6
– Между нами говоря, я считаю, ты должен был на ней жениться. Мы бы сейчас как сыр в масле катались, а я…
– Заткнись, не вспоминай об этом.
– А все твой амок. "Солнышко восходит!" Можно подумать, нельзя было пару часов пересидеть в темноте!
– Не ной. Сам-то хорош: вон как избил слепого.
– Он был одноглазым, не ври! Я только укусил его за палец и выдрал клок волос.
– А так же унизил, спровадив в кусты на обеденной тележке.
– Эркешш махандарр! А кто разворотил газебо и отхватил руку оргу?
– А Малютка Бетси? Зачем он выпустил на волю канарейку? По ночам еще холодно, бедная пташка околеет.
– Не-а, местное воронье заклюет ее быстрее. Да они уже ее прикончили, я считаю.
– Гритт!.. Тогда другое дело.
Да не введут вас в смущение наши остроты – оба мы понимали, что дело швах, и если вовремя не уберемся из города, петь реквием по нам будут очень скоро. Но кто быстро бегает, того потом медленно несут. Сначала нужно было обсудить общую ситуацию и поесть, нет, перво-наперво нужно было выпить. Кроме того, я собирался провернуть одно серьезное дело… в черте города.
Выбравшись за ворота (на том, как я разогнал гоблинов, избил и разул привратника, останавливаться не буду), сначала мы двигались тихо, чтобы не светиться, потом, пройдя за городскую черту, ускорили шаг, стараясь по возможности держаться переулков. Мы миновали площадь Дружелюбных Хтонических Божеств (несмотря на дождь, с общественной трибуны бесплатных пророков вещал какой-то безумец: "Коварно и жестоко зло!.. Возьмемся за руки, друзья, чтоб не…" – дальнейшую ахинею я не дослушал), улицу Честных Предсказателей и квартал Правдивых Магов. Затем, петляя и вжав головы в плечи, перебрались через бульвар Веселых Монашек, известный так же как Дом Рисковых Сводней. С некоторых пор здесь нам были не рады.
Город давно проснулся, улицы кишели людьми и нелюдями; экипажи, паланкины и одинокие конники торили дорогу в шумной многоликой толпе. Простучала по камням раззолоченная гербовая карета синдика Абри Оча, надзирающего за игорными домами Харашты. Карета катила резво, синдик куда-то торопился. Герб, однако, не мешало бы заново позолотить, или, как минимум, протереть от пыли (желательно – языком самого синдика). Немного погодя нам встретился дорожный рыдван Норгоса Тикинна, из крыши которого торчала дымящая печная труба. Усатый толстогузый синдик перемещался с комфортом даже на малые расстояния, и путешествовал, обычно, в компании двух-трех наложников лет, эдак, семнадцати.
– Не спится всякой швали, – процедил Олник.
– Ты просто не любишь тех, кто много работает и хорошо зарабатывает, а после – правильно отдыхает! – дежурной цитатой ответил я.
Мы вышли на бульвар Озабоченных Вдов, направляясь к набережной. Мои ноги, обутые в чужие сапоги, двигались с удивительной резвостью. В боку жгло, но при вдохе я не испытывал режущей боли – верный признак того, что ребра целехоньки и не трутся отломками. В плаще Милашки-Очаровашки я чувствовал себя полным идиотом – он малость волочился по булыжникам и был свободен в плечах; впрочем, на улицах города хватало типов, одетых куда более экзотично. Зато под плащом я спрятал два гхашшевых клинка и другие штучки, а еще он здорово спасал от мороси. Ну а в его кармане болтался кошелек привратника.
– В сторону! В сторону!
Мимо, раскачиваясь на рессорах, пронеслась узкая карета с гербом Торгару Дрима – синдика, что заправлял рыбными промыслами.
Олник проводил карету взглядом:
– Что-то происходит… Никак, у них общий сбор?
– Не исключено, – сказал я. – Вдруг да пересилят жадность, и выплатят пиратам выкуп за снятие блокады. Слыхал последнюю шутку?
