Книга: Белая звезда
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6

Глава 5

Западная Таталия, 10-й путь Лун, 987 год н. э.

 

Локхед что было силы гнал взмыленного коня. У самого от усталости глаза чуть не смыкались. При этом каждый раз ему виделся сожженный и разрушенный Роратон, десятки тысяч убитых и уведенных в плен людей, истребленный отряд графа Огильвиса, его старого знакомого. Но ничего подобного пока не произошло. Корпус преданной республиканской гвардии объехал город с юга и сейчас спешил к старым горам, где последним препятствием для огромной фолийской армии была маленькая группка отчаянных храбрецов, зажатых в узком ущелье. Из разговоров с беженцами проконсул знал, что Огильвис смог мобилизовать несколько сотен вооруженных ополченцев. В городе не прекращалось формирование отрядов самообороны, а сам генерал слыл человеком незаурядного военного таланта и удивительной храбрости.
Из головы не шел и прощальный разговор, вернее, ссора с братом Артуром. Это было очень тяжело для Локхеда, ему приходилось признавать свою собственную недалекость, если не сказать глупость. Ведь именно он выступал в Совете Таталии год назад и доказывал, как им выгодна война с Фолией. Доказывал, что все можно завершить быстро и малой кровью.
На деле все выходило совсем не так. Тогда он выступал по просьбе брата и второго консула Стиллроя, которые предлагали военный путь. Однако Мади не мог простить себе, что так легко согласился и даже сам отчасти поверил в ту простую реальность, которую навязали ему консулы. А его доля ответственности за союз с нойонами?! Он ведь сам этот союз предложил, сам ездил в выжженные земли за хребтом, говорил с Дракисом, этим хладнокровным и безжалостным убийцей.
Разговор, случившийся в Асанне неделю назад, не отпускал его:
— Ты опять меня не слушаешь! — говорил Мади, присаживаясь на край стола в огромной зале консульского дворца, где его брат принимал важных гостей. Артур считал это место своим кабинетом, потому обстановка была почти домашняя. На столе валялись свитки, бумаги, книги в дорогих переплетах и большая карта Таталии, на которой выделялась жирная синяя стрелка, направленная в центр страны с запада. Это было направление движения фолийской армии. С этой линией ничего сделать было невозможно, её нельзя было просто стереть. Это бесило Артура, он понимал, что ошибся, но признавать ошибки не любил и не умел.
— А что ты предлагаешь? — спросил он Мадивьяра. — Послать к ним переговорщиков, попросить мира, пообещать отдать Тайшет? Вывести войска? Ты этого хочешь?
— Нет, я этого не хочу, но можно атаковать силами республиканской гвардии и Драконовыми наездниками!
— Объясни, почему ты против идеи сейчас просить помощи у нойонов? Мы ведь заключили договор, ты его предложил, не я, а теперь отыгрываешь назад?! Почему ты так нечестен со мною, Мади?!! — Лицо Артура было искажено, он с трудом овладел собой.
— Я просто считаю это последней мерой, только если они подойдут к Асанне, и я буду видеть мерзкие гнолльи рожи из этого окна, — Мади яростно стукнул кулаком по столу и взмахнул рукой, задев золоченую раму, — только тогда я бы согласился принять их помощь!
— Это глупость! Нас лишат власти гораздо раньше, чем они осадят Асанну. Вот увидишь, как все колеблющиеся в Совете станут нашими врагами на следующий день после падения Роратона! Тогда, перестав быть министром, ты заговоришь по-другому! Тебя будут допрашивать насчет сговора, а может, нас всех сразу арестуют, тогда ты будешь снова обо всем жалеть, да?? Фолийцы нам спуску не дадут, народ же будет готов растерзать голыми руками, и все, что ты сможешь им сказать — мне очень жаль, я ошибся??
— Конечно, такое возможно, но ты слишком себя запугиваешь! Не видишь истины потому, что круглые сутки сидишь здесь за этими стенами! Ты не общаешься с народом, с людьми. После взятия Тайшета боевой дух наших сил очень высок, мы не можем позволить себе растерять все это впустую, вызвав помощь нойонов.
Этим мы подорвем доверие людей и покажем собственную слабость! Армию мертвых большинство граждан считают исчадиями зла. В идею вечной жизни никто не верит! Они наш последний козырь, последний шанс, а не оружие, которое можно использовать для тактической победы. Ты говоришь о совете, но какое он может иметь право менять руководство во время войны? Это противоречит законам, а ты и Стиллрой должны служить закону с оружием в руках. Совет можно заставить заткнуться! Если мы отступим или вызовем нойонов, то проиграем, а если будем защищаться сами до последней капли крови, бросив немногих драконов и народное ополчение в бой, то победим! И завоюем славу!
— Ты просто болтун! — Артур вскочил с кресла и бросился к кипе бумаг. — Ты это читал? А это? А это? — он хватал свитки и швырял их в Мади, те отлетали далеко на пол и бурно разворачивались, как праздничные украшения. Первый консул откинул павшую на лоб мокрую прядь и глотнул воды. После дерзко и зло глянул на брата.
— Это доклады о состоянии дел. Ты думаешь или нет, о чем говоришь? Если нет, то спроси меня, я лучше тебя знаю, что происходит в стране на самом деле! Производства нет, откупщики не могут выехать на север, требуя большей доли доходов, которая так до сих пор и не согласована Советом. Крестьяне не знают, что делать с товаром, и стоят на грани открытого бунта, купечество задавлено непомерными налогами — все ради армии. Просить на неё ещё — значит погубить государство!
— Не получить этих средств значит так же погубить! — возразил Мади.
— Не перебивай! Ты говоришь о драконах, — взгляд консула скользил по картине, изображавшей драконьего всадника, обрушивающего сноп огня на разбегающихся всадников, — но их не больше десятка, как они могут остановить тридцатипятитысячную армию? Максимум поджечь обозы. В бою могут рассеять несколько сотен человек, но их все равно убьют. У Брохильда десятки гроссов из Кревланда! Потеряв драконов, мы останемся без чести, без символа и последней возможности для защиты.
— У тебя есть твой народ! — в голосе Мади сквозило отчаяние, он видел, что переубедить брата не получается.
— У меня нет народа, это болото, а не народ! К слову о драконах, ты ведь знаешь, почему они не плодятся?! Нойоны, отступая из нашей страны две сотни лет назад, вывезли драконье кладбище Фен-Шинуй, и город Драконов опустел, говорят, все яйца, которые они не забрали с собой, они заразили какой-то дрянью. И все молодые драконы возвращаются к ним для их чудовищных экспериментов. Для усовершенствования магией и создания драконов-призраков. Так давай используем их силу. Используем мощь, рожденную в Таталии, на благо нашего горячо любимого народа! Это возврат долга, это не слабость и не уступка! Ты говорил, что сам видел истинного нойона, что он похож на человека, что он поднял из пещер горы Ферис огромную армию мертвых! Это достойный ответ Фолии, зачем же отказываться от такой помощи, если мы можем легко её получить!
— Сядь, Артур, — Мади взял его за руку и усадил в кресло, после чего сел рядом и посмотрел прямо в глаза. — Я именно потому тебя отговариваю, что видел одного из них, пусть и издали. Этого мне вполне хватило. Любой, кого они коснулись, не может остаться прежним. Он сказал слова, не открывая рта, прямо сюда, — проконсул коснулся своего виска, — лица его я не видел, но холод, неимоверный холод и боль пронзали меня. Будто он заглянул мне в душу и видел гору моих грехов. Ему очень хочется, чтобы она росла, он от всех этого хочет. Они вяжут всех порукой долга и, единожды получив от них услугу, ты будешь расплачиваться до конца дней! Послушай, Артур, послушай меня внимательно, я менее всего хочу быть их должником. Они древняя первородная сила, нам неизвестная и непонятная, мы не можем трактовать их мотивы, опираясь лишь на древние легенды.
— Все равно надо…
— Нет! — оборвал брата Мади и заговорил быстрее, будто спеша высказаться перед надвигающейся неотвратимой бедой. — Нельзя этого делать. Пойми, они не случайно подняли эту армию. Здесь в городе я слышал, что небо к югу от Хребта Пепла вновь покрыто непроглядной тьмой. Как было две сотни лет назад перед войной стихий. Они скрылись от глаза Арагона и тащат к себе разбросанные по всему свету манипулы силы. Они столкнули лбами нас с фолийцами, посеяли смуту в Кревланде, даже огромная Эрафия переживает тяжелый кризис. Это все их рук дело. Они готовят почву под свое возвращение, хотят снова бросить вызов арагонцам! Мы и раньше смело отвечали северным странам. Всегда давали понять, что привилегии Эрафии несправедливы, и нам ничего за это не было. Времена единого правления, времена Империи Солнца, где маги руководили не скрываясь, канули в Лету! Теперь же мы рискуем навлечь гнев Владык Севера и оказаться на переднем крае неимоверной бури. Это будет не вторжение тридцати тысяч наемников! Это будет война стихий, когда целые страны бесследно исчезают с лица земли. Арагон выглядит неодолимо, нойоны наверняка что-то недооценивают! Ты хочешь связаться с падшими и сгинуть, отвергнутый и проклинаемый своим народом?!
— И давно ты это понял, брат? — с издевкой спросил Артур.
— Когда побывал в их землях, когда увидел то, что считал мифом. Ты этого не понимаешь, так как не видел их мир!
— Зато я чаще бываю в столице, — голос Артура стал жестким. Для себя он уже все решил и был не намерен выслушивать более чьи-либо возражения и наставления. — Я знаю, что думает народ, не попрекай меня! Я принял решение и после твоего доклада окончательно убедился, что прав!
— Какое решение?
— Посмотри сюда, — он указал на карту Таталии, разложенную на столе, — покажи, где сейчас находится отряд Торнтона? — После некоторых раздумий Мади показал, и его брат продолжил: — Отлично, в шести днях пути от перевала старого хребта. Армия Фолии в шестидесяти лигах западнее и едва ли преодолеет это расстояние быстрее. По донесениям разведки, у них приличный обоз и осадные орудия уже в собранном состоянии. Скорее всего, дойдут за неделю. От нас скакать туда шесть дней, а республиканская кавалерия может и быстрее, верно?
— Если с ними поеду я, то успеет! — проконсулу нравился ход мысли Артура.
— Хорошо, ты поведешь гвардию. Но главное, когда ты прибудешь на холмы, то пошлешь разведку на север в поисках передовых отрядов нежити, вступишь с ними в контакт и скажешь… — Артур откинулся в кресле и высокомерно продолжил: — Скажешь: мы, правительство Таталии, принимаем наш договор к исполнению и просим помощи в войне с Фолией!
— Но, Артур?!..
— Никаких но! — вскричал консул, вскочив из кресла, лицо побагровело, вся спесь тут же пропала. — Никаких возражений! Я решил, ответственность на мне, ты служишь консулу республики, а не брату. Ты — министр и должен мне подчиниться, или я быстро найду другого исполнителя!
