Глава 6

Последняя декада мая выдалась теплой, даже, временами, жаркой. Мы снова приехали в Москву, но если в прошлое наше посещение зелень еще только распускалась, то теперь она буйствовала. По обоюдному согласию решили к Леньке больше не ездить, чтоб не стать такими же алкашами как он сам и его друзья.

Потолкавшись у касс на Белорусском вокзале, мы уселись в нужную электричку и через час выгрузились на Жаворонках. В этот раз почему-то не было той смелости, что толкала нас вперед две недели назад. Мы и шли медленнее и останавливались чаще: наверное, понимали, что дорога назад с каждым шагом становится все менее возможна.

– Слушай, Захар, а может, пусть сами разбираются? Ну кто мы такие, чтобы во все это лезть? – Не уверен я, что хотел сказать именно это, но что сказал, то сказал.

– Чего? – Захар сделал вид, что не понял. – Перегрелся что ли? Шапку надень.

– Ну Захар, подумай. Зачем оно нам? Мы же в любом случае можем прожить хорошую, насыщенную жизнь!

Он остановился.

– Чтобы потом, когда меня сын или внук спросит, почему живет в дерьме, я ему ответил, что это потому, что папа отказался быть ассенизатором? Так ты хочешь, Серый? Ты для этого институт бросил? Ты для этого полгода – больше – копался в том навозе, что называется отечественной экономикой?

– Я не знаю, Захар. Правда, не знаю. Пойми простую вещь: сегодня у нас с тобой есть шанс остаться обычными людьми, завтра мы станем такими же скотами как они все!

Он сел на траву, бросил рядом сумку, посмотрел вверх – на голубое небо с редкими облаками. Сорвал травинку, сунул ее меж зубов и произнес:

– Так и должно быть.

– Как?

– Всегда кто-то должен быть скотом, чтобы другие могли остаться чистыми и счастливыми. Я готов к этому. Если нужно будет, я убью или предам. Я это сделаю. Потому что ты однажды сделал выбор, доверив мне свою тайну. Я оценил. И я пойду до конца. И мне насрать, что обо мне скажут потомки. Если я чувствую себя правым – я буду лезть в гору. Какой бы высокой она не оказалась.

– И меня? – спросил я.

– Что тебя? – он опять посмотрел в небо.

– Предашь?

– Непременно, если ты еще раз решишь смалодушничать. Даже не предам, а просто прибью.

Я улыбнулся и пошел дальше. Минуты через две сзади послышался топот – Захар догонял.

Изотов сидел на узкой скамье у открытой калитки.

Он ехидно ухмылялся в свои вислые усы.

Над седой головой Валентина Аркадьевича клубилась белая пена цветущей сирени.

– Здравствуйте, хлопцы, – он поднялся со своего насеста. – А я гадаю – сегодня приедете или завтра, а может быть, вообще передумали?

– Нет, Валентин Аркадьевич, мы пойдем до конца, – встав перед ним в позу Мальчиша-Кибальчиша, заявил Захар. – Назад дороги уже нет.

– Это хорошо, что вы такие решительные. Проверил я твои слова, Сережа. Все так и случилось. Людей жалко в Североморске. Что ж ты не сказал? Ладно, чего уж теперь. Будем считать, что первую проверку вы прошли. – Он двинулся к дому по каменной дорожке. – Чего стоим? Пошли, поговорим с Иванычем. Ворота прикройте там!

Захар протиснулся в калитку первым, и мне пришлось закрывать ее на кованый крючок. Во дворе стояла «клыкастая» двадцать четвертая «Волга» бежевого окраса. Проходя мимо, Изотов похлопал ее по блестящему боку.

Внутри гостиной ничего не изменилось – тот же полированный круглый стол с вязаными кружевными салфетками перед каждым из четырех стульев, телевизор на длинных ножках в углу, фотографии в рамках по стенам и на полу ковровая дорожка плотного плетения. Поменялись лишь шторы на окнах – в прошлый наш приезд это был какой-то невзрачный ситец в цветочек, теперь же с гардин свисали темные, тяжелые занавески.

– Присаживайтесь, хлопцы. Чаю хотите?

Я отказался, и Захар вслед за мной не стал попрошайничать. Мы уселись за стол и положили свои сумки на колени.

– Ну, как пожелаете. Паспорта давайте, мне нужно пропуски заказать.

Получив наши паспорта, он открыл их, сличил фотографии с оригиналами, посмотрел прописку, отметку военкомата и еще что-то на двух последних страницах, которые были девственно чисты.

– Я сейчас, – он сунул паспорта в нагрудный карман своей ковбойки.

Он вышел в соседнюю комнату и о чем-то там приглушенно говорил по телефону. Потом поднялся на второй этаж и через полчаса явился нам седым джентльменом в легком костюме-тройке. Таких лощеных стариков я раньше видел только в кино – в фильмах прибалтийских студий. Мы в своих джинсах и полусинтетических рубахах выглядели рядом с ним… Странно выглядели, в общем.

– Вот и я. Готов представить молодое поколение бывшему министру. Идемте, хлопцы. Вот ваши паспорта, – Изотов протянул нам документы. – Сумки здесь оставьте, никто их не тронет.

