Глава 3
«Волга» Садыкова вырвалась из города ранним утром, когда жара еще не началась, а солнце уже позолотило вершины гор, покрытые ледниками и вечным снегом.
Наряд военных, проверявших транспорт на выезде из города, остановил машину. Из будки контрольно-пропускного пункта вышел лейтенант. Вроде бы русский, в форме, выгоревшей на солнце, давно потерявшей свой первоначальный цвет. На голове фуражка с зеленым верхом, на плече автомат. За ним следовал сержант из местных, он держал на поводке серую овчарку с широкой грудью и мощными лапами. Собака скалила зубы, рвалась вперед, а старшина дергал поводок и ругался по-таджикски.
Лейтенант приказал отогнать машину на обочину, всем выйти из салона, выгрузить из багажника вещи и проследовать в помещение контрольно-пропускного пункта для процедуры личного обыска. Он говорил быстро, но твердым официальным голосом, и Джейн, сидевшая на заднем сиденье за водителем, решила, что поездка может закончиться прямо сейчас, еще не начавшись. Садыков, обернувшись, сказал, чтобы она сидела, где сидит, сам вышел и коротко переговорил с лейтенантом.
Офицер заглянул в салон и, улыбаясь, проговорил:
– Доброе утро.
– Доброе, – выдавила из себе Джейн. В горле першило от пыли, а процедура личного обыска, которую предстояло пройти, уже вызывала чувство физической брезгливости. – Доброе утро…
– Хорошая погода. – Лейтенант почему-то не уходил, продолжая смотреть на Джейн и улыбаться. – По радио передавили, через пару дней станет прохладнее. Как там Москва? Шумит? Я-то сам родом из… – Он не успел закончить, как в помещении контрольно-пропускного пункта загудел зуммер телефона внутренней связи. Офицер махнул рукой сержанту, отдал короткую команду и пропал в облаке пыли.
Железная труба шлагбаума, раскрашенная в красно-белый цвет, с укрепленной посередине табличкой «Стой, запретная зона. Открываем огонь без предупреждения», поплыла вверх. Садыков нырнул в машину, включил мотор и газанул. Через несколько мгновений башня, сложенная из бетонных блоков, с пулеметом на крыше и длинные кирпичные постройки скрылись за поворотом.
– Ищут наркотики, что идут из Афганистана, – усмехнулся Садыков. – На границе и в городе полно солдат, а дури меньше не становится. Потому что лаборатории, где делают героин, давно переехали из Афганистана на эту сторону реки. Это раз. Во-вторых, в этом бизнесе участвует много людей, и деньги текут рекой.
Дорога спускалась вниз, на равнину, Садыков гнал машину, стараясь отмахать побольше километров до наступления жары.
– Почему нас пропустили? – спросила Джейн. – И даже документы не проверили?
– Ну, предположим, документы проверили, – ответил Рахат. – Я предъявил лейтенанту свой паспорт и вашу справку, сказал, что вы жена русского инженера-геодезиста, который работает за сто верст от города, и приехали к мужу из Москвы.
Он вытащил из кармана сложенный вчетверо листок бумаги: «Справка коммунального управления Железнодорожного района города Душанбе». Джейн пробежала взглядом ровные машинописные строки. Выдана Антонине Ивановне Максимовой в том, что она зарегистрирована по месту своего жительства: улица Молодых строителей, дом 12. Согласно заявлению, паспорт Максимовой утерян. Неразборчивая подпись и водянистая печать.
Рахат гнал машину так быстро, как только мог, пока в радиаторе не закипела вода. Пришлось, съехав в чистое, выжженное солнцем поле, остановиться в тени одинокой чинары. Расстелив на земле лоскутное покрывало, он вытащил из багажника канистру с питьевой водой, коробку с абрикосами и вяленое мясо, что захватил в дорогу. Через час тронулись дальше. Но не проехали и километра, как вода в радиаторе снова закипела.
– Надо ждать, – сказал Рахат. – Как только тачка сможет ехать, двинем к тем холмам, переждем в тени до вечера, отдохнем. А по холодку отправимся дальше.