Мади молчал, он понял, что сопротивление бесполезно, и уже начал думать над запасным вариантом действий.
— Я подозревал, что ты будешь со мной не согласен, и потому решил, что помимо тебя гвардию поведет мой новый советник по обороне. Я наделил его более широкими правами.
Пальцы дипломата пытались отыскать в кармашках комок бодрящей жевательной смеси, но все впустую. По пути в столицу запасы карнского зелья полностью иссякли. Мади болезненно потер виски.
— Новый, кто же это?
— Френсис Ларго!
— Этот бандит?! Артур, ну это выше моих сил, он же пират и разбойник. Я просил отвадить его от нашего двора, а вместо этого он втерся к тебе в доверие!
— Для тебя это уже не важно! — после паузы добавил консул. — Он был официальным представителем Карнской империи и Киликийского союза свободных мореплавателей.
— Сборища пиратов и бандитского государства, покрывающего любой разбой на море за свою долю, — возражал Мади.
— Как тебе известно, и Фолия, и Кревланд занимаются тем же на суше, и что?
— И как же такой морской волк осел на суше?
— Мне доказали, что он чист перед нами. Последний корабль он проиграл в карты. Кажется, у него была какая-то личная трагедия — много гулял, пил, но теперь все в прошлом. Его проверяли мои личные адепты из «серых» магов… Он покончил с пьянством, а кроме того, он мастер военного дела, сам убедишься!
— И что мы будем делать у холмов после того, как отправим дозоры искать армию мертвых?
— Встретишься с отрядом защитников Роратона, главой обороны выбрали местного главу гарнизона графа Огильвиса. Начальник кавалерии Росмир не в ладах с ним, и тебе придется использовать свои навыки дипломата. Найдя контакты с отрядами Торнтона, вы получите полное преимущество над противником и разгромите его! Надеюсь, они не выслали мощного авангарда, который бы мог вытеснить Огильвиса с холмов. Вести бой в городе нашей кавалерии будет не с руки.
— Ты считаешь, у них есть шанс продержаться пять-шесть дней до нашего прибытия?
— Я надеюсь и уповаю на силу Творца! Помни, падение Роратона — это падение нашего рода! Не допусти его любой ценой!
— Ясно, могу идти?
— Да, — Артур встал и, обняв брата, долго держал его в своих объятиях.
— Не надо слез, Артур, я еду не умирать, а биться за свою страну, и не боюсь смерти за неё, это был бы неожиданный и приятный конец моей дипломатической карьеры.
Мади улыбнулся и вышел из залы приемов первого консула. А спустя всего несколько часов во главе собранного семитысячного отряда республиканской гвардии, самой преданной, элитной части таталийской армии, двинулся к северо-западу от Асанны. Вместе с ним на дорогом коне, подарке от Артура, ехал отчаянный морской волк Френсис Ларго. В новых латах, с перьями на шлеме и повязкой на левом глазу он смотрелся немного странно среди однообразной стальной чешуи всадников. Старый начальник кавалерии, генерал Росмир, не был особо счастлив такому соседству, но и плохого о южанине сказать не мог. Искренность и энергия этого человека, безусловно, подкупали и располагали к нему людей. Даже видавшему многое Мади не раз пришлось удивляться, слушая рассказы Френсиса о самых дальних и чудесных уголках света.
С тех пор минула почти неделя. Локхед находился среди защитников Роратона, готовящихся к обороне и искренне радовавшихся подкреплению. Река из блистающих доспехами конных рыцарей вливалась в узкие ворота ущелья. Остановившись, они превратились в целое озеро из стали и конских тел. Локхед, Росмир и Ларго спешились и велели встретившему начальнику стражи провести их к графу Огильвису.
— Генерал сейчас осматривает позиции. Этой ночью мы подверглись атаке фолийского авангарда, потеряли много людей, в том числе и племянника графа.
— Сожалею, но тем не менее придется его потревожить. — Мади поднимался по вырубленным в скале ступеням к верхнему укреплению.
— Вы не знаете, сэр, — продолжал разговорчивый воин, — зачем так много конных здесь? — Росмир потряс кольчугой и презрительно фыркнул: — В горах им не развернуться. Сейчас у вас ещё есть время пройти до южной дороги, если бы вы поспели хоть на полдня раньше, то развернулись бы и снаружи, а сейчас… — он махнул рукой.
— А что теперь там? — спросил Ларго.
— Увидите. — Они поднялись на небольшой плоский участок холма в ста — ста пятидесяти ярдах от пробоины в защите, через которую орки пытались прорваться этой ночью. Человек в позолоченном доспехе подошел к ним и представился. Это был граф Огильвис, командующий Роратонским гарнизоном.
Рядом сновали люди и минотавры, таскали бревна и камни, укрепление строилось даже сейчас. Утреннее солнце приятно и нежно грело кожу тех, кто озяб в эту холодную и страшную ночь, но многим помочь оно было не в силах. Их тела оставались лежать холодными грудами у основания укрепления. До утра все занимались укреплениями, так что толком смогли похоронить далеко не всех жертв ночной атаки. Тела орков собрали по лагерю и, перебросив через стену, свалили снаружи. Большинство лошадей отогнали. По дороге на Роратон Ларго, Росмир и Локхед видели этот табун.
Теперь теплый и сухой западный ветер развевал копну черных волос на голове урука, возглавлявшего ночной рейд. Голова торчала на пике у центрального укрепления над воротами, неподалеку от той площадки, где беседовали Огильвис и прибывшие из Асанны вельможи.
Но прежде чем говорить, генерал предложил им осмотреть долину. Вид, открывающийся с бастиона, привел Локхеда в замешательство. Он был не воином, а политиком и дипломатом. Он видел гравюры, читал книги о прежних войнах и сражениях, но никогда до этого дня не видел армии большей по размеру, чем та, что стояла лагерем напротив позиции таталийцев. Он видел нойона вблизи, и тот страх был много больше нынешнего. Однако сейчас в душе царило смятение и трепет. То, что на пергаменте казалось просто перемещением синих стрелок и цифр, на деле оказалось огромным морем людей и лошадей, палаток, огней и осадных машин, которым, казалось, не будет конца.
— Вот такую картину мы наблюдаем уже четыре часа, разрази их Карнское море, — грустно резюмировал Огильвис. Одноглазый пират понимающе развел руками, южная присказка рыцаря пришлась ему по вкусу.
— Вначале думали всё, конец, но они не стали штурмовать нас и встали лагерем. Потом мне доложили, что вы вошли в ущелье с востока, и у меня отлегло от сердца, но позвольте вопрос — куда нам деть столько лошадей? В нашей горной обороне конница бесполезна! Есть ещё южная дорога, но и её скоро блокируют, она ещё уже этой! Выходить в долину уже нельзя, они подгонят стрелков и перебьют всех по частям.
— Знаете, генерал, вы уже не первый, кто об этом говорит, ситуация тревожная, если не сказать хуже. Именно поэтому мне нужно перемолвиться парой слов с вами наедине. Кто знает, может, через час у них подойдут свежие силы, и нам будет не до бесед!
— Да, я тоже хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз, проконсул. У меня есть ряд неприятных новостей помимо этой гнолльей орды.
Они отошли от укреплений на стене и спустились вниз, где на одном из узких поворотов петлявшей по холму тропы ухитрился примоститься домик, ранее служивший таможенным пунктом. Возмущенный и готовый выводить всадников за укрепление Росмир был несколько раз одернут старшим по званию и возрасту Локхедом, после чего вернулся к своим бойцам. В штабной домик вошли только Локхед, Ларго и Огильвис, но генерал явно был недоволен.
— Мне показалось, вам здесь не нужна охрана, министр Локхед! Вы здесь среди своих! — взгляд генерала уперся в Ларго.
— Я личный представитель первого консула и помощник главы республиканской гвардии, а не охранник, — гордо заявил Ларго, поправив черную повязку, скрывавшую левую глазницу. — Я имею право знать все, что знает Мадивьяр Локхед!
— Твой брат тебе больше не доверяет? — Вопрос был резок и неприятен для Мади, и он ответил без подобающей его натуре деликатности.
— Ты хотел сказать что-то важное, так говори. Все интриги остались в Асанне, там, в шестистах милях отсюда! Передо мной жесткий и страшный враг, который хочет убить нас всех до единого, надеюсь, впредь ты будешь помнить о субординации!
— Прошу прощения, проконсул! Новость у меня и правда серьезная, прошу вас всех оставаться спокойными. К северу от этого места, не более чем в нескольких часах пути, замечены отряды, которые… — последовала пауза, — которые я смело могу причислить к армии мертвых, к отрядам древних нойонов!
Над столом повисла тишина, был слышен только топот людей снаружи да шелест птиц под крышей.
— Ну, это не так страшно, — улыбался Мади, — мы ждем их!
Он посмотрел на Ларго. Дипломат не знал, сколь многие тайны открыл своему новому советнику его брат. Одноглазый кивнул. Огильвис же, наоборот, покраснел и насупился.
— Как ждете? Это же армия мертвых, солдаты тьмы, они никогда не были к нам милосердны!
— Так было, но я должен, — Мади понизил голос, — оповестить вас, а вы в нужный момент сообщите остальным. От имени республики мы заключили союз с нойонами!
Огильвис открыл рот и замер.
— Не удивляйтесь, граф, иногда приходится жертвовать честью ради самой жизни! Это взаимовыгодный союз, к тому же временный.
— И потому мы должны ждать их сюда с минуты на минуту! — заявил Ларго.
— А также, — продолжал Мади, — выслать небольшой разъезд по внешней стороне, на север, чтобы как можно быстрее обнаружить их передовые части. Во главе мертвецов должен быть человек по имени Михаэль Торнтон. Его надо доставить сюда к нам на укрепление. Чтобы фолийцы ни в коем случае его не перехватили, он наша связь!
— Разрешите немедленно приступить к исполнению?! — безо всякой радости в голосе спросил Огильвис.
— Да, приступайте, и немедленно докладывайте нам о результатах! Используйте людей Росмира и постарайтесь с ним не ссориться, — ответил Ларго, и, стукнув каблуками, граф вышел.
— Недоволен, — усмехнулся одноглазый пират.
— А ты был бы доволен, если бы к тебе на родину, в Карн, вторглись враги, и ради спасения ты не принимаешь бой подобно героям, а просишь о помощи солдат нежити?
— Я не стал бы возражать, — парировал пират, — я невысокого мнения о Карне…
— Не будем ругаться, — Мади зевнул, пристраиваясь на старом дубовом лежаке, покрытом шкурой медведя, — многодневная погоня и бессонные ночи давали о себе знать. — Я немного вздремну, сил нет, как хочется спать!
— А если он приведет?
