Глава 16
– Почему ты не позвонил раньше?
Лена Романова переминалась с ноги на ногу в прихожей своей квартиры и изо всех сил заставляла собственные руки делать что-то естественное. Но что должны делать руки, когда человек выясняет личные отношения? Этого она не знала. Поэтому руки то сплетались на груди, то бессильно опускались, через секунду взлетали вверх, а затем лезли в задние карманы джинсов.
Простой, казалось бы, вопрос, поставил Ирошникова в тупик. Промычав что-то невразумительное, он снял с головы меховую шапку с проплешинами и почесал пальцами лоб, изображая работу мысли.
– Так почему ты не звонил?
Руки Лены снова скрестились на груди, сжатые губы сделались серыми.
– Слушай, – Ирошников сообразил, что отвечать на вопрос и вообще объясниться все равно придется, – если рассказывать все, что случилось со мной, целого дня не хватит. Я даже не знаю, с чего начать.
– Соври что-нибудь складное, – пальцы Лены сжались в маленькие кулачки – Начинать лучше сразу с вранья.
– То, что случилось со мной, нарочно не придумаешь
Ирошников помял шапку в горячей ладони и положил её на полочку.
– Догадываюсь: тебя обокрали на рынке.
– Не совсем, – Ирошников подумал, что холода подходят к концу и скоро лысеющую шапку можно будет выбросить. – Меня не то чтобы обокрали. Все обстоит гораздо хуже. А позвонить я не мог. Дома не живу…
– А где же ты живешь? На вокзале? – Лена злорадно усмехнулась. – Или нашел себе бабу на этом вокзале и теперь греешь ей постель? Эта работенка по тебе.
Лена рассмеялась, но её глаза оставались злыми. – Слушай, я ведь пришел не для того, чтобы выслушивать эту оскорбительную чушь, – Ирошников понял, что беседу нужно перевести в другую тональность, человеческую. – А для чего ты пришел? Тебя не было целую вечность, и вот ты заявляешься – здрасьте. А может, я не одна, может, у меня мужчина? Может, я просто не желаю тебя видеть? Об этом ты, разумеется, не подумал. Потому что мысли заняты только собственной персоной. И от тебя водкой разит. Не мог, значит, даже сейчас воздержаться. Свербит, значит. Душа горит. Вместо того, чтобы мне хотя бы один цветочек принести, ты истратил деньги на выпивку. Эх ты, пьяница. Керосинщик жалкий.
– Я по дороге кружку пива выпил. У меня большие неприятности.
– У тебя всю жизнь большие неприятности, потому что ты для них создан.
– Может, ты пригласишь меня в комнату и там мы продолжил нашу приятную беседу? Я ведь ехал сюда через весь город, замерз.
Не дожидаясь ответа, он скинул куртку и переобулся в мужские шлепанцы.
Лена не могла решить, изливать ли дальше раздражение или перевести вести разговор в миролюбивом тоне. Она ругала себя за то, что так сильно разволновалась, старалась успокоиться, но только больше нервничала.
– Ты есть хочешь?
– Может, тарелка супа у тебя найдется? – Ирошников вспомнил, что ещё не завтракал.
– Нет у меня супа.
Лена критическим взглядом осмотрела старый свитер Ирошникова и удалилась на кухню. Пройдя в комнату, Ирошников бегло осмотрел стены, увешанные иконами, нажал кнопку телевизора и, упав в мягкое кресло, щелкнул пультом, но через пару минут выключил телевизор. Лена вернулась в комнату с тарелкой овощного салата и плавающей в кетчупе котлеткой. Ирошников уже дымил сигаретой, стряхивая пепел в морскую раковину.
– А я курить бросила, – сказала Лена. – Ты врач, а смолишь одну за другой.
– Странно, ты ведешь себя так, словно беременна.
– Я веду себя так, как должен вести себя нормальный человек, который не хочет укорачивать себе жизнь, – Лена перешла в наступление. – А ты все так же плывешь по течению. Никуда не стремишься, ничего не хочешь, только пускаешь дым и пьешь пиво. Ведешь себя так, будто завтра тебе умирать. Спешить некуда, потому что все равно никуда не успеешь. Остается только расслабиться и ждать своего часа. А теперь положи руку на то место, где у тебя когда-то билось сердце и отвечай: зачем ты пожаловал? Только не ври, будто ты пришел из-за того, что мы давно не виделись. Не ври, что ты соскучился.
