Глава двенадцатая
Когда Круглей с десятником стражи зашли на подворье постоялого двора «У Никифора», приготовления к грядущему банкету уже вошли в завершающую фазу.
Прислуга доносила с кухни последние миски с закусками, под бдительным взглядом Озара выставляя все самое вкусное на центральный стол. Тот, что короткой поперечиной соединял воедино примыкающие два ряда столов и скамеек. Все это сооружение довольно ярко освещалось множеством факелов, натыканных прислугой всюду, где только можно.
А я, чтоб не путаться под ногами, отошел к кормушкам. Свет от факелов сюда почти не доставал, а стоящий у волов обозник никого не удивит. Поэтому я был для других почти невидим, тогда как сам мог наблюдать за всем подворьем.
— Странно, — пробормотал купец. — Равноапостольных Петра и Павла на прошлой седмице чествовали. День нынче будничный, — так что ни свадьба, ни крестины не к месту. Помер, что ли, кто-то?..
— Не слышал, — пожал плечами Носач и ловко ухватил пробегавшего мимо прислужника-поваренка. — Чего тут у вас?
— Пусти, дядька! — задергался тот. — Вишь, не поспеваю! Уже с ног все сбились.
— Да ты не шебаршись, а отвечай по делу. Быстрее отпущу.
— Гость знатный к нам пожаловал! Из Белозерья! — затараторил парнишка, поняв, что так и в самом деле проще отделаться. — Ну, отпускай! Хозяин заругает! К нам сейчас вся Гать соберется, рассказ Круглея послушать, а мне еще на тот конец за свечами бежать.
— Чей рассказ? — опешил купец.
— Да ты что, дядя?! — сделал огромные глаза прислужник. — С луны свалился, что ли? Сказывают, он самолично Людоеда знает! Вот!
— Гы! — осклабился Носач, отпуская парнишку. — Похоже, слава впереди тебя бежит, гость Круглей. Того гляди, завтрак у сотника вкусишь, а на обед уже и к городскому старосте зван будешь. Да, нужное знакомство не последняя вещь в жизни торговца. Очень это обстоятельство на размер торговой пошлины влияет…
— Отстань, — сердито отмахнулся купец. — Сейчас только узнаю, чья это затея. И уж тогда шутнику не поздоровится, чтоб мне лопнуть!
— Тихо, тихо… — придержал его за рукав Носач. — Чего ты раскипятился? Убудет, что ли? Скучно людям, вот и желают россказней новых. Ну и пускай веселятся. Все лучше, чем дома жену за косы таскать. А тебе — почет и уважение.
— Вообще-то ты прав, — улыбнулся купец. — И в самом деле, погорячился я. Суть истории вскоре забудется, а что заезжий купец людей уважил — в памяти останется. И за покупками в мою лавку первую пойдут.
— Так у тебя нет в Гати лавки? — помотал головой стражник. — Ты только проездом у нас останавливался?
— Теперь будет, — пожал плечами Круглей. — Судьба. А заодно и Чичку пристрою. Ф-фу, как гора с плеч. Вот уж действительно: где найдешь, где потеряешь?.. Девчонке в Белозерье не сидится, ну так пускай здесь обживается. А ты — присмотришь. По старой дружбе…
— Ну, не такой уж и старой… — подкрутил ус Носач.
— Степан, иди сюда! — заметил, наконец, купец и меня. — Может, ты растолкуешь, что тут происходит?
— В корчме Раж гуляет, теша люд байками о великане-людоеде. Никифор хотел нас на улице ночевать оставить, вот Озар и придумал, как нам на ночлег устроиться и погулять за счет заведения. Знаменосец наверняка уже одно и то же по кругу талдычит, а народ свежие новости услышать хочет.
— Умен, черт… тьфу-тьфу-тьфу!.. Вот пусть сам и отбрехивается. А я рядом посижу, поддакивая с умным видом, — Круглей потер злорадно ладони.
— Это тот самый варвар, о котором ты упоминал? — поинтересовался Носач, разглядывая меня с бесцеремонностью таможенника.
— Он самый, — кивнул купец.