Он не стал закрывать дверь на замок, просто, когда выезжали со двора, крикнул копошащемуся на грядках соседу:

– Андреич, за домом пригляди, а я в город съезжу! – Дождавшись, пока огородник разогнет спину и посмотрит на него, добавил: – С меня бутылка, вечером отметим!

Он не стал пояснять нам, что собирался отмечать вечером.

Машина покатилась сначала по узким дачным улочкам, потом, вырвавшись из тесноты участков, по такой же узкой, но асфальтированной дороге – до самого шоссе.

Ехали по нему около получаса, потом снова свернули на проселочную дорогу, пробрались через темный лесок, переехали шаткий, казавшийся очень непрочным, мост и снова по проселочной дороге выскочили на какое-то другое шоссе.

– Ну вот, совсем чуть-чуть осталось, – сказал Изотов, прервав долгое молчание. – Иваныч человек непростой, поэтому ведите себя скромно. Кидаться на него с кулаками, как на меня – не нужно. Скажет «да», значит, посчитает вас полезными и приставит к делу. «Нет» – значит, не поверил. Я к нему в больницу двадцатого числа-то ездил, погуляли по аллейкам, вашу историю я Иванычу рассказал. Сначала он меня фантастом обозвал и хотел на соседнюю койку уложить – здоровье поправлять, а потом-то, когда я ему о твоих сбывшихся предсказаниях поведал, передумал товарищ Воронов. Да. Вот здесь-то его пробрало. Теперь ждет – ножкой притоптывает. Но здесь важно, чтоб увидел он в вас серьезных людей, готовых на большие дела, а не двух клоунов из провинции. В последнем случае быть вам у Сербского вечными пациентами. Все усвоили?

Захар, сидевший впереди, рядом с ним, оглянулся на меня, а потом ответил за двоих:

– Валентин Аркадьевич, мы же уже пообещали…

– Ладно-ладно. Я тоже немножко нервничаю. Не хотелось бы у старого начальника нервы зря изводить. Смотрите мне! Да мы почти и приехали уже.

Он немного притормозил, съехал на второстепенную дорогу и через пару километров мы уткнулись в КПП со шлагбаумом. Перед ним стоял солдат с красными погонами ВВ-шника, а в окошке будки маячила голова в фуражке – наверное, офицер.

Изотов опустил стекло и сказал подошедшему сержанту:

– Пропуск должны были от Воронова заказать.

– Здравствуйте, – поздоровался солдат, скользнул цепким взглядом по нашим лицами попросил: – Багажник откройте, пожалуйста.

Из будки вышел офицер – это оказался лопоухий старший лейтенант. Услышав последние слова сержанта, он крикнул:

– Отставить, Миронов! Товарища Изотова нужно знать в лицо. Добрый день, Валентин Аркадьевич! Пропуск на вас готов. А товарищей я попрошу предъявить паспорта.

– И тебе здоровья, Саша, – ответил Изотов. – Как нынче? Спокойно все?

– Да вроде ничего страшного не произошло, – листая наши документы, сообщил офицер. – Как обычно все.

После проверки шлагбаум открылся, и мы неспешно покатились по чистой дороге, обрамленной с двух сторон кустами, в которых иногда обнаруживались выкрашенные в зеленый цвет ворота.

Ни одного дома видно с дороги не было – все они прятались где-то в глубине участков, среди шумевших верхушками высоченных сосен.

Одни из ворот оказались открыты. Туда и свернул Валентин Аркадьевич.

Мы вылезли из машины, припаркованной на небольшой стоянке за воротами, от которых к нам подошел чернявый мужик в солнцезащитных очках и финском спортивном костюме Finn Flare – мечте всех провинциальных спортсменов. На ногах у него были красные кроссовки с замершей в прыжке кошкой – я только слышал, что такие где-то есть.

– Добрый день, Валентин Аркадьевич, – поздоровался он.

– Здравствуй, Женя! – поприветствовал мужика Изотов. – Как служится? Как супруга?

– Спасибо, Валентин Аркадьевич, пока не жалуемся, – улыбнулся чернявый. – Это внуки?

– Ну да, Жень. Решил вот со старыми зубрами познакомить, чтоб видели, чего можно достичь, служа родине.

– Дело хорошее, – одобрил Женя. – Геннадий Иванович вас ждет в беседке. Я провожу.

Вслед за ним мы пошли по засыпанной мелким мраморным отсевом – почти песком – дорожке, оставляя мелькнувший в просветах деревьев дом по правую руку.

Здесь совсем не было так жарко, как на дороге. Светлые пятна и тени огромных сосен шевелились на земле, где-то высоко часто стучал дятел, чирикали какие-то чижики и меж стволов деревьев гулял свежий ветерок.

Впереди показалась обещанная Женей беседка.

– Вам туда, – остановился чернявый охранник.

Мы прошли мимо него к деревянному крыльцу.

– Кого я вижу! – Навстречу нам вышел, раскинув в стороны руки, дедок лет семидесяти.

Невысокого роста, плотный, он производил впечатление маленького танка. На его полноватом лице сильно выделялись плотно сжатые губы и очень высокий лоб. Глаза за дымчатыми очками почти не были видны. Одет он был в какое-то подобие тех бесформенных летних костюмов-пижам, в которых любил щеголять Хрущев. Только вместо рубахи с вышивкой на нем была вполне обычная футболка со шнуровкой на груди.

