Следователь ГУВД Владимир Русланович Закиров уже в третий раз встречался с хозяином страховой компании «Каменный мост», и сегодня окончательно убедился, что Елисеев патологический лжец. Врать он не умеет, но очень старается. Отвечает на вопросы, выдерживая паузы, осмысленно, взвешивая каждое слово. Он хочет выглядеть деловым уравновешенным человеком, с головой погруженным в проблемы своей конторы, человеком, немного не от мира сего. Положил предплечья на столешницу и сцепил пальцы, чтобы следователь не заметил, как играют руки. Старый трюк.

Елисеева выдают бегающие по сторонам глаза, непроизвольные жесты, которые совершают люди, говорящие неправду. Время от времени он покашливает в кулак, почесывает кончик носа и оттягивает воротник сорочки, будто безвкусный галстук, красный, расшитый какими-то желтыми тараканами, слишком тесно сдавливает шею. Врать Елисеев не умел, и поймать его на лжи не самая сложная задача.

Закиров, договорившись о встрече накануне, не вызвал свидетеля в прокуратуру, сам явился в кабинет Елисеева, чтобы провести очередной допрос, на этот раз без протокола, в форме доверительной беседы. Часто этот прием срабатывает. Когда люди видят, что каждое их слово не записывают на бумагу, не заносят в протокол, они ведут себя свободнее, порой вспоминают такие вещи, которые кажутся забытыми навсегда. На этот раз фокус не удался. Закиров изображал из себя свойского парня, сочувствующего человеческому горю, готового расшибиться в лепешку, лишь бы найти и привлечь преступников, а Елисеев по-прежнему бессовестно врал.

– Я навестил Мальгина в больнице, – сказал Закиров. – Мы поболтали о том о сем. Он не вспомнил ничего интересного о том, что произошло на кладбище в ночь на десятое августа. Точнее, не захотел ничего вспомнить. Обычная песня: упал, ушибся, голова болит… И так далее. А на следующий день выписался под расписку. И пропал.

– Вот как? – Елисеев удивленно вскинул брови. – Надо же…

– Он появлялся здесь, в вашей конторе?

– Нет, не заходил. Во всяком случае, я его не видел.

– А вот милиционер, который дежурит внизу, утверждает обратное. Мальгин поднимался к вам в кабинет и…

– Ах, да, – Елисеев шлепнул себя ладонью по лбу. – Теперь вспомнил. Он действительно заходил позавчера. Что-то объяснял насчет больничного листа. Господи, столько дел, что всего и не упомнишь. Понимаете, Мальгин всего лишь сотрудник службы безопасности. Я не могу, не имею физической возможности следить за каждым человеком.

– Разумеется, за всеми не уследишь, – улыбнулся следователь. – Но Мальгин, он не просто клерк из конторы. Он единственный свидетель, очевидец убийства вашего брата. Боюсь, если мы не найдем Мальгина живым, все осложнится. Убийцы смогут уйти от расплаты.

– Да, да… Конечно…

– О чем с вами говорил Мальгин?

– Попросил немного денег взаймы. На лечение. Я не смог отказать.

– Это весь разговор?

– Да. Он взял деньги и ушел.

– Он пробыл здесь, в вашем кабинете, один час с минутами. Так долго просил денег? Или вы отказывались давать, а он вас уговаривал? Настаивал на своем?

– Нет. С деньгами вопрос решили быстро, – Елисеев почесал кончик носа. – Я не мог отпустить его сразу. Это как-то неловко. Просто поговорили о его здоровье, о самочувствии. Ведь человек пострадал, получил серьезные травмы.

– Ну, не такие уж серьезные, как вам кажется. Кстати, я очень сожалею, себя ругаю за то, что не взял с Мальгина подписку о невыезде.

С того первого дня, когда Закирову поручили расследование дела о взрыве на кладбище и двух трупах, найденных на месте происшествия, он рассчитывал, что Елисеев, потерявший младшего брата, станет его добрым безотказным помощником. Ведь кто как ни он заинтересован, чтобы убийцы были найдены, изобличены, чтобы заседатели намотали им максимальные срока, предусмотренные Уголовным Кодексом. Но все вышло наоборот, глава «Каменного моста» еще во время первой встречи, состоявшейся в следственном кабинете, повел себя странно. Он ничего не знает, ничего не помнит, а если что и помнит, то неточно. Во время того первого знакомства Закиров исписал всего полторы страницы протокола допроса свидетеля и поставил точку, решив отложить дознание до лучших времен. Во время второго допроса задал те же вопросы и получил все те же ответы, сволочные и тупые в своей лживости. Опять набралось полторы странички.

Эту странную неосведомленность в делах погибшего брата, девичью забывчивость, следователь объяснил просто: человек не оправился после постигшей его потери. Он еще оклемается и расскажет много интересных вещей. Надо немного потерпеть. Но дни шли за днями, неделя следовала за неделей, а Елисеева продолжал темнить.

– А теперь давайте вернемся к событиям, которые предшествовали взрыву на кладбище. Где находился ваш покойный брат вечером девятого августа? В прошлый раз вы ничего не вспомнили. А сейчас? Он провел тот вечер в компании с Мальгиным?

