Книга: Шестьдесят смертей в минуту
Назад: Глава 22
Дальше: Глава 24

Глава 23

Голос оперативника капитана Василия Боброва был таким тихим, будто он звонил с того света.
– Не понял, повтори! – прокричал Девяткин в трубку и с тоской посмотрел на пару запотевших бутылок пива на кофейном столике. Выслушав говорившего, коротко бросил: – Сейчас выезжаю. «Скорую» вызвали?
Сунув пистолет в подплечную кобуру, он запер квартиру, спустился вниз по лестнице и сел в машину, ждавшую у подъезда.
Группа оперативников задержала на Белорусском вокзале предпринимателя Стаса Рогова. На него надели наручники в тот момент, когда тот собирался войти в вагон. Через пять минут Рогов сидел в подвале линейного отделения полиции и жаловался на недомогание и боли в сердце. Его никто не слушал, так как составлялись протокол и опись личных вещей, находящихся в чемодане и карманах задержанного.
Наконец старший по группе капитан Бобров взглянул на Рогова и понял, что тому действительно нездоровится. Вызвали фельдшера из медицинского пункта, тот измерил давление и сказал, что у больного аритмия и давление зашкаливает. Капитан сначала вызвал врачей, затем связался с Девяткиным. Скорее всего, что к приезду майора Стаса Рогова уже отвезут в больницу.

 

Через полчаса Девяткин переступил порог отделения и увидел, что Рогов все еще тут. Значит, «Скорая» не приезжала. Стаса усадили на диван в дежурной комнате. Рогов выпил лекарство и сказал, что теперь ему лучше. Девяткин придвинул ближе стул:
– Давно хотел с вами увидеться, но все не мог выбрать времени, все откладывал.
– Надо было мне раньше в Париж уезжать и не спешить с возвращением… Кстати, на каком основании меня арестовали?
– Всего-навсего задержали, – поправил Девяткин. – Пока вас еще никто не арестовывал. Как вы себя чувствуете?
– Вам это интересно? – усмехнулся Рогов. Боль, сжимавшая сердце, немного отпустила, щеки разрумянились, он мог уже говорить почти без усилий. – Представьте: меня снимают с поезда, заковывают в браслеты и тащат сюда. Да, это не воздух Парижа, ветра Елисейских Полей сюда не долетают. Как, по-вашему, должен чувствовать себя человек на моем месте? Разумеется, превосходно. Восхитительно. Блестяще. Такое замечательное приключение случается не каждый день. Кроме того, меня переполняет чувство гордости. Я собрался уехать, но Родина не хочет выпускать меня из своих горячих объятий. Не желает она, чтобы верный «сын Отечества» променял Москву на Париж…
– Хватит, Рогов. Ваш юмор тут никто не оценит.
– Ладно, вернемся к тому, с чего начали. Я хочу знать: по какому поводу меня задержали? Я бросил бумажку от конфетки мимо урны? Или помочился мимо унитаза?
– Обвинения вам предъявят в установленный законом срок. В письменном виде. В присутствии адвоката. Но так, между нами, скажу пару слов, чтобы вы бессонными ночами не терзались вопросом: за что? Вас обвинят в убийстве компаньона по бизнесу Василия Ивченко. Нам известно, что в той расправе на берегу реки принимали участие Шатун, Тост и лично вы.
– Это вам Тост сообщил? Господи!.. Гражданин Девяткин, вы только вдумайтесь: имя бизнесмена с безупречной репутацией втаптывает в грязь какой-то подонок! Кто такой Жора Тост? Быдло без мозгов, без совести и чести. Он даст показания на кого угодно – на отца, на родную мать, если об этом попросит полиция или кто заплатит. Впрочем… Я очень сомневаюсь, что у Тоста вообще была мать. С таким свидетелем уголовное дело развалится на этапе предварительного следствия, оно не дойдет до суда. Я найму десяток адвокатов, если надо – сотню, и меня вытащат из тюрьмы через неделю. Или раньше. А вам придется испортить гору бумаги, отписываясь от моих жалоб. У вас есть хорошие ботинки?