Он скатился по деревянным ступенькам нам навстречу.

– Валя, ты прямо как на прием в посольство вырядился! – Воронов облапил своего старого друга. – Хорош, хорош еще, стервец! Ну, – он отстранился, – представь меня своим «внукам»?

– Это Сергей, мальчик, про которого я тебе говорил, Геннадий Иваныч. А это Захар – его друг и помощник.

Воронов и нас сжал в своих еще крепких объятиях, успев между делом шепнуть:

– Серьезные разговоры только на аллее. Беседку слушают.

– Смотри, какая у нас молодежь, Валь! – Похвалил нас Воронов. – Сами ведь пришли, почувствовали, что могут пригодиться стране и пришли! Хвалю! Да что мы в дверях-то стоим, проходите. Вот чай, вот пряники-сушки, угощайтесь, молодежь!

Мы скованно прошли мимо хозяина и расположились на скамьях, стараясь показать, что не чужды хороших манер.

Хозяин уселся на кресло, стоявшее во главе стола, и распорядился:

– Валь, наливай чайку, а то мальчишки твои совсем засмущались! А вы, молодцы, рассказывайте, как страна живет, чем дышит? А то я здесь – как в заключении со своими болячками; чуть соберусь на свободу, что-нибудь да прихватит. Так что там слышно – «от Москвы до самых до окраин?»

Захар начал что-то лепетать про небывалый подъем трудящихся, но стушевавшись под пристальным взглядом Воронова, замолчал.

– Совсем ты запугал хлопцев, Геннадий Иванович. – Усмехнулся в усы Изотов. – Разве можно так из молодого поколения жилы тянуть?

– А как иначе-то, Валя? – Немедленно отозвался хозяин. – Им ведь дело предстоит нешуточное! Пойдемте-ка, погуляем!

Мы вышли на дорожку и прошлись по ней к берегу небольшого пруда, поросшего плакучими ивами. На воде плавали серые утки, где-то в кустах на противоположном берегу квакала лягушка.

Хозяин остановился и обернулся к нам:

– Парням предстоит сделать то, чего не смогли ни ты, ни я, ни вся наша хваленая партия. Объегорить капиталистов их же оружием – это я тебе скажу, непросто.

– Это да, Геннадий Иваныч, здесь с тобой не поспоришь, – согласился Валентин Аркадьевич. – Так что, Сережа, мы ответим товарищу Воронову?

Я согласно кивнул и сказал:

– Выбора все равно нет. Либо мы попробуем сделать что-то полезное для страны, либо… за нас все сделают другие. И сделают для своей пользы, не для нашей.

– Хорошо, Сережа. Ведь ты – Сережа, я ничего не напутал? – Уточнил Воронов.

– Да, Геннадий Иванович.

– Замечательно, память еще меня не подводит. Какое ты видишь применение своим силам в ближайшей перспективе?

Не сказать, что я особенно сильно робел, но разговаривать с ним было некомфортно – он будто каждое слово сразу проверял на честность, и это было необычно и нервировало.

– Валентин Аркадьевич говорил, что у него сложился план. Мы старательно пытались разобраться во всем сами, но почти полгода впустую потратили. Не хватает опыта, специальных знаний. Мы по-всякому думали – и изобретения внедрять и… много чего, но все это ненадежно как-то. А товарищ Изотов предложил инвестировать средства в капиталистические предприятия, чтобы получая прибыль, они делились ею с нами.

– А товарищ Изотов понимает, что эти действия сразу попадут во внимание наших недобрых «друзей» из МИ-5, Ми-6, Центра правительственной связи Британии, ЦРУ, АНБ и остальных сильно досужих и внимательных господ? – Воронов коротко прихлебывал из фарфоровой чашки, которую, как оказалось, прихватил с собой. – Или вы думаете, что Геннадий Иванович располагает секретом «шапки-невидимки»? Вы, мальчики, собираетесь работать с колоссальными суммами. Как только наши идеологические противники вычислят конечный адресат транзакций этих мечущихся миллиардов, они в ту же минуту перекроют вам кислород. Будут ли это новые законы или просто одиночный выстрел – зависит от того, какого уровня вы к тому времени достигнете, но то, что так будет – сомнений нет. Или вы что-то придумали и скрываете от старого деда?

Изотов бросил в пруд подобранную на земле шишку и ответил:

– У нашей партии опыт конспирации исчисляется десятилетиями. И ты, Геннадий Иванович, знаешь об этом лучше других. Разве не ты работал с зарубежными товарищами? Пора потрясти старыми связями. Ну и наверняка в хозяйстве Кручины есть специалисты, которые смогут запутать кого угодно – хоть АНБ, хоть КГБ, потому что эти товарищи тоже постараются сунуть свой нос в наши дела. Нужно просто добиться его согласия.

Прозвучавшая фамилия – Кручина – показалась мне знакомой. Я стал «вспоминать». Это был один из партийных чиновников – Управляющий делами ЦК. Казначей партии. В 1991 году после неудавшегося путча он шагнет с балкона своей квартиры на пятом этаже на тротуар. В кармане найдут записку, подтверждающую его самоубийство. И потом долго будут спорить – действительно ли его смерть была добровольной или ему «помогли». Та самая знаменитая история с «золотом партии», которое вроде и было, а потом загадочно испарилось. Речь шла о десятке миллиардов долларов.