Джейн присела на землю, прислонилась спиной к теплому стволу дерева. Сделала пару глотков воды из пластикового стакана, смочила платок и протерла лицо. Сомкнув веки, сказала себе, что сейчас не мешает немного поспать. Если и дальше останавливаться на каждом повороте и сидеть целый день на месте, до цели доедут через неделю, не раньше. А силы ей еще пригодятся. От жары и духоты руки налились тяжестью, дремота навалилась, как рухнувшая стена. И тут же вспомнилась ночь в гостинице, душная, бессонная, которой, казалось, не будет конца. Вспышки сигнальных ракет в темном небе, и тот давний телефонный разговор…
Именно в тот день, в том разговоре первый раз промелькнуло слово «русский». Это было важное слово, даже не слово, а целое сообщение, смысл которого еще не был ясен Джейн.
– Соединяю, – проговорила женщина таким тоном, словно это не человек, а робот. – Впрочем, простите, мэм… Вы можете немного подождать? Мистер Уилкист освободится через минуту.
До командировки в Россию оставался месяц с небольшим. Джейн позвонила Майклу Уилкисту, самому близкому человеку на свете, если не считать четырехлетней дочери Кристины, мужчине, с которым была обручена уже полгода. Дожидаясь, когда его позовут к телефону, она стояла у большого, во всю стену, окна кабинета, из которого открывался потрясающий вид на озеро Мичиган, акваторию яхт-клуба и набережную.
Что-то щелкнуло, и Уилкист покашлял в трубку.
– Привет, – сказала Джейн. – Я уже соскучилась.
– Это немудрено, когда жених с невестой живут в разных городах и не видятся неделями. – Уилкист говорил печальным голосом, растягивая гласные звуки. – Я думал, ты не позвонишь сегодня. Через три минуты я уже выбегаю из офиса.
– Трех минут мне хватит, – ответила она. – Хотела сделать тебе сюрприз. Собираюсь в субботу в Атланту. Сниму номер в гостинице и буду ждать, когда ты освободишься…
– В субботу все равно не получится встретиться, – вздохнул Майкл. – Вечером я ужинаю с одним русским по имени Алекс Шатун. Это не парень, а мешок, набитый деньгами. Он собирается купить дом за наличные, – продолжал он, – огромную усадьбу и полторы тысячи акров земли. За наличные… Представляешь? Это будет второй случай за мою десятилетнюю риелторскую карьеру. Так что в субботу предстоит очень важная встреча. Если все склеится, я стану немного богаче.
– Что ж, позвони, когда разгребешь дела, – сказала Джейн. – Я тебя все равно люблю, хотя, наверное, ты этого не стоишь.
– И я люблю тебя. – Кажется, Майкл обрадовался, что разговор подошел к концу. – Я знаю, мы скоро увидимся, но все равно скучаю.
Джейн еще пару минут смотрела на лодки, медленно исчезавшие где-то в розовой дали, и старалась понять, почему так тяжело и тревожно на душе. Так ничего и не поняв, вернулась к столу и постаралась сосредоточиться на работе.
Около четырех утра свет в окнах погас, Девяткин выждал тридцать минут и выбрался из машины, прихватив фонарь с длинной рукояткой. Дошагав до незапертой калитки, ступил на раскисшую от дождя тропинку и осторожно двинулся дальше. В затылок дышал старлей Лебедев.
Поднявшись на крыльцо, Девяткин остановился и прислушался. Капли дождя шуршали по крыше, будто сверху кто-то сыпал мелкую крупу. Где-то далеко выла собака. Девяткин толкнул обитую клеенкой дверь и, убедившись, что она закрыта, отступил в сторону, давая место старлею. Тот надавил плечом, и с другой стороны двери на деревянный пол упало что-то железное – то ли крючок, то ли задвижка.
Затаив дыхание, Девяткин переступил порог, сделал пару шагов и остановился. Темнота кромешная, хоть глаз коли. Пришлось включить фонарик. Осмотревшись, он быстро оценил обстановку и прикинул варианты. Если двинуть направо, миновать маленький коридор, попадешь в комнату, где был накрыт стол, где заводили музыку и танцевали. Там, кажется, сейчас никого нет. Левая дверь распахнута настежь – там кухня. Впереди коридор, ведущий в задние комнаты.
Видимо, там отдыхают хозяйка, два мужика, что были в гостях и выходили курить на крыльцо, и еще какая-то дамочка. Девяткин пошел вперед. Одной рукой он касался стены, чтобы не заблудиться, другой сжимал ручку фонарика. Скрипнула под ногой половица, затем снова скрип, но уже не под ногой, а где-то впереди, метрах в трех. Девяткин вжался в стену, почувствовав, как кто-то движется навстречу из темноты.
