Глава 18
Ларионов явился в приемную Максима Петровича Гусакова точно в назначенное время, но чиновник передал через секретаршу, что он застрял на самом верху, на Старой площади, и заставил себя ждать добрых полтора часа. За это время Ларионов успел просмотреть несколько сегодняшних газет, напиться чаю с печеньем и шоколадными конфетами в обществе скучной секретарши и посетить туалет в другом конце коридора. Ларионов, спешивший по собственным неотложным делам, решил, как только Гусаков явится, быстро задать ему подготовленные вопросы и ретироваться, сократив беседу до минимума. Однако опоздавший чиновник свертывать беседу не спешил, настроился на обстоятельный и тягучий разговор.
После часового общения Гусаков нисколько не устал, наоборот, только разогнался, вошел во вкус. Оборвать его, вежливо поблагодарить за ответы, встать и уйти – нет, в общении с людьми высокого ранга такое поведение недопустимо. Это ведь не директор какой-нибудь гуталинной фабрики. И вообще, зачем наживать себе лишних врагов? Гусаков запросто может пожаловаться главному редактору. Приходилось сидеть и ждать, когда Гусаков выговорится, то и дело наклоняться к блокноту и делать на бумаге ничего не значащие пометки.
Кабинет Гусакова – обычный кабинет высокопоставленного чиновника, просторный, облицованный панелями из мореного дуба, с российским флагом и портретом президента вместо иконы в красном углу. Хозяин кабинета человек без изюминки, временами говорит складно, временами косноязычен до неприличия, морда как сковорода, полыхает румянцем, хоть блины на ней жать. Сейчас Лаоионову вспомнилась худая по юношески астеническая фигура Гусакова, когда несколько лет назад ещё только подступался к нынешним высотам. На душе у Ларионова без всякой причины сделалось муторно.
– Честно говоря, – Ларионов прижал руку к сердцу, – фактуры о вас я набрал, хоть отбавляй, полное жизнеописание. На все в газете места не хватит хватит.
– В каком смысле места не хватит? – Гусаков строго свел брови на переносице. – Для меня – и места не хватит? Сколько же места под твой материал главный редактор выделил?
– Ну, строк триста пятьдесят, так он сказал, – пожал плечами Ларионов. – Я стараюсь в объем уложиться.
– У твоего главного что, мозги раком встали? – Гусаков сузил глаза в узком прищуре. – Головокружение у этого хрена началось от собственного величия? Мы договорились так: места будет столько, сколько надо. Сколько мне надо, а не вшивые триста строк. Ты, Дима, рассчитывай на полосу. Твои тысячу строк и пару хороших фотографий, их я сам подберу. А твоему главному я позвоню.
– Но он сказал…
– Да насрать мне, что он сказал, – Гусаков поморщился. – Я сказал – полоса. Я ведь не какой-нибудь сраный продюсер, который пришел к твоему главному, чтобы тот помог раскрутить поющую на эстраде дочь. Пришел и принес наволочку грязного нала на эту раскрутку за десяток материалов о молодом даровании. Я не коммерсант, и грязного нала у меня нет. Даже если бы деньги сыпались у меня из ширинки, твой главный их бы не получил. Надо разбираться в людях, в чинах и званиях. Я – государственный деятель. И публиковать обо мне материал, эксклюзивный, почтет за честь любая подтирка. Так ему и передай, слово в слово. А то триста строк… Это пусть он молодым дарованиям, пьющим и поющим, по триста строк выделяет, за наличный отстег.
– Это конечно, – кивнул Ларионов, решив, что Гусаков слушком уж разошелся, чего доброго и вправду на газету обидится. – Все эти вопросы можно в пять секунд утрясти.
– Если уж для людей государственного масштаба в газете места не находится, значит, это дерьмо на лопате, а не газета, – Гусаков хмурился, отводил глаза в сторону. – Ладно, Дима, ты это в голову не бери. Будет полоса. Тебе о материале сейчас думать следует.