— Точно, — подтвердил я. — Дикий и совершенно нецивилизованный.
Носач пару секунд вдумывался в мои слова, потом всхрапнул, как лошадь, и довольно заржал.
— Прости, парень… — протянул мне свою руку. — Я — Носач. Будем знакомы…
Я ограничился ответным рукопожатием. Как учил апостол Павел: «Не будьте слишком умными, но будьте умны в меру». Что значит: не высовывайся без необходимости, ибо птицы гадят в первую очередь на лысины памятников.
— А что тут происходит? — Голос, донесшийся с крыльца корчмы, показал, что не только купцу непонятно оживленное движение на постоялом дворе.
Сколько бы ни выпил десятник князя Мстислава, но не заметить, что блюда из кухни больше не ставят перед ним на стол, а выносят на улицу, он не мог. Заинтересовавшись таким странным поведением прислуги, как и тем, что корчма потихоньку пустеет, теряя слушателей, еще совсем недавно благодарных и буквально заглядывавших ему в рот, — знаменосец Раж собрался с силами и, поддерживаемый под руки своими новыми знакомцами, выбрался на крыльцо. Картина готовящегося пиршества удивила его несказанно.
— Гостя Круглея ждем… — с гордостью объяснил десятнику Никифор.
Корчмарь руководил всеми приготовлениями с крыльца, как с капитанского мостика, с теплом в душе поминая совет крестного. Гулянка намечалась нешуточная, а кому как не ему знать, что чем больше гости выпьют, тем ненасытнее утроба и шире мошна.
— Круглей уже здесь?! — обрадовался Раж. — Хорошая новость… — и, понизив голос, объяснил стоявшим рядом с ним воинам: — Он обещал мне ужин.
Кстати, ратники, что поддерживали белозерского десятника, одеты были скорее в европейском стиле. Вообще-то я не эксперт, несмотря на работу в краеведческом музее, и не стану утверждать подобное со всей уверенностью, но было в них что-то чужое. Непривычное глазу. Может, и не враждебное, но… угрожающее — наверняка. Как шипованный ошейник на боевом псе. А судя по цветам курток и штанов, именно их лошади и соседствовали у коновязей с парой княжеских.
— Что, он так знатен в ваших краях? — как бы невзначай поинтересовался один из чужаков.
— Круглей?! — выпрямился знаменосец. — О-о! Это самый богатый купец во всем Белозерье! Нет такого уголка, где бы он ни побывал со своим караваном! А какие диковины он оттуда привозит! Князья горстями золото насыпают, лишь бы его товар заполучить.
Угу. Похоже, имеем наглядный пример того, что реклама не только движитель торговли, но и зародыш неприятностей.
Как оказалось, купец придерживался похожего мнения.
— Тьфу! — сердито сплюнул на землю Круглей, поскольку Раж не утруждал себя тем, чтоб хоть немного понизить голос. — Ну на кой ляд мне его восхваления?..
— Что у тверезого на уме, то у пьяного на…
— Вот и держал бы свой язык на привязи… Ты на рожи этих воинов посмотри! Ведь настоящие убивцы. Тати лесные!
— Положим, Круглей, и ты на херувима не больно похож, — усмехнулся Носач. — О себе я и упоминать не стану… А ратники те, что тебе обличием не глянулись, не разбойники. Знаю, что говорю. Не первый год в страже. Это барона фон Шварцрегена люди.
— Германцы?
— Ляхи… Но на службе у рыцаря.
— А тут они что позабыли?
— Сказывали, что с депешей к князю Владиславу ездили.
— Что, и рыцарь к Ирице посвататься задумал? — хлопнул себя по бокам купец. — Он же веры другой!
— Чего не ведаю, о том брехать не стану, — пожал плечами стражник. — За что, как ты любишь приговаривать, купил, за то и продаю. Я даже не стану напоминать, что дорога в замок барона через Западную Гать из Вышьегорска не самая короткая, но — что не разбойники перед тобой, о том ответ держу.