– Мне нужны деньги, взаймы, разумеется, – Ирошников потушил окурок.
– А, как же это я сразу не сообразила? – Лена усмехнулась. – Конечно, деньги. Что же ещё может понадобиться мужчине от женщины? Ты в своем амплуа. Смотрю, Антон грустный, озабоченный. Теперь все понятно. Скоро женский день. Нужно приготовить много подарков для дам сердца. Ты ведь никого не забудешь.
Лена зло рассмеялась.
– Раньше я не просил у тебя денег, ты меня с кем-то путаешь. У меня неприятности, меня ищет милиция. Если появятся деньги, появится небольшой шанс выпутаться из этой истории.
– И за что тебя ищут? За кражу наркотических веществ из аптечки? Или пациенты подали на тебя в суд?
– Ты сердишься на меня, есть за что сердиться. Но сейчас не время выяснять отношения. Мне надо выпутаться из истории, а там все встанет на свои места, все наладится. И наши отношения в первую очередь.
– Из какой истории надо выпутаться?
– Меня подозревают в двух умышленных убийствах, по крайней мере, в двух.
Ирошников постарался коротко рассказать историю своих злоключений, к месту и не к месту вставляя слова «так получилось». Рассказ вышел короткий, но сумбурный, слишком эмоциональный.
– У тебя талант влипать в жуткие истории, – Лена вытащила из пачки Ирошникова сигарету и прикурила от его зажигалки. – Только одну, – вслух сказала она самой себе. – Чтобы лучше переварить эту кашу. Ведь это сумасшествие какое-то, живая бредятина.
– Вот и я говорю…
– Старуха с лыжной палкой в животе, мужик с отбитой головой. И твоя фигура в центре этого ужаса. А деньги, зачем нужны деньги? Сунуть взятку следователю? Это не поможет. Ведь тебя ищут не за то, что ты разбил витрину или чью-то физиономию. А за взятку суд добавит тебе ещё пару лет.
– Если дело дойдет до суда, то мне дадут по максимуму. А деньги… Они просто нужны – и все. Без комментариев.
Лена, задумавшись, наморщила лоб.
– Понимаешь, за последний месяц мои отношения с отцом изменились и не в лучшую сторону. Мы почти не разговариваем. То есть иногда он звонит: как дела, как себя чувствуешь? Пара дежурных вопросов – и все. Отец почти не дает мне денег. Прислал пару недель назад со своим помощником какие-то копейки на молоко.
– А что случилось?
– Пустое дело, – Лена покусала ноготь, придумывая причину отцовского недовольства. – Поспорили с ним, не сошлись во взглядах, а в результате скандал и все эти обиды, – Лена покусывала ноготь и смотрела в окно. – И ты ещё со своими сюрпризами. Так не хочется с отцом мириться, кто бы знал. Но если это вопрос твоей жизни или смерти. Тогда съезжу к отцу завтра же, прямо с утра. Скажу, мол, присмотрела себе подарок к женскому дню. И поцелую его в щечку. А сколько нужно денег?
Ирошников назвал сумму.
– Такие деньги, как правило, отец при себе имеет. Завтра же и поеду.
* * *
Телефонный звонок вывел Лену из задумчивости. Потянувшись рукой к тумбочке, она сняла трубку, поздоровалась.
– Последние дни чувствую себя получше, – сказала Лена. – А я думала, вы обо мне забыли.
– Не забыл, – голос Вербицкого на другом конце провода звучал как-то тускло, устало. – Значит, чувствуете себя лучше? – переспросил он. – Приступов тошноты не было? И, слава Богу. Давление себе не измеряете?
– У меня этой штуки нет, как там она называется?
– Тонометр, его нужно купить. А как им пользоваться, я объясню. В консультацию вы ходили? Ничего страшного, позже сходите, после праздников, – Вербицкий кашлянул. – Я, собственно, почему звоню… Приятель привез из Швейцарии один препарат, редкий и очень эффективный. У нас его невозможно достать, потому что выпускать это лекарство начали совсем недавно. Оно улучшает переносимость беременности, выводит из организма матери токсины. Начнете принимать, и сразу забудете о тошноте, рвоте, головокружениях. Чудесное лекарство.