– О материале в первую очередь, – кивнул Ларионов, его мысли были далеко.
* * *
Перевернув несколько страниц блокнота, он стал читать собственные пометки, сделанные во время сегодняшнего разговора с Женькой Кузиным, побывавшим у своих добрых друзей в милиции и скормившим этим друзьям целую кучу денег. Информация Кузина оказалась довольно скудной, судя по ней, следствие топталось на месте. Мужчину, чью голову проломили гвоздодером, и убиеннную палкой старуху следствие вешало на Ирошникова. Но неожиданно появился и третий труп. На балконе собственной квартиры нашли тело ещё одной старухи, убитой молотком. Эту бабку за компанию тоже пристегнули к делу.
Да, картина совершенно безрадостная. Три трупа и никакой светлой перспективы для Ирошникова, никакого шанса. Стоило ли тратить столько денег на покупку этой информации? Бесспорно, деньги можно было потратить с большей пользой.
– Так вот, это очень важный момент, что я в партии не состоял, Гусаков прикурил сигарету. – Этот факт надо как-то обыграть. Ты подумай как. Человек новой формации, не отягощенный прежними отжившими догмами. Ты как-то обо мне писал, давно еще, тогда я только пришел сюда на работу, точнее, один приятель перетащил. Помню, мне тогда выделили самый плохой кабинет на этаже, в самом конце коридора, к начальству не набегаешься. Напротив моей двери – женский сортир. Помнишь? Но я все воспринял правильно: хороший кабинет ещё заслужить надо. Ведь так?
Ларионов кивнул, не поднимая головы от блокнота.
– Ты тогда обо мне хорошо написал. Гусаков у тебя – человек дела. И сейчас тебе надо постараться. Ведь ты не интервью делаешь, ты занимаешься имиджем государственного деятеля. – Уж постараюсь. Ларионов перевернул исписанную мелким подчерком страницу.
Из информации, добытой Кузиным, ясно: все эти убийства дело рук одного и того же человека. Так утверждают эксперты. Далее: убийца работает врачом «скорой». Это тоже вне всяких сомнений. Итак, круг очерчен. По ряду причин убийца маскирует свои преступления под спонтанные, бытовые. Умный ход, но он разгадан. Однако это следствию опять-таки ничего не дает. По той лишь причине, что в прокуратуре твердо убеждены – убийца Ирошников. Тупик. Можно попробовать самостоятельно выйти на этого врача-убийцу. Но как это сделать? Вопрос. Ларионов перевернул следующую страницу блокнота. Гусаков продолжал что-то объяснять вслух, казалось, самому себе.
– Прошли те времена, когда русский чиновник стоил дешево, – переключившись на новую тему, говорил Гусаков. – Иностранцы покупали подпись под межправительственным соглашением за какой-нибудь поганый видик. И сами удивлялись дешевизне. Теперь есть четкий прейскурант: какая подпись, на каком документе, сколько стоит, все расписано по нотам. А чиновники так подорожали, ух. Не подступишься. Эта информация тебе для размышления, не для газеты. А если все-таки вздумаешь об этом писать, на меня не ссылайся.
– Не буду ссылаться.
Ларионов снова уставился в блокнот, поставив на его странице бесполезную закорючку.
Если известно, что убийца – врач «скорой» это уже кое-что. Это не пустыня, не голое место. Для начала Ларионов побывал в городском управлении здравоохранения, затем съездил в объединение «Скорая помощь» на Каптельской улице, собирая все данные, что можно выудить за бесплатно. Но полученная информация только повергла в уныние. Оказалось, в Москве существуют пятьдесят две подстанции «скорой», на каждой их них работает от семи до двенадцати линейных бригад. А сколько врачей? Перемножив цифры, Ларионов поморщился. А если убийца не врач, а фельдшер, то круг подозреваемых лиц расширяется вдвое. Правда, все три убийства произошли в одном округе. В этом самом округе пять подстанций «скорой», на одной из которых работал Ирошников.