— Ну и ладно, — облегченно перевел дух Круглей. — А то мне что-то везет последнее время на татей. Еще от последнего нападения не отошел. Видел, сколько обозников сами пришли, а скольких я на телегах привез? Да, вдвое так, похоронить пришлось.
— О том за столом поведаешь, — удержал жалобы купца Носач. — Чего об одном дважды говорить. Заодно, может, и охотников к себе наймешь. Есть у нас с десяток парней, охочих чужим коштом мир поглядеть. Захотят к обозу пристать, если не слишком пугать станешь.
— Да, задали вы мне задачу, — вздохнул Круглей. — И историю послушать хотите, и лишнего не сбрехни. А то наемники плату вдвое против обычной потребуют…
— Ничего, зато на ужине выгадаешь, — хлопнул купца по спине стражник. — Пошли уже, страдалец ты наш. Харч стынет… — И, не дожидаясь купца, прошествовал к «главному» столу.
Круглей тем временем шагнул ко мне ближе и прошептал:
— Пей мало, молчи и гляди в оба. Не убедил меня Носач. Совсем не убедил. Ляхи на службе у крестоносца, это неспроста. И дай бог, чтоб я ошибался…
* * *
Круглей занял отведенное ему за столом место, но прежде чем сесть, чинно поклонился нечаянным сотрапезникам.
— Челом вам, люди добрые. Спасибо, что уважили.
— И ты здравствуй, гость… — нестройно откликнулись мещане. — Присаживайся. Угощайся.
— О Людоеде поведай… — заикнулся кто-то наименее терпеливый, но на него зашикали соседи.
— Слыхали мы от белозерских ратников, что беда с обозом приключилась… — общий гул роящегося улья перекрыл степенный голос. — Да и сами видели: сколько раненых ты привез? Как сам-то?
— Слава Богу, цел и здоров. Сижу ровно. Даже зубы все на месте остались… — усмехнулся Круглей. Потом цапнул с полумиска жареную гусиную ногу и жадно вгрызся в мясо. Прожевал, запил ковшом вина и довольно отер тыльной стороной ладони лоснящиеся от жира и влаги губы. — Во! Видали?
— Добро, коли так… — продолжил все тот же голос — а я только теперь вычленил его из общей массы и удивился.
Человек, сумевший не повышая тона перекрыть гомон застолья, судя по скуфье и рясе, явно принадлежал к духовному сословию. Но при этом молодостью лет и шириной плеч совсем не походил на церковного служителя. Да и кубок, к которому он периодически прикладывался, вряд ли был наполнен родниковой водой. Иначе с чего бы ему после каждого глотка блаженно закатывать глаза, довольно причмокивать губами и только потом, будто спохватившись, крестить оскоромившийся рот. Дьякон тутошний, что ли?
— О Людоеде расскажи! — опять выкрикнул кто-то с дальнего конца.
— Да, — поддержали его многие другие. — Расскажи?..
— Это вы что же, мне не верите?! — возмутился Раж, до которого только теперь дошла истинная суть происходящего. — Купцу стол накрыли, чтоб мои слова перепроверить?! Княжеского знаменосца позорить вздумали?! Да я…
— И в мыслях не было, — искренне заверил разобиженного десятника Никифор. — Что ты!.. Просто интересно. Вот, к примеру, как Людоед княжича убил, ты сам видел, а прочее уже только по следам сопоставил. Верно?
— Ну?
— И как караван Людоед громил, тоже не видел?
— Я же говорил…
— Вот, — кивнул корчмарь. — А народ любопытствует, как все на самом деле происходило. И кому, если не самому Круглею, о том честной компании поведать?
— Тоже верно.
— Так в чем же ты узрел кривду и урон твоей чести, господин десятник?
Раж призадумался.
— Присаживайся к столу, не обижай…
Я не слишком понял, куда именно Никифор собирался усадить княжеского знаменосца, поскольку за столами уже было так тесно, что есть и пить доводилось по очереди. Двум соседям одновременно поднести руки ко рту так, чтобы не толкнуть одному другого, было просто невозможно.
— Ищешь кого-то? — заметил мое ерзанье Кузьма.
