Глава двадцать первая
Около часа машина ползла по горной дороге, забираясь все выше и выше. Потом дорога пошла под уклон. Изредка попадались лачуги, прилепившиеся к горным склонам, словно ласточкины гнезда. И снова начинались безлюдные места, горные склоны и узкие равнины, где не было ни воды, ни растительности.
В первых утренних сумерках проехали селение – десятка три-четыре небогатых подворий, в основном одноэтажные дома с плоскими крышами и крошечными окнами, в которые едва ли пролезет крупная собака. Посередине поселка возвышалась мечеть с минаретом. Возле нее в ожидании утренней молитвы бродил мужчина в красных шароварах, жилетке из грубой овчины и длинной рубахе, подвязанной шнурком. На плече, будто ружье, он держал свернутый трубочкой рулон толстой оберточной бумаги, заменявший беднякам коврик для молитвы. Увидев машину, человек склонился в низком поклоне.
Джип остановился в другом селении, возле хибары, построенной из глины и соломы. Единственное окно дома выходило на дорогу, вместо стекла на раму натянули кусок прозрачной пленки. Через дверной проем видна керосиновая лампа, стоявшая на самодельном столе, контуры человеческой фигуры. Впереди – улица, застроенная такими же убогими домами. Селение оказалось беднее того, что проезжали пару часов назад. Мечети здесь не было, людей не видно, даже собаки не лают.
– Приехали, – сказал водитель, обращаясь к Сотникову. – Вам прямо сюда. В этот дом. А я поеду в свою конуру, успею пару часов поспать.
– Ты останешься здесь, – недовольно проговорил Сотников.
– Как скажете, – пожал плечами водитель. – Я – человек маленький. Что прикажете начальству доложить?
– Начальству я сам доложусь.
Сотников потянулся к водителю, залез ему под куртку и вытащил из внутреннего кармана пистолет. Из дорожной сумочки, висевшей на брючном ремне, достал нож с наборной пластмассовой рукояткой, обоюдоострым клинком и две запасные обоймы к пистолету. Тут выяснилось, что Палыч, задремавший дорогой, не спит. Он сидел, выпрямив спину, сжимая пистолет в левой руке и направив ствол в затылок водителя. Палыч готов был начать стрельбу по условленному знаку Сотника, но знака пока не было.
– Слушайте сюда. Сейчас я выйду, – щелкнул пальцами Сотников, – а Палыч остается за начальство. Водитель, не вылезая из машины, пересядет на мое место. За руль садится наш ветеринар, – он обернулся к Радченко. – Лепила, не вздумай бежать. Для тебя сейчас актуальны два варианта: или ты уходишь из этой чертовой дыры вместе со мной и остаешься живым и здоровым, или все происходит с точностью до наоборот. Кстати, что это за поселок?
– Черт его знает, – сказал водитель. – Люди тут давно не живут. Весной и осенью останавливаются пастухи. Ну, когда гонят скот на верхние пастбища и обратно. Другого народа тут не бывает.
Сотников вышел из машины. Вытащил из кармана сигарету, щелкнул зажигалкой и неторопливой походкой пересек дорогу. Оказавшись перед домом, отдернул москитную сетку, заменявшую дверь, переступил порог. Глаза не сразу привыкли к полумраку. В дальнем углу на широкой деревянной скамье сидел незнакомый человек в солдатской куртке с накладными карманами, держа на коленях автомат Калашникова. Второй незнакомец сидел на табурете в ближнем углу. У этого типа между колен был зажат самозарядный карабин Симонова, оружие старомодное, но вполне надежное.
Посередине комнаты на самодельном столе разложили армейскую карту, сверху поставили керосиновую лампу. Тут же лежали пистолет и коротковолновая рация. Навстречу Сотнику поднялся бывший капитан государственной безопасности Игорь Куприн, одетый в серо-желтую камуфляжную куртку. Он улыбнулся открытой улыбкой и хотел протянуть руку, но в последний момент передумал, только спросил:
– Что случилось? Вы выглядите усталым и…
– Обменяемся комплиментами в следующий раз, – резко оборвал его Сотник. – Перейдем к делу. Кажется, меня хотят поиметь за бесплатно. Мы договаривались, что я сдаю вам на руки эту дамочку и получаю взамен ксиву и деньги.