– Может быть, и есть у него такие умельцы, – не стал отклонять предложение сходу Воронов. – Но у меня нет контакта с Николаем Ефимовичем. А посвящать еще кого-то – просто плодить посредников, каждый из которых может стать источником утечки информации.

– Тогда, выходит, я зря к тебе хлопцев привез?

– Успокойся, Валя. На Кручину у меня действительно выхода нет. Да и человек он… не наш человек, в общем. Николай Ефимович законченный трус и никогда не отважится на самостоятельные действия. Ты его не знаешь, а я помню еще по Новочеркасску, где он был первым секретарем горкома комсомола. Помнишь, что там творилось в шестьдесят втором? – Дождавшись кивка, он продолжил. – У него этот страх перед всем на свете до сих пор в душе бродит. Но не только это. Он человек Михаила Сергеевича. А с тем мне связываться совершенно не хочется.

– Так что же делать?

– Как что?! – Всплеснул руками хозяин. – Конечно, ставить в известность Георгия Сергеевича.

– Павлова?

– Ну да! Он, кстати, через часок должен подъехать.

Фамилия Павлов мне не говорила ни о чем. Я знал много людей с такой фамилией – не самой редкой в России: расстрелянного в 41-ом военачальника, знаменитого физиолога, сержанта, оборонявшего дом в Сталинграде, последний премьер-министр СССР тоже носил такую фамилию. Только звали его как-то иначе. А как – я не помнил.

– Павлов – это куда серьезнее, – Изотов почесал макушку. – А ты сможешь его контролировать?

– Нет, – легко признался Воронов. – Конечно, не смогу. Его, кроме Юрия Владимировича вообще в последние годы никто не контролировал. Но зачем нам его контролировать? Если он согласится приложить свою руку к нашему плану, он сделает все нужное. И гораздо больше, чем сможем сделать мы с тобой. Убедим – вам, мальчишки, будет предоставлен такой удобный старт, лучше которого и желать нельзя. А деваться ему некуда и поэтому отказа я не жду.

– Ты с ним уже разговаривал?

– В общих чертах. Ты же, Валентин, знаешь немного этого хитреца? Ни о чем серьезном он по телефону разговаривать не станет. Приедет – расскажете. Но осторожно, он тертый калач, в политических игрищах посильнее меня на порядок будет. Да и многих из… этих, кто в Кремле остался. Кто страну, если Сереже верить, скоро предаст. Да и нет в этом ничего удивительного, знаю я их, сук малохольных.

Он принялся вспоминать (при поддакивании Изотова) о каких-то событиях десятилетней давности, называя иногда недругов по именам, а иных и по фамилиям. Весьма нелестных эпитетов от Воронова удостоились многие «прорабы перестройки» и прежние соратники, приведшие страну к состоянию экономического истощения.

– Говорил я нашему «дорогому Ильичу», что не доведут его до добра манипуляции с отчетностью. Кого обманывали? Зачем на тормозах спускали? Ну хорошо, повезло ему с нефтью, так вместо того, чтобы реально укрепить государство, он принялся разбрасываться деньгами на весь мир. Коммунистический интернационал? – отлично! Асуанская плотина и атомные реакторы в Болгарии? – замечательно! Но что-то больно быстро мы забыли о том, как стояли на краю голодных бунтов в шестидесятых, забыли, чего стоило нам выкрутиться из тех трудностей. Каждая следующая пятилетка провальнее предыдущей! Узбеки эти еще: дай денег, дай! А хлопок где? – только на бумаге! Хорошо еще там у них золота, урана и прочего вольфрама навалом. Но спускать такое на тормозах нельзя! А пока что так и происходит. Раз за разом и никому и дела нет! Я почему не удивляюсь сергеевым прозрениям? Да потому что видно, как разворовывают страну! И даже не для своей выгоды, а чтобы у кормушки остаться, чтоб с поста не сняли! Головотяпы! Эх, пришли бы вы ко мне лет пятнадцать назад, когда я в силе был! Мы бы устроили им социалистическое соревнование!

Он подошел к самому срезу воды, снял тряпичные туфли и вошел в мелкую рябь, поднятую ветерком.

– Люблю стоять вот так с удочкой. Успокаивает. Только не получалось никогда – то времени нет, то забуду… Сейчас вот вроде и время есть и место – а не хочется. И врачи ревматизмом пугают. И-ээх… – С горестным вздохом он вышел на берег, обулся, стаптывая задники у туфель, повернулся ко мне и еще раз внимательно заглянул в глаза: – Скажи мне, Сережа, а ты не думал, откуда у тебя этот дар?

Не думал ли я? Конечно, думал, тысячу раз думал! Да мы с Захаром перелопатили десятки учебников в поиске ответов! Будь мы физиками или математиками, может быть, мы и нашли бы какой-то правдоподобный ответ, но мы были всего лишь недоучившиеся инженеры с весьма ограниченным знанием передовых теорий вроде квантовой механики. Майцев-старший вообще предполагал божье провидение, но, как устоявшие атеисты-материалисты, мы отвергли подобную мысль.