— Вот когда приведет, тогда и разбуди! — сняв последнюю часть непривычно тяжелого доспеха и сбросив всё на пол, ответил Мади. Его прислуга ждала за дверями, но в присутствии гордого и острого на язык южанина Мади хотелось быть проще. Затем он повернулся к стене и набросил на спину свой свернутый плащ. Хотел посчитать до ста, проверить ритм сердца, но сам не заметил, как погрузился в сон.
Ларго долго теребил Локхеда за плечо. Наконец, поняв, что по-другому проконсула не разбудить, легонько ударил его по щеке. Локхед дернулся, повел бровью, и пелена спала с его глаз.
— Вставайте, вставайте, лорд, они начинают! У нас нет ни секунды!
— Да что за демон вас толкает, а? — взъерепенился Мади и чуть в ответ не ударил Френсиса. — Кто? Что начинает? Зачем так орать?
— Фолийцы идут!
— Куда идут, сколько я спал?
— Часов шесть, не меньше! — отошел в сторону бывший морской волк, деловито рассматривая брошенный проконсулом на столе блестящий кинжал. Магическая работа, подарок знакомого сумеречного мага.
— Не может быть, вот мать вашу так! — выругался Мади, ему показалось, он прикрыл глаза секунду назад.
Вскоре, одетый в кованый боевой доспех, с мечом на поясе и телохранителями за спиной он стоял на укреплении вместе с Ларго, Росмиром и Огильвисом. Командующие наблюдали картину впечатляющую, только встреча с нойоном оставила в душе Мади больший ужас.
Огромная армия двигалась по дороге и окружавшей заросшей травой ее котловине. Позванивая копьями и кистенями, шли гноллы. На боку собакоголовых блестели небольшие круглые кожаные щиты. Следом двигались люди-ящеры, известные своей меткостью стрелки, люди и орки в составе наемных отрядов. То тут, то там в этой толчее мелькали массивные уродливые катапульты и гроссы. Эти существа более всего смутили Локхеда. В дипломатических доездках в Кревланд он неоднократно их видел, но сейчас, в строю надвигающихся врагов, закованные в броню, с наездниками на спине, эти твари выглядели неодолимо. В несколько ударов они могли снести ворота укрепления. Чем же их остановить? Эти гигантские передние лапы могли сломать крыло дракона. Орки-наездники то и дело дудели в маленькие рожки и били специальными топориками спины животных.
— Здоровы твари, — также отметил Огильвис, — но и в ущелье пройдут только по одному, завалить их телами дорогу, вся орда застрянет!
Росмир, вынужденный спешить половину своего отряда и полдня искавший горные тропы для вывода на позицию оставшихся, поддержал своего давнего соперника.
Но Мади думал не об этих тактических приемах. Он четко осознал, что они не могут победить при любом, даже самом удачном стечении обстоятельств.
— Приказать гвардейцам подниматься на стену? — спросил Росмир.
Мади его как будто не слышал, он смотрел на надвигающуюся массу, его взгляд убегал в сторону леса на севере. Ни конной разведки, которую отослал туда Огильвис, ни тем более колонн личей и скелетов, поднятых на склоне горы Ферис, там не было.
— Так нам спешиться? Люди снова в седле, ждут приказа. Отступаем или прорываемся? — спросил пират.
— Почти три тысячи людей с моими адъютантами ушли на тайную дорогу и выйдут на равнину через час в пяти милях к югу, надо постараться… — продолжал Росмир, но Мади, не дослушав, перебил их:
— Да, немедленно всех людей на стены, сюда! Пока не подойдет подкрепление, мы должны сами сдержать натиск этих ублюдков!
Ларго развернулся и побежал вниз. Многие уже были на стене под управлением Огильвиса, но основная масса вместе с лошадьми осталась заперта в котловине, ожидая приказа вылиться на равнину, ударить или вслед за помощниками Росмира отойти к югу.
Фолийцы приближались, но расстояние пока составляло почти две мили, очень скоро они смогут начать обстрел из катапульт, а потом и лучники заставят их прижаться к скалам.
— Как думаешь бороться с гроссами? — спросил Мади генерала.
— У нас идея, что-то вроде большой баллисты. Тросы натянуты между двух деревьев, вместо стрел обтесанные стволы, наконечники сами сделали. Должны с пятидесяти-ста ярдов их шкуру пробить. Кроме того, всюду яд, Роратон ведь город лекарей! Несколько штук точно положим, а там поглядим.
— Надеюсь, ничего этого не понадобится. Они должны прийти! — он указал на север.
— Договор с тьмой, — Огильвис кашлянул, — вы уверены, что выбрали меньшее из двух зол?
— Надеюсь!
Гвардейцы с пиками наперевес, поднимая знамена частей, занимали оборону на стене и сзади на склоне холма. Знаменитые столичные воины вставали бок о бок с безвестными ополченцами Роратона, опытными минойцами и рыцарями-вассалами Огильвиса. Вся линия укрепления оскалилась копьями, мечами и стрелами. До первых рядов гноллов осталась одна миля. Меньше двадцати минут.
— Нагло идут сучьи дети! — затянул шлем Огильвис. Он был готов дать приказ лучникам.
У адъютанта графа рука дрожала на рукояти меча, и даже Ларго решил, что ждать помощи незачем, и вдыхал воздух с жадностью последнего глотка. Казалось, широкоплечий пират стоял не на стене — на борту пиратской галеры, а на него надвигался трирем Карнской империи или галеон азахарейских купцов.
В этот самый миг из леса на севере выскочили шестеро всадников и, прижимаясь к скалам, погнали коней к воротам укрепления.
— Это они! — раздался общий вздох ликования. — Огильвис отправлял пятерых, а пришло шестеро, это Торнтон!
Действительно, когда всадники достигли ворот, лес на севере вновь зашевелился, но на этот раз сильнее, и дрожь земли не спадала.
— Впустите их, — с яростью крикнул Огильвис, — и немедленно ведите наверх!
Лес расступился, и оттуда мелкими серыми ручейками потекли личи и скелеты в доспехах более древних, чем многие окружавшие их деревья. Узкой стальной змеей нежить быстрым шагом шла наперерез движению фолийской армии. Было заметно, что передовые отряды гноллов в замешательстве. Возникла сутолока, и, пройдя последние триста ярдов, они остановились. Сначала левый — северный фланг, потом центр и, наконец, подошедший ближе всех юг. Гонцы с вестями понеслись в штабную палатку герцога Брохильда, чтобы доложить о неожиданном происшествии.
Торнтон пришел на наблюдательный пост очень быстро, в его действиях, словах и жестах читалась решимость и отсутствие страха перед будущим. Он наполнял, заражал этим ощущением людей вокруг. Сбросив капюшон, посланец нойонов тут же обратился к присутствующим.
— Приветствую, великий народ Таталии, слава людям храбрым и достойным большего, чем участи простых смертных. Я представляю древний союз нойонов, восхищенный непоколебимой стойкостью вашего народа. По просьбе вашего правительства мы пришли к вам на помощь в минуту тяжелого испытания. Сейчас вы видите, — он махнул рукой в сторону огромного числа личей и скелетов, продолжавших прибывать с северного направления, — начало нового мира, зарю новой эпохи. В данный момент герцог Фолии, вторгшийся в ваши земли со своей алчной ордой, получает то же послание. Уверен, устрашенный мощью объединенных сил Таталии и бессмертных, он отступит!
— А если нет? — рявкнул кто-то из воинов, потрясая мечом.
Торнтон резко развернулся, но в его взгляде не было ненависти.
— Тогда мы примем бой, и армия Фолии исчезнет в отрогах старого хребта! Им не одолеть наши стальные легионы и ваши доблестные отряды. Они обречены отступить!
— А чем мы заслужили вашу благосклонность? — выступив вперед, спросил Огильвис.
Этого вопроса Мади боялся больше всего.
— Империя нойонов сама нуждается в вашей помощи! Нам нужна ваша отзывчивость и понимание. Нужна территория для осуществления наших планов. Для сотворения нового мира, в котором именно Таталия должна занять лучшее место под солнцем!
Тут Михаэль будто изменился в лице. Маг-адепт из охраны Мади сразу почувствовал, как мощнейший энергетический поток впился в голову Торнтона. За него теперь говорил некто другой, чья тень легла на весь мир, протянувшись от остроконечных башен на далёком юге до этих тропических саванн.
— Волей владык нойонов заявляю вам, — продолжал Торнтон, — мы не связаны более никакими обязательствами с Великими силами Белого круга. Мы идем сами, и вам выбирать, с кем вы. С нами — тогда мы все заодно, если против, то мы уйдем.
— Это глупо! Арагонцы далеко и ничего нам не сделали дурного! — раздался шепот в толпе солдат за спиной Огильвиса.
— Они наша забота, от вас нужна лишь земля, а не воинство! Ваша забота — это море сброда, скопище ничтожеств, с миру по нитке набранного в наемную армию Фолии, — указал Торнтон. — Признайтесь себе — вы не хотите драться, не хотите, ведь так?! Примите сейчас помощь Темного круга, и беда навсегда обойдет Таталию стороной!
Люди колебались, слышались крики и за, и против. Предстояло действовать решительно, не дав смуте расцвести буйным цветом. Мади резко вышел вперед и пожал протянутую руку Торнтона, заявив, что от имени правительства принимает союз. В этом публичном рукопожатии было для Мади что-то странное. Ему показалось, он пожимает руку не Михаэлю, а какой-то серой фигуре, скрытой там, в непроглядном мраке, за черными вершинами пепельного хребта. Он ощутил, что уступает серой, холодной и жестокой машине, желающей править и побеждать. У дипломата на миг потемнело в глазах, мир поплыл, а фигура Торнтона изменилась. Будто его тело вдруг высохло, волосы поседели, а на голове оказался старенький фолийский шлем с черным рожком. Мадивьяр взглянул на собственную руку и четко видел, что она вся в крови, стекавшей на камни под ним… В ушах нарастал жуткий звук, стон сгорающих заживо людей, вой, готовый в клочья разорвать череп…
Он дернулся назад, и видение исчезло, как только поток свежего ветра с равнины ударил ему в лицо.
— Они действительно отходят, отходят, смотрите! Ура! — закричали люди у самой стены.
Затем выше других высунулся Огильвис.
— Правда, гноллы бросают знамена! Бегут! — радостно вскричал он.
— Всё кончено. Радуйтесь, Мади, — заглушаемый радостным ревом толпы Торнтон с трудом говорил уже совсем своим голосом, — вы теперь герой. Придет время, и слава брата померкнет в лучах вашей славы.
Он хлопнул Мади по плечу и пошел вниз с укрепления.
Проконсул ничего не ответил и, подойдя к стене, вместе с Ларго наслаждался видом поспешного отступления передних шеренг фолийцев и аккуратным построением квадрантами новых войск, приведенных слугой нойонов.
Позже Мади пожал руку Огильвису и поспешил вниз в таможенный домик. Ему было стыдно перед всеми этими людьми, не понимающими, что на самом деле сейчас произошло.