– Не понял…
– Купите ботинки. Без хороших ботинок теперь нельзя. Придется много ходить. Из кабинета в кабинет, с этажа на этаж. От маленького начальника к большому. И так – изо дня в день, из недели в неделю. И в каждом кабинете вы будете надолго застревать и объяснять, на каком основании творите беззаконие. Задерживаете людей, учиняете форменный произвол… Хотели испортить жизнь мне, а выйдет наоборот. С Тостом вы ухи не сварите, а других свидетелей нет.
– Найдем, – пообещал Девяткин.
– Не тешьте себя пустыми надеждами. Верните мне документы, билет и проводите до вагона. Можете не извиняться. Извинения не принимаются.
– Ваш поезд уже ушел.
– Ладно, куплю другой билет. И уеду от вас, от всей московской полиции, которая меня так настойчиво опекает. И днем, и ночью. Кажется, я заслужил отдых.
Почему-то именно последние слова задели Девяткина за живое. Он тоже заслужил отдых, но последний раз был в отпуске полтора года назад, зимой. Отдыхал по казенной путевке в подмосковном санатории, где отвратительно кормили, а в номерах стояла температура, близкая к минусовой. Чтобы как-то скрасить быт и согреть холодную кровать, приходилось пить водку и заводить легкомысленные знакомства. Девяткин сбежал оттуда на десятый день: боялся, что заработает воспаление легких и белую горячку. А сегодняшний отгул полетел к черту из-за того, что у Рогова от страха сердце прихватило.
– Послушайте, Рогов, – процедил он сквозь зубы, – скоро от вашей спеси пустого места не останется. У меня на руках неоспоримые доказательства вашей вины. Так вот, недавно Тост и Шатун принимали участие в убийстве иностранца. И действовали они по вашему указанию. Наверняка Шатун пересказал ту сцену в подробностях и помянул человека, который подходил стрельнуть сигаретку.
– Глупость какая!
– Дослушайте. Вы думали, что шансов найти этого свидетеля – нет. Но он сам нашелся. Старый моряк в тот вечер испугался людей с оружием, спрятался в камышах и видел сцену расправы, от начала до конца. А потом запомнил номера машин, на которых уехали убийцы. Неделю он ходил сам не свой, не знал, что делать. Боялся не за себя, а за жизнь дочери и внуков. Боялся, что убийцы откупятся от ментов, явятся к нему в гости и устроят кровавую баню. Но на вторую неделю он надел военный мундир, повесил на грудь все награды и приехал по известному адресу: Петровка, 38. Потому что моряки не боятся такую шваль, как ты, усек? Ну, что теперь скажешь?
– Туфта и пустой треп. – Голос Рогова звучал не слишком уверенно.
– Ошибаешься. Теперь Шатун и Тост сдадут тебя со всеми потрохами, лишь бы им тюремный срок скостили.
Тут в дежурке появился врач «Скорой помощи», мужчина лет пятидесяти в белом халате, и фельдшер, двухметровый крепкий мужик в спортивном свитере. Последний нес чемодан с аппаратурой и разборные носилки. Сотрудников, не занятых на дежурстве, вежливо попросили выйти, потому что в комнате и так повернуться негде. Через четверть часа в коридоре появился врач. Он пожал руку Девяткину и сказал, что больной, в общем и целом, чувствует себя удовлетворительно, но у него сердечная аритмия, скачет давление и жалоба на колики в почках. Кажется, ничего не угрожает жизни, но…
– Но больной мне не нравится, – добавил врач. – То есть я не понимаю, откуда эта аритмия в сочетании с высоким давлением. К тому же развивается отечность ног, плюс почечная колика. Я не могу поставить диагноз в этих условиях. Нужно в стационаре повертеть его, посмотреть. Если полиция хочет отправить его прямиком в тюрьму, это ваша ответственность. Не моя.
– С тюрьмой успеется, – ответил Девяткин.
Врач ушел звонить на подстанцию «Скорой помощи», а Девяткин, подозвав капитана Боброва и еще одного опера, коротко объяснил задачу: до вечера неотлучно находиться при Рогове, оружие держать наготове. В семь вечера прибудет смена.

 

Девяткин нашел вокзальный буфет, взял чашку кофе с молоком и три бутерброда. Он доедал последний бутерброд, когда зазвонил мобильный телефон. Голос дежурного офицера показался знакомым. Это был Егор Логинов, опытный оперативник из группы наружного наблюдения за офисом «Васты».
– Только что пропал Александр Шатун, – сообщил Логинов. – Как сквозь землю провалился.