Захар как-то высказал догадку, что там – в будущем – научились если не путешествовать во времени, то хотя бы передавать информацию, что должно быть, наверное, легче. И если так, то, видимо, там я стал участником какого-то эксперимента, позволившего мне отправлять информацию самому себе в прошлое? Но тогда выходило, что при малейшем изменении моей судьбы я уже не должен был попасть в число участников того эксперимента! Мы ведь бросили учебу, мы так сильно уже изменили свое будущее, что я никак не мог принять участие в этом эксперименте, и связь между мной там и мной нынешним должна была оборваться! Но я все еще видел будущее. Правда, не себя в нем – поэтому сказать что-то конкретное не мог. Возможно, любая дорога в этой жизни приводила меня к некоему промежуточному перекрестку, на котором я при любом развитии событий оказывался в числе участников неведомого научного опыта?

Это была единственная наша догадка, её я и озвучил перед Вороновым.

– Плохо быть неучем, – посетовал Геннадий Иванович. – Но еще хуже довериться неучу. Ты уверен, что твои способности тебе не откажут в самый критичный момент?

– Не уверен. Но и то, что я уже знаю – это очень много.

– Трудно не согласиться, – Воронов поджал и без того тонкие губы. – Значит, выбора на самом деле у нас нет? Что ж, нам ли привыкать – действовать в стесненных обстоятельствах? Будет так, как должно быть! А сейчас идемте пить чай, хоть мне и интересно узнать все будущее в деталях, но дважды рассказывать незачем. Подождем Георгия.

Мы вернулись к столу и минут сорок разговаривали ни о чем – Захар восторгался чудесностью дачного места, Изотов задумчиво щурился, а я пил чай, изредка отвечая на вопросы хозяина о том, что нам удалось накопать в справочниках об отечественной экономике. О перекосе в сторону тяжелой индустрии и странным образом несовпадающих цифрах в планах пятилеток.

Наш неторопливый разговор прервала трель телефонного звонка. Воронов снял трубку телефона, обнаружившегося в тумбочке, стоявшей у хозяйского кресла:

– Да, Женя. Подъехал? Ну и чудесно, проводи Георгия Сергеевича к нам. А водителя его чаем напои. Нет, больше никого не ждем. Спасибо.

Он положил трубку и обратился к нам:

– Ну вот, товарищи, скоро все и решится. – По голосу было заметно, что Воронов волновался едва ли меньше нашего.

Я ждал явления какого-то Кащея Бессмертного, что чахнет над златом, профессора Мориарти, дергающего за тайные ниточки, но Женя привел по знакомой нам дорожке улыбчивого старика примерно того же возраста, что и Воронов с Изотовым.

– Вот куда ты забрался, Гена! – обрадовался прибывший появлению на крылечке беседки Воронова. – А мы со Стасом чуть было не заблудились. Представляешь?

– Приветствую тебя, Георгий! – Хозяин обнял Павлова, словно был тот тем самым блудным сыном, вернувшимся от чужих берегов. Если мне не показалось, то они даже поцеловались! – Скрипишь еще? Не собираешься вслед за благодетелями?

– Нет, Геннадий, пусть уж они все раньше нас уйдут, а мы посмотрим, как это – без них жить?

Они оба рассмеялись чему-то своему.

– Какой у тебя здесь чудесный лес, – восхитился Павлов.

– Реликтовый! – Довольно сощурился Геннадий Иваныч. – Наврали, наверное, какие из сосен реликты?

Он повернул Павлова к нам спиной и показал рукой куда-то вдаль:

– Вон видишь, сосна стоит? Там на боку какой-то умник ножиком наковырял: «Евстахий, 1772»! Двести лет назад!

Я склонился к уху Изотова и спросил:

– Кто это?

– Это настоящий хозяин партийных денег, – шепотом ответил Изотов. – То, что осталось Кручине – крупица по сравнению с возможностями этого человека. Он десять лет сидел на валютной кассе партии, старался приумножить и неплохо в этом преуспел. Может быть, это единственный в Союзе человек, что-то понимающий в капиталистической экономике. Если бы наш дорогой Леонид Ильич не раскидывал деньги направо и налево…

Он замолчал, потому что хозяин с гостем повернулись к беседке.

– Да, Геннадий Иваныч, и не говори. – Жаловался Павлов. – Хожу – оглядываюсь: не сыплется ли из меня песок? Ха-ха-ха… А ты как?

– Да так же. Годы – они сомнительное богатство. Курсирую между ЦКБ и дачей. – Поддерживая гостя под локоть, Воронов повел его к нам. – Эскулапы говорят: еще лет десять протяну, если поберегусь. Вот и берегусь. Стараюсь не волноваться, дышу сосновым лесом, гуляю много. Да. Каждое утро по пять километров. Женя следом ходит, брюзжит, а мне и то развлечение.

Они вошли и остановились. Безо всякой команды мы дружно поднялись со своих мест. Павлов быстро и внимательно оглядел присутствующих, улыбнулся каждому. Его взгляд чуть задержался – на мгновение, не больше – на Валентине Аркадьевиче, и мне показалось, что он узнал Изотова.

– Ой, Гена, про болячки лучше и не говори. Ты представишь меня компании?

