Глава двадцать третья

— Ужин, синьор?

Алекс очнулся от тяжких дум. Перед ним с подносом в руках возвышался слуга в фиолетовой ливрее. Похоже, этот цвет превратится в самый ненавистный до конца дней.

— Поставьте на стол.

Человек поклонился и вышел, уважительно, словно лакей самого арестанта, а не тюремщик.

Разительное отличие по сравнению с ламбрийскими застенками. Никакой сырости, гнилой соломы и вонючей дырки в полу для отправления потребностей. Яркий свет льётся через оконце под потолком, забранное металлическими прутьями толщиной в палец. Оно позволило бы свободно пролезть, если бы не решётка. В камере топчан с тюфяком, стол и табурет, баклажка с водой, кружка. По надобности охранник выводит в конец коридора. Обед и ужин достойны тея. Не обыскивали и не отобрали маленький кинжал. Положа руку на сердце, здесь лучше, чем в казарме легиона.

Но тюрьма есть тюрьма, даже самая благоустроенная. В ней нет главного — свободы. Нет и определённости.

Иана решила до конца проявить благородство. Вразуми её, Всевышний! Да, она смелая, дерзкая, находчивая и чертовски привлекательная, но всё же не более чем молодая девушка. Одно дело — сопровождать богатых ламбрийских господ в компании лакеев с ружьями. Безумный вояж в Ламбрию через зимний бушующий океан, авантюра с побегом напарника из тюрьмы не для неё. И почему не проявил достаточно твёрдости? Ведь мог категорично заявить: никуда не лечу, пока ты рядом! Вместо этого бормотал невнятные предупреждения. Нравилось, что в эскорте красивая девушка? Расплачивайся, самодовольный павлин!

Что теперь? Идти освобождать её с боем, имея в качестве оружия против Байона и замковой стражи клинок длиной в ладонь?

Алекс откинулся на топчане и закрыл глаза. К еде едва притронулся — ужинать не хотелось.

Логические рассуждения никогда не были его сильным местом. Обычно хватало сопоставления с единственным надёжным мерилом — честью благородного тея. Что вписывается в кодекс чести — правильно и разумно, всё остальное ошибочно. Чуть ли не впервые в жизни ситуация запуталась настолько, что простые пути ведут в никуда.

Герцог. Его многоходовая комбинация провалена. В текущем году он не станет императором. Виновник, точнее — один из виновников провала, сидит в клетке. Сторожит фалько-офицер Байон, который спит и видит, как содрать шкуру с легионера. Что уж яснее?

Но Мейкдон заговорил о другом. Очевидно — взбешённый, пусть и владеющий собой, он промолвил о гибели империи. Как во вред стране может пойти раскрытие заговора, осуществлённое с участием элит-офицера императорской гвардии?

Йоганна. Расстанемся с иллюзиями и назовём её истинным именем — Эльза Мейкдон. Жена герцога. Случайно заманила в постель? Судя по ревнивым взглядам Байона, он весьма не прочь оказаться на месте Алекса. Безразличие законного мужа показывает, что ему не интересно, кто пасётся на его лугу.

Предала, использовала юношеский пыл. Ужасно… Подло, непростительно, мерзко!

И этот позор произошёл в присутствии Ианы.

Алекс невольно сравнил женщин между собой. Его молодая спутница чиста душой. Нарядившись как истинная сеньорина перед званым приёмом, Иана не уступит и герцогине… В которой есть извращённое очарование порочной женщины. О таких приходилось слышать, но ранее сам не испытывал этих захватывающе низменных чувств, провоцируемых дамами подобного сорта: овладеть ей, грубо, даже оскорбительно…

Он стряхнул наваждение. Если только удастся вырваться из лап Мейкдона, как-то разрешив ситуацию, нужно держаться подальше от Эльзы, чтобы не сгубить душу окончательно.

— Прошу следовать за мной, синьор! — заодно лакей убрал приборы для ужина.

Начинается.

Вопреки ожиданиям, они не направились в знакомый рабочий кабинет властителя и уж тем более не очутились в пыточной, а сошли в сад, на который опустились ранние мартовские сумерки, окрашенные интимным светом масляных фонарей на низких столбиках. Под сапогами скрипнул гравий.