– А?
– Встретить трезвого гнома – не к добру!
Мой напарник сплюнул, а я хмыкнул. Этой шутке было примерно тысяча лет.
Тучи разошлись, выглянуло солнце. И как эти Гхашш не варятся в своих плащах, а?
Постепенно мостовая стала щербатой, бугристой и замусоренной, дома вокруг – обшарпанными и низкими, а у горожан появились заплаты на одежде. Потянулись кварталы дешевых меблирашек и сомнительных лавок, мы миновали почти пустой рыбный рынок, и вышли на набережную возле портовых складов.
Раньше это место называлось Морской Биржей, тут кипела особенная, энергичная жизнь, крутились большие деньги. Ныне морская торговля умерла: корабли стояли на приколе, лес мачт со скатанными парусами вызывал уныние. Обнищавшие моряки, биржевики и судовые маклеры постепенно превращались в бродяг и торговцев краденым барахлом, а по сути – коротали время в ожидании снятия блокады. Мегасиндикат кое-как подкармливал их бесплатными харчами. Биржа теперь называлась Поющая Помойка.
За сторожевыми башнями гавани серебрился водный простор. Там, на траверзе Харашты, виднелись три черных точки – корабли Кроуба несли вахту. Пираты – люди и орки из союза Ледяных племен. Орки таскали на головах рогатые шлемы, за что их называли "рогачами". Людей Кроуба называли просто ублюдками. Гнусная братия под водительством Хартмера Гроу – конечно же, человека, одного из свободных капитанов Кроуба. Говорят, его корабль таскали по воде обученные физитеры – что-то вроде огромных водяных змей с плавниками. Думаю, брехня.
Сейчас покидать гавань отваживались лишь малые каботажные суда вроде посыльного бота коротышек, и то – по ночам.
Мы начали проталкиваться в толпе, и тут же какой-то малый проорал мне в ухо:
– Вкурите благовонную смесь заморских дымов! – и ткнул мне под нос коробочку, забитую прошлогодним прелым сеном.
Другой, расхлюстанный тип с серьгой в ухе, сделал попытку уцепиться за рукав моего плаща с нутряным воплем:
– Дай деньгу, а то поцелую!
Я замахнулся на него, и он отстал.
– Женщины! Женщины! Лучшие женщины! – увидав нас, закричал сутенер. – Гоблинские шлюхи, троллихи по вкусу!
Я погрозил ему пальцем и словно невзначай приоткрыл полу плаща, чтобы он увидел рукояти мечей.
Из галдящей толпы вынырнул еще один человек – молодой оборвыш с блестящими глазами безумца. В его левом ухе когда-то качалась серьга моряка.
– Бог этого мира мертв! Мертв! – провыл он мне прямо в лицо.
"Какой из пятидесяти?" – хотел спросить я. Придумают тоже – мертв. Если посмотреть на дерьмо кругом, сразу становится ясно, что ни один из пятидесяти официально разрешенных богов Харашты никогда не оживал.
Я отстранил юродивого, сдвинул с пути, но он увязался за нами, полоща мои уши возгласами:
– Мертвый! Мертв! Бог этого мира умер!.. Зато она – жива!
Хм. Кто такая – она?
– Отстань, друг, добром прошу, – сказал я.
Но он не отстал, он пошел сбоку, давя безумным взглядом из-под косм и обдавая волнами перегара.
– Черная тьма грядет!
Надо же. Очень черная тьма? В каких краях тебя так перекособочило, приятель?
– А ты! Ты-ы-ы-ы! – Он показал на меня грязной трясущейся рукой.
Я остановился, взглянул на него в упор. Обычно этого хватает, чтобы дурачки отвязались.
Не сработало. Он перекосил рот и крикнул:
– Над твоей головой крылья тьмы и смерти! Ты понесешь в своем поясе погибель всего мира! Близок час распада и гибели! Ты сожжешь белую смерть и сбросишь ее в пропасть!
