Глава шестая
Раньше я думал, что рыцарь, особенно из тех, кто при званиях и титулах — это нечто вроде легкого танка или хотя бы — бронетранспортера. То есть всегда в броне и на колесах. И это очередное, уже и не припомню которое по счету клише опять развеялось под натиском правды жизни. Фон Шварцреген если чем и отличался в снаряжении от отобранных Лисом бывших браконьеров, так только качеством тканей и оружия. Плотный кожаный камзол с дополнительными накладками на груди и спине, выдержанный в коричнево-зеленых тонах, и светло-серые, тонкой пряжи рейтузы, заправленные в высокие сапоги. На голове — коричневый мягкий берет, украшенный единственным, но очень длинным пером какой-то неизвестной мне птицы. На широком поясе барона висел короткий меч, а через плечо был перекинут колчан со стрелами. Полутораметровый простой тисовый лук со снятой тетивой хозяин замка держал в правой руке, слегка опираясь на него, как на посох.
И все же молва рождается не на пустом месте. С высоты своего роста мне удалось заметить, как в вороте камзола блеснули кольца кольчуги. Мелочь, но приятно. Фон Шварцреген хоть и вел себя так, словно собирался на охоту с целой сворой псов и отрядом вооруженных загонщиков, уважение к зубам предполагаемой добычи выказывал. Опасался то есть…
Время до рассвета пролетело быстро.
Сперва барон решил довести до логического завершения спектакль, разыгранный им для Круглея. И объявил, что мне пора встретиться с купцом, чтобы окончательно обсудить стоимость вознаграждения. Поскольку затягивать с «гостеприимностью» больше не имело смысла.
А я что? Надо так надо. Другой на моем месте, может, стал бы спорить, полез драться… Шучу.
Вид купца и дядька Озара меня сильно обрадовал. Таких похмельных рож я не видал давненько. Даже с учетом всеобщего застолья в корчме Западной Гати. Вот что значит чествовали гостей барона со всем прилежанием. Круглей, похоже, даже не сразу меня признал. Во всяком случае, ничем этого не выдал, а молча таращился и периодически икал. Пока барон не смилостивился над страдальцем и не велел подать вина. Заодно уже и всем налили.
— Ну так как, гость? — фон Шварцреген, как хозяин и единственный из всех присутствующих титулованный дворянин, сам направил разговор в нужное ему русло. — Ты определился? Рассчитаешься со своим спасителем добром или заплатишь деньгами?
— Я готов… да… — Круглей попытался кивнуть, но голова его, видимо, чересчур потяжелела за последние сутки, и купца мотнуло вперед. Мог бы и упасть, если бы мы с Озаром не успели его поддержать.
— Ты, давай… осторожнее, — засмеялся барон. — А то еще и за свою жизнь окажешься Степану должен. — Фон Шварцреген помолчал немного, но так как купец явно не спешил продолжать, уточнил: — Готов — это хорошо. Но ты не сказал: к чему? Товар или деньги?
— Могу… — отчетливо произнес Круглей и снова умолк.
Интересно, это он в себя столько хмельного влил, чтобы тоже время потянуть, или со страха? Ведь кто как не Круглей понимал: где он находится и чем все это может закончиться в любую минуту. Вот и выигрывал время единственным доступным способом. Исходя из того, что нет смысла вести в пыточный застенок пьяного до бесчувствия…
— Мне что, клещами из тебя каждое слово тянуть? — фон Шварцреген начинал терять терпение.
Вот! Не зря в народе говорят: «не буди лихо, пока оно тихо». Я еще и подумать не успел о пытках, а барон уже мысль подхватил.
— Не надо… — купец тоже осознал, что не стоит сердить хозяина замка, и попытался произнести более длинную фразу: — Я согласен… как скажет…
— Ага, — этот вариант, похоже, устраивал и барона. — Слово за тобою, Степан. Выбирай…
— Я возьму товаром, но с одним условием.
Мой ответ давно был обдуман, взвешен и приготовлен.
— Каким? — гость Круглей и благородный рыцарь задали вопрос вместе. Почти хором. Зацепило, значит. Купец даже выглядеть стал значительно трезвее.
— Я хочу сопровождать обоз до его конечного пункта. И получить деньги с продажи уже на месте.