– Ой, спасибо, это очень кстати, – Лена улыбнулась с такой радостью и облегчением, будто уже начала принимать чудо-препарат. – Это так кстати, что вы себе даже не представляете. А то я совсем замучилась, – косо взглянув на Ирошникова, она оборвала фразу на полуслове. – Спасибо огромное.
– Пока не стоит благодарности, – Вербицкий добродушно хмыкнул. – Вот когда будут результаты, тогда и поблагодарите. Я привезу вам лекарство, когда угодно. Скажем, давайте завтра с утра.
– Не нужно беспокоиться, я сама подъеду, куда скажете. У меня машина.
– Сейчас очень скользко. В вашем положении лучше без крайней нужды из дома не выходить и за руль не садиться. Я сам вам завезу лекарство. – Хорошо, – Лена задумалась на пару секунд. – Только завтра я никак, еду к отцу. А это надолго.
– Так, а послезавтра я дежурю, – теперь задумался Вербицкий. – Как назло на целые сутки поставили дежурить перед праздником. У многих врачей грипп, людей не хватает. А после дежурства нужно часов десять отсыпаться. Давайте так: я вам позвоню через три дня и мы обо всем договоримся?
– Годится.
Попрощавшись, Лена повесила трубку, спросила у быстро проглотившего обед Ирошникова, хочет ли тот кофе, и ушла на кухню. Ирошников полистал толстый глянцевый журнал, с удивлением обнаружил, что читать в нем нечего. Лена вернулась в комнату, поставила перед ним чашку кофе, а сама сделала глоток апельсинового сока из стакана.
– Кто это звонил? – невыразимое темное предчувствие появилось неизвестно откуда.
– Это к делу не относится, – она поставила стакан с соком на стол. – Просто знакомый. Достал одну вещь и спрашивал, нужна ли она мне. Кстати, он врач, – добавила Лена и пожалела о своих словах.
– Что ещё за врач? – глаза Ирошникова сузились.
– Знахарь, то есть народный гомеопат, – сказала Лена. – Старенький такой старичок, сморщенный, как лежалое яблоко. Очень симпатичный, аккуратный. Лечит травами и народными заговорами.
– И отчего, позволь спросить, он лечит тебя своими заговорами? – не успокаивался Ирошников.
– Ни от чего не лечит. Просто эти травы выводят из организма всякую дрянь. Продукты распада и все такое нехорошее.
– Он тебе какое-то лекарство предлагал?
– Предлагал пить смесь трав, – Лена, уставшая врать, поморщилась. – Пустырник, шиповник и ещё что-то.
– А зачем тебе успокоительная смесь?
– Сплю плохо, – Лена допила сок в три глотка и поставила стакан на стол. – И ещё старичок говорит: когда пьешь эти травы, всегда деньги в кармане появляются и не надо у отца клянчить. Те самые деньги, которые просит знакомый мужик на свои сомнительные дела. Так старичок говорит. А народным гомеопатам я с детства верю.
– Раньше сюда всякие шарлатаны не звонили.
– Времена изменились, – Лена покачала головой. – Или ты пришел ещё и затем, чтобы мне выговоры делать за телефонные беседы? Заявляешься раз в пятилетку и ещё выговариваешь мне.
– Я просто спросил, – Ирошников пожал плечами.
– Ты прости мою раздражительность. В последнее время с отцом отношения испортились, потому что он тоже лезет с вопросами. Хочет все знать о моей личной жизни. А теперь ещё ты. Может, и вправду нужно принимать для успокоения пустырник или лимонник?
– Женские неврозы не по моей части, – Ирошников сделал глоток кофе. – А твой отец даст денег? Если я выпутаюсь из этой истории, подарю тебе на память о нашем приключении какую-нибудь вещицу, драгоценность.
– Подаришь, позолоченное колечко с цирконием, – Лена фыркнула. – Не смеши меня. Позвони завтра вечером. А теперь отправляйся. Я плохо себя чувствую, голова болит. Нет, подожди. Ты любишь смотреть отечественные фильмы, ну, кино наше?
– Не понял, – Ирошников помотал головой. – По-моему, там любить особенно нечего. Правда, некоторые центральные моменты отечественных триллеров мне очень даже нравятся. Например, половой акт без снятия штанов. Драки, когда удар ещё не дошел, а человек уже упал. Наши умеют снять кино. А почему ты спрашиваешь?