Я шагнул к нему и двинул под ложечку. Он упал, стукнулся скулой о булыжник и затих, слабо дергая ногами.
– Жить будет, – уверенно сказал Олник, обойдя страдальца и отвесив ему назидательный пинок. – А-а-а-апчхи!
Гритт!
Я окинул взглядом набережную. В пестрой толпе промелькнул светлый локон. Показалось?
– Олник?
– А?
– Хочется чихнуть?
Мой напарник шмыгнул носом.
– Не-а.
Проклятие!
На нас не особенно глазели: подумаешь, оттузили юродивого. Черт, ни одного эльфа… Не становлюсь ли я параноиком? Ну на кой я сдался эльфам, а?
* * *
Священник какого-то мелкого божка в одном зеленом подряснике исполнял Танец-моей-трезвости у дверей харчевни Лысого Арти. Явно, был на тризне по почившему богу, а может, праздновал смерть конкурента своего божества.
Не сговариваясь, мы перешагнули его и протиснулись в двери, миновали питейные комнаты и прошли в обеденный зал, место в полуподвале настолько темное, что на каждом столе горело по свече. Завсегдатаи шутили, что полумрак – это специально – дескать, толком не разглядишь, из чего приготовлены блюда, которыми тебя потчуют. Но на самом деле, кормили в харчевне прилично – исключительно по той причине, что в ней любили собираться члены Ночной Гильдии, которых Арти боялся как огня.
Даже сейчас, когда бывшая Морская Биржа переживала не лучшие времена, у Арти хватало посетителей.
Мы сели в самом темном месте – под заляпанным сажей окном, и заказали аперитив в виде пяти кружек эля. За соседним столиком трепались бывшие морские купцы.
– Слыхали? Полный конец торговли!…
– Синдикат не хочет выплачивать выкуп…
– Нам крышка…
– А Синдикату? Придут северяне, подомнут город…
– Да пусть приходит хоть кто, лишь бы навел тут порядок! Воры на ворье, ворами погоняют!
– Вортиген и Кроуб…
Дальше можно не слушать, все и так ясно. Выкупа еще нет, и, наверное, не будет, город блокирован. Из торговли – только сухопутные перевозки. Проклятая жадность Синдиката!
Когда тарелка с жареным мясом опустела, я отхлебнул эля и позволил себе немного расслабиться. Сразу ощутил, как сводит мускулы, а пальцы рук ноют.
Дав волю эмоциям, я слегка выругался.
Олник оторвал взгляд от блюда (гномы, знаете, любят приналечь на еду) с остатками жаркого:
– Ты слышал? Они лишили моего дедушку квартиры!
– Угу, просто жизненная драма.
– Я вот думаю, нам следовало прикончить Митризена, сжечь его гадюшник и всю его челядь, включая канарейку. Нет, кишка тонка, мы этого не сделали. В результате через час каждая собака в этом городе буден вынюхивать наш след.
– Пусть сначала приведет в порядок своих псов, и себя заодно, – буркнул я. И без слов было ясно, что из города придется улепетывать.
Напарник протер блюдо корочкой хлеба.
– Вот чего он нам никогда не простит – это Малютку Бетси. Эркешш махандарр!
– Ага, заметет нас в совок и выбросит на помойку. А вдогонку нашлет проклятия Вечного Насморка и Сумрачного Лупоглазия. Черт подери, расписки! Что ты сделал с расписками? Помнишь, я крикнул тебе…
– Съел. – Он похлопал себя по животу. – Так надежнее, чем рвать на кусочки. И чихнул – гляди! – всего один раз!
– А сейчас, – я повел взглядом по сторонам, – сейчас чихнуть не хочется?
– Не-е. Вот разве что я насыплю в нос хлебных крошек… – Его глаза сверкнули в полутьме. – Слушай, а ведь это выходит, теперь вся Долина Харашты для нас опасна?
Я кивнул:
– Выходит, да. Правда, не знаю, как он захочет расправиться с нами… Вариантов больно много: Гильдия Убийц, Правдивые Маги, Свободные Охотники, да свои же подручные…
За столом повисла нехорошая пауза. Купцы ушли, зато компания неподалеку что-то шумно праздновала, сотрясая харчевню взрывами хохота.