– Ясно. А хорошие новости у тебя есть? – спросил Девяткин и, услышав ответ, приказал: – Тогда рассказывай плохие.
– Шатун вышел из офиса через полчаса после отъезда своего начальника. Сел в старую «Ауди», зарегистрированную на «Васту», поболтался по городу и остановился во внутреннем дворе старого дома в Ткацком переулке. Он видел, что мы сидим у него на хвосте, но не предпринял попыток оторваться. Только когда выходил из машины, вдруг остановился и помахал нам рукой.
– Кто проживает по этому адресу?
– Его любовница Тамара Фомина, двадцать восемь лет. Шатун вошел в подъезд. Через пять минут я на всякий случай позвонил Фоминой, но трубку никто не снял. Тогда я направил человека в квартиру, дверь не открыли, а соседка сказала, что Фомина с утра на работе.
– Излагай короче. Он ушел через проходной подъезд? И даже не оставил вам на память визитной карточки?
– Так точно.
– А ты говоришь, что нет добрых новостей… Шатун оторвался от слежки. Это какая новость? Ну, если подумать? Он что-то решил для себя, что-то задумал и хочет побыть в одиночестве, чтобы свою задумку выполнить. А это уже хорошо. Пусть действует, мы прихватим его позже.
– Нам продолжать наблюдение за подъездом?
– На Ткацкой улице Шатун больше не появится. Подозреваю, что и с женщиной он закрутил роман, потому что она живет в проходном подъезде. Очень удобно. Заходишь в подъезд со стороны двора, а выходишь уже на улицу. Завидую я Шатуну. Лично у меня не было близких отношений с женщиной, которая жила в проходном подъезде.
– От кого вам бегать? Вы же майор полиции.
– Как от кого бегать? – удивился Девяткин. – От злой судьбы, от кого же еще? Впрочем, от нее не убежишь, можно не стараться…
Он вышел из здания вокзала, нашел на стоянке машину и сел за руль. Мобильный зазвонил, как всегда, не вовремя.
– Это капитан Бобров. Звоню из Лефортовского судебного морга.
– Ты ждешь наводящих вопросов? Почему ты в морге, а не в больнице?
Выруливая со стоянки, забитой машинами, Девяткин чуть не врезался в «БМВ» какого-то бритого парня с бычьей шеей, опутанной золотой цепью. Мордоворот показал Девяткину кулак. Юрий Иванович хотел показать удостоверение сотрудника МУРа, но оппонент, подав машину задом, пропал из вида.
– Полчаса назад Стас Рогов умер в машине «Скорой помощи». Он лежал на носилках, закрыв глаза, будто уснул. Потом вдруг зашевелился, сказал, что у него мерзнут ноги. Сильно мерзнут. Я накрыл его шерстяным одеялом, тогда он сказал, что теперь совсем ног не чувствует, как-то сразу побледнел, рот открылся, а дыхание прекратилось. Врач бился с ним минут десять.
– Господи, этот Рогов только недавно передвигался на своих ногах и обещал устроить мне серьезные неприятности! Что сказал врач?
– Похоже на обширный инфаркт, – ответил Бобров. – Я приказал «Скорой» ехать в Лефортово. Связался с судебным экспертом. Вскрытие назначили на завтра, на вечер.
– А раньше нельзя?
– Тут очередь, – ответил Бобров. – Хорошо еще, если завтра успеют.

 

Около получаса Шатун тащился на стареньком «Фольксвагене» по грунтовой дороге, раскисшей от дождя. Он миновал рощицу, проехал вдоль единственной в деревне улицы в два десятка домов. Названия у улицы не было, деревня тоже оставалась безымянной, ее невозможно отыскать даже в дорожных картах. Дождь, моросивший с утра, не хотел останавливаться.
Шатун слушал музыку и думал о том, что сейчас в его жизни продолжается черная полоса, но скоро она кончится. Солнце засияет, а синее море, на берегу которого Шатун будет валяться пару недель, окажется теплым и ласковым, как любимая женщина. Возможно, он будет лежать на том самом пляже, где планировал отдохнуть Рогов, занимать шезлонг своего бывшего друга. Почему бы и нет? А пока надо разгрести это проклятое дерьмо, доделать все дела.