– Я тут смотрела один старый фильм по телеку, – Лена подняла глаза к потолку, будто на его белой поверхности были начертаны те слова, что она искала. – Этот фильм про любовь и вообще, про положительные эмоции, которых в реальной жизни не испытываешь. И про хороших людей, которых в реальной жизни почему-то не встречаешь. И вот там по ходу действия женщина сообщает мужчине, что ждет от него ребенка. Сама по себе сцена очень забавная. Нечто вроде полового акта без снятия штанов, даже смешнее. Мужчина-то живет с ней, поживает и даже не догадывается, что от такой близости может появиться ребенок. Она, героиня, сообщает ему, герою, эту ошеломительную новость. От их близости, ну, ты понимаешь…
– К сожалению, я этот гениальный фильм не смотрел.
– Это не важно, смотрел ты его или нет, – Лена переставила с места на место пустой стакан. – Я же тебе все и так рассказываю. Так вот, на героя это сообщение производит такое впечатление, будто случилось чудо, а не вполне естественная вещь. Он мечется, что-то орет невразумительное, едва башкой окно не вышибает. Просто готов взорваться от счастья. Хотя, если разобраться, радоваться ему особенно нечему. Герой не имеет ни кола, ни двора, а ребенок, пока быт не налажен, не нужен.
– А, смотрел, – кивнул Ирошников. – Супруги потом разводятся, потом сходятся вновь – и все счастливы. Подожди, как же он называется?
– Не важно, – Лена подняла стакан и, переложив его из руки в руку, снова поставила на стол. – В нашем кино всегда все правильно. Если герой положительный и вдруг узнает, что у него будет ребенок, то этот герой и ведет себя сообразно своей положительности. Ну, как полный идиот, как обезьяна. Прыгает и улюлюкает. Если герой отрицательный, он тоже ведет себя соответственно. Предлагает любимой женщине денег на аборт и убеждает её в том, что каждому овощу свое время. А такому овощу, как ребенок, тем более. Вообщем, младенец – это несвоевременно.
– Ты так хорошо изучила историю вопроса, что хоть за диссертацию садись. Или хочешь устроить небольшой тест. Узнать, кто сидит в этом кресле, герой положительный или негодяй.
– Вот-вот.
– Денег на аборт я предложить не могу, потому что их у меня нет, денег этих, – Ирошников почесал затылок. – Прыгать и вышибать окна твоей квартиры мне тоже неохота. И вправду – ребенок сейчас не ко времени. Не знаю почему, но я рад. И когда только ты успела?
– Это дело недолгое. Вообще-то не хотела тебя огорчать, но в последний момент почему-то решила сказать правду.
* * *
Ювелирная мастерская, в которую направлялся Вербицкий, недавно переехала из центра на городскую окраину. Продышав круглый глазок в заледеневшем стекле автобуса, Вербицкий наблюдал за дорогой, разглядывал однотипные панельные дома. Когда водитель объявил «остановка сбербанк», он спустился по скользким автобусным ступенькам на расчищенный до асфальта тротуар и спросил дорогу у дворника, устроившего перекур.
– Черт его знает, где тут мастерская ювелирная, – плечом дворник оперся на черенок метлы, словно инвалид на костыль. – Я и не слышал о такой.
– Там ещё ателье в этом доме, – Вербицкий засомневался, туда ли он вообще приехал.
– Ателье? – сняв белые матерчатые рукавицы, дворник скатал их трубочкой, сунул в карман телогрейки. – Тогда понятно. Это в старом доме, красном, – он показал рукой направление. – В прежние годы там общество трезвости помещалось, – дворник презрительно усмехнулся и дыхнул на Вербицкого какой-то сивухой, словно давая понять, что и прежние трудные годы лично он в обществе трезвости не состоял. – Потом взамен общества устроили еврейскую общину. А теперь уж и не знаю, что там есть. Красный дом, сразу увидишь.
Путь, указанный дворником оказался не так короток и прост, как показалось в его начале. Поплутав между домами добрую четверть часа, замерзнув и обозлясь, то ли на тупого дворника, то ли на собственную бестолковость, Вербицкий, наконец, отыскал трехэтажное здание красного кирпича, похожее на барак или склад, прочитал крупную вывеску «Ателье» и мелкую «Индивидуальный пошив брюк и юбок». Хлопнув дверью подъезда, он спустился в полуподвал и нажал звонок обитой оцинкованным железом двери, почти мгновенно распахнувшейся. Здоровый малый кивнул Вербицкому как старому знакомому, провел посетителя темным коридором до торцевой двери, по соседству с которой находился туалет.
