди выбрался с мечом наперевес. По левую руку от меня легко, как пушинка, приземлилась Виджи. Хоть удавись — а сделает по-своему, непослушная девочка. В ее руке блеснул клинок.
Толпа дрогнула, заволновалась. Угу, мои дорогие конфиденты, я здесь не один такой крутой, нас — много. Надеюсь, все обойдется, и мне, дорогие конфиденты, удастся вас попросту распугать.
— Бросайте! — Голос человека «дал петуха». — Бросайте свое грязное железо и следуйте за нами, подговорщики, подстрекатели!
— Кто сии злыдни? — осведомился Скареди гулко и без малейших признаков страха. — Что им надо от нас?
— Они ошиблись! — сказал я так, чтобы нас слышали и те, кто отирался по сторонам. — Они ошиблись. Они идут другой дорогой.
Черта с два. Предводитель выставил подбородок и крикнул:
— Мы здесь, и мы никуда не уйдем! Мы на своей земле! Сдавайтесь, чтобы предстать перед честным судом Братства!
— Олник, твой выход, — негромко позвал я.
— Ась? Чего ты говоришь? — Гном высунулся из фургона по пояс. На свету его красная ряха и малиново-желтушные бубоны производили незабываемое впечатление. Толпа ахнула и подалась назад.
— Чума! Черный мор! Смерть! Смерть! — эти восклицания райской музыкой отдались в моих ушах.
Но предводитель был не лыком шит. Он прищурился, блеснул глазами и крикнул:
— Актеры! Они актеры, растленные души! Это же грим! Братья, вспомните, что говорили нам наставники!Это загримированные лжецы!И мечи у них бутафорские!Бей их, братья! За нашу свободу!
Толпа двинулась в наступление. Глаза, как искры, сверкали в прорезях мешков.
Не вышло по-хорошему. Что ж…
Я ринулся к предводителю и — вот тебе бутафорский меч! — ударил краем гарды чуть ниже удивленных глаз, добавил ботинком между ног, а когда конфидент согнулся, врезал рукоятью по загривку.
Братья взревели злобно:
— За нашу свободу!
— Скареди, тыл! — гаркнул я, закручивая клинки мельницей.
Братья атаковали незамысловато, и я успел ранить троих, прежде чем сбоку блеснул меч. Виджи читала мои мысли: ее клинок вновь превратился в змейку, как тогда, у ручья, только сейчас эта змейка наносила легкие, поверхностные раны. В четыре меча и одну колотушку мы молниеносно рассеяли толпу. Братья были дилетанты в боевом деле, хотя энергии и энтузиазма им было не занимать. Они отступили, сгрудились в проезде меж утлых стен, поправляя мешки на головах и взрыкивая. Пятеро перед нами елозили ногами по битому кирпичу, зажимая неопасные раны, шестой умудрился упасть на мой меч и готовился стать покойником. Седьмой — предводитель — был погружен мной в долгий, но совсем не сладостный сон.
Я оглянулся: меч старого рыцаря взметнулся за корпусом фургона — и опустился. Следовало предупредить Братьев, что наш паладин шуток не понимает и миндальничать не любит.
Кролик негромко ржал и бил копытом. Кажется, то был боевой конь, привычный к виду крови и смерти. Лошадки, напротив, пытались сорваться с привязи. Я кликнул Имоен, чтобы та попыталась их успокоить.
Антракт. Олник подошел ко мне с колотушкой.
— А быстро тут! А кто они все такие, а?
— Хорошие глупые люди, мыслители без мозгов. Хотят, как водится, справедливости для всех, но плохо понимают, как ее достичь, — сказал я, всучил ему клинки и, нагнувшись, подтащил к фургону предводителя конфидентов. Он завязал бечеву на макушке простым узлом. Я дернул за него и рывком стащил мешок.
Гритт! Пучеглазый служка из «Трех вдов», тот самый, который ужаснулся вопросу Олника о кахаве. Маленький незаметный человек. Маленькие люди, которых мы никогда не замечаем…
— Шепот, Фатик… — промолвила Виджи. Ее снова заколотило, как в лихорадке.
— Э, Фатик! — сказал Олник. — К нам гости еще.
Я посмотрел: толпа в проезде прижалась к стенам; к нам неторопливо направлялись шесть человек с начисто выбритыми головами. Мешков и масок они не носили, а в руках держали сабли. Лица покрыты синими штрихами татуировок — густо на лбу, скулах, чуть меньше на щеках и подбородке. Штрихи резкие, хищные, благодаря им лица похожи на тигриные морды. Не хватает только хищного оскала…
Кверлинги из Одирума. Маги из Талестры частенько нанимают их для охраны.
Взглянув поверх их голов, в глубину проезда, я заметил кое-что еще.
Задник цветастой кибитки, притаившейся невдалеке за обломком стены.
В кибитке, несомненно, был маг.
Вот вам и третья сила, о которой говорил Отли.