— Это еще что за блажь? — удивился барон.
— К нам тоже купцы заезжают… — начал я издалека. — Один часто в доме отца останавливался. И я как-то спросил его: «Зачем так далеко товары возить?» А он объяснил: «Что чем дальше доставишь товар от того места, где его взял — тем дороже продашь». Вот я и подумал: «Если продавать не рядом с Белозерьем, а там, куда Круглей и сам хотел все отвезти, так и денег больше будет».
— Разумно… — кивнул фон Шварцреген. — И практично. Вижу, ты умеешь слушать. Но зачем самому? Возьмем с купца слово, что на обратном пути рассчитается, и пусть едет. Или ты опасаешься, что обманет? Так это зря. Даже не подумает, иначе веры ему нигде больше не будет, и торговать с обманщиком никто не станет… Верно, гость?
— В самую точку, — согласился Круглей. — Купеческое слово вернее печати. Сказал — обязан исполнить. Торговать, может, и будут, если товар хорош. Но из Гильдии мигом выставят. А без ее защиты — обоз легкая добыча для каждого, кто сильнее.
— Вот. Слышал? — барон прогнал с лица кислое выражение, возникшее, когда купец вспомнил о значении Гильдии.
— Не обмана я опасаюсь, а разбойного люда. Мало ли. Дважды уже, как я знаю, на купца нападали. А что если в третий раз не удастся обозникам отбиться? И товар мой сгинет, и с должника не спросишь. Поэтому я и хочу сам за всем приглядеть. А если позволите, ваше сиятельство, то и из компании нанял бы в помощь парочку парней. Вместе потом и на службу к вам вернемся.
— Гм, а ведь хорошо рассудил, шельмец, — барону явно понравилось мое объяснение. — В этом что-то есть. Надо подумать…
Думай, не думай, а эту приманку, господин барон, ты проглотишь, не зря ж я ее так красиво упаковал. Самый шикарный запасной вариант из всех, которые можно предложить, не прибегая к членовредительству. Предположим, никого мы в лесу не поймаем. Говорю — предположим, потому что и сам не посвящен полностью в белозерские тайны. А все разумные сроки и предлоги, позволяющие удерживать купца взаперти, миновали. И что дальше? Наплевать на просьбу магистра ордена? В которой, как теперь выяснилось, еще и аббат какого-то католического монастыря заинтересован. Причем настолько, что лично посетил замок, пройдя Переходом…
Нет, об этом лучше не вспоминать, и без этого душа не на месте. Я же такой умный, а о самой простой вещи не подумал… Что портал может быть не линейным и иметь несколько входов-выходов. И Чичка, шагнув в него, окажется не в Западной Гати, а… В общем, где угодно. Все, забыл!.. Сделанного — не воротишь. Доверимся судьбе. Не все ж ей по головам стучать, может, когда и подсобит.
Вернемся к барону.
Отмахнуться от такого важного поручения он не может, но и связываться с Гильдией, о которой ему так вовремя напомнил Круглей, тоже не хочет. И тут я открыто, при всех, заявляю, что желаю сопровождать купца в его путешествии. На законных правах партнера. И при этом прошу у барона ландскнехтов для охраны обоза! Только полный кретин смог бы отказаться от такого виртуозного паса.
Фон Шварцреген кретином не был.
— Что ответишь, гость? — поинтересовался барон вполне невинным тоном, словно речь зашла о какой-то безделице, лично для него не имеющей никакой ценности.
— Пусть будет так, — пожал плечами Круглей. — Только за дополнительную охрану я платить не буду.
— Это уже ваши дела… — небрежно отмахнулся Шварцреген. — Разбирайтесь сами. Для меня, как хозяина этих земель, важно, что истина восторжествовала.