– Вот сюда.
Парень постучал кулаком по косяку двери и удалился.
Переступив порог тесной комнаты со слепым зарешеченным окошком где-то под потолком, Вербицкий шагнул к письменному столу, пожал сухонькую ладошку ювелира Бориса Самойловича Бернштейна, поднявшегося навстречу гостю. Потушив настольную лампу, отсвечивающую от стекла, покрывающего стол, Бернштейн зажег верхний свет, показал Вербицкому на стул.
– Вот так, Валера, – ювелир склонил голову на бок, – видишь, в какую дыру меня загнали? Почти всю жизнь проработал в центре города. И вот подарок на старости лет.
Перед тем, как присесть на стул, Вербицкий повесил верхнюю одежду на деревянную вешалку.
– Очень неудобно сюда добираться, – в ответ пожаловался Вербицкий и, положив на колени кейс, оглядел сырые, крашенные маслом стены. – Да, тесновато и темновато. Тут до чахотки досидеться можно. Не дай Бог, конечно. Хотя и в центре вы не во дворце сидели. В таком же сыром подвале.
– Центр – это знак престижа, – Борис Самойлович оперся локтями о стол и вытер ладонью вдруг заслезившийся глаз. – Боюсь, с этим переездом я половину клиентов растеряю. Солидные люди поедут на эти выселки только в крайнем случае.
– Вы-то с вашим именем, с вашей репутацией клиентов никогда не растеряете, – утешил ювелира Вербицкий, которому собственные слова показались насквозь лживыми. – Освоитесь на новом месте, и сюда клиенты дорожку протопчут. Может, ещё и новые появятся.
– Какие новые? – ювелир поднял печальные глаза. – Я надеюсь именно на старых клиентов, на ценителей красоты, на знатоков. А новые что? Они, эти бандиты или банкиры, придут раз-другой и исчезнут. За последние годы в нашей ювелирной сфере стали крутиться большие деньги, но почти пропали люди со вкусом. В прежние времена я не искал клиентов, они искали меня, хотя я далеко не Карл Фаберже. От новых посетителей, что за заказы? Перстни с печатками, золотые цепи, крестики. Ширпотреб, примитив. Для ювелира моего класса все это не интересно.
– Главное, чтобы деньги платили, – сказал Вербицкий. – А там не важно, что делать.
– Деньги многое значат в жизни, – согласился Борис Самойлович, – многое, но не все. Дожив до моих лет, вы сами выведите для себя эту истину. И вообще, простите за банальность, деньги – это не главное в жизни.
– А что тогда главное?
Вербицкий посмотрел на ювелира с интересом, но тот, не ответил, только загадочно поднял брови.
– Доживите, Валера, до моих лет, только доживите, и никаких объяснений вам не потребуется. Тем более, и объяснить это невозможно.
– Хорошо, обязательно доживу, – пообещал Вербицкий.
– Мои года не подарок, – Борис Самойлович почему-то всегда старался произвести на людей, даже тех, кто его давно и хорошо знал, рисоваться перед которыми не было смысла, впечатление слишком старого, небогатого, несправедливо битого жизнью еврея. – Болезни, плохой обмен веществ, руки слабеют.
– Принимайте витамины – это я всем советую.
Плохая примета: если ювелир жалуется на старость, на здоровье и слабые конечности, значит, задумал сбавить цену.
– От старости витамины не помогают, – ювелир разжал кулачок, посмотрел на свою ладошку. – Вот линия жизни у меня короткая, а я все существую, все копчу голубое небо. Хотя никого не радую своим долголетием, даже себя самого.
– Что-то вы сегодня не веселый.
Вербицкий постучал пальцами по крышке кейса, давая понять, что пустых слов сказано уже много, пора бы и к делу приступить. Но Борис Самойлович, погруженный в раздумья, казалось, не замечал нетерпения посетителя.
– Как супруга поживает?
– Спасибо, вам от неё привет.
