Глава 40
Раз… Ешь стекло или умри.
Два… Взорви воздушный замок.
Три… Беги в страну потерянных мальчишек.
Четыре… Спой колыбельную кролику.
Шепот множества голосов в голове не дает мне покоя. От этих голосов никуда не деться, они летают в голове, эхом ударяются о стенки черепной коробки. Я слышу их…
Открываю глаза. Вижу деревянные панели. Наконец-то не белый облупленный потолок больничной палаты. Я дома – шкаф, окно, занавески – вроде все осталось то же самое, но что-то изменилось. Я теперь будто вижу все по-другому. И дело не в зрении. Что-то происходит внутри, в голове. Это невозможно объяснить.
Я пытаюсь пошевелиться, но все мышцы тела окаменели. Пытаюсь разлепить слипшиеся губы и выдавить слова. Чувствую, что все мое тело заледенело. Я умерла?
Нет.
– Я живая, слышишь? – шепчу я потолку. – Я живая.
Кто-то скребется в дверь. Нет. Уйдите, уйдите, прошу. Хочу убежать далеко-далеко, чтобы не видеть и не слышать ни одного человека. В дверь входит мама.
– Томочка, ты уже проснулась?
Мне хочется затолкать ей в глотку ее уменьшительно-ласкательные суффиксы. Я ужасаюсь самой себе: откуда вдруг столько агрессии?
– Как спалось?
Дурацкий вопрос.
– Нормально.
– Пойдем завтракать? Я сготовила блинчики.
Смотрю на маму с удивлением. Она «сготовила блинчики»? Сама? Мама будто слышит мои мысли. Тихонько смеется.
– Под руководством бабушки, естественно.
Ее смех выходит каким-то нервным. И тогда я понимаю, сколько же они натерпелись со мной. Мама пытается справиться со стрессом, используя «метод мушкетеров» – смех.
Я растягиваю губы в подобие улыбки, чтобы успокоить маму и показать, что со мной все хорошо.
Сижу на кухне и пытаюсь проглотить каменный блинчик. Мама с бабушкой сидят напротив и наблюдают за мной. От их внимания мне становится совсем плохо…
– Вкусно? – спрашивает мама.
– Да, очень, – проглатываю я твердый комок, который неприятно царапает горло. Бабушка дала маме излишнюю самостоятельность в процессе готовки.
Они не говорят о том, что случилось. А я сижу как на иголках, в неприятном ожидании. Когда же они начнут меня пилить? Но этого так и не происходит. Я думаю о том, как они обсуждали это между собой. И наверняка заявили в полицию. И как мне придется туда тащиться и все объяснять стражам порядка. А они быстро раскроют мое вранье…
А выдавать Стаса Шутова я не собираюсь.
Стас Шутов.
Я замечаю вдалеке, на вешалке, знакомый пиджак… В кровь выбрасывается адреналин. Сердце бешено стучит, а легкие с удвоенной силой качают воздух. Я шумно втягиваю его. Меня захлестывает волна ненависти и отвращения.
То, что сделал он… Этого не может сделать человек. Монстр. Чудовище. ОНО. ОНО еще там, на свободе. Безнаказанно расхаживает по улице и думает, что ему все сходит с рук. Я не допущу этого. ОНО заслуживает смерти.
У меня внутри будто копошится клубок из ядовитых змей. Это чувство новое для меня.
– Откуда этот пиджак? – спрашиваю я. Не узнаю свой голос, он какой-то хриплый и жалкий.
– Он был на тебе в тот день, когда это произошло. Мы оставили его, подумали, может, он как-то связан с…
Что-то рвется из груди, щекочет горло. И в ту же секунду я взрываюсь диким истерическим смехом. Родные удивленно смотрят на меня. Я хочу им сказать: «Вы что, не понимаете? Это же так смешно… Он проделал все это со мной… Он таскал меня за волосы, он жег меня, а потом… Надел на меня свой пиджак, зачем? Чтобы я не замерзла? Какой же он заботливый и нежный…»
Я смеюсь и смеюсь. Уже болят мышцы живота, я задыхаюсь и начинаю икать. Наконец приступ смеха проходит. Я встаю со стула.