Ближе к вечеру к нему заглянул Огильвис. Он был весел и слегка пьян. Рассказал о том, как помирился с Росмиром, теперь оба были согласны, что опасная идея союза с нойонами, может, и не так плоха, коль спасла их от верной смерти.
— Все в руках Творца, — указал на небо рыцарь, — другого пути просто не было!
Мади поблагодарил его за выдержку, а сам всю ночь не мог потом сомкнуть глаз. Его мучил вопрос — ведь тогда, до войны, до его поездки на юг были другие пути! Когда, когда мы все потеряли?!
Сон ещё долго не шел к могущественному таталийскому дипломату.

 

В сорока лигах к западу от лагеря таталийцев, в походной палатке герцога Брохильда хозяин также готовился ко сну, но ему было ещё паршивей, чем старшему Локхеду. Он даже не знал, проснется ли утром, или его найдут с перерезанной глоткой. А спать хотелось, но из головы не шел яростный спор с генералом Вистаном. Эти крики об измене и предательстве руководства, о «собаках», которым нет дела до своего народа, о зажравшихся скотах из Эджвотера…
Его покинули все. Войска спешно отступали, в беспорядке грабили собственные обозы, бросали раненых и больных. Командующий армией генерал Вистан выехал в столицу Фолии — болотную цитадель Эджвотер, бросив герцога среди вражеской земли и предавших солдат, все более походящих на разношерстную банду мародеров.
Приняв выписанные лекарем капли, Брохильд лег на блистающую позолотой походную кровать, однако уснуть ему так и не дали.
Один из немногих оставшихся верными телохранителей откинул полог шатра и прошептал.
— К вам гость, великий герцог!
— Никакого гостя, пускай убираются все в преисподнюю, никого не хочу видеть, никого! — прошипел гнолл и, уткнувшись в сверкающую белизной подушку, зажмурился. Гвардеец ушел, но полог остался откинутым. Брохильду дуло в спину.
— Ну разрази вас небо, что ж вы ничего не можете! — возопил герцог. — Закрывать за собой что, так сложно?! — Он привстал в одном легком халате, хотел сам поправить полог шатра и тут понял, что не один.
Какой-то монах в черном хитоне стоял во входном проеме, и бледно-красный свет обеих лун среди ясного тропического неба играл на складках его одежды.
— Кто вы? — в ужасе вскрикнул герцог и, попятившись, выхватил из-за пояса кинжал.
— Твоя последняя надежда, — раздался жесткий металлический голос, и легким движением капюшон спал с головы нежданного гостя, обнажив серебристые длинные волосы человека с молодым лицом.
— Дракис?! — в серых глазах гнолла отразилась ярость. — И после всего, что произошло, вы ещё смеете вот так ко мне являться?! Нойонская погань! Заберите в ваше гнилое жерло все ваши талисманы! От них столько же проку, как от снега летом! Подонок, как ты посмел? Продали меня?! Отвечай, мразь! Продали, списали меня, это после всего, что я для вас делал?!
Брохильд был в ярости и не контролировал себя, он бросился бы на моргула с кинжалом, если бы не страх, въевшийся ему в кожу и в кровь. Страх, который поселялся в каждом, кто имел дело с нойонами.
— Ты закончил? — неторопливо поинтересовался моргул и, пройдя по шатру до внутреннего столика, присел на позолоченную, покрытую синим бархатом скамью.
— Твоя речь, вся эта эмоциональная чушь меня пугает… Мне становится жаль того времени, что я потратил, чтобы добраться сюда. Вообще-то они хотели дать тебе шанс, — после некоторой паузы добавил он, ставя на стол допитый бокал, — но если тебя это совсем не интересует, что ж, я уеду и не буду тебе мешать. Ты ведь на коне, тебе помощь в обузу, ты великий герцог великой страны? — в голосе Дракиса был лишь вопрос, без издевки. Лицо оставалось серьезным, он давал Брохильду время самому осознать всю ничтожность своего положения.
— Что ты сказал? Шанс? Какой шанс, какой шанс может сейчас у меня быть?! Вистан уже на полпути в Эджвотер. Он мчится туда с вестью о моей измене. Я скоро перестану быть герцогом и стану трупом, вы ведь этого хотели, этого?! — Брохильд, утирая слезы с собачьей морды, осел на кровать.
— Нет, конечно, и помни, у тебя есть шанс не только остаться герцогом и усмирить всех твоих врагов, но и получить такое могущество, о каком не мечтал прежде ни один правитель Фолии!
Брохильд поднял свою собачью голову с красными от слез глазами.
— А сделать для этого нужно всего ничего, — Дракис извлек из складок плаща свиток и дал прочесть герцогу.
— Подписать это не так сложно, одна твоя закорючка и несколько капель крови, по старой традиции, и все твои печали, вся эта мерзость, происшедшая в твоей жизни в последнее время, все исчезнет, как страшный сон. Навсегда исчезнет, понимаешь?! — Дракис говорил четко и уверенно. Брохильд с жадностью развернул свиток и впился в тексты, написанные красивым древнефолийским шрифтом. Когда через несколько минут он положил его рядом, все было ясно. Он понял, почему нойоны сначала обласкали его, а потом помогли таталийцам, почему так быстро рухнуло управление армией, и почему предал Вистан. Прошлое прояснилось, но будущее по-прежнему было весьма туманно.
Подумав ещё немного, он подошел к столу и, полоснув кинжалом по ладони с рыжеватой шерстью, накапал крови на окончание документа. Его скулы свело не от боли, а от унижения. Царственный гнолл выдернул из держателя перо и, размазав кровь, подписал свиток.
Он понимал, что больше Фолия не в его власти.
Моандор был прав, как всегда прав! — вся эта история ещё раз натолкнула Дракиса на мысль о сверхъестественном даре его учителя. Нойон провидел будущее с потрясающей четкостью, и, казалось бы, не используя никакой магии. Уже сидя на борту дракона-духа, он велел личу-погонщику как можно скорее править в Колдсоул. Вести о крупном успехе следовало передавать лично.

 

Центральная Эрафия, Энроф,
4-й путь Лун, 988 год н. э.

 

Свежий прохладный воздух наполнял зал государственного совета в энрофском дворце Грифонхатов. Король Эдрик очень любил это время — раннюю весну. Снег полностью оставил улицы столицы Эрафии. То тут, то там сквозь брусчатку пробивалась зеленая травка. Сегодня для короля был очень важный день. Он должен был окончательно решить, снимает ли он Инхама Хорхе Ростерда с поста канцлера и формального главы Церкви или нет.
До начала заседания оставалось совсем немного, и в зале находились лишь Эдрик и преданные монахи в серебристо-белых сутанах. Многое изменилось за прошедший год. Короля волновало то, что многие молодые члены Совета были ему мало знакомы. Среди них осталось так мало тех, с кем он рос во дворце, будучи юношей. Он не знал новичков лично, а потому не мог верить им до конца, несмотря на все проверки Эй-Тоя. После событий прошлого лета, когда оказалось, что почти треть членов Совета составляли заговорщики или им сочувствующие, изменения не заставили себя долго ждать. Тяжелейшим ударом стала измена Августа Рейнхарда. Эдрик вместе с ним участвовал в боях во время войны с Авлией, и тогда генерал спас жизнь будущего монарха. Август был близок его брату Катберту, хотя из-за его отречения и дерзких слов о влиянии Белых магов и был впервые отторгнут от двора. С Эдриком они знали друг друга всю жизнь, и вот неожиданно, из-за религиозных догм, наветов и мелочей, король не призвал назад старого друга, окончательно исключил из Совета, и опытного военного сразу окрутили политические враги Грифонхатов.
Эдрик все с большим трудом находил людей, с которыми можно было поговорить по душам. В этом огромном дворце ему было очень одиноко. Любимая Анна хворала, но обещала вернуться с лечения на водах в Авлии к началу лета. Поводом для очередного её отъезда была скорее ссора, чем заболевание. Ещё год назад их отношения казались безоблачными. Теперь все шло наперекосяк, и виной тому была Эльза. Отправленная в поездку по стране вместе со своим нареченным супругом герцогом Руудом, принцесса писала матери слезные письма о том, что не любит Эдгара и не хочет быть его женой. Писала, что отец жесток и глуп, сам ведет к власти злодея и расхитителя. Королева читала эти письма, иногда в присутствии ближайших сановников, чем приводила мужа в исступление. Он пытался объяснить всем, жене, брату и, главное, самому себе, что в его действиях есть смысл. После разгрома кланов Рейнхарда и Ридле диспозиция в Совете изменилась, и теперь от слова Рууда зависело очень многое. Новобранцы в Совете смотрели на своего патрона как на назначенного канцлера, если не на короля.
Нынешний канцлер Инхам опирался лишь на преданную ему верхушку церковной аристократии, также изрядно запятнанную участием в заговоре архиепископа Лоинса. Королю нужно было крепче цепей привязать Рууда, и он избрал для этого узы брака. Эдрик представлял, как легко он сможет при случае подставить герцога. Все понимали, что особенно блюсти верность в браке ни Эльза, ни Рууд не будут. Вот если он даст хоть один промах, будучи моим зятем, тогда это будет совсем другая позиция, думал король.
Конечно, ему было жаль дочь, но Эдрик верил, что ради единства страны можно пойти на всё. Перед глазами был пример Катберта. Старший брат пережил измену и заговор властной супруги, несчастную любовь к простолюдинке и проигранную войну. Смог сам наказать себя: отрекся от престола и сейчас, вернувшись из монастыря, был совершенно другим человеком. Во время заговора Рейнхарда Катберт, рискуя жизнью, сообщил о злоумышленниках канцлеру Инхаму, и тот смог подавить мятеж в столице Энрофе. Так же, как сам Эдрик вместе с Руудом и принцем Кристианом разбили заговорщиков в Александрете и затем в цитадели Харлхорста.
Именно Катберт был единственным вновь введенным членом Совета, кому Эдрик доверял. Бывший король долго отказывался, но после заверений, что особого статуса его голос иметь не будет, все же согласился посещать заседания по самым важным вопросам. Именно его совет сегодня как никогда был нужен Эдрику.
Первыми прибыли сэр Бэдивер, Эй-Той, граф Лантеи Стэнли — мэр столицы и принц Кристиан. Бэдивер сразу не стал садиться к длинному столу с бумагами и яствами, а подошел к королю и шепнул ему на ухо: «После разбора дела Инхама у меня и Эй-Тоя важное дело к вам, чрезвычайно важное!»
— С чем связано?
— С нойонами! — прошипел Бэдивер.
Король помрачнел и указал советнику по внешним делам, что пора садиться. Стража пропустила остальных членов Совета, в их числе Инхама, Рууда и Катберта.
Инхам впервые сел напротив короля, ближе всего к дверям, где обычно помещался секретарь Совета. Рууд занял место по левую руку от короля, принц Кристиан — по правую. На заседании, кроме того, присутствовали ещё десять высших сановников и цвет эрафийской аристократии, крупнейшие землевладельцы страны. Первым слово взял Эдрик.