Вербицкий подумал, что Таня даже не подозревает, что такой ювелир Борис Самойлович живет на свете. А сбросить цену придется, тут и спорить нечего. Любой аргумент все равно окажется битым, на каждое слово у старика десяток возражений. Положим, Вербицкий скажет, что отдаст золото вдвое дешевле скупочной цены. А старый хрыч спросит: Валера, а вы учли плату за риск? А медленный оборот золота учли? Скажет, что он и так работает, чуть ли не себе в убыток.
Опять же вспомнит этот переезд с насиженного места в центре, плату за аренду подвала приплетет. Лучшие клиенты или в Израили или в Бутырке. Прочитает целую лекцию, а потом опять заноет о плохом здоровье, о том, что жить осталось всего ничего, возможно, вскорости помрет он прямо за этим вот столом. Те же самые байки он травил и в старой мастерской. Противный старикашка, занудливый, жадный. Одна только положительная черта и есть – глупых вопросов не задает.
– А как на работе успехи?
Вербицкий лишь печально улыбнулся, мол, сам должен понимать, что за работа у врача линейной бригады «скорой», веселого мало.
– Если нет перспектив, могу вас порекомендовать в четвертое управление, – ювелир прищурился. – Один мой хороший приятель поможет.
– Нет, бегать на цирлах перед чинушкам, это не для меня, – ответил Вербицкий. – Я все-таки не холуй, а врач. На «скорой» работа дерганая, но в четвертом управлении ещё хуже. Устанешь прогибаться. Спасибо, что обо мне вспомнили.
– Если надумаешь уходить со «скорой», – Борис Самойлович приложил руку к сердцу. – Много лет знал твоего отца, были друзьями. Саша всегда мечтал, чтобы его сын, его Валерочка, стал врачом. Ни у твоего отца, ни у твоей матери не было высшего образования. И вдруг – врач в семье. Да, порадовались бы старики. Твой отец был хорошим ювелиром. Когда его сажали, он меня попросил: позаботься о Валерке. Главное, говорит, пусть парень держится подальше от ювелирного дела, нечего повторять мои ошибки. Восемь лет с конфискацией это не шутки. Наша, ювелиров, профессиональна статья была восемьдесят восьмая: валюта, золото. Кому больше везло, кому меньше. Еще твой отец мне сказал: «Боря, я оттуда не вернусь». А разве могла твоя мать пережить весь этот ужас? Я ей понемногу помогал, другие тоже помогали. Но раны на сердце, они не заживают. У твоей матери было слабое сердце.
– Да, сердце у неё было слабое, – кивнул Вербицкий.
* * *
Если уж старик вспомнил его мать и отца, свою материальную поддержку, предложил помощь в трудоустройстве, значит, дела совсем плохи, хоть сейчас же вставай с этого скрипучего стула и пустой езжай обратно. Значит, решил старик золото чуть не даром забрать. Его стиль: долго зубы заговаривает, а потом назначает бросовую цену.
– Простите, Борис Самойлович, я тороплюсь, – сказал он, хотя никаких дел не планировал.
– Да, да, – Бернштейн зажег настольную лампу, вынул из верхнего ящика стола связку ключей, встал и, отпирая сейф, повернулся к Вербицкому спиной. – Проклятый замок, – проворчал ювелир. – Уж, сколько с ним мучаюсь.
Вербицкий внимательно разглядывал жилистую тонкую шею ювелира.
– Сейф можно вязальной спицей открыть, а ещё проще – сбить молотком заднюю крышку. Вот мой характер: нет, чтобы на прежнем месте рухлядь оставить, так сюда припер.
– Вас когда-нибудь ограбят, – выдав свой прогноз, Вербицкий усмехнулся. – Обязательно ограбят.
– Еще ни разу за всю мою жизнь не грабили, – ювелир ожесточенно дергал ручку сейфа. – И кому в голову придет, что в этом подвале и в этой консервной банке, – он стукнул по сейфу кулаком, ключ, наконец, повернулся, – что в этой банке я храню деньги и ценности. Своим доверяю, без доверия тоже нельзя. Если смотреть на каждого клиента, как на потенциального грабителя, спятить недолго. А вообще, я заговорен от краж и ограблений. Многих моих знакомых обчистили ни по одному разу, а меня Бог миловал.
– Какие ваши годы, все ещё впереди.
Вербицкий рассмеялся чистым искренним смехом. Он хотел добавить, что доверять людям, особенно своим клиентам, нельзя ни в коем случае, но промолчал.
