7. Перунов топор

— Пора, — негромко произнес князь Белун, опершись кулаками в столешницу. Одно короткое слово, стоившее целой речи. Каждый из присутствовавших в горнице воспринял его по-своему. Княжич Мечислав молча кивнул, на его побледневшем безусом лице отразилась целая гамма чувств. Никто не мог назвать Мечислава трусом, но сейчас он почувствовал легкий противный страх под ложечкой — это его первый поход, и сразу большая война. Это и предвкушение яростных схваток с врагами, и надежда на славу, и признание. Горячее желание стать настоящим князем, вождем не только по праву рождения, но и по заслугам. И боязнь опозориться, не справиться, потерять воинов без пользы.

Боярин Гремич в свою очередь только хмыкнул и подмигнул молодому княжичу, он прекрасно понимал состояние Мечислава. Сам когда-то был таким же молодым и неопытным гриднем. Ничего, есть у парня задатки, все у него получится. Сам Гремич смерти не боялся, его больше страшили поражение и неудача. Жизнь боярин прожил долгую и интересную, не каждому такое выпадает. Главное сейчас и смерть получить достойную, отправить в навь десяток-другой рыцарей Оттона, тогда и умирать не страшно. Можно с чувством выполненного долга в светлый терем Перуна отправляться. Небесный покровитель его уже заждался, наверное, и место за пиршественным столом приготовил.

Бояре Ольгерд и Громобой, оба, уловив тяжелый взгляд князя, стиснули рукояти мечей. Пришло время седлать лошадей, так чего ж мы ждем? — ясно читалось в их глазах. Сидевший напротив Белуна князь Святобор довольно осклабился. Он прибыл в Велиград всего две седмицы назад с дружиной стодорян и сербов, не желавших жить под властью саксов и тяжелой пятой ожившего мертвеца, коему поклонялись захватчики. Первоначально Святобор хотел купить корабли в любом приморском городе ободритов или велетов и плыть на восход в Полоцк — наниматься на службу князю Рогволоду или в Новгород, но Белун уговорил его остаться в полабской земле и принять участие в походе. Четыре сотни закаленных в походах, разъяренных позором и смертью близких, лелеявших в своих сердцах месть за погубленные родные земли воинов были на этой войне не лишними.

— Выступаем сегодня? — сдержанно поинтересовался Гремич.

— Выступаем сейчас, — князь выпрямился, заложил руки за пояс и довольным тоном изрек: — Все готово. Сроки назначены. Люди уже сегодня поднимутся на саксов. Пора и нам за черен меча браться.

— Сначала надо Богам требы принести, да об исходе похода гадать. Дружинникам перед ликами Богов объявить: идем саксов бить, — покачал головой сидевший чуть поодаль боярин Щек.

— Обряды все уже справлены, и Боги довольны, волхвы удачу нам вещают, — веско ответствовал Белун. — Времени уже нет. Идем!

С этими словами князь первым вышел из горницы и, забыв про всякую солидность, побежал вниз по лестнице. Остальные последовали за ним.

— Дружина, подъем! Всем собраться перед крыльцом, — разносился по терему зычный голос Белуна. Люди были готовы, еще с вечера десятники и сотники предупредили воинов быть на месте. Детинец не покидать.

Через несколько минут во дворе перед крыльцом терема скопились находившиеся в городе дружинники. Все в бронях, с оружием, готовые хоть сейчас седлать коней. Дождавшись, пока люди соберутся, на высокое, украшенное искусной резьбой крыльцо вышел сам князь Белун. Одевать броню он не стал, из-под богатого, расшитого золотой нитью, отороченного соболиным мехом корзна выглядывал простой потертый кожух. Зато на широком кожаном поясе, украшенном золотыми бляхами, висел тяжелый меч. Это оружие переходило от отца к сыну и считалось одним из символов власти велиградских властителей.

Положив руку на яблоко черена меча, Белун минуту молча смотрел на своих воинов. Все как на подбор: крепкие, закаленные бойцы, неоднократно ходившие с князем в походы, готовые костьми лечь, но не посрамить свой род. Есть среди них и молодежь, есть и новички находники, но все они проверены, все клятву перед ликом Перуна Радегаста давали.

Князь чувствовал — эти люди самое лучшее, что у него есть. Двенадцать сотен дружинников, двенадцать сотен крепких копий и острых мечей. Это сила. Да еще люди Святобора рядом стоят, и это надежная рать. Им уже нечего терять под солнцем, кроме чести, у них только месть осталась.