— Чички не вижу… — брякнул я первое, что в голову пришло.
— Так ее и нет здесь, — с недоумением ответил парень. — Негоже девице с мужиками за хмельным столом сиживать. С ранеными она осталась. Каленику совсем худо. Тутошняя травница сказала, если эту ночь переживет, поправится. А нет — завтра и схороним. Жаль мужика. И чего дома не сиделось? Золотые руки, бондарь… Все хотел какое-то диковинное дерево увидеть.
Парень еще что-то говорил, но я уже его не слушал, поскольку Круглей начал свой рассказ.
— Тяжко мне вспоминать о том, — купец провел ладонью по лицу, словно стирая усталость. — Четырнадцать человек вышло со мной из Белозерья. И только четверо пришли в Гать. Никогда прежде не случалось, чтобы я потерял в пути больше двух-трех обозников. Да и то, в большинстве случаев, они сами оставались в чужих краях, решив, что нашли свое счастье. Получив от меня, как договаривались, по кошельку звонких монет на обустройство…
Тут Круглей сделал вид, что у него пересохло в горле, то ли от грустных воспоминаний, то ли в память о погибших, и он потянулся за кубком. Жадно отпил. Помолчал, задумавшись. Потом ткнул кулаком в плечо Озара.
— Рассказывай ты, старшой. А то меня что-то на слезу прошибает. Пойду, на раненых наших гляну.
Сказал, вылез из-за стола и пошел вразвалочку к телегам, оставив ошеломленного Озара перед разогретыми вином и застывшими в предвкушении рассказа слушателями.
— Кгм, кгм… — прокашлялся старшой и тоже потащил к себе чашу.
А что, все верно — не рой яму другому. Молоток Круглей, ловко вывернулся. Если что-то после не совсем правдой окажется, так он и ни при чем. Купеческого слова не нарушал. Ну а с обозника — взятки гладки. Кто не ведает, что они ради красного словца семь верст до небес наплетут… и все лесом.
— Ну, стало быть, так все произошло… — Озар решительно встал и заговорил твердым, уверенным голосом. — Вечерело уже. Мы как раз на ночлег полянку себе присматривали. Лес, он ведь на месте не стоит, и та плешь, что впрошлогодь уютная была, глядишь — нынче ежевикой да чертополохом заросла. А то и терновые кусты невесть откуда повылазили. Хорошо глядеть надо, особенно если смеркается, а подходящего места, чтоб отабориться, все не видать. Волы и те притомились. С шага еще не сбиваются, но посапывают отрывисто, нервно…
— Чего ты нам о волах рассказываешь? — Теперь я и того нетерпеливого приметил. — Что мы, скотины не видали? О Людоеде говори!
Странный парень, кстати. Словно родной брат стражника Носача. Такой же худой и нескладный. Нос только не шнобелем, а как бы сплюснут. Боксерский нос. Или — драчуна отпетого. Нервный тип. Он даже за столом не сидел, а нетерпеливо пританцовывал за спинами других. Постепенно перемещаясь ближе к «подиуму». Потому, наверно, я его и разглядел только сейчас.
— Вообще-то я могу и помолчать… — развел руками Озар, садясь на скамью.
— Ой!
Кто-то из сидящих за столом горожан, не оборачиваясь, махнул себе за спину кулаком с зажатой в нем тяжелой кружкой, послышался глухой стук, и нетерпеливый парень пропал с моих глаз. Ага, вот и прояснился секрет носа-лепешки. Не впервой, видать.
— Не обращай внимания, старшой… — как ни в чем не бывало обратился к Озару диакон. — Рассказывай дальше.
— Благодарствуйте, — кивнул тот и продолжил, только уже сидя: — О волах я вспомнил лишь потому, что людоед за одним из них пришел. Проголодался, видать… А тут такая гора мяса…
Озар выждал немного, но так как больше никто не пытался подгонять рассказчика, продолжил в прежнем художественном стиле.
— Да, так вот. Считайте, совсем стемнело. В лесу и особенно в горах, оно завсегда так. Мгновение тому стебельки в траве считать можно, а мигнул глазами — и уже собственных пальцев не видать…
М-да, похоже, это надолго. Какой талант на поприще разговорного жанра пропадает.