– Все в порядке, – небрежно машу я рукой. – Это Ромин пиджак, он дал мне его сразу после выпускного.
Под удивленные взгляды родных я беру пиджак и поднимаюсь к себе, чувствую, что меня сейчас снова накроет. Так и есть. Как только я закрываю дверь, снова накатывает приступ дикого смеха.
Через минуту он проходит. И вот уже в груди снова копошится клубок змей. Я хватаю пиджак. Осматриваюсь по сторонам. Где же оно? Открываю шкаф. Лежит наверху на полке. Заботливо постиранное мамой. Но только дырки уже не заделаешь… Мое выпускное платье. Ищу в комоде спички. Нахожу. Вылезаю на крышу, бросаю пиджак и платье. Поджигаю спичку, подношу ее к рукаву пиджака. Вскоре на крыше уже полыхает пламя, а я снова начинаю смеяться.
Я ненавижу эти вещи, поэтому от них останется только пепел.
Что со мной? Как будто что-то сломалось внутри и я уже другой человек. Это странно. Это пугает. Человек, который может делать странные и страшные вещи.
Я всегда была спокойной и тихой. Этакой пугливой зайчихой. Но теперь… Все поменялось. Меня переполняют желания, странные желания. Я хочу разрушать все вокруг, хочу бить стекла и сжигать чужие дома. Я хочу танцевать на кладбище. Хочу ходить голой. Хочу кричать. Хочу целоваться. Хочу объедаться сладкой ватой.
Но больше всего на свете я хочу, чтобы Его не стало.
Следующие несколько дней проходят ужасно, у меня появилась настоящая мания преследования. Мне стало казаться, что Оно следит за мной. Оно везде. Оно придет. Придет через окно. Доберется до меня, чтобы сделать меня мертвой еще раз. Мое окно занавешено и днем и ночью. Этого мне мало. Я достаю с чердака листы фанеры, прислоняю к окну. Почему-то думаю, что это его остановит.
Я могу заснуть, только когда забираюсь под кровать. Это придает мне чувство некой безопасности.
Под кроватью я сжимаюсь в комочек, окруженная ледяными глыбами своих несчастий, стараюсь отгородиться от внешнего мира.
Родные обеспокоены. Мама взяла длительный отпуск, чтобы сидеть со мной. Она настаивает на том, чтобы увезти меня в Москву. Я отказываюсь. Нет. Мои страхи будут преследовать меня и там. А этот дом… Здесь мне наиболее спокойно, под моей кроватью…
Невероятно, что могут сделать с человеческой психикой частые издевательства, запугивания и побои. Физическое истязание способно сломать разум, даже шелест листьев за окном, звук шагов на лестнице, внезапный голос одного из близких за спиной – и в кровь выбрасывается адреналин, ты хочешь бежать. Твое сердце бешено стучит, ты вздрагиваешь и вскрикиваешь. Мышцы каменеют, мозг сжимается и перестает что-то соображать. Тебе нужно какое-то время, чтобы успокоиться.
Странные порывы диких эмоций и желаний сменяются апатией и депрессией.
Целыми днями я лежу на кровати, изучаю потолок и стены.
Мама пытается меня развлечь и поднять настроение – таскает меня по торговым центрам и покупает новые шмотки. Бабушка пытается отвлечь меня работой – мы вместе печем торты и делаем работу по саду. Я все делаю механически, как робот. Меня пока не водили к специалистам, но, думаю, родные начинают об этом задумываться. Я послушно выполняю то, что скажут мне близкие. Но потом снова ложусь на кровать.
Я почти ничего не ем. Матрас теперь кажется мне намного жестче – пружины врезаются в выпирающие ребра.
Мама с бабушкой заставляют меня есть. Они готовят все мои любимые блюда, но мне все равно не хочется.