* * *
— Вы, пятеро, — барон указал пальцем на группку воинов, стоящих чуть отдельно от остальных. — Войдете в лес вон там, — очередной жест, указывающий направление на северо-восток и как бы за угол крепостных стен. — Захватывать больший кусок нет смысла. Оттуда уже не видны ни ворота, ни западный тракт…
По моим личным ощущениям еще стояла глухая ночь, но фон Шварцреген думал иначе. Как и петухи, которые не заставили себя долго ждать и уже второй раз объявили о скором рассвете. Прямо как в театре. Два предупредительных звонка, а после третьего — начнется представление. А наш отряд, словно буфетные завсегдатаи, столпился перед воротами замка уже снаружи и никак не хотел расходиться, оттягивая неизбежность до последней минуты. И это верно. Какой мужчина, еще пребывая в здравом уме и трезвом рассудке, поменяет столик с напитками и душевную компанию на место в партере? Да хоть в ложе бельэтажа…
— В лесу разойдетесь так, чтобы видеть друг друга, и двинетесь вдоль опушки обратно. Ведите себя не как на охоте, а будто за грибами вышли. Можете даже поругивать блажь господскую. Мол, чудят благородные рыцари, грибочков свежих отведать вздумали, а нам ни свет ни заря по лесу бродить. А какие сейчас грибы, если ото дня святого Иоанна Крестителя ни одного дождя не выпало? Задача ясна?
— Да, ваше сиятельство, — кивнул один из загонщиков, наверно старший в группе.
— Тогда ступайте. И помните, если обнаружите лазутчика — брать только живым.
— Целым? — уточнил тот самый.
— Мне нужно, чтобы он мог говорить. Остальное — как получится. В общем-то, руки и ноги его мне без надобности. Но смотрите, если по вашей вине пленник истечет кровью или умрет от ранений раньше, чем я успею с ним потолковать — повешу всех.
Бывшие браконьеры дружно изобразили поклон, развернулись и, как стая волков, ниточкой потрусили к лесу. В том, что они найдут кого угодно, не было и тени сомнения. А если и остальные их товарищи, отобранные из всей компании Рыжим Лисом, не хуже — то вражескому лазутчику, прячущемуся рядом с замком, оставалось только посочувствовать. Тьфу ты! Лезет же в голову всякая ерунда!.. Какой, нафиг, еще лазутчик? Облаву устроили на Людоеда, защитника купеческого обоза. То есть на меня!..
— Фридрих!
— Слушаю, господин барон?
— Бери всех остальных, кроме Степана и Жнеца, и скачите по дороге на Западную Гать. — Теперь стало понятно, почему часть ландскнехтов держала под уздцы оседланных лошадей. — Примерно через лигу оставите коней под присмотром кого-то одного, пусть не спеша ведет их обратно, а сами — широкой цепью двинетесь к опушке. Если наш Людоед не дурак, он будет сидеть на дереве. А если нет — думаю, такой след вы точно не пропустите.
— Шутите, господин барон?.. — широко усмехнулся Лис. — Слепых я с собой не брал…
— Не понял?..
Это произнес я, потому что и в самом деле ничего не понял в затее фон Шварцрегена. Негромко. Но стоявший рядом Жнец расслышал.
— А говорил: лес знаешь… — насмешливо хмыкнул он.
— Знаю.
— Что-то незаметно.
— Слушай, — я насупил брови и вообще сделал ту еще морду, — не ерничай. Объясни лучше. В чем подвох?
— Загонщики поднимут шум, но так как они не охотятся, а собирают грибы — то есть смотрят себе под ноги, Людоед спрячется на дереве. Если уже там не сидит. А наши люди как раз на деревья будут смотреть. Ну а когда к опушке приблизится основная группа, и он поймет, что охотятся за ним — будет уже поздно убегать.
— Почему?
— Солнце взойдет. Понял?
— Нет… — я честно помотал головой.
— Извини, Степан, но либо ты тупой, либо леса у вас какие-то странные… Перед рассветом роса ляжет. И пройти по ней, не оставив следа, не удастся даже кузнечику. В лучах солнца лес будет сверкать и искриться, словно бриллиантовый. А там, где роса сбита — все будет чернеть, как свежая пашня. Такого следа только слепой не увидит. Теперь ясно?