Кроме того, семьсот человек личной дружины Славомира под Старградом к броску на епископскую крепость готовятся. Да вдобавок полторы тысячи воинов по всей ободритской земле разбросаны, под рукой доверенных бояр к выступлению готовятся. Они уже сегодня ударят по крепостям и замкам саксов, вырежут все попавшиеся под руку отряды императора Оттона Второго и епископа Вагера.

— Воины, внуки даждьбоговы, жнецы перуновы, сегодня мы выступаем, на смертную рать идем, — громко, четко, чтоб всем было слышно, произнес князь и обвел взглядом строй дружинников. — Нет, мы не пруссов крестить идем. Они наши собратья по вере. И земли новой искать не будем. Нашу надо от скверны очистить. Мы идем бить саксов!!! С нами Перун!!!

— Перун! — пронесся над городом грозный рев сотен крепких мужских глоток.

— Перун! Слава! Приди, Радегаст!!! — лица дружинников светились радостью. Князь не продался мертвобожникам. Он наш. Он рус! Прирожденный варяг! Достойный потомок своих славных предков. Он только притворялся христианином, хитрил и выжидал подходящий момент. И сейчас это время наступило. Пора воздать захватчикам по заслугам, показать им, что Русь еще жива и твердо стоит на ногах.

Выждав, пока ликование стихнет, князь наклонился к Громобою и тихо приказал ему: взять две сотни дружинников и снести все три христианские церкви в городе. При этом желательно членовредительством не увлекаться, достаточно выгнать жрецов из Велиграда.

— Смотрите, чтоб без огня, город мне не запалите, — сурово добавил Белун, почувствовав, что боярин слишком близко к сердцу воспринял этот приказ, — а идолов из церквей за город вывезти и сжечь.

Остальным воеводам было велено готовить обоз, снаряжать воинов и выводить их из города дорогой на Мекленбург. Белун понимал, этот город надо взять как можно скорее, сковырнуть гнойный прыщ, выросший посреди княжества, переродившийся из старого града русов в саксонскую крепь. Ободриты выступили, восстание началось, теперь следовало действовать как можно более решительно и быстро. К слову сказать, князь Белун и не надеялся взять Мекленбург наскоком, он понимал — саксы будут настороже. Подготовку к восстанию нельзя было утаить от людей герцога Биллунга, что-то да дошло до вражьих ушей.

Но это князя и не беспокоило, главное — до сегодняшнего дня все прошло хорошо. Сил для взятия города у ободритов хватало. К Мекленбургу подойдут почти две тысячи дружинников, прекрасно обученных и вооруженных волков, готовых зубами разорвать саксонских собак. А кроме того, в направлении Мекленбурга уже вчера вышел особый осадный полк боярина Мстивоя. Это восемь тяжелых камнеметов, перевозимых в разобранном виде на телегах, дюжина стрелометов и стенобитные тараны. Шли с Мстивоем сноровистые мастера, умеющие работать с пороками, да две сотни пеших воинов охраны. Осадный полк был особой гордостью Белуна. Князь знал: всегда полезно иметь под рукой отлаженные, искусно сделанные пороки и умелых мастеров, способных играючи управиться с машинами и отремонтировать их в случае нужды.

Тем временем, пока в детинце собирались в поход, в нижней части города напротив церкви Богородицы на обочине людной улицы мирно беседовали шестеро волхвов. Среди них выделялись старший волхв городского храма Перуна Радегаста Слуд и уже знакомый нам велет Велибор. Еще четверо волхвов, бывших младшими служителями храма Перуна, все как на подбор молодые, широкоплечие, жилистые. Священники, не по обычаю, были с оружием, только Слуд предпочел не брать с собой боевого железа, но его дубовый посох с массивным набалдашником, скрепленный железными полосами, мог при необходимости послужить своему хозяину боевой палицей.

Со стороны казалось, что увлеченные спором священнослужители совершенно случайно остановились на этом месте. Встав в кружок, они, забыв обо всем, активно жестикулируя, беседовали обо всем на свете. Сейчас разговор плавно подошел к животрепещущему вопросу приближения Конца Мира и Последней Битвы.

— Не думаю я, уважаемый Слуд, что Мир рушится, — молвил Велибор, искоса поглядывая на ворота в церковной ограде. — Все течет, все меняется. Многое в минувшие века происходило, и еще немало впереди нас ждет. Один Род ведает, что дальше будет.