Чужое дыхание, чужой запах. Девяткин поднял фонарик, и полукруг желтого света сразу наткнулся на чью-то мужскую физиономию. Незнакомец застыл на месте в двух шагах от Девяткина. Трехдневная щетина, на лбу челка темных волос. От удивления он открыл рот, забыв его закрыть, и тут же из-за спины Девяткина вылетел тяжелый, как молот, кулак старлея Лебедева.
Прямой удар по лицу сбил мужчину с ног. Тихо вскрикнув, он полетел куда-то в темноту, неудобно упал, приложившись головой к ведру с водой, стоящему на табуретке. Стараясь сохранить равновесие, зацепился за велосипед, висевший на стене, рванул его на себя и сорвал с гвоздей. Девяткин почувствовал, как на ноги выплеснулась вода, а обод велосипедного колеса больно стукнул по колену. От неожиданности он шагнул назад и, натолкнувшись спиной на Лебедева, выронил фонарь.
– Эй, кто там? – совсем близко раздался женский голос.
Вспыхнул свет в спальне, распахнулась дверь, и Девяткин увидел женский силуэт, плохо скрытый полупрозрачной рубашкой. Женщина взглянула на Девяткина, на амбала с разбитой физиономией, стоявшего за его спиной, и вдруг закричала, тонко и визгливо:
– Менты!.. Суки драные!.. Менты!..
Девяткин рванулся к женщине, ухватил ее руку, дернул на себя, вывернул по часовой стрелке, стараясь болевым приемом повалить женщину на пол. Но рука оказалась скользкой, словно маслом намазанной; девица вырвалась, метнулась к кровати, вскочила на нее и, прижимая руки к груди, закричала еще громче и пронзительней.
Лебедев уже нащупал выключатель и врубил свет в коридоре. Дамочка оказалась весьма хорошенькой: фигуристая, тонкая талия и высокая грудь, красивый прямой нос, ярко-голубые глазки и пухлый подбородок с ямочкой.
Девяткин кинулся к женщине, но та, стоя на кровати, ловко выбросила вперед босую ногу и врезала пяткой в плечо майора. Охнув, он отлетел в сторону и выбил спиной дверцу стенного шкафа. Оказавшись внутри кладовки, запутался в каких-то тряпках, едва устоял на ногах и бросился в новую атаку.
Лебедев, разогнавшись, высадил плечом запертую дверь в соседнюю комнату, включил свет и с порога заорал:
– Полиция! Всем на пол! Руки за голову! Лежать, я сказал…
Девяткин же кинулся к кровати, ухватил выброшенную для удара ногу, вывернув ступню, бросил на женщину матрас, сам навалился сверху. Стащил ее вниз, на пол, подмяв под себя, перевернул на живот и вытащил наручники.
– Насилуют! – во всю глотку закричала женщина. – Менты насилуют! Ублюдки!.. Слезь с меня, мразь! Люди, посмотрите, что творится! Менты вломились, чтобы женщин насиловать. Господи, да что же это делается!.. Люди!.. Честных граждан убивают!..
– Заткнись, дура, заглохни, – повторял Девяткин, сидя на женской спине и стараясь завести руки назад, чтобы замкнуть на запястьях стальные браслеты.
Майор хотел уже подняться на ноги, но тут грохнул первый выстрел. Пуля пробила стену между большой комнатой, где недавно шла гулянка, и спальней. Второй и третий выстрелы Девяткин услышал, когда падал на пол.
Посыпалась сырая труха. Отлетевшая щепка поцарапала щеку. Юрий уже сжимал рифленую рукоятку пистолета, готовый стрелять в ответ. Только куда стрелять и в кого? Четвертая и пятая пули прошли над головой, прошили перекладину кровати и застряли в матрасах. Пятая разбила стекло окна. В соседней комнате слышались какая-то возня и властный голос старлея:
– Сказано тебе – лежать! И не кусаться!
Снова ударили выстрелы, что-то загромыхало, будто на пол упали пара кастрюль, донесся звук бьющегося стекла. Девяткин, лежа на полу, подумал, что в соседней комнате человек, и не иначе как Тост, сбросил с подоконника горшки с цветами и пытался раскрыть створки окна. А когда не получилось, разбил стекла пистолетом и теперь пытается пролезть в узкое пространство между рамами. Это займет несколько секунд. А там – поминай как звали…
Юрий вскочил на ноги и рванулся в коридор. Поскользнулся на полу, залитом водой. Мужчина в майке, получивший удар по лицу и пребывавший в глубоком нокауте, лежал в луже, разметав руки по сторонам и раскрыв рот. Повернув налево, в узкий проход между двумя комнатами, Девяткин не успел тормознуть, налетел грудью на дверь, распахнул ее настежь и дважды выстрелил в потолок.