— Оставьте нас!

Лакей исчез. Герцог появился из беседки, густо обвитой каким-то ползучим растением. Когда распустится листва, красиво, наверное.

Алекс с неудовольствием понял, что его моральные принципы, кристально чистые в горном воздухе, возмутительно помутнели за неполный год с прибытия в Леонидию, потому что мелькнула мысль убить Мейкдона ударом кинжала, пока вдвоём и шпага герцога в ножнах, тем самым покончить с остатками заговора и исходящей от него угрозы трону. Но — это подлый удар! Недостойная идея, словно бродячая собака, в которую бросили камень, забилась в дальний уголок сознания и притаилась, показывая мокрые острые клыки.

— Надеюсь, вы с пониманием восприняли несколько холодный приём, юноша, — Мейкдон жестом пригласил следовать рядом. Точно, заключённым положены прогулки. — Я самого лучшего мнения о вас и искренне сожалею, что вы в стане моих врагов, а не друзей.

Аналогичное признание прозвучало в Иллинии. Фиолетовые подозрительно щедры на комплименты.

— Дело не в избранной стороне, синьор, а в вопросах чести. Я присягал графу как непосредственный вассал и императору при поступлении на службу в легион. Честь на кону, измена присяге — её потеря.

— Уважаю… А вы точно помните, тей, слова присяги?

— Конечно. Во имя Света державного, Силой дарованного…

— Не нужно весь текст, верю, что у вас отменная память, — герцог поднял глаза к сумрачному небу. На резко вычерченное лицо с раздвоенным подбородком легли глубокие тени. — Остановимся на главном, на формуле верности. «Всевышнему, империи и императору».

— Именно так, синьор.

Мейкдон кивнул, скорее своим мыслям, нежели реплике Алекса.

— Каждый служит Создателю в силу своего разумения, похвалу преданности Всевышнему или обвинения в грехах слышит только у загробного престола, при жизни оценку получает разве что наш Верховный Архипастырь. Служение империи и императору разделять не принято у большинства теев, не говоря о черни, коей и рассуждать-то на эти темы противопоказано. Но вы, молодой человек, полезли… Уточню — оказались втянуты в высшие государственные дела. И здесь проясняется неожиданная вещь. Интересы империи и государя различаются самым радикальным образом. Посудите сами: кто наш император?

— Верховный правитель из династии Эдран, властелин Икарийской империи, отец нации, верховный главнокомандующий.

— Браво! Не вам, а вашим наставникам в легионе — браво. Я позволю себе напомнить текст главного документа нашей страны, Ордонанса о дворянских вольностях. Не сомневаюсь, вы слышали о нём, но не знаете его досконально.

Собеседники дошагали до конца недлинной аллеи, приблизившись к крепостной стене, и повернули на другую дорожку, обсаженную с обеих сторон вечнозелёными хвойными растениями.

— Увы, Ордонанс слишком длинен.

— А ничего объёмнее Жития Святых апостолов вам читать не приходилось. Типичный примитив провинциального образования.

Алекс насупился. Не нужно оскорблять малую родину!

— Однако, — продолжил герцог, — в Ордонансе, принятом после череды кровопролитных междоусобных войн, закреплено понятие императора как благородного тея, поставленного над собой другими теями на добровольной, подчёркиваю — добровольной основе. Во имя блага и процветания Икарии.

— Не придавал этому значения. И пока не вижу противоречий.

— Они обостряются с каждым годом. Нынешний император ни по способностям, ни по авторитету не напоминает отца и деда, но по-прежнему цепляется ручонками за власть, понимая её в разрезе сохранения старого порядка любой ценой. Вы были в Ламбрии, тей, и не могли не заметить разительные отличия. Промышленность, железные дороги, паровые суда… Окраины Атены — промышленная зона, насколько хватает глаз. Рядом с Леонидией поместья и сады, все предприятия в восточных предгорьях, соединённые с южным побережьем железной дорогой, которая, как и большинство заводов, принадлежат товариществам с преобладанием ламбрийского капитала. Император зубами держится за старые преференции, пока наша страна необратимо проигрывает экономическое соревнование. Самая страшная потеря последних двадцати лет — утрата монополии на воздух. Ламбрийские дирижабли с каждым годом больше, совершеннее, защищённее. Слышали анекдот? Император разрешил сохранение тейских шпаг на вооружении после того, как ему объяснили — наши зубочистки пригодны рубить обшивку дирижаблей.