Пойду-ка лучше с Круглеем побеседую. Тем более мой уход никого не удивит. Зачем мне слушать рассказ о том, что сам видел?
А я тем временем разузнаю подробнее о ляхах, германцах и прочей геополитике. Насколько я помню из учебников, крестоносцы и прочие псы-рыцари — это не шутки. Заодно и по времени хоть чуток определюсь. Я, правда, из важных дат, привязанных к рыцарям, кроме Ледового побоища и аж до Грюнвальдской битвы что-то ничего не припоминаю — а между ними разброс в две сотни лет. Но хоть примерные координаты всплывут. Уточнить — потом можно.
* * *
Странно, но возле нашего обоза никого не было. Тщательно укрытые рогожей телеги тесно жались одна к другой, но и только. Может, я неправильно понял? И то, что Чичка осталась с ранеными обозниками, и что Круглей пошел к ней, совсем не означает, что они должны быть именно здесь. Раненых вполне могли разместить в другом месте. Например, у лекаря или травницы. Или Никифор выделил для них какое-то помещение поуютнее и суше двора? Хотя бы тот же сеновал?.. Надо у корчмаря спросить.
— Да не может того быть! — Громкий окрик заставил меня оглянуться. — Врешь!
Ого! Это же прямое оскорбление! Гулянка гулянкой, но чтоб вот так, привселюдно, бросать кому-то обвинение во лжи, надо либо быть безусловно уверенным в своей правоте, либо намеренно провоцировать. В данном случае, скорее всего, имел место второй вариант.
Один из тех чужеземных воинов, что держались рядом с десятником Ражем, глядел на Озара и, подбоченясь, продолжал насмехаться над старшим обозником.
— Ты смеешь утверждать, что вон тот варвар обратил в бегство ужасного Людоеда?
«Ну е-мое, у меня на лбу написано, что я варвар? Подожди! Кого я в бегство обратил?! Людоеда?!»
От подобной наглости чужеземца дядька Озар чуток опешил и не сразу нашелся с ответом. А нахал тем временем и не думал умолкнуть. Более того, он намеренно повысил голос, чтобы всем было слышно:
— Как мы знаем со слов десятника Ража, который удостоен чести нести знамя князя Мстислава, а потому его рассказ заслуживает уважения, — Людоед-великан голыми руками убил закованного в миланский доспех рыцаря — княжича Витойта. Причем сделал это не побоявшись целой дружины ратников!.. В одиночку перебил огромную ватагу лесных разбойников атамана Пырея! Напал на полтора десятка обозников, многих из которых убил или тяжело ранил!.. А потом — испугался одного сосунка? Ну уж нет! Пусть варвар сейчас же докажет, что умеет сражаться как подобает, либо — я, Лешек Пшеновицкий, ославлю всех вас как лгунов, ни единому слову которых нельзя верить!
Вообще-то лях сильно загнул в своих обвинениях. Купеческое слово в делах торговли не имеет никакого отношения к застольным побасенкам. Какими невероятными бы они ни были. Вспомнить хотя бы похождения Садко или Синдбада? Тем более что и рассказывал их не Круглей, а всего лишь охранник его каравана, хоть и старшой. Но дело ведь не в том, что говорит наглец Лешек, а зачем он это делает?! Какую цель преследует?
Неужто ему так важно, чтобы Озар признал, что немного переборщил в своих фантазиях? Смешно.
Хочет меня задеть? Еще более нелепое предположение. До этого часа ни я о его существовании, ни он о моем — даже не подозревали. И все же — отвечать придется. Здесь и сейчас не толерантное третье тысячелетие, где можно сделать вид, что не расслышал оскорбления, или не так понял. Руководствуясь мудростью о том, что надо быть умнее.
— Отходил отлить, поэтому не слышал истории дядьки Озара, — я встал рядом с обозником и положил ему руку на плечо. — Но слова о сосунке были сказаны слишком громко. А потому интересуюсь спросить: ляхи все такие дурные, когда хлебнут лишку? Или только рыжеусые?