— Так если люди Богов забудут Мир и он разрушится, кто будет Законы соблюдать? Кто останется требы приносить и тайны жизни разгадывать? Кто скажет земледельцу, когда ему пахать, а когда лен сеять?

— И без нас найдутся учителя. Сколько уже так было: целые народы исчезали с лица земли, море затапливало земли, а на месте морей вздымались острова. Знания гибли вместе с людьми, а Боги забывались. И ничего: солнце по небу как ходило, так и ходит. Звезды на своих местах висят. Все в Мире меняется, только Законы Рода незыблемы.

— Странные ты разговоры ведешь, служитель Велеса, — покачал седой головой Слуд. — Есть в твоих словах правда, а признать ее тяжело.

— Уважаемый Велибор, — вклинился в разговор один из молодых волхвов по имени Зван, — но разве без Богов Мир выживет?

— А кто тебе сказал: без Богов? Разве Сварог или Велес исчезнут, если их храмы разрушить? Разве они в деревянных идолах живут? Нет, — ответил на свой же вопрос Велибор. — Если русы Богов забудут, от этого хуже не Богам, а русам будет.

— Может, оно и так, — задумчиво пробормотал Слуд. — Все в мире возможно. Даже если сгинем мы, люди от своей веры отвернутся, забудут свое имя и свой язык, пройдет время и исчезнут саксы. Дома мертвого Бога разрушатся. Новые народы на эту землю придут. И опять будет крутиться Колесо Богов, все останется, как и прежде, только нас не будет.

— Грустно это, — молвил Зван и затем горячо добавил: — А Русь все равно возродится. Если даже только два человека останется, от них и пойдет новый род. Со временем и наших Богов вспомнят.

— Сначала Богов вспомнит, а потом возродится, — поправил его Велибор и, на миг остановившись, негромко проговорил: — Приготовьтесь, други. Начинается.

Из-за поворота улицы выбежал дружинник и бросился прямиком к церкви. Человек сильно спешил, боялся не успеть, видимо. Одним прыжком вскочив на паперть, воин отшвырнул попытавшегося преградить ему дорогу служку и ворвался в храм.

— Идем. Это доносчик прискакал, — жестко проговорил Слуд, перехватывая поудобнее свой посох. Шестеро волхвов неторопливо двинулись к церкви.

— Вы куда, язычники?! — оторопевший от такой наглости служка шагнул им навстречу.

Один из молодых волхвов ухватил раба за ворот, встряхнул и легким движением отбросил в сторону. Дескать, не мешай, холоп. Двери церкви были открыты, изнутри звучал чуть приглушенный, взволнованный голос:

— Быстрее собирайся, отец Гюнтер. Князь против императора восстал, святые церкви повелел рушить. — Слуд узнал этот голос. Он принадлежал Ратибору из Липскова, недавно принятому в княжескую дружину воину, пришедшему с верховьев Лабы.

— Не спеши, говори, что случилось, — переспросил по-саксонски священник Христа. Ратибор собрался было повторить свой рассказ, но тут ему помешали, в церкви появились новые, нежданные гости.

— Куда бежать собрался, раб? — громко поинтересовался Велибор, вступая под своды церкви.

Внутри было сумрачно, солнечный свет не проходил сквозь узкие закопченные окошки под крышей. В нос ударил резкий запах какой-то восточной смолы и горелого воска. Стены церкви были разукрашены картинами, изображавшими рахитичных болезненных людей со скорбными лицами и светлыми кругами вокруг голов. Над деревянным возвышением напротив входа на дощатой перегородке был нарисован полуголый женовидный иудей, прибитый гвоздями к кресту. Рядом с ним изображена некрасивая, круглолицая, черноволосая женщина в бесформенной хламиде и с младенцем на руках. Похоже, это и есть идолы Богов, которым поклонялись христиане.

На специальной железной подставке у ног Распятого горели свечи. У подсвечника стояли тот самый дружинник-перебежчик и священник Гюнтер, полноватый, рыжебородый человек в засаленной черной длиннополой одежде. Велибор заметил еще молодого послушника с грязными длинными, спутанными волосами и прыщавым бледным лицом, стоявшего в углу, за рядами скамеек.

— Что вы здесь делаете, язычники? — шагнул навстречу вошедшим Гюнтер.

Несмотря на охвативший его ужас, он попытался хотя бы оттянуть час неминуемой расплаты. Будучи главой евангельской миссии в Велиграде, городе, раньше именовавшемся Рериком и бывшем одним из оплотов сатанизма, Гюнтер прекрасно понимал, что значит этот странный визит, видел он и оружие в руках у языческих жрецов, проклятых слуг Дьявола.