– Итак, Валера, сколько я вам должен? – Борис Самойлович положил на стол толстую тетрадь и деньги в целлофановом пакетике, сел на стул, перевернул несколько исписанных сверху до низу страниц – А должен я вам за шестнадцать золотых колец и перстней. Как раз знакомому дантисту нужен был золотой лом на коронки. Он все забрал оптом, – Борис Самойлович раскрыл пакет и, отсчитав нужную сумму, притянул деньги Вербицкому. – Проверьте.
– А зачем? – Вербицкий улыбнулся, худшие опасения не сбылись. – Вы же сами говорили, что своим людям надо доверять. Только вот, колец было семнадцать.
– Семнадцатое вот оно.
Ювелир достал из ящика и положил на стол обручальное кольцо, поставил перед собой склянку с прозрачной жидкостью. Он придвинул к себе аналитические весы, положив кольцо на чашку, измерил его вес.
– Тринадцать и шестнадцать сотых. Его вес я вычел из общей массы. В прошлый раз я золото не проверял, только взвесил. А теперь смотрите.
Борис Самойлович открыл склянку с жидкостью, опустил в неё стеклянную палочку, дотронулся палочкой до кольца. Вот капля оказалась на желтом металле, золото на глазах потемнело. Вербицкий внимательно наблюдал за манипуляциями старика, чувствуя, что хорошее настроение возвращается. Бернштейн, хотя и поворчал, пожаловался на жизнь, но деньги за золото отдал, как договаривались. Значит, и вправду стареет бедняга.
– Эта светлая жидкость смесь азотной и соляной кислоты, так называемая царская водка, – пояснил ювелир. – В ней растворяются все неблагородные металлы. Это кольцо – подделка, видимо, сплав меди и серебра. Хотя фабричное клеймо, проба, все на месте. Можете его забрать.
– Зачем оно мне? – Вербицкий помотал головой. – А что у нас с другими кольцами, теми, что с камнями? Там ещё две броши и два браслета. Кстати, в них бриллианты старинной огранки.
– Современная огранка, скажем, розочкой котируется выше старинной. Это заблуждение обывателей, будто камни старой огранки стоят дороже. Там, среди ваших вещиц, есть хорошие. Особенно тот браслет с сапфиром и двумя бриллиантами по полтора карата. Но камушки с дефектом. Они не впаяны в браслет, а закреплены в лапках, я их вынул. Могу дать вам лупу и камни, сами увидите дефекты.
– Трудно будет найти покупателя?
Вербицкий поморщился, опять хрыч начинает голову морочить.
– Покупатели, считайте, уже есть, – ювелир часто заморгал глазами. – Оба браслета и броши возьмут и в таком виде. Но лучше отремонтировать камни. На одном убрать пятнышко, а на другом скол, добавить новую грань, заполировать трещинку алмазной крошкой. Камни, лишенные этих дефектов, подорожают примерно в полтора раза.
– И сколько будет стоить вместе вся эта музыка?
Ювелир назвал сумму и посмотрел на посетителя вопросительно.
– Годится.
Вербицкий кивнул головой, решив про себя, что старик опять его надул, но торговаться, изображая из себя знатока камней, просто смешно. А соваться к другому ювелиру – глупость непроходимая. Слова Бернштейна не проверишь.
– А как скоро можно получить деньги?
– Огранка крупного настоящего алмаза занимает годы, – ювелир, видимо, обрадованный согласием Вербицкого уступить камни по названной цене, выключил лампу и, откинувшись на стуле, сложил руки на груди. – Здесь, разумеется, работа не та, но пару недель придется попотеть. Значит, через две недели и созвонимся. Кстати, есть очаровательный бельгийский гарнитур: колье и сережки с алмазами. И совсем недорого. Прекрасный подарок супруге к женскому дню.
– Я не дарю женщинам драгоценностей, – сказал Вербицкий. – Не из соображений экономии. Просто у жены появится соблазн показать эти побрякушки родственникам, а те решат, что я богатый человек. Начнутся расспросы. Я подарю жене духи, а драгоценности – это баловство. Она ведь жена врача, всего-навсего врача.
– Что ж, логично. Помнится, все ценные предметы, что дарил отец вашей матушке, конфисковали. Вложения денег в ценности жены, – ювелир пожал хрупкими плечами, – не самые удачные вложения. А духи тоже прекрасный подарок. Баловать женщин тоже глупо, слишком быстро они привыкают к хорошему. Валера, какие духи предпочитает ваша супруга? Сейчас в магазинах огромный выбор.