Все вокруг напоминает мне о том, что Оно сделало со мной. Мама погладит по голове или дотронется до руки – а я в ужасе отскакиваю от нее. Голову и руки пронизывает чувство фантомной боли, меня будто снова тащат за волосы и жгут сигаретами. Внезапный голос одного из близких – а я слышу Его голос. Его насмешливый холодный голос. Я постоянно слышу Его. И мне хочется бежать и прятаться. Чувство смертельного страха преследует меня постоянно. От него не избавиться. Я не могу забыться, я постоянно жду, жду беды. Я на низком старте, в любую секунду готова бежать.
Нервы взвинчены до самой крыши. Они прорывают ее насквозь. Всеми клеточками нервной системы я чувствую ее железную поверхность, горячую от солнца.
Иногда замечаю в зеркало, что у меня дрожат не только губы, но и пол-лица.
Засыпая, снова слышу Его. Чувствую Его руки на своем теле. Я задыхаюсь. Мне не хватает воздуха. Я не могу, не могу избавиться от Него. Я в Его власти даже здесь, в относительной безопасности. Мое тело и разум больше мне не принадлежат. Схожу с ума, меня съедает паника. Я окончательно выпала из ритма жизни. Весь мир – мчащийся поезд, а я выпрыгнула из него. Я живу в своем времени и пространстве.
* * *
Меня будит топот за дверью. Как будто по моей лестнице бежит стадо слонов.
Открывается дверь, и первое, что я вижу, – это человек с коробкой на голове. В коробке дырки для глаз и рта. Хихикаю. Судя по маленькому росту, это Серега.
Следом за Серегой входят остальные. Они вопят, перебивая друг друга:
– Одноглазый Том! Томас – ромовый живот! Как поживаешь, старина?
Меня захлестывает волна теплоты и добра. Пожимаю плечами.
– Да вроде нормально. Что это на тебе надето? – смеюсь я, глядя на Серегу, который трясет своей огромной картонной головой.
– Я сменил имидж. Нравится? – он подбегает ко мне, сует мне в лицо свое картонное недоразумение и высовывает через дырку язык.
– Фу! – я отталкиваю его от себя.
– Нормально, говоришь, поживаешь? – с подозрением косится на меня Антон. – А выглядишь как дерьмо!
– Ну, спасибо, – усмехаюсь я.
– Нет, ну правда, – Серега садится на кровать и смотрит на меня из своей картонной головы. – Ты выглядишь как дерьмо, подогретое на сковородке. Ну, знаешь, оно, наверное, получится таким жиденьким-прежиденьким… Вот как ты сейчас. Подогретое дерьмо, растекшееся по всей сковородке таким вонючим жидким блинчиком…
– Я тебе покажу жидкий блинчик! – кричу я и накидываюсь на Серегу.
– Голову! Голову осторожно! Я все утро ее вырезал!
Все смеются, глядя на нас. Настроение улучшилось. Невозможно больше находиться в депрессии, когда к тебе в комнату приходит человек в картонной коробке.
– А у нас теперь своя музыкальная группа! – радостно вопит коробка, когда мы немного утихомириваемся. – Смотри, как мы умеем. Так, пошли тарелки…
Антон начинает теребить себя за щеки, издавая влажные хлюпающие звуки.
– Так, ударные пошли…
Рома засовывает палец в рот и оттягивает щеку, издавая при этом звонкий «чпок».
– Так, а теперь вступает солист.
Серега начинает свистеть.
– Ну что, узнаешь песню?
– Не-а, – качаю я головой.
– Эх ты! – огорченно протягивает Серега. – Совсем нет слуха у старикашки Томаса. Это же «Смуглянка-молдаванка»! Ну ты даешь!
Набор свистяще-хлюпающих звуков меньше всего напоминает мне «Смуглянку», но я говорю:
– Да, точно. Очень похожа.