Улыбка мгновенно сползла с лица Куприна, уголки губ опустились вниз.
– Вы получите все, – сухо ответил он, – но не раньше, чем прибудет полковник. Деньги и документы у него. Мы ждем его к обеду. Тогда и рассчитаемся.
– Хорошо, – согласился Сотник. – Я готов ждать. А пока выберу дом, где можно отдохнуть. Со мной останутся дамочка и человек, который назвался Вадимом, водитель. Как говорят дипломаты, если в дальнейшем возникнут спорные проблемы, постараемся решить их путем взаимных переговоров и уступок. Но я не дипломат, поэтому скажу просто: захотите кинуть меня, как фраера, первым умрет ваш человек. Затем женщина.
– Я бы на вашем месте не торговался, словно старый сириец на блошином рынке, – не скрывал раздражения Куприн. – Будьте благоразумны. Приведите сюда Джейн, она нужна мне прямо сейчас, и отдыхайте на здоровье хоть до завтрашнего ужина. Как только появится Лихно…
– Будет как я сказал, – твердо произнес Сотников. – Или никак.
Мужчина, сидевший в дальнем углу, приподнял автомат и взял гостя на мушку. Другой мужчина передернул затвор карабина.
– Отставить оружие, – приказал Куприн.
– Я заберу вашу коротковолновую рацию, – сказал Сотник. – Сообщите мне, когда появятся деньги и документы. Мы произведем обмен. Есть возражения?
– Послушайте…
– Не сейчас, – покачал головой Сотник. – Как только обоснуемся в доме, пришлю своего человека. Нам нужен сухой паек на пятерых плюс вода, из расчета на сутки. Еще свечи или керосиновая лампа.
Девяткин взлетел вверх по лестнице и остановился. В темноту уходил прямой узкий коридор, освещенный тусклой лампочкой. По обе стороны, как и внизу, – двери жилых комнат или подсобных помещений. Он прошел коридор до конца, свернул налево, в темный закуток. Отсюда на задний двор выходило небольшое квадратное окошко. Через него виден другой дом, одноэтажный, с двускатной крышей, стоявший в сотне метров от особняка. Напротив мезонина постройка с плоской крышей: то ли гараж, то ли конюшня, а перед входом в дом стоял седан «Вольво» с открытой задней дверцей. Девяткин увидел, как из дома вышел мужчина в сером плаще и кепке. Тень падала на лицо, но Девяткин узнал бы Лихно и с большего расстояния. Николай Макарович держал в руке чемоданчик, на плече висела небольшая спортивная сумка. Он проворно сбежал вниз по ступенькам, остановился возле машины и обернулся назад, будто кого-то ждал.
Девяткин подумал, что от Лихно его отделяет метров сто с небольшим. Цель неподвижна – это хорошо, с длинноствольного «браунинга» на таком расстоянии трудно промахнуться. Он дернул щеколду окна, потянул на себя ручку, но рама не поддалась. Возможно, створка приколочена гвоздями к оконному блоку или старая краска, набухнув от влаги, закупорила окно намертво.
Девяткин бросился в ближнюю комнату, не зажигая света, отдернул тяжелую штору и посмотрел вниз. Лихно по-прежнему стоял возле машины. Он поставил чемоданчик на землю и переминался с ноги на ногу. Вот он повернулся лицом к крыльцу. Девяткин в считаные секунды разобрался с оконным замком и потянул ручку на себя. Рама открылась, в лицо ударил сырой холодный ветер. Он поднял пистолет, сжал рукоятку обеими руками, уперся локтями в подоконник и поймал на мушку цель. У этих пистолетов сильная отдача, при выстреле ствол дергается вверх. Надо взять прицел чуть ниже головы. В эту секунду Лихно, стоявший вполоборота к Девяткину, повернулся к нему спиной, словно дарил стрелку верный шанс пустить горячий кусочек свинца прямо под сердце. Девяткин задержал дыхание и стал медленно нажимать на спусковой крючок.