– М-да, черти что, – вслух сказал Ларионов.
– Не понял, чего ты сказал? – Гусаков оборвал свой монолог.
– Да это я так, – Ларионов, потерявший нить разговора не сразу нашелся с ответом. – Все это очень интересно, – нашел он, наконец, какие-то нейтральные слова, – просто очень интересно. Но в контекст нашего материала не того, не ложится.
– Я это не для материала рассказываю, этого нельзя печатать, – Гусаков досадливо поморщился. – Это я для тебя рассказываю, чтобы ты немного в ситуации сориентировался. Так вот, о чем бишь я? А… Люди, простые люди, давно свыклись с той мыслью, что наши чиновники люди насквозь продажные, просто до мозга костей. И разубеждать людей – только время зря терять, тем более что они, люди, правы на все сто. Но из любого засранца чиновника можно сделать простого и понятного простым людям человека. Пусть себе думают: он, конечно, продажный, он ворует, но он, по крайней мере, лучше других, потому что свой парень и нос не задирает. Он любит рыбалку, у него старуха мать в деревне, у него брат тяжело болеет, у него семейные проблемы, у него дочка растет. Это я про себя самого говорю. По большому счету, твоя задача сделать лицо чиновника человечным. Главный редактор этих слов тебе не скажет, потому что он, – Гусаков длинно выругался.
– Не скажет, – механически повторил Ларионов, решив, что Гусаков со времени их последней встречи сильно поумнел, мыслит в правильном направлении. – Да, надо рассказать о вас, как о человеке.
* * *
Ларионов снова склонился над блокнотом, сделав вид, что слушает Гусакова. Итак, в Москве более пятисот линейных бригад «скорой». Но это, разумеется, не все. Круг продолжает расширяться, рассуждал он, читая записи в блокноте. Но есть ещё масса других бригад. Неврологические, они обслуживают паралитиков, людей с повреждениями головного мозга, судорожными припадками, гипертоническими кризами. Может ли такая бригада выезжать к той старухе, что погибла первой или к тому убитому мужику? Весьма вероятно. Почему бы и нет?
Есть ещё реанимационные бригады. Но эти отпадают. Есть бригады ЦИТО, они занимаются в основном железнодорожными и автомобильными катастрофами. Тоже отпадают. Кардиологические бригады. Эти, как правило, выезжают по вызовам линейных бригад, например, в случае трансмуральных, затрагивающих все стенки сердца инфарктов. Как показало вскрытие, никто из убитых инфарктов не переносил. Значит, и кардиологов можно смело вычеркивать.
– Ты меня слушаешь? – Гусаков громко откашлялся. – Кажется, ты витаешь где-то.
– Слушаю, – кивнул Ларионов.
Гусаков снял трубку зазвонившего телефона, выслушал собеседника.
– У меня здесь народ, – сказал Гусаков в трубку и посмотрел на Ларионова, видимо, в данный момент олицетворявшего народ. – Перезвоню.
Он бросил трубку на аппарат, но в этот момент дверь, чуть скрипнув, приоткрылась, в кабинет заглянул мужчина с красной, какой-то помятой физиономией.
– Ты в карты играть идешь? – спросил мужчина Гусакова, а с Ларионовым даже не поздоровался, глянул на него, как на неодушевленный предмет. – Ждем ведь.
– Позже, – отмахнулся хозяин кабинета. – Видишь, корреспондент газеты у меня, – он кивнул на Ларионова. – Беседуем, невоспитанный ты человек.
– Понятно, я дико извиняюсь, – мужчина закрыл за собой дверь.
– Мой помощник, – Гусаков грустно усмехнулся. – Заваливает и с порога о картах. А может, у меня министр сидит, а не корреспондент. А ему по фигу.