— Да. Теперь ясно. И я не тупой… — Я и в самом деле не настолько туп, чтоб с ходу не придумать достоверную отмазку. Универ и не тому научит. — У нас, в горах, больше полугода в лесу снег лежит, а летом… Когда вокруг только сосны да ели, под ногами такой ковер из сухих игл, что верхний слой даже после ливня сухим остается. А ты говоришь — роса. Для росы трава и листва живая нужна…
Все это я объяснял Жнецу с самым серьезным видом, одновременно не забывая краем глаза посматривать в сторону барона и Фридриха, которые зачем-то отошли в сторону и там тихо переговаривались. При этом капитан ландскнехтов несколько раз непроизвольно посматривал в мою сторону и быстро отводил глаза, как только натыкался на мой взгляд. Неприятная, должен заметить, тенденция… наводящая на размышления…
— Ну а мы с вами… — барон отпустил вторую группу загонщиков и подошел к нам, — проверим предположение Степана… — при этом фон Шварцреген указал на трех коней, которых как раз вывели за ворота слуги. — Готовы?
— Господин барон… — я решил сразу прояснить ситуацию. — Если разрешите, я пойду пешком.
— Что такое?
— Не приучен я к лошадям…
— Не умеешь держаться в седле? — удивился рыцарь, для которого езда верхом наверняка приравнивалась к умению ходить.
— В горах конь только обуза, — пожал я плечами. — А на козах далеко не ускачешь. Но я не отстану, вы не сомневайтесь… — Убежденности моему голосу придавала вычитанная где-то информация, что на длинные дистанции пеший гонец всегда обгоняет всадника. Особенно если тот не в весе мухи, а нормальный мужчина. То есть пудов на шесть, не меньше.
— Как знаешь, — хмыкнул барон. — Можешь держаться за стремя… Впрочем, мы никуда особенно не торопимся. Так что бежать не придется. Правду говоря, после того, как купец согласился усилить охрану обоза моими кнехтами, сейчас мы просто проверяем удачу. А вдруг этот Людоед достаточно глуп и попадется без особых затей? Как считаешь?
— Откуда мне знать? Я же его ни разу не видел…
— Ну да, ну да… — барон снова хмыкнул, словно брал под сомнение мой ответ. — Видишь ли, Степан. Как ты, наверное, и сам понимаешь: найти опытного и осторожного человека в лесу очень сложно, ведь он может быть где угодно. Кто ему мешал пройти вперед по пути следования обоза, например, не милю — а все десять? Или вообще ждать купца в заранее условленном месте? Так что мы и в самом деле, скорее, ищем следы, указывающие на то, что это самый воин — то ли хранитель, то ли охранник — вообще существует… а не плод людской молвы — созданный всего лишь рядом стечения обстоятельств. Поскольку от этого зависит мое окончательное решение.
Барон ловко запрыгнул в седло и чуть тронул коня шенкелями. Охота на Людоеда началась.
* * *
Время уверенно приближалось к полудню, когда фон Шварцреген остановил коня, а потом и вовсе развернул обратно.
— Дальше нет смысла… — проворчал барон в обычной своей манере, вспугнув каких-то птиц, затаившихся в отдалении. Мне стало ясно, почему он все это время не раскрывал рта. Похоже, рыцарь просто не умел говорить шепотом.
«Ну, тебе виднее, ваше благородие, на то ты и сиятельная светлость. А мне что наступать — бежать, что отступать — бежать. Причем в самом прямом смысле. Километров шесть, не меньше отмахали. Пять — так уж наверняка. Эх, сейчас бы на травку завалиться да покемарить минуток сто».
— А вы уверены, что дальнейшие поиски бессмысленны, господин барон? — как истинный варвар я не мог не выразить свое неодобрение прекращению поисков. Не по нраву нам так быстро сдаваться, даже обстоятельствам.
— Если его нет вблизи замка, — делая вид, что не на вопрос отвечает, а рассуждает вслух, ворчливо произнес фон Шварцреген, — то он может быть вообще где угодно… Вон у того дуба местечко хорошее. Дадим роздых лошадям…
Барон спешился и с хрустом потянулся.
— Хорошо…
— Прикажете костер разжечь, ваше сиятельство? — предложил Жнец. — У меня тут, с собой… Не так чтоб… Но если на огне разогреть…
— Можно, — одобрил барон. — Займись.
Фон Шварцреген, похоже, совершенно не был расстроен результатом облавы. Или рыцарь мыслил философски и тоже считал, что отрицательный итог — тоже результат? Не спросить об этом я, естественно, не мог…
— А кто сказал, что облава не удалась?.. — Барон вольготно развалился, прислонясь спиной к широкому стволу. — Присаживайся. В походе не до церемоний… — фон Шварцреген указал мне рукой место напротив себя.