Над крыльцом вдруг погасла лампочка. Из дома вышли трое. Лихно шагнул в сторону, уходя с линии огня. Оставалось верные две-три секунды, чтобы снова прицелиться и выстрелить. Но Девяткин перевел взгляд с Лихно на людей, спускавшихся с крыльца. Первой шла женщина, державшая за руку ребенка, худощавого мальчика лет семи. За ней следовал мужчина, видимо, водитель. Девяткин подумал, что пуля запросто может срикошетить, ранить или уложить насмерть ребенка. Эта мысль застряла в голове, как заноза под кожей.
Он постарался прицелиться выше, точно в голову Лихно. Если попасть в цель, рикошет вряд ли возможен. На долю секунды голова Лихно пропала из виду, это он нагнулся, чтобы взять в руки чемоданчик… Звук пистолетного выстрела оказался таким громким, будто саданули из ружья. Левая фара автомобиля разлетелась на осколки.
– В машину! – крикнул Лихно. – Скорее!
Пропуская женщину с ребенком, он пригнулся. Вторая пуля просвистела в паре сантиметров над головой, едва не сбив кепку. Третья прошла ниже, задев ногу охранника, уже садившегося в кресло водителя. Видно, ранение оказалось пустяковым. Машина рванула с места, свернула направо, и ее контур последний раз мелькнул в просветах между деревьями и пропал. Девяткин со злости плюнул на пол.
Немного успокоившись, он подумал, что ничего еще не потеряно. Надо быстрее найти телефон, позвонить дежурному на Петровку. Ребята успеют взять под контроль все аэропорты и вокзалы. Лихно говорил, что летит по паспорту болгарского дипломата. Это облегчит поиски.
Девяткин нашарил на стене выключатель, и под потолком вспыхнула лампочка на коротком шнуре. Комната оказалась совершенно пустой, только в дальнем углу стояла бельевая тумбочка, покрытая слоем пыли. Майор выскочил в коридор. Соседняя дверь была заперта. Он ударил по ней ногой, навалился плечом, хлипкий замок рассыпался на части. В комнате не оказалось даже телефонной розетки, лишь остов железной кровати и разбитый деревянный ящик.
На обследование соседних комнат ушло немного времени, но результат оказался тем же. В дальней спальне Девяткин нашел телефонную розетку. Рукояткой пистолета разбил пластмассовую панель, осмотрел спрятанные под ней клеммы кабеля. Все в рабочем состоянии, сеть под напряжением. Где-то в доме должен быть аппарат.
Через полчаса он закончил осмотр особняка и признался себе, что попусту потерял уйму драгоценного времени. Телефонного аппарата не было нигде: ни в подвале, ни в комнатах первого этажа.
Еще минут десять Девяткин обыскивал мезонин, откуда вышел Лихно со свитой. Дом оказался довольно большим: пять комнат наверху и спортивный зал в подвале. Но здесь не было даже телефонных розеток. Он снова выскочил во двор, постоял на крыльце, оценивая ситуацию. Солнце взошло, но его свет прятали низкие тучи, плывущие с севера. Моросил мелкий дождик. За металлическими прутьями забора виднелся соседний дом: ставни плотно закрыты, на входной двери тяжелый замок. Похоже, что здесь не живут с прошлого лета. Других домов не видно, к забору подступает лес. Перепрыгивая через лужи, Девяткин побежал по единственной дороге в ту же сторону, куда ушла машина.
– Надо было раньше, – шептал он себе под нос. – Черт… Надо было раньше…
Через четверть часа Девяткин остановился на перекрестке двух узких дорог и, выбрав по интуиции направление, побежал дальше. Двигаться стало труднее, пиджак, промокший насквозь, заметно потяжелел. Рубаха прилипала к спине и груди, не давая свободно дышать. Добежав до другого перекрестка, он вышел на середину дороги и, расставив в стороны руки, остановил первую попавшуюся машину. За рулем сидел старик в лохматой зимней шапке, на носу очки с толстыми стеклами.