Парни улыбаются. Мы не обсуждаем то, что произошло. Я даже не знаю, что с ними было, после того как Стас дал команду «фас». Мы поговорим об этом позже, не сегодня. Мы болтаем, смеемся и делаем вид, что ничего не произошло. Они сидят у меня несколько часов. Не замечают во мне изменений. И я очень стараюсь вести себя как обычно. Когда они уходят, я снова ложусь на кровать и пялюсь в потолок.
Хочу, чтобы приехала Даша. Она сейчас у бабушки, и я не буду ей писать и пугать ее. Я расскажу ей все, когда она приедет.
Я просыпаюсь от того, что кто-то тихонько стучит в дверь. Входит бабушка.
– Там к тебе пришел один молодой человек, – тихо говорит она. Сердце замирает от страха. Я думаю, что это ОНО. Но в ту же секунду понимаю, что бабушка знает Его и она бы назвала Его по имени.
– Говорит, он твой одноклассник. Представился Егором. Беспокоится о тебе. Пустить?
Я молча киваю.
Ко мне пришел Егор? Это странно. Интересно, зачем? Просто поинтересоваться, как дела?
Осторожный стук в дверь – входит Егор.
– Привет, – говорит он. – Как себя чувствуешь?
– Нормально. А ты уже, конечно, откуда-то знаешь… – говорю я.
– Конечно, – он садится на край кровати, смотрит на меня. – Да у нас в округе все уже знают. Я несколько раз приходил к тебе, разговаривал с твоей бабушкой. Я рад, что все обошлось.
Обошлось?? Все, что со мной произошло, – это «обошлось»?
– Но сами сведения я получил, так сказать, из первоисточника, – продолжает Егор. – От Стаса.
Руки мертвой хваткой вцепляются в одеяло. Стискиваю зубы.
– Он все мне рассказал.
– И как он? Раскаивается? – хмыкаю я. Стараюсь не показывать страх.
Егор задумчиво смотрит в сторону. Отводит руку к затылку.
– Он рассказывает это так, как будто все нормально, все так и должно быть. Говорит, он бешеный психопат и что с него взять… Но я не верю, не верю, что ему все равно. Ты знаешь, мы ведь по-прежнему с ним друзья, несмотря ни на что. Несмотря на то что он такой. Не такие друзья, как вся его компания. Они делают все, что он им прикажет. А я умею вовремя сказать «Стас, ты перегибаешь палку». Я единственный человек, которого он слушает. Не всегда, правда… Но все равно он прислушивается ко мне. И я думаю, что сейчас я виноват… в том произошло.
«Нет. Не смей брать его вину», – хочу сказать я, но лишь молча смотрю на него.
– Я должен был предугадать, что такое может случиться, – Егор боится встречаться со мной глазами. Его взгляд блуждает по комнате, не задерживаясь на каком-то месте дольше секунды. – Но тяжело предугадать поступки Стаса. Его поступки вообще никакой логике не поддаются. Но иногда раньше мне удавалось его останавливать. Я вовремя его одергивал. Он осознает, что опасен для тебя. Я до сих пор не понимаю, что произошло между вами, но знаю точно, что вам обоим стоит держаться друг от друга подальше. При виде тебя у него будто бомба внутри взрывается. Слишком сильные и абсолютно противоречивые чувства. «Эта малая, – говорил он со смехом, – мы либо убьем друг друга, либо будем вместе». А когда он далеко от тебя, он становится спокойней. Он давно стал говорить об этом. О том, что хочет уехать. Говорил, что всем будет от этого лучше. Он разрушает здесь все. Мать из-за него спилась, сестренка рыдает целыми днями. С таким сыном и братом по-другому и невозможно жить…
«Нет. Не смей жалеть его. Оправдать его попытки сумасшествием или чем угодно. Нет. Не смей. Не пытайся разжалобить меня».
Молчу. Стиснув зубы, молчу. Хотя хочется кричать. Кричать на весь мир о своей боли.
Я отворачиваюсь к стене.