— За тобой пришли, — нехорошо усмехнулся Слуд, приближаясь к христианину.

— Именем Иисуса Милостивого, изыди, Сатана! — истошно выкрикнул Гюнтер, размашисто крестясь. На его голос из бокового притвора выскочили четверо охранников, плотных, толсторуких саксов, вооруженных короткими мечами. Волхвы выхватили оружие и устремились навстречу защитникам креста. Короткая схватка закончилась убедительной победой язычников. Трое саксов были зарублены, а четвертого Велибор оглушил ударом кулака в лоб. Послушник в бою не участвовал, при виде обнаженных мечей и крови на полу он, мелко крестясь, громко ойкнул, испортил воздух и спрятался под скамейку. Пока молодые волхвы и Велибор рубили охранников, Слуд легким, почти незаметным движением огрел Гюнтера посохом по голове.

— Осторожнее, брат, он нам живым нужен, — укоризненно покачал головой Велибор, трогая христианского священника ногой.

— Ничего, лоб у него дубовый, — усмехнулся в ответ служитель Перуна. — Эй, куда рванул?!

Не участвовавший в схватке дружинник не стал дожидаться, когда до него дойдет очередь, и попытался нырнуть в дверцу в иконостасе. Не удалось. Зван успел метнуть топор. Лезвие с чавканьем вошло в тело чуть пониже шеи. На изображения христианских богов брызнула кровь. Самого Ратибора ударом внесло в помещение наоса, там он и рухнул на пол, обливаясь кровью.

— Виноват, не удержался, — развел руками Зван под осуждающим взглядом Велибора.

— Пустое, толку с этого подлеца совсем ничего. Главное, не сбежал, — махнул рукой Слуд. — Нам этот нужнее, — кивнул в сторону Гюнтера волхв.

— Все равно в навь отправится, — согласился велет. — Други, времени не теряем. Мертвобожника вяжите, и давайте этот гадюшник обыскивать.

Первым обыску подвергся наос, затем обшарили комнатушки в боковых и тыльном притворах, ничего полезного не нашли. Даже записей никаких не было, кроме грязных обрывков пергамента, на которых Гюнтер отмечал, сколько получено пожертвований от прихожан и сколько на пропитание потрачено.

Вскоре с улицы послышались шум, возбужденные крики, следом в церковь вошли полдюжины дружинников.

— Что вы здесь делаете, святые отцы? — полюбопытствовал один из воинов и, заметив порубленные тела на полу, добавил извиняющимся тоном: — Все понятно. Поручение князя выполняете.

— Мы пришли забрать одного раба, — ответил Слуд, — а эти мешали.

— Тогда забирайте скорее. Нам поручено это смердилище рушить и землю от скверны очистить.

— Мне только один мертвобожник нужен, — сказал Велибор, — остальное рушьте. Нечего в нашем городе дом нави оставлять.

— Да там предатель лежит, — махнул рукой в сторону наоса Слуд. — Пытался христова холопа предупредить.

Быстро завершив обыск, волхвы связали пришедшего в себя Гюнтера и поспешили к выходу. Дружинники к этому времени уже приступили к разборке здания. На возвышавшийся на крыше крест накинули аркан и сдернули его вниз. Ворота снесли. Картины с христианскими богами вытащили из церкви и погрузили на телегу. Тела Ратибора и охранников Гюнтера за ноги вытащили на улицу и поволокли к реке. Не место предателю на земле русов. Не умел с честью жить, и после смерти пусть на уважение не рассчитывает. Утопить тела в реке, без погребения, и все. Все равно им на небо дороги нет.

После того как все покинули церковь, к паре нижних бревен сруба привязали веревки. Три десятка дружинников и присоединившиеся к ним горожане дружно рванули. Еще и еще раз. На третьем рывке бревна выскочили из своих гнезд. Потерявшее опору здание рухнуло под восторженные возгласы велиградцев. Впоследствии образовавшуюся кучу бревен горожане разобрали на дрова.

Волхвы этого уже не видели, они спешили за город к небольшому редкому осиннику на закат от Велиграда. Подгоняемому палкой связанному Гюнтеру приходилось бежать вприпрыжку, чтобы успеть за легкой, внешне неторопливой походкой волхвов. Найдя в лесу подходящую полянку, Велибор остановился. Христианского священника привязали к дереву и приступили к допросу. Впрочем, обошлось без насилия. Гюнтер явно не торопился присоединиться к славной когорте святых великомучеников, рассказал все, что знал. Тем более когда его привязывали к дереву, с преподобным Гюнтером приключилась маленькая неприятность, именуемая медвежьей болезнью.