У него семь иностранных паспортов, все настоящие, на разные имена. Можно воспользоваться паспортом грека Андроса Итракиса, который четыре года назад приехал в Россию делать бизнес. С местными компаньонами возникли небольшие финансовые разногласия, и теперь останки Андроса покоятся в придорожной канаве у деревни Огни. От грека мало что осталось, а вот его паспорт до сих пор служит хорошему человеку.
Шатун наклонился вперед, вытащил из ящика для перчаток «браунинг» девятого калибра. Пистолет слишком большой, не предназначен для скрытного ношения, его трудно спрятать даже под плащом. Но Шатуна никто обыскивать не станет. Два парня, с которыми он увидится через пару минут, – давние знакомые.
Машина остановилась возле песчаного карьера. Шатун глотнул свежего воздуха и медленно приблизился к автомобилю, стоявшему на обочине возле лесной опушки. Вокруг никого, и тишина мертвая. Обычные меры предосторожности. Люди ему доверяют, но на всякий случай назначают встречи в разных местах и тщательно проверяют, чтобы не приехал кто-нибудь посторонний.
Минут через пять из хмурого влажного леса вышел Тимур. Джинсы, плотно обтягивающие кривые ноги, оказались мокрыми до колен, кожаная куртка покрыта каплями дождя. На другом краю поляны появился Сергей, мрачный субъект, одетый, как грибник, в старый ватник и резиновые сапоги. Только что они наблюдали за дорогой, петлявшей по ровному полю. Тимур открыл багажник старого «Мерседеса», распечатал длинную коробку и вложил в руки Шатуна винтовку Драгунова с оптическим прицелом.
– Как заказывали, – сказал он. – Прицел четырехкратный, белорусского производства, очень надежный. Ствол, сами видите, в образцовом состоянии. Оружие пристреляно. Хорошая кучность.
– Старик, ты же не пылесос продаешь, – улыбнулся Шатун, – а я не домохозяйка. К чему эта реклама? Я знаю: если ты принес ствол, то это приличная вещь.
– Да, у нас без обмана.
Сергей стоял чуть поодаль, засунув руку под телогрейку, и безучастно таращился на высокий холм песка по другую сторону дороги. Под одеждой он прятал пистолет и в случае непредвиденных осложнений выстрелит без промедления. Шатун, осматривая винтовку, думал, что «браунинг» под плащом едва ли заметен. Об этом можно не беспокоиться.
Он переложил из руки в руку винтовку, осмотрел казенную часть и ствол. Полировка приклада местами облупилась, на цевье три звездочки, нацарапанные гвоздем или ножиком. Значит, винтовка не лежала на складе, а была уже в деле, вероятно, на Кавказе. Оттуда и приехала. Сергей – отставной майор российской армии, принимал участие в вооруженных конфликтах.
Шатун взял из рук Тимура обойму, снаряженную винтовочными патронами калибра 7,62, приложил глаз к резиновой гармошке прицела, поводил стволом из стороны в сторону, выбирая цель. Если верить показаниям этой штуки, до молодой березки, стоявшей почти на вершине песчаного холма, сто восемьдесят метров. Ветки клонятся вправо, правда, не слишком сильно, просто дрожат на ветру. Значит, скорость ветра примерно три-четыре метра в секунду. Он повернул колесико оптического прицела, сделав соответствующую поправку на ветер. Затем послюнявил палец и подержал его перед собой, проверяя свои выводы. Да, скорость ветра – метра четыре.
– Ну и погодка, – поежился Тимур.
Шатун вставил обойму в направляющие, передернул затвор и, вскинув винтовку, совместил нити прицела на тонком стволе березки. Выстрел – и дерево повалилось, будто переломленное надвое точным и сильным ударом топора.
– Откуда винтовка? – спросил он, хотя в разговоре с поставщиками никогда не касался этой темы. Об этом не принято спрашивать. И ответы его не интересовали. Надо просто выгадать время, решая, как лучше действовать дальше. – Она в розыске или как?
– Оружие доставили с юга. – Это Сергей впервые разлепил губы. – Никакого криминала. Ствол «чистый».
– Это радует, – кивнул Шатун, он уже наметил последовательность своих действий. – «Чистый» ствол – это как раз то, что надо.
– Хороший выстрел, – похвалил Тимур. – Заворачивать?
– Валяй, только патроны не забудь положить.
– Три обоймы, – улыбнулся Тимур. – Как договаривались.
