37
Этот безумный день я запомнил навсегда. Он добавил мне седых волос… не только на голове.
Я подогнал караван к морской бирже, увенчанной пальцем Дозорной башни, и крикнул народу сидеть тихо. Затем цыкнул на девчонок, которые затеяли крутить щели в зашнурованном пологе, спрыгнул с козел и едва не своротил плечом двери биржи. Не успел я сделать вдох, как упругий вихрь с легким цветочным ароматом колыхнул воротник моей сорочки: несносная девица… Ну вы поняли, да? Сладу с ней нет никакого.
Когда мы покинули биржу, обзаведясь названием свободного корабля, готового плыть в Семеринду, колокол на башне пробил час дня.
Все меньше времени, чтобы спасти город.
И полчаса — до встречи с Отли Меррингером.
Вдали над водой реяли чайки. У берега ни одной чайки не было. Терпкий запах моря обещал скорый финал наших странствий. Я передернулся: хватит ли у меня запала сигануть в провал Оракула, а?
Но до Оракула мне нужно решить уйму дел.
Корабль назывался «Горгонид» — двухмачтовый быстрый фалькорет из Дольмира: отдраенная тиковая палуба, новый такелаж и паруса, свисающие аккуратными складками меж сезенями. Шкипер, Димеро Бун, прятал улыбку в густой бороде. Эдакий обаятельный смешливый мерзавец на голову выше меня, руками способный удавить медведя. После недолгих переговоров я загнал на борт свой отряд и гарем. Матросы в тюрбанах провожали девушек сальными взглядами, хотя каждая по моему приказу закуталась в накидки по самые брови. Ничего не поделать — женская чувственность способна проникать даже сквозь стены.
Крессинда ступала по кормовому трапу с таким видом, будто входила в логово змей.
Сухопутная душа. Хорошо, что плыть нам недолго — думаю, у половины отряда (и это я не говорю уже про гарем) на открытой воде разыграется морская болезнь.
Капитан отдал нам две кормовые каюты, разделенные узким коридором. В одну я затрамбовал девчонок, в другую поместил отряд. Альбо велел отнести в грузовой трюм; его положили среди чугунных слитков балласта. Димеро Бун выдавил кривую усмешку, но ничего не сказал. Наниматель прав, ибо он платит!
В трюме я раздвинул зубы Альбо лезвием ножа и влил в его глотку еще самогонки. Это был мой план — держать его отныне пьяным до самого Оракула. Если обгадится — всегда есть матросы, которым можно заплатить за уборку.
Брякнули кандалы. Альбо забормотал, выпучил на меня круглые бычьи глаза, пошевелил брыластыми щеками и безвольно поник, захрапел.
Поднимаясь на палубу, я утер пот с виска. В воздухе сгустилась тяжкая духота.
Весельная барка, нанятая мной, чтобы быстро вывести «Горгонид» в открытое море, уже подходила к пирсу. Команда из тридцати голоспинных гребцов слаженно работала веслами. Бригадир на корме выколачивал из бонго мерные глухие звуки. Я кликнул боцмана «Горгонида» — приметного типа с некогда размолотой в кашу ряхой, и велел закрепить цепь с барки на носу фалькорета. Цепь, не канат. Мне пришлось выбрать среди барок ту, на которой в качестве буксира использовалась цепь. Гритт его знает, что случится на закате, а цепь — не канат, чтобы ее в два счета перерубить.
— Ждать вечера! — напомнил я, перегнувшись через фальшборт. Барка колыхалась на грязной воде. Двое гребцов табанили, мерно поводя веслами.
Бригадир передернул плечами и хлопнул по бонго у пояса. Я подарил его людям несколько часов оплаченного отдыха, а платил я столько, сколько гребцы могли заработать за неделю тяжкого труда. Благо еда и питье у них с собой. Они будут отдыхать, набираться сил. Главное, чтобы не вздумали удрать, когда начнется.Для острастки я решил отправить на барку Крессинду — эта едкая бабенка, если надо, приструнит любого мужика.
Димеро Бун взирал на меня с легкой улыбкой. Я, береговая крыса, вздумал распоряжаться на его судне как у себя дома. Однако — я заказывал музыку, швырял деньги на ветер, так почему бы мне не позволить эту блажь, по крайней мере, до тех пор, пока я не слишком обнаглею.
Он не принимал меня всерьез. Я суетился, утирал пот и нервничал.
— Успеете собрать всех матросов к шести часам? — спросил я.
Плутовская улыбка затерялась в каштановой бородище.