Дружный хохот горожан показал, что мою шутку оценили. Простые нравы. Говори что думаешь — и все, никаких тебе полунамеков, завуалированных посылов к классикам.
А когда не ожидающий от меня подобной прыти Лешек непроизвольно потянулся рукой к усам, смех вспыхнул с новой силой. Вот тут бы ему и самому усмехнуться, мол — квиты. Я пошутил, ты съехидничал — на этом и остановимся. Но у немецкого наемника, как я и предполагал, имелась другая цель. И он в примирении не нуждался.
— Ты покойник! — прорычал пан Пшеновицкий, хватаясь за эфес меча.
Смех за столами разом стих, словно его выключили, и в этой тишине четко прозвучал голос Носача:
— Но-но! Не так быстро, пан Лешек! Обнажишь клинок — и будешь ночевать в яме! Это вам не Ливония. И ты не в лесу и не на большой дороге! У нас, в Западной Гати, закон чтут! Хочешь чужую жизнь взять? Объяви обиду. А за насмешку — самое большее можете на кулаках со Степаном сойтись. До первой крови, или пока один из вас на ноги встать не сможет.
— Да я его голыми руками… — взревел лях. — Никому не позволю насмешничать. Тем более грязному варвару!
— Сам-то ты, пан, когда в последний раз мылся?.. — поинтересовался я вкрадчиво. — А то дух какой-то несвежий от тебя. Или, может, когда до ветра ходил, рейтузы спустить забыл?
Хохот возобновился с новой силой. Озар с историей о Людоеде отошли на второй план. Народ нацелился на новое развлечение, которое обещало стать весьма занимательным.
Это тебе за грязного варвара. А вообще, я так долго могу играть. В студенческой среде не умеешь на подколки адекватно отвечать, добрые сокурсники заклюют до полного депресняка, а то и — суицида.
— Что?! Кто?!
Лях завертелся, как уж на сковороде. Потом торопливо отстегнул перевязь с мечом и передал ее кому-то из товарищей.
— Выходи, сопляк, в круг! Сейчас ты у меня кровью умоешься.
— Не останавливайся, — я поднял руку в успокаивающем жесте, на самом деле, банально фокусируя внимание толпы на себе. — Если уж начал раздеваться, то продолжай. Я подожду. В заср…ных штанах и впрямь неудобно ходить. Небось, к заду липнут?
На этот раз народ громыхнул таким ревом, что даже флегматичные волы прекратили жевать и вопросительно замычали. А привязанные кони беспокойно зафыркали и повернулись к людям боком.
Попутчики пана Лешка и те заулыбались, с преувеличенным подозрением косясь на нижнюю половину его туловища и чуток отодвигаясь назад и в стороны.
— Ну все, молись, клятый схизмат! — прорычал тот, бешено вращая глазами, и, как буря, рванул вниз, с крыльца.
А вот это он зря. Реально облажался.
Во-первых, я хоть и крещен в православной церкви, на самом деле в поповские россказни, скопипостенные из иудейских сказочек, не верю. Ну, не может Сила, по определению всезнающая и всемогущая, действовать как необразованный, затюканный пастух из дикой пущи, который за всю жизнь ничего кроме десятка коз и пары виноградных лоз не видел. И уж тем более выдавать его примитивные, крайне эгоистичные поступки за высшую вселенскую мудрость…
А во-вторых, в отличие от меня, все прочие жители Западной Гати веровали в Бога. И, по определению какого-то святейшего папы, как раз и были теми самыми схизматиками. То бишь — христианами, не желающими платить церковные налоги Риму. И слово это православные считали большим оскорблением. Что тут же и подтвердили, недовольно заворчав и насупившись.
Что ж, полдела сделано. Публика моя. А это значит, что и рефери в ринге, и боковые судьи тоже будут более благосклонны к моим шалостям и станут на корню пресекать любые нарушения правил поединка со стороны ляха.
Окейно… Как говорит Фома: «Работаем, парни! И пусть победит умнейший! Потому что голова не мишень, а — прицел».
