Глава 42
Начинается вся эта суматоха, которой я так боялась. Угробив всю посуду в доме, бабушка успокаивается и звонит маме. Я запираюсь в комнате, чтобы избежать лишних вопросов, но это помогает ненадолго. Приезжают мама с дядей Костей.
– Тамара, открой дверь.
– Открой дверь немедленно!
– Томочка, пожалуйста, открой нам.
Я лежу на кровати и думаю о Его поступке. Но чем больше я думаю, тем больше запутываюсь. Злость съедает меня целиком.
Я не могу сидеть в комнате вечно, и в конце концов мне приходится открыть дверь. Родные садятся ко мне на кровать.
– Почему ты не сказала нам?
– Мы же самые близкие тебе люди…
– Мы бы всегда помогли тебе…
– Тома, проблема одного – проблема всей семьи…
– Мы же одна душа…
На меня обрушивается шквал бессмысленной болтовни. Я ухожу в себя.
– Тома, скажи хоть что-нибудь!
– Тамара, не молчи!
– Говори, говори!
Они доводят меня до слез. Мама гладит меня по голове.
– Ну успокойся… Ему не сойдет это с рук. Мы посадим его надолго, сделаем все, чтобы ты не увидела его больше никогда…
А я молчу. Я теперь всегда буду молчать. Словами не выразишь то, что я хочу сказать.
На ночь мама дает мне успокоительное. Делаю вид, что проглотила. Мне не нужны никакие таблетки. Я не хочу успокаиваться.
Притворяюсь, что засыпаю. Родные уходят, но не расходятся по комнатам. Еще где-то час я слышу, как мама с бабушкой ругаются.
– Это ты виновата! Недоглядела за моей дочерью! Уткнула нос в свои торты и не видишь, что тут вообще творится! Довела моего ребенка, а мне теперь мучайся, по врачам ее таскай!
– Я виновата? Это целиком твоя вина! Спихнула на меня свою дочь, а сама любовь крутишь, вот и посмотри, что из этого вышло! Ты никудышная мать!
– Не смей меня винить! Не тебе судить о моей жизни!
Вскоре к ним присоединяется пришедший с работы дедушка. Его громкий голос предупреждает всех, что он сейчас пойдет крушить соседский дом.
Дяде Косте с трудом удается уговорить всех оставить все на утро, а сейчас идти спать.
Под их ругань я достаю из ящика старые краски для рисования. Подхожу к стене, прямо к изголовью кровати. Рисую глаза. Огромные, голубые, как небо ясным морозным утром, крапинки вокруг зрачка темно-желтого цвета – небо во время сильной летней грозы. Глаза, которые всегда следят за мной и которые никогда не оставят меня в покое. Черный контур, желтые зрачки. Глаза получились дикие и злобные.
Именно эти глаза всегда стоят передо мной, но я не хочу, чтобы они следили за мной сегодня. Забиваюсь под кровать. Тихонько всхлипывая, засыпаю.
Эту картину мама наблюдает утром, когда входит ко мне в комнату, чтобы разбудить. Она сразу созывает семейный совет. Мама принимает решение увезти меня в Москву, чтобы я могла отвлечься от всего. Но сначала они собираются идти в дом Шутовых, чтобы самим поговорить со Стасом. Они не берут меня с собой. Возвращаются они довольно скоро – я сижу на лестнице и подслушиваю их разговор о визите. Насколько я поняла, никакого визита не состоялось. Мать Стаса просто не пустила их в дом, когда узнала, с какой целью они пришли. Как и любая мать, она пытается защитить сына. Теперь Стаса будут тщательно прятать…
В этот же день меня силой тащат в полицию, где я провожу пару ужасных часов. Сижу за старым письменным столом и корябаю ногтями облупившееся покрытие. Я стараюсь говорить мало, но из меня будто силой вытаскивают информацию. Мама сидит рядом и постоянно трогает рукой мою спину, словно подталкивая вперед и заставляя этим жестом меня говорить. Я не хочу говорить. Хочу молчать. Высокий участковый с каменным лицом стучит по старенькой клавиатуре и записывает мои с трудом сказанные слова. Я пытаюсь представить, что происходит в это время в доме Шутовых. Наверное, его мама плачет. Она в панике звонит его отцу, он приезжает. И вот они всей семьей обсуждают проблему. Как ведет себя чудовище? Спокойно ли оно? Напугано? Что оно делает сейчас и о чем думает?