— Спасибо… — я вообще-то и сам бы именно так поступил, ну а уж если приглашают. — Так в чем успех?..
— Все просто, Степан. Если воина, сопровождающего обоз Круглея, нигде нет, а мы точно знаем, что он должен быть, поскольку молва о людоеде на пустом месте не могла возникнуть, — а среди товаров купца нет нужной мне вещи… То что это значит?
— Не знаю.
— А я — знаю… — Меч словно сам собой оказался в руке барона и уперся острием мне в грудь. — Не дергайся. Жнец! Свяжи ему руки. Ты же не будешь возражать… Людоед?
— Я?! — хоть и по иной причине, но искреннее удивление мне удалось разыграть отменно, вне всяких сомнений, даже нажим острия немного ослаб.
— Да, Степан. Как ни верти, а воин сопровождения, он же хранитель реликвии и он же Людоед — это ты.
— Уверяю вас, вы ошибаетесь.
— Иного ответа я и не ожидал…
Поскольку Жнец уже успел крепко стянуть мне запястья веревкой, барон убрал оружие в ножны и опять откинулся на ствол дуба. Даже глаза прикрыл…
— Никогда не встречал врагов, которые с ходу сознавались, — кивнул фон Шварцреген. — И это правильно. Предательство — худший из грехов. Я сам без раздумий и сожаления повешу каждого, кто меня предаст. Но вот какая закавыка… ты все равно все расскажешь. Поверь, я еще не встречал человека, которому огонь не развязал бы язык. И я немедленно приказал бы сунуть тебя ногами в костер, если б не верил, что ты, Степан, тот, за кого себя выдаешь. То есть далекий он наших забот варвар, который просто не понимает, во что влез.
— Спасибо…
— Не спеши благодарить. Это не оправдывает тебя, а только смягчает участь и наказание. Что-то в тебе есть такое, что вызывает… — барон замялся, подбирая нужное слово, но, видимо, не нашел, потому что махнул рукой и продолжил: — После того, как я начну тебя пытать — ты заговоришь. Сперва, как настоящий воин, станешь терпеть, но — все равно сдашься. Потому что умереть я тебе не дам, а боль будет жуткая. Вот только даже после того, как ты откроешь мне все тайны, боль не уйдет. И я, из сострадания к мучениям, буду вынужден даровать тебе смерть.
— Умеете вы пугать, господин барон, — я попытался выдавить из себя улыбку. — Я даже вспотел. Надеюсь — это шутка?
— Похоже, ты мне не поверил… — рыцарь притворно зевнул. — Ладно, пока Фридрих со своими людьми еще не подъехал, немного времени у нас есть. И я, так и быть, расскажу тебе одну историю, рассчитывая найти в тебе благодарного слушателя.
— Обещать не могу, но выслушаю с большим удовольствием.
— Хорошо держишься. Уверен — разум возобладает, и ты успеешь принять правильное решение, прежде чем Жнец заготовит достаточно углей.
— А что мне это даст? — я как и прежде тянул время. Не зря же умные люди утверждают, что надежда умирает последней. Успев похоронить обеих своих сестер и даже мать. — Это не значит, что я согласен с обвинением. Но все же? Что, кроме жизни, получу взамен?
— Этого мало? — барон подался ко мне.
— В наших землях, давно, до моего рождения, жил один сказитель. И была у него песня о Соколе.
— Вообще-то это я собирался рассказывать тебе историю, а не выслушивать твою. Впрочем, так и быть — говори. Может, это и в самом деле важно?
— Я не сказитель. Долго и красиво петь не умею. Но пару фраз запомнил, — я прикрыл глаза и процитировал заученный еще в школе отрывок из «Песни о Соколе» Максима Горького:
— «Безумству храбрых поем мы славу!
Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О, смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!
Безумству храбрых поем мы песню!..»
— Красиво… — задумчиво кивнул барон после минутного молчания. — Значит, твоя храбрость и упорство так велики потому, что ты уверен, будто сражаешься на стороне света? Что ж, теперь послушай меня…
— Простите, ваше сиятельство, — робко произнес у меня за спиной Жнец. — Так мне разогревать ветчину, или сперва его запекать будем?.. А то жар зря пропадает…