— По правде говоря, не уверен. Но ежели кто не успеет, так останется на берегу, монсер. У меня хватит матросов, чтобы управлять кораблем. Семь человек или десять — невелика разница. Клянусь Аркелионом, пути до Семеринды — не более двух суток. А ежели что — нам пособят ваши люди… и эльфы. И те милые пташки, монсер… — Он осекся, словно ожидал, что я вот сейчас пущусь в россказни про девиц из гарема, с какой целью я везу их в Дольмир.
Я не рассказал, и он пожал плечами: я нанял его корабль, я плачу, я прав.
Шкипер приподнял мохнатые брови:
— Я слышал, из города ушла… живность?
— Крысы, — произнес я с деланым безразличием. — И птицы. И кошки с собаками. Так всегда бывает перед какой-нибудь напастью вроде большого пожара.
Он кивнул.
— Ну, наши-то крысы по-прежнему в трюме.
Это обнадеживало.
* * *
Квинтариминиэль свистнул носом и вскричал:
— Снова жертвы на благотворительность!
Я избегал его взгляда.
— Мы вернемся к шести часам. Тогда же мы отплывем. Барка выведет корабль в море за считанные минуты. Если не вернемся — вы все равноотплывете. Это приказ.
— Моя плешь! Ты, варвар, опять задумал пакостные благости для всех!
А эльф не дурак, надо признаться. Он почти читал мои мысли. Заключение у Фаерано здорово на него повлияло. Он и прежде не особо привечал людишек, а теперь, похоже, стал законченным мизантропом.
Виджи сидела на откидной койке рядом с принцем, притянув колени к подбородку, в глазах — немой вопрос. Весь отряд кроме Альбо теснился в каюте, пропахшей смолой и древесной стружкой.
— Не для всех. Имоен — ты здесь остаешься, не стоит смущать моряков своим видом. Монго — в коридор. Будешь смотреть, чтобы матросы не шастали к нашим девкам, а девки — к матросам. Возьми меч. Сделай лицо пожестче.
— Я по-по-пробую. А ку-куда вы идете, мастер Фа-атик?
Ошметок аристократа с цыплячьей грудью как всегда заикался от волнения. Его худое лицо, теперь уже навсегда перекошенное на левую сторону после знакомства с шершнями, пошло красными пятнами.
Слабоват в коленках. Слабоват. Как человек с таким характером возглавит Альянс?
— Куда иду — там меня нет, но скоро буду, и хватит об этом.
Ишь, выспрашивает!
Эльфийский принц продолжал сверлить меня надменным взглядом. Я не смотрел в его сторону. Крессинда получила мои распоряжения и наморщила нос-пуговку:
— Брутально…
Угу, родная, брутальней некуда: тебе придется свести близкое знакомство с большой водой. Ничего, ты и сама девочка немаленькая, как-нибудь договоритесь.
— Скареди — на палубу. Слушать, что говорят матросы. Не дайте им отплыть раньше шести часов. Если Димеро затеет шевеление, — начинайте кричать, что пожалуетесь коменданту порта. Это образумит. Возьмите с собой меч, сделайте несколько упражнений — как бы между прочим.
Старый паладин тряхнул вислыми пшеничными усами.
— Уразумел.
— Но в шесть часов — вы отплывете, ясно? Даже если мы не придем.
— Сделаем, мастер Фатик.
Только эльфы знали, что город погибнет. Скажу отряду — немедленно начнутся пересуды, а на палубе юта — вахтенный матрос, который легко может услышать громкую речь. Я не хотел, чтобы новость достигла ушей Димеро Буна, пока не исполню задуманное.
— Олник, идем. Прихвати колотушку.
— Мастер Фа… — трепыхнулась Крессинда, но я молча наставил на нее палец. Было в моем лице что-то, что заставило ее скукситься и отступить.
«От меня не отвяжешься», — сказали глаза Виджи.
«Отшлепаю!» — намекнул я.
«Если это поможет нашему общему делу», — сказала она, как в тот раз, когда увязалась за мной и спасла от смерти. Зрачки ее глаз все еще были расширены.
Несносная девица!
— Меч не бери. Гном с колотушкой еще куда ни шло, а вот люди… и прочие с оружием — на это стража порта смотрит косо. Так что Олник — он как бы наш телохранитель.
Надо ли говорить, что бывший напарник немедленно раздулся от важности?
— Жертва черных камушков! — крикнул Квинтариминиэль мне в спину.
Кто бы мне сказал, что он имел в виду, а? Жаль, что родители не слишком долго думали перед его зачатием.
На палубе меня осенило (как я уже говорил, на меня иногда снисходят откровения): а если Виджи заглянула в плетение нитей и разглядела там хреновый расклад для всех нас… в случае, если я покину борт «Горгонида»? Разглядела и рассказала принцу. А мне — ни гу-гу. И ему запретила говорить. Вот он и бесится.
Неужели пытается предупредить меня? По-своему?