* * *
Как и в предыдущие дни, это утро Ирина Шутова начала с кофе. И как в любое утро за последние этак года три, она добавляет в кофе довольно большую порцию ликера. Иначе в этом сумасшедшем доме просто не выжить.
В доме – страшный бардак. Но убираться нет сил. Нет сил даже на то, чтобы помыть голову или сменить халат, на который вчера женщина пролила вино. Ни на что нет сил. Вот уже два года прошло с тех пор, как из их дома ушел глава семейства, и все эти два года Ирина пребывает в непроходящей хронической депрессии, которую немного может приглушить только до краев налитый бокал.
Звонок в дверь – Ирина морщится. Она не любит утренних гостей. Женщина смотрит в окно – это соседи. Ирина удивляется – что им нужно в такую рань? Обычно эти соседи нечасто захаживают в гости. Она открывает дверь. На пороге стоят родители Мицкевич, мать и отец. Или, кажется, это ее отчим? Да впрочем, неважно.
– Ирина, здравствуйте, нам нужно поговорить со Стасом, – сразу переходит к делу Ольга. – Он дома?
Ирина чувствует, что что-то не так. Это явно не дружеский воскресный визит на чашку кофе.
– Нет, его дома нет, – быстро отвечает она. Это ложь. Дети сейчас в комнате Яны играют в психбольницу – еще один повод для того, чтобы выпить лишний кофе с ликером. – А зачем вам Стасик понадобился?
Соседи переглядываются.
– Думаю, лишние слова тут не нужны, – соседка протягивает ей какой-то листок. – Это записано в полиции со слов нашей дочери.
Ирина быстро пробегает взглядом по строчкам. Не нужно читать все, чтобы понять, о чем речь. У женщины заболело сердце. С каменным лицом она возвращает листок обратно.
– Это все ложь. Я не верю ни единому слову, – сухо говорит она. – Стас бы никогда такого не сделал. Наверняка она сама все выдумала. Не первый раз подобное… Девчонки влюбляются в него, а когда он не отвечает взаимностью, начинают мстить. Была уже одна, которая подавала липовое заявление об изнасиловании…
Ольга стоит с красным от злости лицом. От ярости она даже не может подобрать слов.
– Да как вы смеете в чем-то обвинять мою дочь? Ваш сын – мерзавец, мы упрячем его за решетку. Позовите его сейчас же! Мне нужно, чтобы он подтвердил написанные здесь слова!
– Я буду разговаривать с вами только в присутствии адвоката! – резко говорит Ирина и тянет на себя дверь.
– Правильно, ищите адвоката! И самого лучшего! – кричит ей вслед разъяренная соседка. Ее муж успокаивает ее. – Может быть, в таком случае вашему ублюдку хоть немного сократят срок! Лет до пятнадцати!
Ирина закрывает дверь. Прислоняется к стене и дает волю слезам. Руки трясутся. Она подходит к бару. К черту кофе. Сейчас ей нужно что-то покрепче. Она наливает себе виски, кидает два кубика льда. Что же делать? Она с тоской смотрит на телефон. Придется звонить мужу. Бывшему мужу. Ох, как не хочется… После развода она думала, что им больше не придется пересекаться. Но их сын – это их общая проблема. И сейчас бывшая семья должна снова объединиться.
* * *
Стас играет с Яной в психушку. Он надел на нее свою рубашку задом наперед и сзади завязал рукава. Яна должна развязаться, в этом смысл игры. Но не все так просто – иногда Стас подбегает к ней подбадривает неплохим зарядом тока от самодельного шокера – маленького механизма, вытащенного из кухонной зажигалки.