Теперь, когда он был совсем близко, я увидел, что ничего особенного в нем нет – дед и дед. Довольно невзрачный. Седой, лицо круглое, высокий – на полголовы выше Воронова, тяжелый – под центнер. А в остальном – никаких особых примет. Надень на него орденские колодки, несколько медалей, поставь в группу ветеранов войны и нипочем не найдешь никаких отличий. Разве что, одет он был с иголочки: свежая рубашка, одноцветный серый галстук, ладный темный костюм в такую жару с едва выглядывающими из рукавов белыми манжетами. Особенно я поразился туфлям – черные, ладные, блестящие и несомненно очень дорогие – я таких и не видел никогда. Выглядел он еще большим франтом, чем Изотов.

– Это мальчишки, о которых я тебе говорил, Георгий. Повыше светленький – Захар, второй – Сергей. А Валентина Изотова ты можешь помнить по Донау в Вене. – С каждым из представленных Павлов поздоровался за руку, которая оказалась мягкой и холодной.

– Донау Банк? Как же, как же, прекрасно помню! Его, если мне память не изменяет, сделали уже после того как тебя на пенсию проводили?

– У тебя, Георгий, поразительная память. И она никогда тебе не изменяет. – Воронов усмехнулся. – А это, товарищи, мой старинный знакомец по… разным делам – Павлов Георгий Сергеевич. Прошу любить и жаловать.

Когда все расселись по отведенным местам, а нового гостя Воронов посадил напротив себя, Павлов прокашлялся и спросил, лукаво посматривая на тумбочку.

– Чем угощать будешь, Гена?

– Поверишь ли, Георгий Сергеевич, для тебя ничего не жалко! – Геннадий Иванович открыл тумбочку и достал фигурную бутылку с яркой этикеткой. – Только ты уж не обессудь, мне врачи запретили: язва, давление, печень, а Валя за рулем. С мальчишками, с Сергеем, тебе еще нужно будет поговорить. Если только с Захаром пару капель?

– Захар, вы как к спиртному относитесь? По чуть-чуть? – Павлов показал пальцами предполагаемую дозу. – За знакомство?

Стушевавшийся Захар вытаращил глаза и быстро кивнул.

– Ну вот и славно. Видишь, Гена, в России в любом месте можно найти собутыльника, – рассмеялся Георгий Сергеевич.

Воронов достал из тумбочки две хрустальных стопки, наполнил их до половины и одну передал Павлову, другую буквально воткнул в трясущуюся руку Захара.

– Ты зачем молодь запугал, Ген? – Спросил Павлов, чокаясь с разволновавшимся Захаром.

– Это не страх, – вступил в разговор Изотов. – Это нервы и почтение к заслугам. А так они хлопцы бойкие.

– Почтение – вещь нужная. – Одобрил поведение Захара Павлов и выпил. – А скажи мне, Геннадий Иваныч, видишься ли с кем-нибудь из прежних?…

Они заговорили довольно громко о каких-то неизвестных мне людях и так увлеклись воспоминаниями, что через пятнадцать минут мне уже казалось, что это не кончится никогда.

Тот умер, этот лежит в больнице, третий похоронил сыновей, а четвертый застрелился, пятый все еще что-то возглавляет, а шестой «здорово вверх попер». Прозвучали знакомые фамилии Пельше, Гришин, Громыко, Кириленко, Добрынин, Фалин, Пономарев. Кого-то хвалили, о ком-то жалели.

Я уже окончательно заскучал, когда вдруг Павлов сказал:

– Покажи-ка мне свой прогулочный парк, Геннадий Иваныч? Да и ребяток давай с собой возьмем, вдруг сердечко у меня прихватит – хоть до дома дотащут?

– Я сам об этом только что подумал, – ответил Воронов. – Захар, поскучаешь часок? А то к Жене в сторожку сходи, у него удочки есть, а в пруду карпы водятся. Сам запускал. Заодно уху потом сделаем, если надергаешь немножко рыбки.

Майцев согласно кивнул и едва не вприпрыжку понесся к воротам за снастями, хотя я точно знал, что к рыбалке Захарка относится безразлично, вернее, с некоторым даже отвращением, и никогда по доброй воле удить скользкую рыбу не станет.

А мы вчетвером вышли из беседки. Как-то так подстроили старики, что мы с Павловым оказались идущими в паре вслед за Изотовым и Вороновым. Когда мы отошли метров на пятьдесят, Георгий Сергеевич чуть придержал меня. Хозяин с Валентином Аркадьевичем удалились по дорожке шагов на двадцать, после этого мы медленно поплелись за ними.

– Ну-с, юноша, рассказывайте, зачем я здесь?

– Я вижу будущее, – в который уже раз сказал я.

– И какое оно?

Я рассказывал, он кивал и иногда улыбался одними губами. Мы бродили с ним уже гораздо больше часа. Воронов и Изотов давно вернулись в беседку, а Павлов все выспрашивал и выспрашивал. Его интересовало буквально все: курс рубля в будущем, успехи футбольных команд, результаты геологоразведки в Восточной Сибири, последствия антиалкогольной компании Горбачева, сроки объединения Германии, продолжительность моратория на ядерные испытания, итоги конверсии отечественного ВПК, демографическая ситуация в стране и мире, судьба договоров ОСВ, принципы работы ВТО-ГАТТ, персоналии будущих правительств стран СНГ и еще многое, чего я просто не знал, не помнил.

– Что ж, Сережа, вы меня здорово развлекли. Пожалуй, ради этого мне следовало съездить сюда разок. Скажите мне еще вот что…

Он остановился и замолчал.