Ослепили вспышки ответных выстрелов. Тост не жалел патроны – видно, успел перезарядить «пушку». Девяткин рухнул на пол и подумал, что худшие прогнозы сбываются. Тост, не сумев открыть окно, разбил стекла и теперь выбирался наружу. Одна нога уже на подоконнике. Еще секунда, и он окажется во дворе, перемахнет забор и скроется в темноте дождливой ночи. Не поднимаясь с пола, майор перекатился от порога к дивану и, крепко захватив рукоятку пистолета, выстрелил, целясь в ногу.
Мужчина вскрикнул, громко застонал и выпустил «пушку» из рук. Ствол упал на пол, отскочив от досок, исчез в темноте, а человек так и остался сидеть на подоконнике – одна нога в комнате, другая снаружи.
Девяткин врубил свет и осмотрелся. Мужчина неподвижно сидел на подоконнике, свесив голову на грудь и опустив руки, будто собрался отдохнуть перед побегом. Девяткин подошел ближе, коснувшись подбородка, приподнял голову и заглянул в открытые глаза. Потом отступил в сторону и услышал, как всхлипнула женщина. На разобранном диване в углу лежала девица, закутанная в толстое одеяло, из которого вылезли клочья ваты. Голову она накрыла огромной пуховой подушкой, словно та могла спасти от пули. Из-под одеяла высовывалась нога с татуировкой в виде змейки на щиколотке.
– Вставай, красавица, и одевайся, – сказал Девяткин.
Он вышел в коридор, наклонился над мужиком, лежавшим в луже, и прочитал блеклую татуировку на запястье: «Вова». Пульса у Вовы не было – шальная пуля попала в правую часть груди и вышла из левой, видимо зацепив позвоночник.
Девяткин прошел дальше, осмотрел кухню, зажег свет во всех комнатах и быстро обследовал одну за другой. В спальне слева лежала уже знакомая девица, которая так ловко дралась ногами. Закованная в наручники, она снизу вверх смотрела на Девяткина полными слез глазами, молившими о помощи. Светлый ковер впитал в себя кровь, сочившуюся из простреленной ягодицы. Пуля вырвала кусок плоти и, изменив направление, вылетела в окно. Снимая с нее наручники и освобождая рот от кляпа, Девяткин подумал, что попка девчонки никогда не будет такой, как прежде, – гладкой и твердой. На месте, куда вошла и откуда вышла пуля, останутся шрамы и вмятины, как на бампере разбитой машины.
– Вызови врача! – Девица выругалась и перевернулась на бок, ощупывая пальцами мягкое место, а потом громко разрыдалась: – Сволочи вы все!.. Выродки!..
В соседней комнате Девяткин увидел двух голых мужчин среднего возраста, валявшихся на полу в наручниках, а между ними – закутанную в простыню женщину с короткой стрижкой крашеных волос.
Лебедев вопросительно посмотрел на начальника. Девяткин внимательно вгляделся в лица мужчин, вздохнув, покачал головой и сказал:
– Во время разведки ты не увидел еще одно окошко – в сортире. Жора Тост и хозяйка дома Люда Зенчук ушли через него. Ушел он… Но этого мало: в доме двое убитых и одна раненая.
– Как же так?!
– Тост и Зенчук постелили себе у окна в большой комнате. Видно, Тост увидел, как мы через калитку заходили, они с Зенчук заперлись в туалете и открыли окно. Звони, Саша, вызывай бригаду из уголовного розыска и «Скорую помощь».
– Ранение у женщины тяжелое? – спросил старлей.
– Да как сказать, – помялся Девяткин. – Скажи: средней тяжести.
– А стрелял кто? – не унимался Лебедев.
– Какой-то человек, судя по татуировкам, уголовник. Он перепил водки или наркотиками накачался, ну и начал палить куда попало. Три обоймы расстрелял.
Прокурор приехал только после обеда, задал Девяткину несколько вопросов, неторопливо выкурил сигарету и стал осматривать дом.