– Стас, ну перестань! Больно же! – вопит сестра и бегает от него по комнате.
– А ты развязывайся быстрей, это условие игры! Мы же в психушку играем, а психов лечат током! Буду лечить тебя, пока не развяжешься!
– Но мне не нравится эта игра!
– Чем быстрее развяжешься, тем быстрее игра закончится! Яна активно шевелит руками, пытаясь развязаться. Злобный брат ухмыляется и снова подносит к ней страшный прибор. Вдруг дверь в комнату резко открывается. На пороге стоит мама. Дети замолкают.
– Даже не буду спрашивать, чем вы здесь занимаетесь, – устало говорит она.
– Мы играем, мама, – быстро отвечает Яна.
Девочка никогда не жалуется на брата, что бы он ни вытворял и ни выдумывал. А вся семья прекрасно знает, каким жестоким может быть Стас и как далеко могут зайти его странные игры. Злость брата частенько обрушивается на сестру, но Яна всегда терпит. Она любит брата. Любит проводить с ним время, даже если в это время он закутывает ее в свою рубашку, завязывает за спиной рукава и бьет током. Их игры далеки от тех игр, в которые обычно играют с младшими сестрами. Вот вчера они играли в гильотину и парашютистов, позавчера делали яд, а потом морили им мушек и ос. И в этих странных играх Яна страдает больше всего – от гильотины ее тело теперь в мелких порезах, от игры в парашютистов в ее коленке до сих пор что-то скрипит и хлюпает, а от того, что она не надела защитную повязку, когда они варили яд, у нее начался сильный приступ кашля, не проходивший всю ночь.
– Мне сейчас нет до этого дела, – резко обрывает Ирина. Дети понимают, что что-то случилось. Ирина достает листки бумаги – копия дела, заведенного на Стаса. Перед уходом мама Томы сунула листки под дверь. – Стас, что это такое?
Стас спокойно смотрит то на мать, то на документ.
– Не знаю, тебе виднее.
Ирина смотрит на дочь.
– Выйди. Стас, мне нужно с тобой поговорить.
Стас кивает на сестру.
– Говори здесь. Я все равно ей расскажу позже.
Он смело смотрит на мать, готовый к нападению.
– Так, значит, это правда, – говорит женщина и взрывается слезами. Она кидает в него листами. – Мой сын – чудовище. Господи, за что мне это! Что она тебе сделала, Стас? Эта бедная девочка? За что ты так с ней?
– Ма, ты присядь… – робко говорит Стас и подводит маму к кровати. Яна стоит рядом, все еще с завязанными за спиной рукавами, и ничего не понимает.
Мама еще долго плачет, сидя на Яниной кровати. Рядом сидит Стас, смотрит куда-то вдаль, будто бы через стены, и молчит. Справа от него садится Яна. У девочки жутко чешется нос, но она боится попросить брата ее развязать. Она понимает, что в семье случилось что-то серьезное. И, как всегда, это касается брата. Сейчас не до нее. И в такие минуты ей лучше не напоминать о своем существовании. Вдруг Стас снова ни с того ни с сего взбесится и что-нибудь учудит, а в пределах собственного дома отыгрывается он в первую очередь на своей сестре.
Мама требует от Стаса каких-то объяснений. Яна понимает, что речь идет об одной девочке, о которой Стас столько рассказывал ей раньше. Эту девочку Яна всегда считала Стаськиной невестой. Но сейчас из маминого путаного монолога Яна понимает, что ее брат сделал этой девочке что-то очень плохое. Вообще-то делать больно другим людям – это для Стаса норма, и в семье этому перестали удивляться. В их дом часто приходят оскорбленные родители тех несчастных детей, которых Стас довел до слез или – того хуже – до больницы. Проблемы с полицией у Стаса тоже случаются, но здесь явно что-то другое. Что-то более серьезное. И что теперь будет, Яна не знает. Ей жаль брата, она всегда на его стороне. И в данную минуту она искренне ненавидит эту девочку, из-за которой у Стаса теперь будут проблемы.