— Всех назвал или запамятовал кого? — насупив брови, грозно вопросил Слуд, когда Гюнтер закончил перечислять имена княжеских и боярских челядинцев, доносивших ему, что в детинце делается.

— Всех, всех, Христом Богом клянусь! — запричитал Гюнтер, решив было, что его сейчас резать будут.

— Ладно, не ори, — волхв поморщился от неприятного запаха, исходившего от мертвобожника. — А что ты в Альтенбург сообщал? И кто грамоты возил?

Наконец, вызнав все, что хотели, волхвы покинули поляну. В лесу остался только преподобный Гюнтер. Хоть и крепко привязанный к осине, но живой и невредимый, за исключением полных штанов, но это мелочи жизни. Куда важнее, что живым остался. О том, как он будет отвязываться от дерева, Гюнтер пока не думал.

Вернувшись в город, Слуд и Велибор направились прямиком к князю Белуну. Выслушав священников, князь только кашлянул в кулак и велел гридням найти всех, кого назвал Гюнтер. Учинив короткий допрос, доноглядчиков просто заперли в поруб. Так как они были холопами, с ними не церемонились. Просто продали первому же норманнскому купцу, плывшему в свейскую землю. Единственное — пришлось казнить одного огнищанина, возившего грамоты в Старград епископу.

Наведя порядок в своем доме, князь поблагодарил волхвов и с чистой совестью отбыл в поход. Время поджимало. Сегодня, в этот солнечный день 12 вересеня 976 года от Р. Х., восстание полыхнуло по всей земле ободритов. Заранее разбросанные по княжеству отряды воинов принялись рубить саксов, громить церкви, жечь поселения колонистов. Замки мекленбургского графа захватывали.

Попытавшиеся было сопротивляться люди императора не знали и не понимали, что происходит. Им казалось, что ранее умиротворенная железной рукой страна в один миг стала враждебной. Отовсюду на саксов наскакивали хорошо вооруженные, сплоченные отряды княжеских дружинников. Гонцы перехватывались и исчезали бесследно, на всех дорогах стояли заслоны ободритов. Стоило только зазеваться, и тут же из кустов в саксов летели смертоносные стрелы. Не было спокойствия и в городах — в один день везде вспыхнули восстания. Ранее мирные горожане брали в руки мечи, топоры да копья и шли рубить захватчиков.

Всего два дня прошло, и на велиградской земле не осталось ни одного сакса, кроме купцов, тех трогать не по правде считалось. Были разрушены все церкви и изгнаны все христианские священники. Впервые за долгие годы после Оттонова нашествия Варяжская Русь освободилась. На этом дело не закончилось, князь понимал — самое главное впереди. Все только начинается. Мало захватчиков выгнать, надо еще землю от нового нашествия оборонить.

Все свободные отряды воинов сейчас стекались в стан Белуна под Мекленбургом. Взять город наскоком, неожиданным ударом не удалось. Саксы закрыли ворота при приближении дружинников и принялись осыпать русов стрелами. Видимо, весть о восстании достигла Мекленбурга раньше конных сотен Белуна.

Первый приступ также не принес успеха. Подняться на стены не удалось. Саксы решительно и смело оборонялись, метали в атакующих стрелы и камни, бросали вниз на осадные лестницы бревна. Впоследствии выяснилось, что два дня назад в город пришел сильный отряд под рукой графа Ренуара фон Штаде. Граф и возглавил оборону, быстро сумел воодушевить воинов и горожан на защиту родного города и умело организовал защиту.

Потеряв около сотни воинов, князь Белун скрепя сердце перешел к плотной осаде по всем правилам. Ему каждый день был дорог, сейчас следовало во весь опор скакать к границе, идти в набег на земли саксов, но и оставлять за спиной сильную крепость нельзя. Заставляла князя задуматься и новость, принесенная одним купцом, возвращавшимся из Франконии: по его словам, Оттон Второй уже разгромил баварского герцога Генриха Сварливого, пленил его и сейчас идет на север в Магдебург. Плохо дело — весь первоначальный замысел оказался под угрозой. Можно было и не успеть остановить рать Оттона на порубежных засеках до подхода союзников.