Ларионов листал блокнот, с трудом разбирая собственный подчерк. Еще есть психиатрические бригады скорой помощи, обычные и специализированные, в том числе детская психиатрическая помощь и психиатрическая реанимация. Пятнадцать бригад на всю Москву. В каждой такой бригаде водитель, два фельдшера и врач. Этих сразу с кону долой. Взяв ручку, Ларионов зачеркнул несколько рукописных строк. Никто из убитых психическими расстройствами не страдал. Далее… Токсикологическая бригада. Она одна в городе и занимается отравлениями, связанными в основном с передозировкой наркотиков. Этих тоже можно смело вычеркивать.
Далее… Инфекционная бригада, она занята перевозкой бальных по направлению врачей лечебных учреждений, то есть перевозят инфекционных больных из одного стационара в другой, также занимаются перевозкой психиатрических больных. Ларионов черканул в блокноте ручкой. Далее… Акушерско-гинекологическая бригада, занятая приемом родов и производством абортов на дому. Кажется ни тот мужик, с головой, проломленной гвоздодером, ни две старухи рожать не собирались. Акушеров вычеркиваем. Ларионов поднял голову, стараясь сообразить, о чем теперь рассуждает Гусаков.
– А мой сосед по площадке, хохол, купил дорогую квартиру в Москве и почему-то решил, что мы с ним, раз уж соседствуем, одного поля ягоды, – Гусаков неторопливо предавался воспоминаниям и пускал табачный дым. – Так-то он неплохой человек, дельный, хозяйственный. Открыл какую-то забегаловку для прикрытия и вел свой маленький бизнес – торговал опиумом. И, представляешь, решил меня к этому делу приобщить. Он вообще не в курсе, кто я такой есть, какую должность занимаю, с какими людьми дружу. Видит только, что я на «Мерседесе» езжу, и решил, что я бандит или торгаш какой-нибудь. Взял он бутылку, закуски и так запросто приходит ко мне в гости со своим предложением.
Гусаков погасил окурок и рассмеялся своим забавным воспоминаниям.
– Я с ним выпил, сосед все-таки, выслушал его предложение и говорю: «Сам я такими делами не занимаюсь, но могу свести тебя с одним человеком. Это весьма могущественный человек. После встречи с ним тебя можно будет хоть в кино снимать». «Вот как…» – моргает глазами хохол. «Да, – говорю, – хоть в кино тебя можно будет снимать. В сцене с расчлененным трупом ты будешь этим самым расчлененным трупом». Больше он ко мне не приходил. А я переехал в министерский дом. Не могу компрометировать себя таким соседством.
– Очень разумно, – кивнул Ларионов. – А что тот хохол?
– Он вывез жену из России и продал её в Турции в публичный дом. Вернулся за следующей женой. Неплохой приработок, вывозить отсюда женщин. Теперь организовал большую фирму по экспорту так называемых манекенщиц. Вообщем, нашел свое место в жизни. Недавно он где-то достал мой номер, позвонил, извинился за тот случай и перевел крупную сумму в наш фонд, чтобы продемонстрировать лояльность законопослушного предпринимателя нынешней власти, – Гусаков сладко улыбнулся.
* * *
Ларионов повертел ручку и продолжил чтение своих записей. Что ещё остается? Остаются педиатрические бригады, выезжающие к детям до четырнадцати лет. Плюс труповозка. Все это к черту, и труповозку и педиатров. Еще есть бригада МЧС, подчиняющаяся непосредственно министру здравоохранения Москвы. Эти к бабушкам не выезжают. Их специализация взрывы, угрозы терактов, утечка газа, вообщем социально значимые происшествия, а не больные старухи. МЧС вычеркиваем. Да, много он начеркал. Ларионов перевернул страницы блокнота. Но и остался большой список. С чего начать? За что взяться? Линейные бригады – их подавляющее большинство.
– Ты диктофон выключил? – Гусаков высыпал окурки из пепельницы в корзину для бумаг. – Какой-то ты, Дима, сегодня заторможенный.
– Давно уж выключил.
Ларионов посмотрел на диктофон, лежавший на столе между ним и Гусаковым.