– Какие подарю, такие и предпочитает, – буркнул Вербицкий.
Ювелир, всегда сохранявший непроницаемое лицо, криво усмехнулся.
* * *
– Золото – это так, это сейчас не главное, – сказал Вербицкий. – Один приятель предлагает купить у него совершенно уникальную коллекцию икон. Мой знакомый мало в этом смыслит, в иконах. А коллекция действительно уникальная. Первый раз в жизни я увидел такое собрание у частного лица.
– Если ваш знакомый почти ничего в этом не смыслит, откуда у него это редкие иконы?
– Часть по наследству получил, что-то сам прикупил.
– Прошлым летом гостил в Гамбурге у дочери, – Бернштейн пригладил на висках седые редкие волосы. – Вообще поездил по Европе. Антикварные лавки завалены нашим добром, нашими иконами. Вешать негде, стоят в подсобках штабелями. Везут все кому не лень, думают, на Западе на иконы спрос. Наивные люди.
– В антикварных лавках продают дрова, не иконы, – Вербицкий открыл кейс и вытащил исписанный с двух сторон лист бумаги. – А я хочу предложить настоящий товар, эта коллекция станет гордостью любого собирателя, – он протянул бумагу Бернштейну. – Всего у моего приятеля более сотни икон, все в идеальном состоянии, что само по себе редкость. Здесь я записал самые ценные, с моей точки зрения.
– Посмотрим, Бернштейн нацепил на нос очки и включил лампу. – Любопытно. Действительно хорошая коллекция. Семь икон Спаса семнадцатого и восемнадцатого веков.
– Самый интересный Спас, это где Христос сидит на троне в охряных одеждах, а его фигура вписана в алый ромб, а ромб вписан в синий овал, который находится во внешнем квадрате. От Спаса во все стороны расходятся лучи, а на левом колене он держит раскрытое Евангелие. Затем «Спас Вседержатель», проще говоря, поясной портрет Христа. Затем «Спас Иммануил» оплечное изображение Христа в юношеском возрасте, у него нет ни бороды, ни длинных волос. Далее «Спас нерукотворный» – один только лик Христа без шеи и плеч, глаза смотрят вперед. Очень выразительная икона. По моей оценке, начало семнадцатого века. Далее идут Богородицы, но они более поздние. Где-то начало восемнадцатого века, – Вербицкий показал пальцем на нужные строчки – Вот Богородицы «Донская Божья матерь», «Ярославская», «Богоматерь Знамение», «Шуйская», «Страстная», «Богоматерь взыграния младенца».
– Ладно, не перечисляйте, Валера, – Бернштейн медленно водил пальцем по строчкам. – Тут целый поминальник.
– А это «Неопалимая Купина», – не слушал Вербицкий. – Сюжетная икона со многими действующими лицами. Далее идут иконы-праздники «Рождество» – волхвы идут на свет путеводной звезды. Бегство святого семейства в Египет. «Благовещение» – дева Мария держит в руках клубок ниток. «Успенье» – на первом плане мертвая Богородица, на втором Иисус поднимает её душу в виде младенца. «Крещение» – Христос и Иоанн Креститель стоят в водах Иордана. «Сретение» – нарисована церковь, и первосвященник Симеон принимает из рук Богоматери младенца. «Преображение» – Христос стоит, а к земле рядом с ним припали апостолы Петр, Яков и Иоанн. «Покров» – Богоматерь с покрывалом стоит на облаке. Далее, «Воскресенье или сошествие в ад» – это первая половина семнадцатого века. Редкая икона. Есть иконы деисусного чина…
– Твой знакомый случайно не спятил, продавать такую коллекцию? – ювелир хмыкнул. – Но если он все-таки спятил, тем лучше. Правда, одного покупателя на все это добро скоро не найдешь. Проще и выгоднее продать иконы в разные руки. Можно к твоему знакомому заглянуть в гости? Вы, Валера, поимеете свой процент.
– Он гостей не любит, он больной человек, – сказал Вербицкий. – Список икон оставьте себе. А сами иконы увидите не позже чем через две-три недели. Сам их привезу.
Вербицкий закрыл кейс и протянул ювелиру руку.