Потерпев неудачу с приступом, князь перекрыл все подступы к городу заслонами, разослал по окрестностям сторожевые разъезды и велел к новому приступу готовиться. Воины взялись готовить лестницы, прутья лозняка вязать, чтобы рвы заваливать, ростовые щиты сбивать, чтоб можно было под их прикрытием к самим стенам подобраться. А к воротам выдвинулся отдельный порочный полк.

Боярин Мстивой ретиво взялся за дело. Его люди за ночь и половину следующего дня собрали и подтащили на расстояние перестрела от стен тяжелые камнеметы. Поставили рогатки, на случай вылазки саксов, и широкие тяжелые щиты, от стрел защищаться. Уже к середине дня выпущенный из порока первый валун в полтора пуда весом перелетел через стену и упал в город. Со стен донеслись проклятья, несколько стрел воткнулись в щиты и землю, но вреда никому не причинили. Русы работали, укрываясь от вражеских выстрелов, прятались за укрытиями, а на открытом пространстве закрывались щитами.

Недовольно поморщившись, боярин Мстивой сам поправил прицел у второго порока. Взмах руки. Удар молотом по крепежному клину. Противовес пошел вниз, разгоняя рычаг. Порок качнулся, и камень в два пуда весом с гулом полетел в противника. Удар пришелся прямо по деревянной боевой галерее рядом с надвратной башней. Стена выдержала, только навес над галереей немного просел. Затем камни полетели один за другим, все восемь камнеметных пороков включились в работу. Вскоре к ним присоединились шесть стрелометов. Эти пороки, представлявшие собой большие железные луки с воротом на прочной станине, били толстыми длинными копьями с привязанными к ним вязанками пропитанного смолой горящего хвороста. Прицел был взят так, чтобы зажигательные снаряды летели выше стен. Вскоре в городе один за другим вспыхнули пожары, к небу поднимались столбы черного дыма.

А камнеметы продолжали свою работу. Метким попаданием вышибло простенок между бойницами в двух десятках шагов от ворот. Не выдержав следовавших один за другим ударов, подкосилась надвратная башня. Пристрелявшись, расчет одного их пороков сумел добиться трех попаданий подряд в одну и ту же точку стены. На четвертом камне толстые бревна вышли из своих гнезд, сдвинулись вместе с поперечным простенком. Стена просела и перекосилась, в ней появились широкие щели. Еще немного — и она рухнет.

Князь с каменным выражением лица прохаживался между пороков, наблюдая за работой мастеров. Рядом с ним неотступно следовали четыре дружинника с ростовыми щитами. Со стен непрерывно били из луков, пытаясь нанести урон расчетам камнеметов. Несмотря на все предосторожности, семеро бойцов уже были ранены. Хорошо, у саксов плохие стрелки, и луки у них слабые, иначе потери в осадном полку были бы выше.

— Как думаешь, сегодня пробьете брешь? — Белун приблизился к боярину Мстивою. Тот, ничего не ответив, продолжил с помощью молота и рычага подправлять станину порока. Еще раз сверил линию прицеливания, довольно хмыкнул и махнул рукой стоявшим рядом бойцам — можно стрелять. Камнемет ухнул, валун, описав по небу дугу, ударил точно по навесу над стеной, пробив в нем внушительную дыру. К небу взметнулись обломки досок, палки, тонкие бревнышки.

— Вот так, — довольно потирая руки, произнес боярин, — и ничего не меняйте.

К камнемету тут же подскочили три десятка мастеров и воинов, закинули на рычаг веревки и с помощью воротов принялись поднимать противовес в рабочее положение. Одновременно еще два человека подтаскивали очередную каменюгу. Работали быстро, каждый прекрасно знал свое дело. Камни для пороков добывали здесь же, всего в пяти перестрелах от позиции, в овраге. Тяжелые плиты известняка и доломита ломами выковыривали из стен оврага, на месте кололи на подходящие по размеру камни и несли к порокам.

— Так я говорю: солнце уже низко. Пробьете сегодня брешь? — повторил свой вопрос Белун.

— До заката не успеем. Ночью будем работать, — отозвался боярин.

— Тогда работайте, нам надо завтра на приступ идти. С вами Перун!

— Мы больше Сварога почитаем, — хитровато прищурился Мстивой. — Наше ремесло не Громовержцу, а Кузнецу сподручнее. И Велеса мудрого дарами не забываем.

— Да мне все равно, — пожал плечами князь. — Главное — ворота развалите и рвы засыпьте.

Проверив работу у пороков, князь вернулся в стан к своему шатру. Война войной, но и поужинать не мешает.