В конце концов мама встает с кровати и уходит в гостиную, где, судя по звуку, наливает себе очередную порцию алкоголя.
Стас с Яной остаются одни.
– Стас, поиграем еще? – тихо спрашивает Яна. Она согласна даже на то, чтобы продолжить жуткую игру, лишь бы вернуть ту семью, которая была еще сегодня утром.
– Нет, гном. Сегодня мы больше играть не будем, – так же тихо отвечает брат. Сестра замечает, какие же печальные у него стали глаза. Он выходит из комнаты. Яна вспоминает, что она все еще в «смирительной рубашке». Девочка тяжело вздыхает и тщетно пытается развязаться самостоятельно. В конце концов она смиряется с тем, что в таком виде ей придется ходить как минимум до тех пор, пока про нее кто-нибудь вспомнит. А взрослым сейчас не до нее… Сквозь приоткрытую дверь девочка наблюдает за матерью и старшим братом. Ничего интересного не происходит – они чего-то ждут. Чего-то или кого-то? Вскоре раздается звонок в дверь… Это отец. Яна подпрыгивает от радости – он бывает в их доме так редко… и каждый раз в день его появления на душе праздник – находят воспоминания о прошлом. О тех днях, когда семья была вместе. Когда брат был нормальным и когда они все были счастливы.
Отец нервно ходит по гостиной, его голос грохочет подобно раскатам грома.
– Зачем? Зачем ты ходил к этим людям? – кричит он на Стаса. – В первую очередь тебе нужно было прийти ко мне! Тогда мы смогли бы что-нибудь придумать… Ты сам все им выложил! А вдруг они записали все на диктофон? Это же прямые улики против тебя! Просто слова этой девки ничего не значат. Нет никаких доказательств… а ты поступил как идиот. Пришел в это волчье логово и все им выложил. На хрена? Облегчить свою гадкую душонку? Совесть сгрызла? О боже, мой сын идиот. Подумал бы о коммерческой составляющей. Мы потратили бы гроши на это дело, пока ты не поперся туда. Теперь же придется тратить на адвокатов бешеные бабки. Мало того что мой сын псих, так он еще и дебил…
Стас равнодушно слушает отца. В этом весь отец – никогда ничему не ужасается, никогда не огорчается и не радуется. Он просто во всем ищет «коммерческую составляющую». Смотрит на мир под каким-то своим углом.
– Твой переезд откладывается, – говорит отец Стасу таким тоном, как будто подводит итоги. – Запру тебя в доме, и будешь тут сидеть до тех пор, пока не станет ясно, что из всего этого выйдет. – А потом он переводит взгляд на Ирину. – Где моя дочь?
– Не знаю, – пожимает она плечами. – Наверно, у себя.
– Оторвалась бы от бутылки да посмотрела. Что это за мать, которая не знает, где находятся ее дети… – ворчит отец и делает шаг в сторону комнаты дочери. Яна отскакивает от двери, садится на кровать. Ей будет стыдно, если отец узнает, что она подслушивала.
– Так что же, не хочешь забрать ее себе, а? – кричит ему разъяренная женщина. – Потому что не нужна она тебе! Никто тебе не нужен! Семью новую завел!
– Истеричка! – огрызается отец и открывает дверь в комнату Яны.
– Привет, пап, – спокойно говорит девочка.
– Привет, дочь. О боже, что это на тебе надето? – ужасается он и входит в комнату.
– Смирительная рубашка. Мы со Стасом играли просто…
Он помогает ей развязаться.
– Нет случайно еще одной такой же? Вашу мать усмирить?
Яна качает головой. Отец снимает с нее рубашку. Яна потирает руки и с удовольствием чешет нос.
– Малыш, я спрячусь у тебя тут ненадолго. Хоть в тишине побуду. – Отец закрывает глаза и начинает массировать виски.
– Пап, – тихо говорит дочь. – А что теперь будет со Стасом?
– Не знаю, малыш, – озабоченно говорит он. – Знаю только, что он в большой беде. И что его надо спасать.