— Господа, мои верноподданные государи и министры. Несмотря на поступающие противоречивые рассказы, мы собрались здесь сегодня, чтобы окончательно решить важнейшую из насущных проблем государства. А именно — после выдвинутых официальных обвинений установить, может ли Инхам Хорхе Ростерд оставаться канцлером Эрафии или будет признан виновным. Тогда мы выберем, как наказать его, учитывая прежние заслуги и деяния. Да будет решение жестким, но справедливым. Прошу герцога Рууда ещё раз уточнить выдвигаемые обвинения, только кратко. Предстоит обсудить ещё не один вопрос! — Эдрик посмотрел на Бэдивера и кашлянул.
Рууд встал, приосанился и начал речь. Суть обвинений сводилась к следующему. Во-первых — некоторые из бунтовщиков прошлым летом указывали на канцлера как потенциального союзника и «умиротворителя» после планировавшегося устранения власти Грифонхатов. Во-вторых, на границе Эрафии с Лордароном в конце зимы был задержан караван, полный оружия. Сто сорок подвод, множество мечей, копий, доспехов и стрел. Все это тайно направлялось в помощь одной из сторон, в сотрясаемом гражданской войной Кревланде. Готовилась передача каравана в руки варваров, конкретно вождя Крага Хака, который, не задумываясь, применил бы это оружие против самой Эрафии. Сейчас он железной рукой наводил порядок в окрестностях Боосса. Все сопроводители каравана указывали на одну контору в пригородах Энтибрасса, а её руководители — на канцлера Инхама. К тому же обоз охраняли монахи, ссылаясь на прямой приказ секретариата главы Церкви. И в-третьих, нашлось ещё множество менее веских обвинений — в связях с торговыми авантюрами карнских купцов и стяжательстве.
Разумеется, Инхам все отрицал. Он обвинил Рууда в фальсификации и подтасовке, захвате власти в ордене Святого Фавела. Герцог самовольно сменил руководство ордена, нарушив закон, предписывающий справляться о мнении арагонцев, и создал систему тотального шпионажа.
— Любого человека можно запугать той машиной слежки, запугивания, что ты создал! — упрекал канцлер Рууда. — Твоей подлости нет границ, выбивая показания пытками, заставляешь близких друзей клеветать на меня. Я не верю ни одному свидетелю в этой стране, они все могут быть не в себе после того, как побывают в застенках ордена, сама суть и смысл существования которого исковерканы!
Инхам знал, что король давно подумывал о законе, запрещающем пытки в разборе дел, не связанных с изменой государству, и метил в подготовленную почву. Эдрик нахмурился, но не решился прервать его.
Затем выступил Эй-Той. Глава разведки заявил, что согласен с канцлером, что свидетелям внутри Эрафии и правда можно доверять в таком деле с трудом, особенно после застенков ордена. Лорд-мэр Лантеи Стэнли высказался в том же духе. Инхаму показалось, чаша весов склоняется в его сторону.
— Пусть покажет хоть одного свидетеля, не человека и не орка, который бы указал на меня, — в голосе Инхама звучала победная уверенность.
Рууд встал и осмотрел всех присутствующих презрительным взглядом мутно-синих, зеркальных глаз.
«Сколько я могу унижаться перед этой мразью, — думал он. — Ваше величество, если бы вы были сговорчивее… Может, стоило бы и дать вам шанс…»
Вслух же герцог заявил следующее:
— Сэр Бэдивер, просветите господина канцлера по этому вопросу! У нас есть такой свидетель, который стоит всех эрафийских.
Советник по внешним связям встал и вытащил из-за пояса тонкий свиток. Катберт и король смотрели на него с удивлением. Считалось, что Бэдивер выступит на стороне Инхама как член старой гвардии. Канцлер сильно помогал ему прежде и практически протолкнул на нынешний пост. Тогда слово Инхама перевесило влияние таталийского лобби, и мало кто ожидал от Бэдивера столь скорой смены покровителя.
Итак, советник поправил бирюзовый браслет на запястье, осмотрел собравшихся и отвесил легкий поклон его величеству.
— Показания Ивора Итона, агента авлийской разведки, друида четырнадцатого дана, взятые мною лично во время недавнего визита в Рейхавен по рекомендации главы авлийской тайной службы, члена Совета Правды — Алагара!
Пришла очередь удивиться и Эй-Тою. Он знал Ивора лично, знал о его романе с дочерью Эдрика. Для него было необъяснимо, что при всех этих обстоятельствах честный и благородный, насколько этого допускало его ремесло, эльф помогает Рууду — тщеславному честолюбцу, который женится на Эльзе против её воли. «Здесь есть какая-то тайна. Мы чего-то не знаем, так и думал, надо было следить за ним в Авлии», — разочарованно подумал разведчик. Однако сейчас уже ничего нельзя было исправить. Он взглянул на Рууда — тот ел виноград, ловко орудуя длинными, унизанными перстнями пальцами. Глаза как у кошки. Он внимательно следил за сэром Бэдивером, на правом плече вице-канцлера сияла брошь с ярким изумрудом. Где-то я видел похожее украшение, но где? Нет, память подвела разведчика.
Советник меж тем продолжал:
— Я, Ивор Итон из Рейхавена, свидетельствую. В середине октября по заданию правительства я находился в предместье Энтибрасса, где имел разговор с человеком, представившимся как Карлос Мартинсон, вицемагистр ордена Святого Фавела. Он доставил меня под магическим прикрытием в некий дом за городом. Со мною встретился человек, представившийся как канцлер Эрафии Инхам Хорхе Ростерд, его описание полностью совпадает с портретным. Несколько монахов ордена в моем присутствии называли его канцлером. Он просил меня о помощи авлийской тайной службе для незаметной и неподконтрольной перевозки каравана с важным, как он сказал, грузом, из Энтибрасса через Лордарон в Кревланд. Когда он понял, что купить меня не удастся, канцлер перешел к шантажу, уверяя, что якобы за мной числится серия убийств на территории Эрафии. Угрожал раскрыть глаза на мою якобы имеющуюся измену Совету Правды. Будучи уверен в том, что это дерзкая ложь и подстрекательство, я покинул место разговора, применив силу и бежав от организованной погони. Возможно, я даже несильно ранил его.
На этих словах Рууд потер лоб. Он помнил, как при взрыве в том особняке кусок обгорелой доски действительно немного задел его. Да, маска, подаренная нойонами — отличная вещь. Но использовать её впредь нужно куда осторожнее.
— Достоверно известно, что канцлер тогда находился в отъезде, и никто, кроме его личной стражи, не мог указать, где он. Потому я заверяю, что меня пытался завербовать на незаконное как по эрафийским, так и нашим законам дело именно канцлер Инхам Хорхе Ростерд. Подписано — Рейхавен, десятое число первого месяца весны. Девятьсот восемьдесят восьмого года эпохи Авельда.
Эти показания я получил в присутствии высокопоставленных членов Совета Правды Авлии. С их печатями и подписями, — помахал увесистым свитком Бэдивер. Розовые руки дипломата с несколькими перстнями казались маленькими, почти детскими.
«И зачем я тебя продвигал, авантюрист? Поверил, что Рууд даст тебе размахнуться?» — думал старый канцлер.
— Ну что же, Инхам, — король говорил с некоторым надрывом, в его голосе чувствовались прощальные нотки, — что ты можешь заявить в свое оправдание? Твое последнее слово на этом совете.
— Я вижу, что дела мои плохи. Вижу, что заговор, ложь и измена пустили слишком глубокие корни при твоем дворе, Эдрик Грифонхат. Оглянись вокруг, ты вообще не знаешь каждого третьего за этим столом! Остальные же в любой момент могут оказаться оборотнями, — взгляд канцлера скользнул по Бэдиверу, тот потупился. — Ты сам гонишь от себя лучших, преданных, честных. Тех, кто верен стране, а не собственному кошельку! Сейчас в мирное время тебе легко вот так разбрасываться людь ми, лишать постов и званий по доносам, наветам, несправедливой и завистливой клевете. Я ещё раз хочу заявить всем здесь — я не виновен! Я согласен на глубокое магическое проникновение. Пусть меня как изменника отправят в Арагон. Я предстану перед взором тех, от кого не скрыться. Они посмотрят и увидят, что все обвинения, быть может, кроме одного случая с карнскими торговцами много лет назад, это ложь. Тонкая, изощренная и дорогая провокация против меня и против тебя, государь! Это оружие предназначалось восточной армии, оно было закуплено и свезено за государственный счет. В Кревланд его обманом пытались вывезти враги, но я никогда не отдавал подобного приказа. Я знаю, кого ты, Эдрик, хочешь поставить на мое место. Подумай, это может оказаться роковой ошибкой. Клеветник и лжец, отчаянно рвущийся к власти, — Рууд деланно засмеялся и эмоционально всплеснул руками, — это, по-твоему, тот надежный и верный человек, которому ты можешь вручить управление насущными делами? Сейчас все же тихое время, а если завтра война? — Бэдивер и Эй-Той больше не отводили от Инхама взгляды. Рууд что-то зашептал на ухо сидевшему рядом столичному губернатору. Тот чуть не прыснул со смеху. Эдрик был мрачен. — Если завтра война, и настоящий, жестокий, безжалостный враг протянет руку к трону Грифонхатов, уверен ли ты, Эдрик, что страну не предадут? Я — нет. Не берусь утверждать, что мой заместитель и прежний друг герцог Рууд предатель, но будь я на месте правителя другого государства, замышляющего агрессию против нашей страны, я бы действовал через таких, как он. Подумай!
— Хватит, довольно лжи и оскорблений! — раздались возгласы вокруг. — Иди на площадь и там с юродивыми проповедуй! Ваше величество, велите ему прекратить клевету!
— Вы все спите, а огонь преисподней уже дышит вам в спину! — пытался перекричать недовольных Инхам. — Все могут пожалеть о решении, что принимается сегодня!
Понимая, что ему не перекричать большинство, видя, как совет позорно превращается в какой-то базар, подобно ссорам черни, Инхам сел и закрыл голову руками под умолкающий говор врагов, ожидая решения.
— Что ты скажешь, брат Катберт? — спросил после долгой паузы Эдрик.
— Я буду краток, — бывший король в скромной монашеской сутане встал, — но постараюсь предложить вам, на мой взгляд, взвешенное решение. Против канцлера выдвинуты серьёзные обвинения, но и улики должны им соответствовать. Однако все, что здесь прозвучало, не так убедительно, как мне казалось вначале. Вспомним хотя бы формулировки из письма эльфа: «мне кажется», «я полагаюсь», «как меня учили». Эти его сомнения в собственной памяти могут дорого нам стоить, по многим причинам. По тем, о которых сказал Инхам, и по тем, о которых большинство за столом предпочитает молчать. Решение по такому делу не может быть однозначным, и принимать его только тебе, брат. Мы все лишь советуем, как сделать выбор. Вот что предлагаю я. Надо назначить новое расследование, независимое от ордена Фавела, все более заинтересованного выступать на стороне герцога Рууда. Все понимают, о чем я. Расследование с привлечением, скажем, твоих людей, Эй-Той.