Олник вздохнул:
– Если бы только эти панталоны хорошо продавались!
– Ты забыл про бракованные корсеты, из-за которых вся наша репутация осыпалась, как осенние листья.
Он посмотрел на меня взглядом побитой собаки:
– Но кремы-то были хорошие!
– Ага, стало быть, это из-за кремов полквартала Веселых Монашек приходило, чтобы напялить корсеты нам на головы? Это из-за кремов в задницы и животы их клиентов впивался китовый ус? Это из-за кремов мы прятались на чердаке, как летучие мыши?
Он потупился.
– Я думаю, может, мы переборщили с рекламой, назвав эти корсеты сверхнадежными…
Угу. Сверхнадежные корсеты подарили Монашкам и их клиентам по-настоящему острые ощущения.
– Яханный фонарь! Я говорил – гномы-китобои не могут шить пристойные корсеты! Они вообще не могут шить корсеты! А ты – полцены, полцены!
– Но Хорби ван Буррен уверял, что они купили у карликов новые швейные машинки с педальками! Не нужно быть женщиной, чтобы на такой шить!
– Брось. – Я прислонился к кирпичной стене с давно облезшей побелкой. – Чтобы шить, нужно как минимум иметь мозги.
– Эркешш!.. Сам знаешь, когда пираты Кроуба закрыли выход в море, китобоям пришлось быстренько искать другой способ заработка! Когда у тебя семеро по лавкам и все просят есть… Когда руки, привычные к гарпуну, мелко дрожат… Когда жены, эти подколодные змеи… Будь проклят гномий матриархат!
Он был готов тянуть слезливую канитель бесконечно, но я прервал его взмахом руки:
– Уймись, Ол. У нас положение не лучше. Не уберемся вовремя – нас найдут по кусочкам. Гритт! Мне-то всегда открыт путь в горы Джарси. Вернусь к дедушке Трампу, снова примусь за старое… Буду охранять караваны, сопровождать паломников и всякую шваль… – Меня передернуло. – Главное, обходить Харашту стороной. Но тебя-то не возьмут в наш союз, хоть зарежься. Вот разве что выбивать половички общинного дома…
Он подпрыгнул на лавке.
– Вот еще, нужен мне ваш тухлый варварский союз! Не пойду! Отправлюсь в Фрайтор, куплю ферму и буду разводить гадюк. В наше время на качественный свежий яд всегда найдется покупатель.
Ага, как же. Это всего лишь означало, что он вернется в Зеренгу к папочке Джоку и мамочке Опунции. И к дедушке, которого лишили квартиры. А кто будет пороть его за одолженные и просаженные деньги, отец, мать, дед или многочисленные сестры – было не столь важно. В гномьих семьях суровые нравы.
– Эркешш… Крепко же мы сели на мель! Какие у нас еще… ну, варианты?
– Пока без понятия. Выберемся из города, там посмотрим. Тебя не привлекает идея вечного нищебродства? – Я невесело рассмеялся. – Но сначала я хочу дождаться темноты и потолковать с эльфийкой.
– Ты… С кем?
– Наша утренняя гостья. Я навещу контору, чтобы с ней потолковать. Это с нее все началось. Не будет в конторе, отправлюсь на квартиру. И – я уверен – она будет или там, или там.
Олник подавился элем, пустив его через нос:
– Ты что, хочешь ее… чик? – Он провел пальцем по горлу. – Если так, я участвовать не буду!
– Не мели ерунды, я просто хочу с ней поговорить.
– А-а… Но… но Митризен…
Я навалился на стол, понизив голос:
– Вот что я скажу. Наши берлоги – последнее место, где Митризен будет нас искать. А теперь я кое-что тебе поясню. Чтобы раздеть нас до панталон, эти загадочные некто-эльфы хорошо потратились на взятки. Гритт! Я уверен, что они переплатили за наше имущество втрое, если не вчетверо. Где здесь профит, объясни мне? Лично я его не вижу, разве что предыдущий владелец конторы спрятал под половицами клад.