– А мы спасем его?
– Мы сделаем все, что сможем, – отец целует девочку в макушку.
* * *
«Удивительно, насколько быстро две тупые разъяренные курицы могут превратить официальную встречу в балаган. Зря они все это затеяли. И для чего?»
Обе стороны наняли раздутых и напыщенных адвокатов, чтобы пустить пыль в глаза. Две семьи захотели встретиться и все обсудить, чтобы к чему-то прийти, решить, нужно ли доводить дело до суда, и местом встречи почему-то сделали дом Мицкевич. Зря это все, лучше бы встретились на нейтральной территории или вовсе бы не встречались. Обе стороны в полном сборе. Вот, сидят на кухне за большим обеденным столом. Адвокаты, родители Стаса, Томкины родители… и сама… Она.
Стас морщится. «Зачем они позвали ее, ну? Ей и так неслабо досталось. А здесь, в своем доме, сидеть в присутствии врага… Это больно для нее. Но кажется она на удивление спокойной. Ведет себя будто приглашенный гость – просто наблюдает да слушает. Как будто все, о чем здесь говорят, к ней напрямую не относится. Она будто думает о чем-то своем. Ей плевать на все, что происходит. Это странно. Неужели она не хочет, чтобы все было по справедливости? Или задумала что-то?» Стас иногда посылает ей короткие взгляды, тщетно пытается прочитать ее мысли. Она не смотрит на него. Не разговаривает. Делает вид, будто его не существует.
Насчет двух тупых куриц…
Разъяренные и красные от злости мамашки сидят и кудахчут друг на друга. А начиналось все довольно мирно. Обе женщины сидели белые как мел и своими плотно сжатыми губами показывали всем, что разговаривать с «этими людьми» ниже их достоинства. Лучше бы они продолжали в том же духе. Естественно, эти павлины с клеймом юриста на лбу не смогли решить вопрос мирно, хотя бросались друг в друга какими-то заумными фразами. Мамашкам стало скучно их слушать, и они начали бросаться друг в друга фразами попроще да покрепче. Стасу стало смешно: «Просто цирк какой-то! Только девчонку жалко… Нахрена же все-таки ее сюда позвали?»
Исход встречи Стасу был понятен еще до ее начала. Все переругаются да разойдутся. Другая сторона пообещает Стасу двадцать лет тюрьмы, а Томе, в свою очередь, посоветуют меньше врать да обратиться к психотерапевту. Примерно этим и оканчивается встреча. Только Томина мама все портит. Когда Стас встал с места и пошел к двери, она обращается к нему:
– Стас, пожалуйста, скажи мне, за что? Я – мать. Мне нужно это знать. За что ты так обошелся с моей дочерью?
В ее голосе слышится не злость и ненависть, а полная безнадега, и это заставляет Стаса остановиться. Пару секунд он стоит спиной ко всем. Потом оборачивается. Ухмыляется и дерзко смотрит в глаза матери Томы:
– Да просто потому, что я злобная психованная мразь, и только-то.
Он выходит, не дожидаясь ответа. Там, на улице, где никого нет, его взгляд меняется. Теперь он отражает одно-единственное чувство, которое заполонило его сущность целиком.
Он рассказал им все. Он сделал это не потому, что раскаивался или таким образом хотел получить прощения. Нет. Ему плевать на то, что с ним будет. Плевать на адвокатов, на деньги своего отца. Плевать на исход дела и на решение суда. Он сделал то, что хотел сделать, ничего не прося взамен. Он всегда делает то, что хочет.
Он с удивлением прислушивается к новому чувству. Несмотря на то что этот приход связал его по рукам и ногам… несмотря на то что теперь он привязан и к дому, и к суду, и черт знает к чему еще… Что его мечта уехать отсюда и начать жизнь заново развеялась как дым… Несмотря на все, он чувствует, что ничто больше не держит его. Ничто не сдавливает железным кольцом… там, внутри… Это чувство – освобождение.
Да. Он наконец-то отпущен.