— Внешняя разведка, да они и не смыслят в этих делах ничего! — буркнул кто-то из молодых членов Совета, сидевший рядом с Катбертом. На него посмотрели многие, в том числе и сам Эдрик. Взор короля был выразителен. Наглец, осмелившийся прервать на полуслове члена семьи Грифонхатов, прикусил язык и смотрел в стол до конца заседания. Бывший правитель ответил на возглас скромной улыбкой и продолжал:
— Но в то же время нельзя отрицать проделанную Руудом работу по сбору доказательств. А значит, Инхама надо на время отстранить от должности. Поселить в небольшом имении или монастыре, где-нибудь неподалеку, а самим провести ещё одно расследование незаинтересованными лицами. Это, на мой взгляд, главное. Пойми, Эдгар, — Катберт посмотрел на Рууда, — я доверяю тебе. Ты спас жизнь моего брата, но ты заинтересованное лицо, а в столь тонком деле нужна другая оценка. Сколько продлится расследование, столько и Инхам будет отстранен. Если сказанное подтвердится, то здесь твоя воля, брат, как разобраться с преступником и казнокрадом. Если же нет, то все присутствующие должны будут извиниться перед графом Ростердом, торжественно вернуть ему цепь канцлера и печать. Вот и все, что я хотел вам сказать!
Катберт сел, и за столом воцарилось молчание. Судьба Инхама решалась в тот момент, король думал. Всем было очевидно, что хоть и на время, но поста старик лишится. Лицо Рууда сияло, он отвесил Катберту поклон и похвалил его за мудрость, явно соглашаясь с предложением бывшего монарха.
— Что ж, — начал Эдрик, — я принял решение и оно окончательно. Инхам Хорхе граф Ростерд отстраняется от должности государственного канцлера Эрафии. Он заключается под домашний арест. — После этих слов лицо Инхама посерело и дернулось, как от удара… — И будет сопровожден в свою летнюю резиденцию в Торринсоме. Инхам будет находиться под стражей королевской гвардии, и за его безопасность отвечает принц Кристиан. Эй-Тою я поручаю во всем разобраться и провести новое расследование, год оно займет или месяц — неважно! Исполняющим обязанности канцлера назначаю герцога Лолли Эдгара Рууда. На этом заседание можно считать закрытым. Сын мой, — обратился к принцу Эдрик, — сопроводите этого господина!
Вошедшие от дверей гвардейцы хотели лишь помочь престарелому экс-канцлеру встать, но тот дернул руками и резко заявил, что пойдет сам.
— Все могут быть свободны, — махнул рукой Эдрик, — кроме Бэдивера, Эй-Тоя, Рууда и тебя, мой любимый брат.
— Ашди, — король негромко подозвал Бэдивера, — я удалил остальных, так как эта челядь Рууда сегодня слишком бестактна, не готовы ещё к настоящим проблемам, надеюсь, твой вопрос действительно важен, а то Стэнли может на нас обидеться…
— Безусловно, сир! — все расселись как можно ближе к королю. Рууд уже надел поднесенную стражем канцлерскую цепь, а свою отдал помощнику, также изгнанному в коридор.
— Прошу тебя, Ашди, начинай, — сделал повелительный жест Эдрик и, отвалившись в глубину трона, приготовился слушать.
— Сообщение мое не будет долгим, но советую обратить на него особое внимание. Речь пойдет, не больше не меньше, о войне и мире!
Эй-Той спокойно смотрел на докладчика. Рууд чуть ежился, будто ему стало холодно, и также внимал Бэдиверу.
— В последнее время, — после паузы продолжал тот, — к нам поступают все новые и новые сообщения, свидетельствующие об активности южной тьмы. Говорят о мертвецах, встающих из могил и идущих к горам пепла, о всаднике на летающем коне, которого многие видели над Эрафией, подтверждением тому служат свидетельства ордена… — Рууд одобрительно качнул головой.
— Это могли бы быть лишь домыслы, но ряд фактов серьезно заставляют задуматься. Прошлым летом в тот же день, что у нас произошла попытка переворота, случился взрыв на острове Зейлот. Мы послали туда две галеры. Они встретили корабль Арагона, который патрулировал окрестности острова. Маги велели убираться оттуда. Однако завесу секретности со временем приоткрыли, пускай и не нам, а эльфам, своим ближайшим союзникам. Как мне удалось недавно выяснить в Рейхавене, остров Сумрака разрушен. Авлийцы сами не знают, что произошло, но одно очевидно. Серые получили доступ к таким силам, какие сложно себе представить и сложно удержать в узде. Неясно, хотели они применить её для мирных целей или для войны, но ясно, что все они погибли, что я предполагал зимой, когда говорил о массовом отъезде странствующих серых на восток.
— Мы уже неоднократно получали сведения от сочувствующих нам серых, ваше величество. Ещё в конце прошлого лета я дважды подавал доклады вам и Инхаму!
— Слова явившегося нам тогда Белого мага заставили меня отложить расследование. Я рад, что вы проявили некоторую самостоятельность, — улыбнулся Эдрик.
— А ты уверен, что разрушения столь велики? — спросил король.
— Все здесь, — протянул запечатанный кожаный футляр Эй-Той.
— Я говорю лишь суть, так как хочу просить о важном решении, — пояснил Бэдивер. — Разрушения очень велики, и это совпадает с резко возросшей после этого активностью темных сил. Вся магия, творимая на Зейлоте, обычно делалась в интересах Темного или Светлого круга, в зависимости от того, какая фракция брала верх там. Так было с самого основания их ордена, в последнее время силы Сумеречных явно тяготели к нойонам. Однако нас это мало касалось, ведь наши отношения оставались взаимовыгодными, кроме того, мы всегда рассчитываем на помощь арагонцев, и из-за этого слепо не доглядели за опасностью такого союза для наших интересов. Сумеречные были очень важны, но, и я признаю здесь свою вину, очень мало уделяли внимания отношениям с ними. Теперь их нет, зато есть следующие факты:
Армия мертвых численностью двадцать тысяч воинов спускалась с гор Северной Таталии. Они прошли между войсками Таталии и Фолии, неподалеку от города Роратон, и после этого Фолия была вынуждена заключить мир. К нам попало письмо от одного из высших правителей Таталии, Мадивьяра Локхеда, советника по внешним делам и брата первого консула Артура. Оно приложено…
Советник посмотрел на футляр, который Эдрик вертел в руках.
— Мадивьяр пишет, что правительство их страны целиком находится в зависимости от нойонов. И дальше главное, — Бэдивер поднял вверх палец, — они потребовали площади вблизи границ с Лордароном и Эрафией, права на любые перемещения по стране. То же, как полагает проконсул, они проделали и в Фолии. Он упоминает, что сам видел истинного нойона, и что ему очень важно, чтобы письмо попало в руки Светлого круга. Мади делает вывод: нойоны готовят нападение на вас, — советник театрально указал на высокие стены зала, — то есть на нас! А также на Авлию, и бросают открытый вызов Арагону. Они готовятся скрытно и расчетливо, в своих прежних традициях. Мы сами явно не можем противостоять этой древней и могучей силе, и теперь должны обратиться за помощью к Арагону, как ранее неоднократно делали наши предки! Только сделать это необходимо заранее, а не тогда, когда грянет гром! Я предлагаю отправить послание в Арагон, с правительством и разведкой Авлии по этому поводу уже проведены предварительные переговоры. Уверен, эльфы во многом в курсе происходящего, они уже готовятся, а мы?
— Нужно отправить кого-то из вас, — вслух рассуждал Эдрик, — того, кому я могу доверять в столь серьёзном испытании.
Рууд похолодел.
— Эй-Той, ты согласен ехать на Север и достойно представить наш народ?
— Да, сир! Готов ехать немедленно!
— Ты немного погоди, не рвись.
— Мы говорим серьёзно, это война и мир для всех! Я видел многих, кто рвался в герои, и сейчас все они мертвы, — поддержал брата Катберт.
Эй-Той потупился, как ребенок, наказанный строгим отцом.
— Не грусти! Итак, главное, мы в курсе событий, — заключил король, — как считаешь, Эдгар, слать нам людей на Север или подождать и прояснить ситуацию? Может, отозвать для расспроса нашего посла — старину Вирольда из Асанны?
Рууд более всего боялся быть разоблаченным. После сегодняшней речи Инхама ему было не по себе. В глазах мелькнуло сомнение, и он ответил:
— Да, конечно, нужно послать гонцов к магам и поскорее, а что касается дипломатической миссии в Таталии, если её свернуть, спугнем противника. Пускай сами спровоцируют что-либо, тогда и отзовем. Я сам бы хотел ехать вместо Эй-Тоя, но новые обязанности привязывают к столице…
— Так тому и быть. Подготовьтесь, Эй-Той, я изучу доклад, и мы примем окончательное решение завтра вечером. Сейчас все свободны, — устало бросил Эдрик и потянулся к бумагам. — Кристиан, вели подать обед сюда, совершенно нет времени куда-то идти…
Рууд вышел из залы и направился вниз. Ему предстояло готовиться к переезду в канцлерский дворец, но мысли его были заняты совсем иным.
Здесь явно было что-то не так. Нойоны так скрывались, говорили, что вторжения не будет, а тут на тебе! Всё как всегда, как и прежде, двести лет назад. Чушь какая-то! Не могли же какие-то Бэдивер и Эй-Той разгадать замыслы самого ведущего. В любом случае надо с ними связаться и все выяснить. Внизу было полно гостей, целый сонм придворных толпился у входа банкетной залы. Ловко миновав наседавших просителей, Рууд прошел в коридор и, отгороженный стражей, неожиданно встретился глазами с преданным Фошем, видимо, длительное время ожидавшим здесь своего господина.
— У меня сообщение от вашей красавицы. Линси передает, что принцесса получила письмо от своего эльфа. Он обещает ей защиту и скорое разрешение всех проблем!
Герцог кивнул и улыбнулся телохранителю. Служанка Эльзы отличная девушка, смелая и в постели, и в работе. Надо держать её близко, как там повернется жизнь после всего? Раньше он хотел выдать её за какого-нибудь провинциала-дворянина, но теперь раздумал. Девчонка ему все больше нравилась. День предстоял ещё тяжелее, чем он ожидал.
— Хоть поздравь меня! — герцог показал Фошу нагрудную цепь.
Из соседнего коридора послышался шум, дамские возгласы выражали восхищение. Приближалось много людей. Рууд вновь скрылся за расступившимися гвардейцами, избежав докучливых расспросов и лести нахлынувших из зала придворных, столь скоро прознавших о его возвышении.