Я тоже остановился.

– Скажите, Сережа, вы знаете, когда я… Ну, как говориться, когда придет мое время?

Я уже знал это:

– После того, как будет разогнан ГКЧП, новые хозяева примутся делить наследство. На счетах ЦК не найдут ничего. История темная, но в конце августа девяносто первого ваш преемник Кручина выпрыгнет из окна своей квартиры. – Я сделал паузу, собираясь с духом.

– Мужественный человек, я бы так не смог, – успел вставить Павлов.

– Через семь лет вы скажете эти же слова, а еще спустя месяц вы поступите как Кручина. Вы прыгнете с балкона едва ли не в присутствии своих близких. Во всяком случае, говорить они станут именно так.

Я видел, как его глаза сделались круглыми, он отшатнулся.

– У меня балконы не открываются никогда. Оба заставлены мебелью.

– В этот раз тот, что в вашем кабинете – откроется. Вас похоронят на Новодевичьем кладбище. Седьмой участок, первый ряд, левая часть.

Он отвернулся и заговорил куда-то в сторону:

– Значит, повторится тридцать седьмой год. Тогда убивали и пытали людей – искали золото Троцкого и Ленина, теперь станут искать деньги Павлова и Кручины. Это очень похоже на правду, Сережа. Все повторяется, и нет под небом ничего нового. Они что-нибудь отыщут?

– Насколько мне известно – официально нет. Хотя будут копать усердно сами и наймут американских детективов. Все будет тщетно. Поиском займется внук Гайдара, он станет премьер-министром нового правительства. Будет обнаружено много денег на швейцарских счетах, владельцы которых имеют русские фамилии. Многие из них окажутся довольно известными и влиятельными людьми – министры, бывшие секретари обкомов и горкомов. Но все это будут другие деньги – банальное воровство.

Павлов оперся спиной на сосну, стоявшую у самой аллеи. Плечи его как-то расправились, он заглянул мне в глаза, чем сильно меня смутил. Он смотрел пристально, испытующе, словно ожидая, что вот-вот я явлю ему еще одно чудо. Я не выдержал его взгляда и отвел свой.

– Хорошо, Сережа, – рука Георгия Сергеевича опустилась на мое плечо. – Что вы придумали?

Я пересказал ему все, что предложил нам Изотов.

Он внимательно выслушал, задал несколько уточняющих вопросов, и, после выяснения всех известных мне деталей, он взял меня под руку:

– План неплохой, Сережа, – сказал он. – Особенно, если учесть, что возможности у нас, стариков, уже совсем не те, что были. Сыроват, конечно, план, предстоит еще немало поработать, но в целом я не вижу серьезных препятствий для того, чтобы его не попробовать. Я так понимаю, что вы готовы на любые действия?

Я кивнул:

– Да. Мы с Захаром уже давно решились…

– Хорошо, что вы не один. Один в поле не воин. Но вы должны понимать, что полностью доверять я вам пока еще не могу и, соответственно, вы будете работать под руководством моего человека?

– Мы и не рассчитывали на одиночное плавание, Георгий Сергеевич…

– Что ж, Геннадий Иваныч успел мне шепнуть, что ваши, Сережа, прогнозы сбываются с необыкновенной точностью. Проверим вас в деле. Когда вы можете приступить?

Боясь поверить своей удаче – после стольких поисков мы наконец нашли отправную точку! – я выпалил:

– Да хоть завтра, Георгий Сергеевич! Только… только вот что: я без Захара ничего делать не стану. – И тут я отвернулся и бесчестно соврал: – В будущем от него очень многое зависит.

– Значит, мы договорились, Сережа. Пойдемте к людям.

В беседке весь чай уже был выпит, а на столе развернулся шахматный турнир.

Играли Валентин Аркадьевич и Захар. Воронов стоял над ними и шлепал рукой по кнопкам шахматных часов. Он раскраснелся, распустил шнуровку на груди, засучил рукава. Каждый ход он сопровождал комментарием:

– А вот тебе, Захар, вилочка! Как выкрутишься? Да что же ты делаешь, старый, зачем ты ему коня оставляешь? Ну вот тебе шах! Гарде!! Хитер, хитер малец! А вот еще один шах! Нет, там уже не спрячешься! Пешки – не орешки. Сдавайся, Захар, поздно сопротивляться, зевать нужно меньше! Мат. Вот так вот. Силен, Валя, силен!

Захар смиренно собрал со стола снятые с доски фигуры и под смешки стариков принялся их расставлять в первоначальном порядке.

– А, гуляки пришли! – Обрадовался нашему появлению Воронов. – Наговорились?

– Да уж, отвел душу. Интересная у тебя молодежь, Гена.

– А то ж! – Горделиво воскликнул хозяин. – Отборные кадры!

– Мы вот что надумали. Пристрою я ваших парней к делу, – пообещал Павлов. – Пусть завтра приезжают ко мне на Щусева. Часам к десяти.

Воронов довольно потер руки:

– Ну вот и замечательно. Хоть на старости лет что-то полезное для страны сделали! Присаживайтесь, это нужно отметить! И карпы должны вот-вот подойти.

Он достал из тумбочки уже известную всем бутылку:

– Тебе, Валентин, не предлагаю – ты за рулем, а мы остограммимся, с твоего позволения.