– Быстрее, отец, поехали! – прокричал Девяткин, упав на переднее сиденье видавших виды «Жигулей». – Телефона мобильного нет?
– Чего ты там шепчешь? – спросил старик. – У меня батарейка в слуховом аппарате совсем того… Громче говори.
– Быстрее езжай! – прокричал он во всю глотку Девяткин. – Ты чего едва плетешься? За смертью, что ли, едем?
На этот раз старик услышал и прокричал в ответ:
– Машина старая, она не хочет быстрее.
Через некоторое время «Жигули» остановились на окраине поселка, где на фасаде трехэтажного кирпичного дома Девяткин увидел вывеску «Почта». Оператор, всю ночь скучавшая в одиночестве, заметив пистолет под ремнем незнакомца, онемела от испуга. Он раскрыл полицейское удостоверение.
– Уголовный розыск! Быстро соединяй с Москвой!
После долгих бестолковых переговоров выяснилось, что болгарские дипломаты сегодняшним утром Москву не покидали. Состоялись вылеты шести рейсов из Шереметьево и Домодедово. Чтобы навести более подробную информацию, потребуется время. А пока за Девяткиным выслали служебную машину. Другая машина с оперативниками и криминалистами вскоре отправится в дом Лихно.
– А мы вас, Юрий Иванович, грешным делом похоронили, – сказал в трубку старший лейтенант Лебедев. – Думали, кранты… Перевернули вверх дном тот японский кабак, где вы встречались с Лихно.
– Значит, долго жить буду, – ответил Девяткин. – Примета такая. – Положив трубку, он посмотрел: – Есть что-нибудь теплое переодеться?
– Поищу. А пока… Вон через дорогу магазин. Можно взять водки, а то насмерть простудитесь.
– У меня денег – ни копейки, – покачал головой Девяткин.
– А я вас угощу, – отозвалась женщина.
Почта закрылась на внеурочный перерыв. А через полтора часа, когда старший лейтенант Лебедев вошел в помещение, его начальник спал, развалившись на голой деревянной лавке. Сердобольная женщина накрыла его своим пальто. Под лавкой стояла полупустая бутылка водки.
Дом, который выбрал Сотник, стоял на самом высоком месте в отдалении от других домов. Это была обычная лачуга из двух комнат, построенная из необожженного кирпича. Два окна выходили на улицу. Из них просматривалась пыльная грунтовая дорога, поднимавшаяся сюда от центральной части поселка. Из заднего окна виден голый двор, уже залитый солнечными лучами. В потолке зияет огромная дыра, будто в крышу попало пушечное ядро или небольшой метеорит. Из мебели чудом сохранились скамейка и шаткий самодельный стол. В дальнем углу печка, сделанная из ржавой бочки, и два сломанных ящика. Сразу за домом дорога обрывалась, начинался овраг, а за ним – заросли кустарника.
– Что ж, я бывал в местах и похуже, – оглядевшись, сказал Сотник. – А тут погода теплая. Дождя, кажется, не будет. И вообще мне тут… Мне тут нравится. Главное, дом высоко стоит. И единственная дорога простреливается до поворота. Это примерно метров сто двадцать.
– В кого вы хотите стрелять? – шепотом спросил водитель.
– Лично я стрелять не хочу, – ответил Сотник, – просто рассуждаю вслух.
Джейн сняла куртку, расстелила ее на земляном полу у стены. Села и тут же задремала. Радченко сел рядом и, задрав голову, через дыру в потолке долго рассматривал светло-голубое небо. Палыча отправили за сухим пайком. Вскоре он вернулся, вытащив из машины канистру с водой и пару буханок подгорелого ржаного хлеба. Еще он привез несколько банок рыбных консервов и пакет с сухарями. Хлеб оказался несъедобным, от рыбных консервов разыгралась изжога, но дело поправили сухари с водой.