Взяв оружие, он отошел к своей машине, завернул винтовку в тряпку и уложил на дно картонной коробки. Шатун расстегнул плащ, вытащил кошелек, отсчитал деньги и сунул портмоне в карман. Сергей, стоявший вполоборота к покупателю, следил за ним немигающими глазами, держа руку под телогрейкой. Когда Шатун протянул ему деньги, он сделал шаг навстречу, вытаскивая руку из-под телогрейки. Но Шатун опередил его – распахнув полы плаща, выстрелил почти в упор, с расстояния трех шагов. Два выстрела в живот и один в голову. Тимур даже не успел обернуться, он получил две пули в затылок.
Шатун затолкал тела на заднее сиденье «Мерседеса», снял и бросил в салон плащ и перчатки. Затем вылил на трупы полканистры бензина, поджег и бросил в распахнутую дверцу промасленную тряпку. Бензин вспыхнул, Шатуна обдало жаром. Он заспешил к своей машине.
Через полчаса, когда он выехал на асфальтовую дорогу, зазвонил мобильник. Голос мента Каштанова казался грустным.
– Вообще-то, я не должен тебе звонить, это опасно, – сказал дядя Паша, – но тут дело особой важности. Твоего подопечного перевели из бокса, где он лежал, в другую палату, а его место занял какой-то опер. И другие менты этого опера охраняют, словно он это Тост. Короче, в больнице тебя ждут. Идея насчет выстрела с дальней дистанции не одному мне пришла в голову. Не суйся туда.
Шатун был так удивлен известием, что остановил машину на обочине, опустил стекло и прикурил сигарету.
– Куда перевели нашего друга? – спросил он.
– Я же сказал: не забивай себе голову. Не вздумай туда соваться.
– В какой корпус и в какую палату?
– Все-таки ты дурак, – сказал Каштанов. – Корпус тот же. Номер палаты… Запишешь или запомнишь?

 

С юга дул горячий ветер, а луна на небе напоминала раскаленную докрасна монету. Дима Радченко подбрасывал хворост в костерок, разложенный между камнями. Всего девять вечера, а идти дальше нельзя, мрак такой, будто давно наступила глубокая ночь. Отсюда, с возвышенности, видны костры, разложенные на склоне горы, даже дым достает сюда. И без бинокля на глазок можно разглядеть, что отряд, отправившийся в погоню, за сутки сократил расстояние примерно на треть.
Но до преследователей еще очень далеко, около четырех с половиной километров. А четыре километра по горам – это много. Завтра нужно идти так же быстро, как шли сегодня. Только это вряд ли получится. Джейн очень устала, и обувь у нее не из той, в чем по горам ходят.
– Кто-нибудь расскажет, куда мы идем? – спросила Джейн. – До ближайшего кладбища? Или дальше?
– Я бы рассказал, если бы не он. – Радченко показал пальцем на Рахата Садыкова.
– А он здесь при чем? – Джейн поднесла к губам закопченную кружку. Ужин, состоявший из рыбных консервов, отзывался изжогой. – Этот человек работает на меня. Он мой проводник и помощник.
– Какой из него проводник и помощник, я вам расскажу, – сказал Радченко, – если он сам этого не сделает. Эй, ты не хочешь ничего сказать?
Садыков подумал, что этот проклятый ветеринар знает все или почти все, он появился тут не случайно. И теперь надо что-то говорить, объясняться. Если его слова покажутся убедительными, Садыков доживет до завтра. А что будет дальше – лучше не загадывать…
– Чего рассказывать? Мы обошли и объехали половину республики. Нас обворовывали, мы мучились от жажды и голода, теряли дорогу и снова ее находили. Нам нужно было попасть в поселок Измес, чтобы взять образцы грунта. Джейн говорила, что в окрестностях когда-то нашли залежи меди. Нужно выяснить, правда это или треп. Мы сделали все, что смогли. Добрались до места, набрали несколько мешков камней и грунта. Но все наши находки остались в том доме. Ну, хозяин которого хранил противотанковые гранаты. – Он взглянул на Радченко, перевел взгляд на Мусу, решая, поверили эти парни хотя бы одному его слову, и продолжил: – До поездки сюда я работал на фирме в городе. Получал копейки. Мне приказали сопровождать женщину. Я и сопровождал.