 

Южная Эрафия, Клекстон, 4-й путь Лун, 988 год н. э.

 

Гримли чувствовал, что вот-вот уснет. Перед ним на заваленном стружками и обрезками досок столе валялись напильники, рубанок, кривой цеп для гвоздей и целая куча креплений. Дело было в том, что пару недель назад, по глупости, как он сейчас понял, юноша поддался уговорам Толина начать ремонт в съемном доме.
Гном получал большое количество подарков и гостинцев с посыльными от друзей и родственников из подгорного города на берегах Тетиса. Его дядя Кланси Атой прислал написанное тайным языком гномов послание и полсотни авлийских дукатов золотом. Этих денег им хватило бы на полгода, а учитывая весьма неплохую стипендию — два циллинга в неделю, — они могли чувствовать себя просто богачами. В письме, которое Толин от друга не скрывал, старший Атой писал следующее:
Хозяйство их растет и прибывает, в скальном городе теперь пять тысяч жителей, и они исправно добывают железо и серебро для авлийцев. Эльфы больше не пытаются ограничивать гномов в правах. Правда, его лично недавно вызывали в Рейхавен, где состоялся длительный разговор с могущественным, близким к разведке членом Совета Правды. Много спрашивали о Толине. Дядя интересовался — не натворил ли в далеких краях любимый племянник чего такого, о чем следовало бы уведомить власти?
Кроме того, старый Кланси в ответ на предыдущее письмо Толина рекомендовал использовать деньги для ремонта их «жалких наземных домишек».
Мысль о ремонте крепко засела в голову гнома, и Гримли по незнанию поддержал его. Они договорились с горожанином, у которого снимали полдома, что все хорошо отремонтируют, а тот взамен не будет брать с них платы в течение трех месяцев. Затевая эту авантюру, гном знал, что дом старый, но о реальном состоянии имел лишь поверхностные представления. Теперь товарищи по несчастью уже две недели трудились как проклятые и даже были вынуждены иногда пропускать второстепенные занятия по эльфийскому языку и правилам рыцарского этикета, за что получали нагоняи от старших преподавателей. Взявшись за перестройку, они увидели, что сами несущие конструкции дома в большой опасности, и теперь не могли допустить, чтобы все пошло прахом.
А ведь Гримли нужно было ещё готовиться к турниру в день летнего солнцестояния. Ещё в начале весны их предупредили, что, по слухам, сам король со свитой могут посетить мероприятие. Также обещали быть многие высшие сановники и иностранные послы. Стяжаемый тщеславием юный мечник готовился особенно тщательно, а помехой ему служили нарастающая строгость в учебе и этот дурацкий ремонт. Ведь занимался работами обычно именно Гримли. С утра они вместе все планировали, потом уходили на занятия, и после обеда Гримли обычно возвращался первым. Сделав все, что было возможно в этом бедламе, он ожидал друга. Это ожидание регулярно затягивалось до вечера, когда гном все же являлся, жутко уставший, хмурый и неопрятный. У Толина находилась тысяча отговорок — в конце концов, он закупал все материалы. Придя с массивною связкой «сверхнужных» вещей, он сваливал все у стены и, заявив, что ему нужно немного отдохнуть, проваливался в сон до утра, когда все повторялось снова.
Так вся работа падала на плечи Гримли. При этом он не сердился на друга, понимая, что владение боевым топором в плане физической нагрузки самый сложный курс во всей академии. Занятия по тактике и стратегии Толина мало прельщали, он посещал их по необходимости и большую часть времени пропадал на боевых аренах, тренируясь во всеми видами оружия своего класса, от метательных топоров до огромных двуручников. Чем ближе к боевым были условия состязаний, тем ярче бросались в глаза его врожденные навыки. Гном делал поразительные успехи, но это отнимало много сил. Гримли не проводил столько времени на аренах, и среди мечников поначалу считался заурядным бойцом, чуть выше среднего уровня. Это несколько удивляло однокурсников и преподавателей, ведь всем был известен тот случай, когда Фолкиным был повержен сам Мантис, на вступительном экзамене. Гримли постоянно чувствовал, что от него ждут большего. Но постепенному наращиванию его способностей способствовало одно обстоятельство. За более чем полгода, проведенных в академии, Гримли понял, что здесь не любят адептов ордена, и на нарушение церковных запретов смотрят сквозь пальцы. Лишь окончательно убедившись в том, что угрозы учителя Мантиса не так реальны и мало кто может вывести его сверхъестественный дар на чистую воду, Гримли позволил себе понемногу ослабить самоконтроль. С начала весны он постепенно показывал все лучшие результаты, и старший учитель мечников Торребор уже не мог не хвалить его. Конечно, на публике Гримли, как и прежде, старался не прыгать выше человеческого роста и не дробить в кулаке куски гранита. Но с каким удовольствием он открывал все новые и новые способности, укрываясь на задворках арен, дома или выезжая в поле за стены города!
Он мог превращать воду в пар, отклонять на лету стрелы, шепотом обращаться к птицам и зверям, не понимая, к сожалению, их ответов. Внезапно в нем зародилась и начала расти мысль — насколько лучше, справедливее, честнее был бы устроен мир, если бы ему не пришлось скрывать свои возможности?
Плюс ко всему, куда больше ратных дел в академии его интересовал курс истории Эрафии. Его читал старый наставник, хоть и бывший прежде служителем культа Велеса, однако на все имевший свой собственный взгляд, куда более свободный, чем можно было бы ожидать от черствого каноника.
Но все эти мысли сейчас не могли поддержать силы Гримли. Он с трудом смог немного поесть и, забравшись на пододвинутый к окну лежак, сразу провалился в сон. Он знал, что Толин ещё не пришел, но теперь силы его окончательно покинули. Засыпая, думал, хорошо бы хозяин услышал стук гнома, встать и открыть самому будет невозможно. Когда же он явится?
Туман сна, так долго влачивший в неизвестности сознание юноши, постепенно рассеивался. Проявлялись какие-то странные образы. Но вот они начали складываться, собираться в картинку, которую Гримли уже видел где-то ещё. Осознание нарастало — это был эпизод, столь часто вспоминавшийся ему при чтении «Истории Эрафии»: гибель первого короля людей Эй-джей-Дая. Основателя династии Грифоново сердце, создателя Империи Солнца, раскинувшейся от моря до моря, человека и мага.
Вершины черных, остроконечных гор. Фолкин помнил, что их называли хребтом Пепла. Склоны и перевалы как чешуей были покрыты колышущейся массой фигур в разнородных доспехах. Мелькают разноцветные флаги. Был ясно виден потухший вулкан с ледяной шапкой Ойран Бурхан — «гора костров». Небо, откуда опускался взор Гримли, было черно, но вдалеке над долиной пробивались редкие лучи солнца.
Тот тут, то там во мгле озаряемые у земли сполохами и вспышками проносились серебристые массивные фигуры. Это драконы-духи бросались вниз с поднебесья, с отчаянной ловкостью уходили они от атак золотистых эльфийских драконов или грифоновых всадников, что большими отрядами обрушивались на костяных исполинов. Взгляд Гримли устремился вслед за одним из драконов. Внизу мелькнула земля, построенные квадрантами отряды, разноцветные знамена и осадные машины. Вспышка, и выстрел дракона обрушился вниз, пламенем поразив несколько больших камнеметов. Все пронеслось прочь, яркие голубые разряды и золотистые тела титанов в высоких гребнистых шлемах.
Люди внизу отпрянули, пропуская дракона, тот сделал залп, пошел в сторону гор и вслед ему уже летели несколько искрящихся молний, пущенных могучими слугами первых магов. Гримли этого не знал, но существа, прежде стоявшие на службе у магов света, разительно отличались от нынешних, были крупнее и неповоротливее. Их огонь не мог разить далеко, и драконам часто удавалось избегать попадания.
Впереди виднелись серо-черные укрепления, вернее, руины, уже неоднократно пораженные огнем осадных машин издали, налетами грифонов и залпами титанов. На них, поливая противника жгучими зеленоватыми лучами и тучами стрел, засели сопротивляющиеся отряды нежити. Виднелись отступающие разъезды нойонов на конях-умертвениях, на вивернах и гидрах Фолии. Отчаянно сопротивлялись, петляя по склонам Ойран Бурхана, они оттягивали войска коалиции Севера. Отвлекали людей, гномов и эльфов от главной цели — больших ворот среди серой дороги на перевале. Это укрепление было последним перед Атоморгулом, молодой тогда крепостью нойонов. С её падением дело бессмертных можно было считать конченым. На самом острие атаки сверкал золотистый ромб из големов с яркими пиками и белыми знаменами Империи.
Титан с кристальным мечом метнул вперед молнию. Голубой разряд пронзил небо, врезался в камень, и в разные стороны, как крошево из-под кирки рудокопа, полетели огромные валуны. Багровая вспышка в небе, и оплавленным камнем титан оседает, упав вперед лицом. Это точный залп дракона-духа нашел цель. Каменная голова поверженного исполина отлетает в сторону и катится под откос. Солдаты альянса бросаются врассыпную, пропуская массивный обломок. Командиры призывают к порядку, пытаются восстановить строй. Другой титан на соседнем холме метким выстрелом поражает крыло дракона, но тот, падая, врезается в его тело. Ещё один исполин рассыпается, навек оставшись грудой камня на склонах Ойран Бурхана.
Схватка была чрезвычайно ожесточенной, каждая сторона понимала, что здесь решается их судьба. Никто не мог и представить, что все это кончится тайным договором и миром на долгие столетия. Тогда казалось — ещё несколько часов, и, возможно, Круг Света или нойоны перестанут существовать.
Дела у бессмертных шли все хуже. Истинные лично руководили обороной перевала. То тут, то там на стене мелькали их черные амальгановые латы. Нойоны отводили магией гигантские камни, которые метали осадными орудиями людей, отражали и рассеивали огонь титанов. Однако руководившие наступлением Белые маги все равно поддерживали свои чары, ослабляя некротическое сопротивление, они подпитывали атакующих, вызывая неестественные порывы отчаянной храбрости.
Вдруг рухнула, обрушилась внутрь западная створка черных ворот. Оттуда на летающем коне, оставлявшем в воздухе голубоватые штрихи молний, появился всадник. В его руках был серебристый посох с символом N, будто облаченным с двух сторон венком цвета пепла. Даже сквозь сон Гримли почувствовал — это настоящий противник, тогдашний вождь нойонов. Он притягивал взгляды атакующих. Именно вокруг врат кипело самое яростное сражение. На шее всадника, на темно-золотистой цепи висел яркий, пульсирующий, как вырванное сердце, багровый кристалл.