– А то за такую пленку мои враги дорого заплатят, – Гусаков взял диктофон, убедился, что он действительно не работает. – Мой кабинет, разумеется, слушают. Но это другое ведомство. Им сам Бог, – Гусаков посмотрел на большой портрет президента в красном углу, – сам Бог велел слушать таких, как я. Тут уж ничего не поделаешь, приходится мириться. Тем более что конфиденциальность прослушки гарантирована. Мой голос на пленке – продукт внутреннего пользования, никакой утечки. Я боюсь другого. Самые заклятые, самые злые враги – это бывшие или теперешние друзья. Можешь мне верить. Вот их я и боюсь.
– Как вы сказали, друзья? – встрепенулся Ларионов.
– Точно, друзья, – кивнул Гусаков. – Они и есть самые злые враги. Никто не подставит хуже, чем друзья.
– А-а-а, друзья.
Ларионов почесал затылок. Друзья Ирошникова. Вот с кого нужно начать поиск убийцы. Никто не подставит хуже…
* * *
Репортер Женя Кузин ждал Ларионова в закусочной «Сверчок». Ларионов безбожно опаздывал и Кузин успел съесть котлеты с макаронами, выпить сладкого кофе и прочитать фельетон в газете. Отложив газету в сторону, он стал разглядывать улицу, чувствуя, что терпение иссякает и минут через десять он просто встанет из-за стола и уйдет, куда глаза глядят.
– Виноват, – Ларионов материализовался из кухонного чада и упал на стул.
– У меня, между прочим, дел полно, – проворчал Кузин. – Жена целый список настрочила, чего купить. Послезавтра у неё день рождения. А я даже подарок не купил. А скоро женский день – готовь ещё один подарок. Разорюсь. Кстати, могли бы с тобой в редакции поговорить, а не в этой забегаловке. У меня изжога разыгралась.
– Там спокойно не дадут.
Ларионов вытащил из кармана и протянул Кузину завернутые в газету деньги.
– Ведь ваш отдел платит милиции за информацию? – увидев на стене табличку «У нас не курят», Ларионов вытащил и прикурил сигарету. – Милиции вы платите примерно половину бюджета своей редакции. Что я тебе предлагаю? Доплати им ещё и эти деньги. От себя или от редакции, не знаю, как это будет выглядеть.
– И что дальше? – Кузин нерешительно перекладывал деньги из руки в руку. – Ты хочешь, чтобы мои знакомые из милиции заглянули в гнилое дело твоего друга Антона Ирошникова? Потому что Антона съедает любопытство…
– Это не любопытство. Ни сегодня завтра невинного человека посадят или пристрелят при задержании. Кто, по-твоему, должен ему помочь? Нужно познакомиться с его делом, выяснить, что конкретно нарыла прокуратура и милиция. А там посмотрим. Так ты можешь узнать, что там, в этом деле?
– Конечно, могу, были бы деньги. Кстати, откуда у тебя столько денег?
– Это Ирошникова деньги, – Ларионов выпустил дым носом. – Ему подвернулась халтура по медицинской части. Немного он оставил себе, чтобы снять маленькую квартиру подальше от центра, остальное я принес тебе.
– По-моему, это пустые траты. Ирошников заплатит милиции, выбросит деньги, но ничего не узнает больше того, что уже известно.
– Посмотрим. Так ты поможешь?
– Если денег не жалко, помогу, – Кузин, видимо, что-то решив для себя, быстро пересчитал деньги и сунул сверток в карман. – Но учти, это дорогая информация. Ты ведь просишь не суточную сводку происшествий тебе принести. Ты просишь моих информаторов нарушить тайну следствия.
– Праздники на носу, деньги всем нужны. А у ментов тоже жены, любовницы и боевые подруги.
– Возможно, придется доплатить, – Кузин похлопал себя по карману. – Такая информация дорого стоит.
– И много ли нужно доплатить? Будь прокляты эти женские дни и все прочие праздники.
– Еще столько же, – Кузин икнул. – Решай сам.
– Я все уже решил, – сказал Ларионов.