Садыков покосился на ножик, лежавший на земле возле правой ноги. Самодельный нож с широким и коротким клинком. Если схватить его и рвануться к Мусе, который сидел по правую руку на расстоянии двух метров, будет секунда, чтобы вогнать лезвие в глотку конокрада. А с ветеринаром еще проще – один на один. Он стал затягивать шнурок на башмаке, наступил подметкой на нож. Через минуту, повозившись с ботинком, спрятал ножик за спиной.
– Давай дальше, – потребовал Радченко. – Ну, продолжай. Если завтра нас догонят и казнят, мы будем знать, кто виновен в нашей смерти.
– Только не я. Я делал свою работу. Мою машину угнали, меня чуть не убили…
– Замолчи лучше, – поморщился Радченко. – Правды ты говорить не хочешь, а на вранье нет времени. Я сам расскажу, что знаю. Месяц назад, или около того, к Рахату Садыкову прилетел один тип из Москвы. Вроде как большой начальник. С этим человеком Садыков засветился в одном местном кабаке. Там началась поножовщина, приехали менты и сняли показания с тех, кто ужинал в зале. В том числе с Садыкова и его московского гостя, которого звали… Так я узнал о том, что в городе гостил некто Александр Шатун, друг и адвокат хозяина фирмы «Васта».
Садыков молча курил.
– Конечно, Шатун не стал бы тащиться в эту глухомань и говорить с таким, в его понимании, ничтожеством, как Садыков, – продолжал Радченко. – Но дело очень важное, деликатное. Я могу ошибаться в деталях, но не ошибусь в главном. Шатун нагрянул сюда из Москвы, чтобы понять, можно ли положиться на Садыкова, или придется искать другого человека. Он решил, что Садыков подойдет – очень любит деньги и ни в грош не ставит человеческую жизнь. Шатун выдал аванс – правда, не знаю сколько.
– Какой аванс? – Джейн удивленно посмотрела на Садыкова, но тот угрюмо молчал.
– Рахат должен был убедить вас в том, что на недостроенную фабрику ехать не надо. Это опасно. И совершенно бессмысленно. Но вы оказались настойчивой. Тогда Рахат превратил путешествие к поселку Измес в долгий изнурительный путь. Дорога туда занимает на машине примерно сутки, а вы блуждали неделю с лишком. И, как я понимаю, приехали вовсе не туда, куда надо. И камней набрали не в том месте, где стоит недостроенная фабрика. Рахат, я что-то путаю?
Садыков пожал плечами. Молчание нарушила Джейн.
– Как же так, Рахат, ведь мы были у того поселка? На том месте, правильно? И назывался он именно Измес?
– Ну, поселков с таким названием немало, – сказал Радченко. – И недостроенных объектов в республике больше, чем достроенных. Да, вы были в кишлаке с таким названием. Но это другой поселок, верст за пятьдесят от нужного. Шатун приказал Садыкову втереться в доверие к американке и понять, что у нее на уме, что она затевает. Если вы собирались пойти до конца, то должны исчезнуть. В этих краях люди пропадают пачками. Никого не удивит исчезновение еще одной женщины. Станут искать, но не найдут ничего. Об этом должен позаботиться Садыков… Ну, чего ты молчишь?
– А что сказать? – вздохнул Садыков. – У меня мать при смерти. Я взял деньги, потому что нужна операция…
– Разреши напомнить, что твоя мать скончалась пять лет назад. Тебе, Садыков, не хотелось пачкаться кровью. И не потому, что убийство для тебя какое-то особенное необычное дело, как раз наоборот. Но в этот раз ты подозревал, что американку станут искать и какие-то концы обязательно найдутся. Тогда ты затащил Джейн в поселок с тем же названием – Измес. Там она набрала камушков, в которых нет и быть не может никаких следов меди.
Рахат сжал рукоятку ножа, спрятанного за спиной, подобрал ноги под себя, готовясь выпрямить их и броситься вперед. Радченко не готов к нападению. И этот проклятый конокрад разомлел у костра. Сейчас – или никогда.
– Я завершаю, – сказал Радченко. – Садыков боялся только одного: когда он и Джейн вернутся в Душанбе, Шатун из Москвы все-таки прикажет… Да, да. Несмотря на все старания, несмотря на то что американку завели совсем в другое место, будет приказ избавиться от Джейн, и ему придется доделать работу.
Назад: Глава 22
Дальше: Глава 24