Когда он налил каждому, кроме Изотова, на крыльце неожиданно возник чернявый Женя с подносом, на котором исходили паром запеченные карпы.

– А вот и первая захарова добыча, – Воронов поманил Женю к себе. – Подходи, подходи сюда. Сейчас мы под это дело по рюмашке!

Карпы оказались действительно вкусными, а виски – теплым и противным. Все нахваливали Захара за мастерство рыболова и хозяина, запустившего в пруд столь замечательную рыбу. О неведомом поваре не было произнесено ни одного слова.

Первым засобирался Павлов.

Он тепло – за руку – попрощался с каждым и в сопровождении Жени отправился к воротам, пожелав нам напоследок не опаздывать завтра.

Спустя еще полчаса стали собираться и мы. Воронов настаивал, чтобы мы с Захаром остались у него и обещал, что завтра его водитель доставит нас в Москву в нужное время, но Валентин Аркадьевич напомнил нам, что наши сумки остались у него на даче и Геннадий Иванович отступил.

Напоследок он почему-то расчувствовался и попросил нас не забывать старика, заезжать при случае.

Захар тоже похлюпал носом и пообещал еще как-нибудь выловить из пруда рыбу повкуснее сегодняшней.

Мы погрузились в «Волгу» Изотова и вскоре выехали на шоссе. Уже было не так жарко и скоро должно было начать темнеть. Хотя, конечно, в Москве темнеет гораздо позже, чем в наших широтах.

Вернулись мы на дачу уже при свете фар, потому что пришлось заезжать в Москву – в магазин за обещанной соседу Андреичу бутылкой. Едва успели до закрытия, но, видно, Изотов ехал не только за обещанной «валютой» – заодно набрали для Изотова продуктов на целый месяц: тушенки, макарон, гречку, балык, три полосы пастромы, всяких сардин в масле и индийского чая «со слоном» и в зеленых пачках. Вынесли это все нам с черного хода, и Валентин Аркадьевич заговорщицки нам подмигнул:

– Для хороших людей у страны всегда все есть.

Я еще успел подумать, загружая продукты в багажник: «неужели все остальные, те, кто работает в шахтах, строит дороги и доит коров – плохие? Поэтому для них у страны ничего нет, кроме говяжьих костей, баклажанной икры и болгарского кетчупа?»

Но говорить вслух ничего не стал, чтобы не нарываться на долгую лекцию о заслугах, льготах и невозможности обеспечить всех и сразу.

Валентин Аркадьевич сказал, что оставит нас на ночь у себя и мы, конечно, были ему за это благодарны.

Уже около полуночи мы сидели на открытой веранде на заднем дворике его огорода и под желтым светом облепленной ночными насекомыми лампы пили чай с малиной.

– Павлов, это, конечно, хорошо, – говорил Валентин Аркадьевич. – Насколько я знаю этого человека, он вывезет вас туда, на Запад. Потому что сидя здесь ничего из намеченного плана сделать невозможно. Будут ли это Штаты или Европа – я не знаю, но могу точно сказать, что без опеки он вас не оставит. Однако, хлопцы, я дам вам координаты еще нескольких человек там. Двое в Австрии, один в Швейцарии и один в Германии. Они мне были когда-то обязаны, а благодарными эти люди быть умеют. Если сильно понадобится сторонний контакт, не завязанный на людей Георгия Сергеевича, я думаю, к ним можно будет обратиться. Двое из них потомки русских из первой волны эмиграции, – он протянул мне листок с несколькими строчками, написанными от руки.

– А вот этот и этот, – он достал из книги «Решения XXII съезда КПСС – в жизнь!» два белых картонных прямоугольника с тиснеными надписями на немецком и английском языках, – это чистопородные немцы. Сошлитесь на меня, и кто-то из них обязательно поможет. Смотрите, в общем, по обстоятельствам. Запомните имена, телефоны, адреса.

Мы заучивали информацию с листочка и картонок – визиток – четверть часа, потом Изотов все убрал.

Мы пили чай вприкуску с сахаром, а я все ждал, когда он задаст вопрос, который, как мне казалось, должен был его сильно волновать. Не выдержав, я спросил сам:

– Валентин Аркадьевич, а вы не хотите узнать – когда вам суждено…

– Нет, Сергей, нет. – Он покачал головой. – Этого я совершенно знать не хочу. Если я это узнаю, я буду бояться жить. А я уже устал бояться. За себя устал, за семью, за работу и карьеру. Достаточно. Теперь вот за вас еще бояться стану.

– Не нужно за нас бояться, – сказал Захар. – Все будет хорошо.

– Я знаю, хлопцы, знаю. Давайте-ка ложиться спать.

Он отвел нам комнату на втором этаже своего дома. Не сказать, что сон был глубоким, но я выспался.

Утром он нас разбудил, мы наспех позавтракали, потом Изотов скомандовал «по коням» и через час – без пятнадцати минут десять – мы стояли на улице Щусева.

Изотов высадил нас, на минуту вышел из-за руля сам.

– Прощай, Сергей, Захар. – Он пожал нам руки. – Пусть все у вас получится. Прощайте.

Он сел в машину, и более не задерживаясь, уехал.

Я прошептал ему вслед:

– Привет вашей внучке, Юленьке Сомовой.