Да, Ториус Элиуд как-то упоминал. Но без иронии.

— Сменив его, вы намерены выправить ситуацию.

— Юноша, вы неправильно расставляете акценты. Корона — не самоцель. Императором должен быть самый достойный тей. Хоть бы и вы лично. Да-да, не нужно удивлённых глаз. Почитайте Ордонанс на досуге.

— У меня много свободного времени. Могу и почитать, и корону примерить.

— Вы о заключении в камеру? — живо обернулся Мейкдон. — Оно закончилось. Простите, но счёл нужным укрыть вас от собственного гнева, успокоиться. И от Байона тоже. Чем вы так ему не угодили? Можете не отвечать.

— А мои спутники, синьор?

— Вассал в долговой тюрьме, где ж ещё. Имперский гвардеец улетел сразу же. Вас интересует девушка? Не волнуйтесь. Моя супруга лично озаботилась о её высылке. Полагаю, синьорина в Кетрике, на пути в столицу.

Алекс перевёл дух.

— Вижу ваше облегчение. Сочувствую. Я половину жизни потерял, пока понял, что женщинам доверять нельзя. Тем более — испытывать к ним привязанность, они моментально начинают злоупотреблять хорошим отношением, им всё мало, мало… Порочные и неблагодарные существа.

— Но ваша супруга… Простите, синьор.

— Меж нами нет никаких более отношений, кроме деловых. Она прекрасно осведомлена, что приязни к ней не испытываю и брошу её в подвал башни при малейшем подозрении в нелояльности. Сын наш большой, на следующий год ему в кадетский корпус. Поймёт.

От неожиданности Алекс едва не потерял равновесие. В кадеты берут с четырнадцати! Сколько же лет Эльзе?! Думал — двадцать пять, как и Марк говорил. Ну, двадцать семь…

— Я уяснил вашу точку зрения, герцог. Вы не зря затеяли разговор.

— Если и правда уяснили, он уже прошёл не зря.

— Фактически вы склоняете меня к нелояльности императору.

Герцог покачал головой.

— Парадокс, сейчас мы должны сплотиться вокруг него. До вторжения некогда менять власть, а императорская и без того слаба. Вас не смущает, что мои распоряжения имеют перевес над вашим статусом императорского легионера, и не только на территории Икарии, но и в сопредельных странах? Более того. Северный герцогский цвет — бежевый. Представьте на секунду в своих горах конфликт двух теев, один в зелёном императорском, другой в бежевом плаще, на чьей стороне окажутся закон и власть? Империя никогда не была так слаба как сейчас. Оставался единственный вариант отвадить ламбрийцев — мой, обманом толкнуть их на десант малыми силами, уничтожить его, посадить на наш трон энергичного реформатора, способного переустроить страну. Я не исключал принудительную национализацию железной дороги и заводов. Но вы с Ианой расстроили этот план.

— Император теперь знает о вашей измене.

— Более того, наивный молодой тей, он знает о непримиримом к нему отношении всех герцогских цветов, кроме красного. И ничего не может поделать.

Алекс вздохнул.

— Я не надену фиолетовый плащ, как и любого другого цвета, отличного от зелёного. Даже бежевый, Северной Сканды.

— И не нужно. Исполняйте присягу. Постарайтесь не погибнуть на войне. Думайте головой в каждой спорной ситуации, оценивайте — действуете ли в интересах империи, это похвально, или исключительно ради блага её ничтожного государя. Вы — человек чести, она подскажет. И не позволит более вредить своей стране.

Тей, ожидавший уговоров стать шпионом герцога в легионе и агентом в столице, что вполне в рамках методов, практикуемых людьми Мейкдона, удивился лёгкости условий.

— И больше ничего?

— Только личная просьба. Не деритесь с Байоном до окончания ламбрийской войны. Он силён, и вы не подарок. Проявите мудрость.

— До конца войны, синьор, — поклонился Алекс. — Даю слово.

— Вам предоставят более достойное помещение для ночлега. Утром не смею задерживать.

Тот же лакей вернул перевязь с оружием.