– Зачем ты это говоришь мне? – шепчу я в стену.
Егор замолкает. Через некоторое время продолжает:
– Я пришел просить за него прощения. Я прошу тебя не подавать на него заявления. Он уедет и больше не причинит тебе вреда, обещаю. Обещаю тебе, что я больше не выпущу его из виду. Он мой друг, и я… я не хочу, чтобы его жизнь сломалась окончательно. Я хочу вытащить его. Не обращайся в полицию.
Мне хочется смеяться. Дико и отчаянно. Он пришел просить за Него?
В полицию? Не собиралась. Полиция видится мне некой бессмысленной организацией, нужной только для того, чтобы развести кучу ненужных бумаг «в делах», а потом закрыть их. Это организация всегда казалась мне даже враждебной, я не видела, чтобы кому-то она реально помогла, а не сделала хуже.
И кроме того… Полиция… Я знала, что нужно будет перед целой толпой народу рассказывать и наглядно демонстрировать, что он со мной сделал. Это выше моих сил.
– Ты сломаешь ему будущее. Я обещаю, что буду с ним рядом. Что больше не допущу этого.
«О, нет, Егор. Это я обещаю, что больше не допущу этого. Я прекращу это раз и навсегда. Но тебе я не скажу ничего».
– Тома, скажи хоть что-нибудь.
Но я лежу, отвернувшись к стене, и молчу, показывая, что разговор окончен.
– Выздоравливай, – печально говорит он и уходит. Я чувствую, как по щекам текут слезы.
Стас Шутов. Я так много могла ему простить. Слишком много. Каждый раз он убивал меня, а я возрождалась вновь. Сколько у меня было жизней? Сколько еще осталось?
Я встаю с кровати. Смотрю на часы. Около восьми вечера. Подхожу к шкафу, достаю черную толстовку. Одеваюсь. Открываю окно, спускаюсь вниз, тихонько выскакиваю за калитку. Я знаю, куда мне идти.
Я шагаю по тротуарной плитке, стараясь не наступать на швы. Мне кажется, что если я наступлю на линии, то плитки подо мной разойдутся и я провалюсь под землю.
Навстречу мне идут люди. Они возвращаются с работы, идут домой с электрички. Я плыву против течения, вглядываюсь в лица. Мне хочется схватить кого-нибудь за руку и закричать:
– Выслушайте меня! Пожалуйста, послушайте! Я не могу больше держать это в себе!
Но я знаю, что меня никто не будет слушать. Все будут просто выдирать свою руку из моей и шарахаться в сторону. Никому нет до меня дела. Мне остается только молчать.
Что он сделал со мной? В кого превратил?
Внутри меня теперь – такой же человек, как и Он.
Но человек ли?
Я иду по переходу через железную дорогу. Сворачиваю в сторону леса. Бреду среди деревьев, спотыкаюсь о корни. Ветки больно хлещут по лицу. Мне все равно – я уверена, что на моем лице столько шрамов, что пара царапин от веток затеряются среди них.
Когда я удаляюсь довольно далеко от городской черты, останавливаюсь. Набираю в грудь побольше воздуха и кричу. Кричу отчаянно. Безнадежно. Меня слышит только лес. Крик пронзает легкие и горло сотнями ножей. Не остается никаких сомнений – помощи ждать не от кого. Я живу в мире, где власть принадлежит убийце. По законам этого мира значение имеет только способность причинять боль. И нужно просто подчиниться этому и принять такой порядок вещей.
Тяжело дышу. Внутри все кипит от ненависти.
Я хочу забить стеклами его горло, хочу слышать его крик.
Дрожащими руками хватаюсь за голову, глажу себя по волосам и лицу.
Хочу упасть и заснуть. И никогда не просыпаться. Но я нахожу в себе силы идти дальше. Вот и разбитая асфальтовая дорога, которая ведет меня на заброшенную промзону. Я вижу ее издалека. Выдыхаю от облегчения.
Яма. Место, где я похороню свои страхи.