– Кла…
– Уймись, я шучу. Я хочу понять причину, я хочу понять мотив!
– Клад, как же я раньше не додумался! Зарыт под половицами…
– Уймись. Я не вижу причин, разве что месть по личным мотивам. Только вот кому – тебе или мне?
– Клад. Гм. Шкатулочка с бриллиантами!
– Не возьму в толк, кому мы наступили на хвост. Бизнес есть бизнес, но больших прибылей у нас отродясь не бывало…
– Но могут быть и золотые слитки! Золотце!
– Олник, я сейчас огрею тебя кружкой!
– О, эркешш! Я буду думать молча. Под половицей или в стенах?..
– Положим, мы перешли кому-то дорогу, и этот кто-то, вместо того, чтобы просто нас пристукнуть, решил сломать нам и без того сломанную карьеру, опустить на дно общества без возврата… Гритт! Слишком тонкая игра для Харашты! Загадки в полутьме… Я бы поверил в козни графини, но после разговора с Митризеном ясно, что она не при делах. То есть при делах, но с другой стороны.
– С филейной части. Ты за нее держался, счастливец! Формы графини – о-о-о!
– Заткнись. Дай-ка сообразить… Митризен упомянул единое лицо… Так вот: наши эльфы – либо исполнители чужой воли, либо сами и являются этим лицом!
Ну вот, усердные размышления принесли свои плоды. Я конечно тугодум, но с логикой у меня все в порядке.
– Э-э, не понял: одно лицо на двоих?
– Фигурально выражаясь.
– Э-э… – напарник, кажется, наморщил лоб. – То есть, выражаясь ругательно?
Я вздохнул:
– Все наше имущество записали на кого-то одного, разумеешь?
– А, в этом смысле, ага… А все-таки клад – отличная мысль! Даже обычный набор старых серебряных вилок…
Я бы его, наверное, убил, но внезапно от галдящей компании, которая уже собиралась уходить, отделилась исполинская тень и плавно перетекла к нашему столу. За клинок хвататься не пришлось – я вовремя учуял запах чесночного соуса. Он, да величина тени подсказали – явился мой сводный брат Шатци, любитель мериться размерами мечей и свершенными подвигами, гордость нашего клана. Оболтус, габаритами чуть больше платяного шкафа, всегда слегка раздутый от самодовольства… Когда-то я занимался его воспитанием. Теперь при каждой встрече он пытался воспитать меня, на свой, варварский способ.
По древнему обычаю Джарси он был одет в безрукавку из шкуры барса (в полумраке выделялись светлые пятнышки) и меховые штаны до колен. Вместо топора он пользовался двуручником, который таскал за спиной, обернув широкими кусками кожи, благо варварам Джарси дозволялось носить не опечатанное оружие в открытую. Замечу, что двуручный меч – крайне несподручная и громоздкая штука, однако в лапах Шатци меч казался тростинкой.
– А я все думаю, кто тут сидит!
– А я все думаю, кто тут звенит стальными бубенцами, – в тон ответил я.
Хохотнув, братец шлепнулся на край лавки Олника. Результат превзошел все ожидания – мой напарник взлетел к потолку, затем сполз прямо в объятия Шатци, который не преминул потрепать его по голове.
– Ну ты глянь, как живой! Фатик, тебе еще не надоело таскать повсюду марионетку? Ха-ха, закопайте меня под плинтусом!
Отплевываясь, Олник вырвался и перебежал на мою сторону.
– Эркешш… Дларма тогхирр!
Шатци разразился хохотом, от которого на столе задребезжала посуда. Я промолчал, скрипя зубами, хотя Олник и тыкал меня локтем в бок.
– Да-а, все по-старому, – заключил брат, отсмеявшись. – Киснешь в городе, торгуешь чем попало, в кармане ветер свищет. Чем занят сейчас? Ты, случайно, не докатился уже до сбора подаяний? Гритт! Я гляжу, видок-то у тебя задрипанский!