Водителю Вадиму Сергеевичу после несытного обеда связали руки за спиной, приказали сесть в углу у железной печки и не двигаться без разрешения.
Сотник разложил на столе пару пасьянсов и вдруг сказал:
– Умирать почему-то не хочется. То ли день сегодня такой хороший, то ли что… Но вот не хочется умирать. Хочется еще пожить. Ну, хотя бы неделю.
– Кому умирать? – насторожился водитель.
– Для начала – тебе, – ответил Сотник. – Прострелю твою ляжку, выброшу раненного на дорогу. Пусть они снизу посмотрят, как ты истекаешь кровью. Твои хозяева должны знать: я настроен серьезно. А дальше видно будет. В смысле, посмотрим, кто умрет за тобой…
– Вы бы отпустили меня, – дрогнувшим голосом прошептал Вадим Сергеевич. – Зачем я вам?
– А ты еще поторгуйся, хотя сегодня не базарный день. – Сотник перетасовал карты. – Кстати, ты мне не очень-то нужен. Хватит нашей дамочки, она одна стоит дюжины таких орлов, как ты. Короче, давай договоримся так. Ты сообщаешь мне информацию, которая может быть полезной, а я тебя отпускаю. Иди на все четыре стороны.
– Вы это серьезно?
– Клянусь всем святым! – Сотник прижал ладонь к сердцу. – Только информация должна быть первосортной, достоверной. Говори все, что знаешь.
– В большом доме, который стоит между холмов на равнине, живет один богатый человек по имени Игорь Аносов. – Вадим вытер со лба пот, хотя было нежарко. – Особняк виден из заднего окошка этой хибары. Аносов хранит деньги и ценности у себя в подвале. То есть это даже не подвал, это что-то вроде большого сейфа. Короче, ему предложили поделиться деньгами. Взамен Аносов получит своего сына, семилетнего сопляка. Мальчишку привезет Лихно. Если Аносов вдруг заупрямится, мы возьмем этот дом штурмом. Здесь около двадцати вооруженных опытных бойцов. Парни хотят заработать и ни перед чем не остановятся. Охрана Аносова – всего два или три человека, а этот особняк – не крепость.
– Вы уже вступили в переговоры?
– Да. И вроде бы обо всем договорились.
– Мне кажется, ты что-то не договариваешь.
– Ну, я знаю, что живым Аносов никому не нужен. Люди Лихно заберут все, что он заныкал в своем подвале, и уйти этот малый не сможет. От дома к холмам проходят два тоннеля в человеческий рост. Подземные ходы вырыты в незапамятные времена. Через эти пещеры Аносов мог бы сбежать, бросить деньги, но спасти жизнь. Но мы вошли в эти ходы с того конца, где они заканчиваются, и установили в них мины нажимного действия. Короче, теперь Аносову деваться некуда. О существовании этих ходов Лихно знал, но, чтобы начать операцию, нужны были чертежи внутренних помещений особняка и подземных ходов. Эти чертежи сделала она. Лихно обещал порубить женщину топором на мелкие части, если в ее чертежах есть хоть одна ошибка.
– Продолжай. – Сотник снова принялся за карты.
– Я уже все рассказал, – пожал плечами Вадим Сергеевич. – Скоро Лихно привезет мальчишку. Завтра утром его отправят к папаше. Я не знаю всех деталей операции, честное слово.
– Лично ты чем занимаешься? Только не рассказывай, что просто водишь тачку.
– Я снайпер, прапорщик в отставке. Служил в пограничных войсках. Снайперская винтовка Драгунова и боекомплект – в машине. Спрятаны под задним сиденьем, за инструментами и ветошью.
– Палыч, проверь, – приказал Сотник.
– Вы обещали меня отпустить, – подал голос Вадим Сергеевич.
– Я передумал. – Сотник даже головы не повернул в его сторону.
– Но вы же клялись всем святым! – На глаза Вадима Сергеевича навернулись слезы.
– Я сказал неправду, – на секунду Сотник оторвался от карт и посмотрел в глаза пленника. – Вранье – это моя слабость.