Гримли не знал подлинных имен и названий, но это был Стигиус, первый глава нойонов. Посох и камень у него на груди были связаны между собой и являлись величайшими святынями, дарами Хаида, полученными с неба: Полиарх (камень силы), Лхаидгронд (посох бессмертных). Гримли видел, как титан метнул молнию, и она, не задев нойона, отразилась и ушла в землю. Всадник же направил посох перед собой, багровый свет камня неимоверно усилился, и нойон в тот же миг был окружен сверкающей сферой красноватого пламени. Он направился прямо к титану. Тот метнул новую молнию, но разряд лишь уперся в сферическую защиту нойона, угас на ней, не причинив бессмертному никакого вреда, и, более того, передав ему свою силу. Спустя мгновение всадник врезался в своего врага. Верхнюю часть туловища, голову и руки титана разорвало в клочья, осыпав отпрянувших людей и големов тучей обломков.
Нойон взмыл в небо и взял правее, к вершине и началу снегов на склоне. Туда, где большая колонна воинов Империи, оторвавшись от основных сил, обошла стену и грозила обрушиться сверху на разрозненные отряды нежити. Во главе людей шел сильный маг, и Стигиус хорошо это чувствовал. Так же во сне это было ясно и Гримли. В руках у мага был яркий сполох огня — гладиус, сиявший иссиня-белым светом. Сколько раз в своих мечтах юноша представлял себя держащим это древнее оружие! Меч избранных, длань огня, он мог бы владеть им так, будто это продолжение его собственной руки… Гримли знал, что этот меч рубит камень и сталь, могучие тела и магическую броню. Он догадывался, что перед ним знаменитый клинок — Эллей-Толлар, «яростная звезда», а его обладатель — величайший герой эпохи людей, основатель Империи Солнца Эй-джей-Дай. Маг вел за собой сильный и верный отряд. Распространявшаяся от его тела аура прикрывала людей и эльфов особым щитом, отражавшим удары не только метких стрелков-личей, но даже драконов-духов. Люди ворвались на брошенные отступавшей нежитью укрепления, разили последних защитников мечами и стрелами. Взмах меча, победный крик безызвестного рыцаря, и вот с захваченного бастиона полетело вниз черное знамя с символом N в серебристом круге. Ещё немного, и исход битвы будет предрешен…
Летучий всадник, окруженный сферой багрового огня, пробил защиту наступающего отряда. Он завис в нескольких ярдах от земли и стал опускаться, обращая в бегство даже самых крепких духом людей. Войска нойонов замерли, радуясь подкреплению и приветствуя вождя. Личи выстроились стройными рядами и вскинули жезлы. Скелеты-воины сомкнули щиты. Вперед них вырвался другой нойон в сером амальгановом доспехе в фолийском шлеме с маленьким черным рожком. В его глазах горел желтоватый огонь, а за спиной развевался серый плащ из драконьих крыл. Солдаты Империи строились полукругом, прикрывая вождя. Завывал ветер, призывно трубили рожки, призывая грифоновых наездников и титанов. Кожа дракона-альбиноса покрывала доспех Эй-джей-Дая, на ногах чародея были зеркальные сапожки, позволявшие идти без устали и не оставлять даже магических следов. Иссиня-черная и светлая фигуры сошлись. Видя прижавшегося к земле черного всадника, Эй-джей-Дай понял, что это и есть его главный противник. Маг что-то прошептал и вскинул меч, принимая защитную позицию. За спиной спешившегося Стигиуса он заметил другого нойона, видимо ученика, в руках которого блеснуло короткое розовое лезвие могильного клинка. Гримли был поражен, до какой степени точным и одновременно живым был его сон.
Вот столкнулись Лхаидгронд и Эллей-Толлар. Меч Света и Посох Тьмы. Разлетелись и вновь сошлись. Скелеты и рыцари смерти отступили назад. Рассеялись ослепленные люди, отошли эльфы. На расстоянии в сотню ярдов остались лишь трое: пара нойонов и Белый маг. Когда Стигиус поднимал свое оружие, далекие деревья пригибались к земле, дрожали скалы, и сама поверхность древней горы готова была расколоться и пожрать сошедшиеся сюда на погибель друг другу силы. Сон Гримли становился нервным, картинка пропадала и вновь проявлялась, будто в тот же миг кто-то ещё мог видеть её.
Эй-джей-Дай отразил выпады нойона-ученика и его учителя. Сам нанес удар и, как маленького щенка, отбросил серую фигуру глубоко назад, где его дымящееся тело врезалось в разбегавшийся ряд солдат нежити. Стигиус же просто отшатнулся. Лхаидгронд отошел чуть в сторону и, коснувшись земли, заставил кипеть монолитную базальтовую твердь. Эй-джей-Дай бросился вперед и резанул голубым огнем по груди лишь на миг ослабевшего нойона. Расплавленный амальган брызнул во все стороны, но вместе с доспехом светлый маг перерубил цепь, на которой держался, и передавал хозяину Полиарх. Кроваво-багровый камень рухнул к ногам нойона, и тот замер, как громом пораженный. Через миг из гигантской раны, пополам раскроившей тело владыки, рванулся черный призрак, его подлинное тело. Эй-джей-Дай замахнулся мечом, и голубой огонь несколькими колотыми ударами поразил разраставшуюся тень.
Казалось, померкли звезды, затуманилось пробивавшееся сквозь серую дымку солнце, и небо раскололось на части. Стигиус умер и навсегда покинул этот мир. Оставшийся в нем запас силы разметал всё вокруг. Белый маг с трудом устоял на ногах, в разные стороны ударили потоки силы. К его ногам отбросило обгоревший рогатый шлем Стигиуса, из которого шел сизый дым, рядом воткнулся в землю бесполезный теперь Лхаидгронд. Эй-джей-Дай стоял, опершись на камень, его красивое лицо сияло предчувствием победы. Он расслабился лишь на миг, но и этот миг счастья был невыносимо долог в неоконченной битве. Лишь на миг поблек насытившийся черной кровью Эллей-Толлар.
В тот же миг ученик Стигиуса, длинноволосый нойон в сером доспехе, вонзил свой гладиус в спину мага. Багровое жало показалось из груди светловолосого воина, исчезло и показалось вновь. Рыцари и эльфы, грифоны и всадники — все замерли, пораженные. Дважды пронзенный рукой врага Эй-джей-Дай рухнул. Его кровь, пролившись на Полиарх, шипела и пузырилась, — будто на алтаре была принесена особая жертва. Все видели, как огромный светлый столб ударил в небеса из тела героя, волнами вокруг него распадалась мгла, и проявилось голубое небо. Нойон-ученик бросил внезапно угасший гладиус, перешагнул через тело поверженного мага и оказался возле Лхаидгронда. Резким движением он вырвал из земли жезл, попытался извлечь молнию, разряд, что угодно, но все было тщетно — навыков и знания Стигиуса у него не было. В руках неопытного Посох Тьмы был простым жезлом — бесполезным орудием, как многие поломанные копья и пики, застрявшие вокруг в изрубленных телах.
Столб света угасал, и, казалось, огромная фигура вроде человека с белыми крыльями за спиной поднялась высоко в небеса. Рыцари и эльфы бросились вперед, но без своего предводителя их силы явно не равнялись нойонским. Пару сотен воинов Альянса окружали несколько тысяч врагов. К тому же нойон-ученик, бросив бесполезный посох, с обычным мечом возглавил контратаку на бастион. Летающий конь Стигиуса метнулся назад, пробиваясь и топча своих же солдат, он так же не хотел служить ученику своего господина.
Нежить лезла со всех сторон. Маги, вожди эльфов и людей ещё долго не могли восстановить контроль над войском после такой утраты. На некоторое время нойоны отбили склон горы. Полиарх, Лхаидгронд и Эллей-Толлар, все великие артефакты остались у них, но в пылу битвы воспользоваться ими без подготовки никто не мог.
До самой ночи длилось сражение. Пали ещё двое нойонов и двое истинных магов. Сотня титанов и драконов-духов остались здесь грудой обломков, разбросанных по долине. Перевес не склонился ни на чью сторону. Как ни хотели жители севера изгнать нежить, но не менее яростно хотела уцелеть горстка бессмертных.
Туман застил видение перед глазами Гримли. И вскоре прояснилась новая мимолетная картина.
Лежащее на краю воронки тело молодого светловолосого воина. На груди два черных пятна — две смертельные, обожженные раны. Голубые глаза были открыты, он смотрел в небо. Четыре фигуры в длинных балахонах склонились над ним. Белые одежды, стук посохов о камень, разноцветные орнаменты у плащей. Их лица не видны за белесым мороком, слышны лишь сухие твердые голоса.
— Он не мог погибнуть!
— С него сняли даже доспех, будут похваляться трофеями!
— Обижаться — удел людей…
— Нельзя отрицать пророчество, если оно так скоро сбывается, наши силы очень истощены.
— Тогда отступим и пошлем переговорщика!
— Согласен, он ушел, чтобы вернуться. Дело прочих — ждать!
— А как же люди и эльфы? Они не поймут, надо объяснять!
— Оставь это мне! Мы добились, чего хотели. Люди будут довольны, ведь повсюду наступит мир!
Видение померкло, перед глазами Гримли остались лишь осколки разваливавшейся мозаики. Громкие сухие голоса разрывали уши: «Мы получили то, чего добивались, он вернется, не беспокойтесь, люди и эльфы всё поймут, им так нужен мир», хрипловатый смех…
Холодный ветер резко дунул ему в лицо, и Гримли проснулся. Он решил, что Толин открыл окно настежь, но в доме было очень темно и так же, как прежде, пахло дешевой краской.
Но в этом мраке сон не отпустил его до конца. Гримли казалось, он чувствует на себе чей-то взгляд. Будто перед ним мелькнули тысячи и тысячи лиг, и вот там, посреди моря остров, а на нем черные башни. На заоблачной высоте гигантский балкон, и там, на балконе, стоит тот самый нойон из сна! Правда, не в сером, а белом, столь знакомом теперь доспехе! В трофейном доспехе, снятом с подло убитого в спину Эйджей-Дая. Из прежних одежд на нойоне лишь старый, похожий на шапочку простолюдина фолийский шлем. В голове у Гримли возник крик сгорающих заживо людей. Парня бросало то в жар, то в холод. Ему казалось, он различает шепот и слова, произносимые мертвыми губами по-эрафийски:
— Знаю тебя, я знаю, знаю, знаю тебя!
Нойон вскинул руку и потянулся к нему. Гримли вскрикнул от боли и проснулся в холодном поту. Над ним был все тот же мерцающий в свете обеих лун недокрашенный потолок. В открытое окно бил теплый, по-настоящему летний ветер. На лежаке у другой стены раскатисто храпел Толин.
Гримли вновь постарался уснуть, но у него плохо получалось. И дело было не в том, что старшая белая луна светила почти в окно и где-то в саду щебетали ночные птицы. Его начинали мучить смутные сомнения. Появились неуверенность и страх, мелкий, но неуступчивый и неотпускающий. Он понял — в этом мире что-то резко меняется. Что-то собирается с силами, и гроза, полыхавшая десять веков назад, готова разразиться вновь, с неописуемой силой и яростью.
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6