Проклятие, он видел в темноте как кошка. Я промолчал. В другой раз я, может, не сдержался бы и огрел его лавкой по башке (просто дружеское приветствие варваров, ничего личного), но сейчас затевать бучу было не с руки. Нужно терпеливо пересидеть его словоизвержения, и все. Тем более его компания собиралась уходить.
Он еще раз окинул меня взглядом, блеснув квадратной челюстью.
– Да, знатно ты прибарахлился!
– Пожалуйста, не рассказывай никому, что нас здесь видел.
Он снова рассмеялся, добавив громогласно:
– Как скажешь, Фатик! Я слышал, у тебя небольшие проблемы с кредиторами?
Он знал, как меня поддеть, сукин сын!
– Все уже решено.
– Вот оно что! То-то рожа кислая, будто в помоях купался! А у меня все отлично. Получил новый заказ – отвести кучку каких-то хмырей… Угадай куда?
– Неужели в ад?
– Ха-ха! В Дольмир. К самому Облачному Храму, к Оракулу! Прикинь, а? Далеко, конечно, две тыщи миль с гаком, тем более пираты закрыли морские пути, так что из Харашты не отплыть. Сперва будем добираться посуху через Фрайтор, Арконию и Мантиохию до самого Ридондо. Трюх-трюх на лошаденках! – Он снова хохотнул. – Но зато оплата – пальчики оближешь! Я уже и отряд сколотил… – Он сделал паузу, такую фальшивую, что в любом театре его бы закидали помидорами. – Я вот подумал… Не хочешь присоединиться? Ну, будешь замещать командира… Не кашу там варить, Гритт упаси! К слову: у меня в отряде есть горячая девчонка, Талин, м-м-м, она любит зрелых мужчин и пока одинока…
Еще одна рваная пауза, достойная тухлых яиц и гнилых помидоров. И ведь знает, что в Дольмир я отправлюсь, только когда к моему затылку приставят заряженный арбалет.
Однако, я оказался прав насчет ада. Давнее воспоминание больно кольнуло. Дольмир… Храм… Оракул… Смерть…
– Считаешь, дело чистое, а? Все идут добровольно?
– Еще бы! Все обговорено, – он покачал над столом громадным кулаком. – Они у меня зде-есь! Задумают купить рабынь – бошки им проломлю, это я сразу сказал. Не-е, там подвоха нет.
А ведь у него получится, я уверен. Он был патологически удачлив, удачлив вопреки, удачлив там, где целая сотня фатиков расшибла бы себе лбы. Это выводило меня из себя больше всего.
– Спасибо, Шатци, я завязал с походами навсегда.
Он, хмыкнув, словно и не ждал другого ответа, обдал нас запахом чеснока и осторожно встал.
– Выхожу сегодня вечерком. На обратном пути заеду к дедуле. Что ему передать?
– Скажи, я пришлю ему с оказией шерстяные носки.
Его молчаливая тень с огромной крестовиной меча покачивалась у стола еще какое-то время. В конце концов он отвалил, выдав напутствие:
– Мой тебе совет – измени что-то в своей жизни. Например, заведи вместо гнома кошку.
Я удержал Олника от прыжка и крика, легонько стукнув его в солнечное сплетение.
– Не сегодня и не сейчас.
Мы посидели немного в унылом молчании, хотя после воплей Шатци нам полагалось драпать из харчевни Арти во все лопатки. Свеча прогорела почти до самого дна. Вдруг Олник, подозрительно захлюпав, спросил:
– Фатик, ты думаешь, мы по правде безнадежны, как коммерсанты? Совсем-совсем безнадежны?
Я без раздумий кивнул:
– Сказать откровенно, Олник, да.
В этот самый миг у стола материализовалась новая тень – маленькая и кособокая.
– Это ты Фатик Джарси? – полуутвердительно сказала она. – У меня для тебя письмо.