– Я не знал распорядок дня брата. И уже говорил об этом. Не знаю, с какой целью они поехали на кладбище и занялись раскопками.

– Кто был тем четвертым человеком на кладбище?

– Вы уже спрашивали об этом.

– Я спрашиваю еще раз. И хочу услышать хоть слово правды.

– Не знаю ни о каком четвертом человеке.

– Мальгин говорит то же самое. Хотя присутствовал на месте и наверняка представлял себе, с кем пришел на кладбище, и что они должны выкопать из земли. У всех действующих лиц этой трагедии отшибло память. У всех… Странно, правда?

Елисеев неопределенно пожал плечами.

– Я рад помочь, поверьте, но не знаю чем.

– Понятная вещь, – взмахнул руками Закиров и подумал, что доброго разговора не получилось. Что ж, придется действовать другими методами. – Рады помочь, ну-ну. И все-таки вам придется многое вспомнить.

Этот страховщик безнадежный дурак, даже не понимает, с кем связался. Закиров раскручивал не такие дела и раскалывал не такие орешки, как этот Елисеев. Своей ложью он сам себя загнал в угол, из которого уже не выйти. В душе крепла уверенность в том, что Елисеев действует заодно с Мальгиным, страховщик как-то причастен к смерти брата. Мало того, Елисееву старшему известны имена убийцы или убийц, но он молчит. Почему? Через финансовые органы, Закиров узнал много интересного о деятельности «Каменного моста». Фирма по существу на грани разорения, по итогам двух кварталов текущего года сборы по добровольным видам страхования соизмеримы с размерами компенсационных выплат. «Мост» потерял лучших корпоративных клиентов, он идет на дно и уже пускает пузыри.

На такую фирму чуть нажми, чуть придави ее, и все кончено. «Каменный мост» развалится на кирпичи, все сотрудники вместе со своим хозяином окажутся на улице, им придется долго околачивать пороги казенных учреждений, прежде чем они найдут новую работу. Кому нужны банкроты? Нужно только нажать, как следует, додавить эту лавочку. Закиров готов к такому повороту событий. Сегодня утром он беседовал с прокурором по надзору, тот торопит событию, ждет результатов, готов помогать, чем может. И его помощь потребуется. Нужно поставить домашний и служебный телефоны Елисеева на прослушку, установить за ним оперативное наблюдение.

– Я рассчитывал на вас, – сказал Закиров. – Думал, вы заинтересованы в объективном расследовании. Думал, поможете. Но оказался не прав.

– Я заинтересован.

Елисеев вытер ладонью лоб и замолчал, чувствуя новый приступ головной боли. Он был подавлен, он устал волноваться и ждать неприятностей. Следователь казался очень вредным человеком, способным на любую подлость. Когда Закиров бросал на хозяина «Каменного моста» свои угрюмые взгляды, у Елисеева создавалось впечатление, будто ему в лицо целят из двуствольного ружья.

– Вы избрали самую бездарную линию поведения, – Закиров сделался совсем мрачным. – Вы не хотите уступить даже в малости. Знаете, где сейчас Мальгин, но не хотите его сдавать. Знаете, зачем затеяна та возня на кладбище, но не хотите говорить. Вы не оставляете мне выбора.

– Выбора? – переспросил Елисеев.

– Вот именно, выбора, – кивнул Закиров. – Ваше будущее рисуется мне в самых мрачных тонах. С понедельника налоговая инспекция начнет проверку вашей лавочки. Для начала они проведут обыск во всех служебных помещениях, выемку документов, печатей и штампов. Вывезут все это добро. Затем обыщут вашу квартиру.

– С какой стати?

– По представлению прокуратуры. Кроме того, мы обязаны проверить, имеет ли отношение гибель вашего брата к коммерческой деятельности фирмы. Через пару дней наложат временный арест на ваши банковские счета. Как вы знаете, нет ничего более постоянного, чем временное. Работа будет полностью парализована, вы не сможете выполнять обязательства перед партнерами. Таким образом, лишитесь последних приличных клиентов, что еще остались. Никто не захочет работать со страховой компанией с сомнительной репутацией.

– Но я… Но моя…

Закиров не дал договорить.

– Я в свою очередь сделаю все возможное, чтобы проверка вашей фирмы затянулась на неопределенную перспективу, а также обеспечу этой акции рекламу в газетах. Пусть все знают, что тут происходит. Налоговики что-нибудь накопают по своей линии. Возможно, возбудят уголовное дело. Для начала вы лишитесь лицензии, а затем буде отвечать перед судом. Даже если выиграете дело, «Каменный мост» уже не вернуть. Там, на кладбище, вы потеряли единственного брата. Теперь потеряете бизнес, которому посвятили жизнь. Потеряете все до последней копейки. Даю вам слово, так и будут.

Закиров застегнул «молнию» папки, поднялся на ноги. Елисеев обмяк, поставив локти на стол, он сжал ладонями виски. Но головная боль лишь усилилась. Закиров остановился у двери.

– Понимаю, сейчас вы хотите сказать волшебное слово на букву "а". Адвокат. Только в вашем случае это уже не поможет. Итак, у вас полтора дня на то, чтобы поумнеть и освежить память. Сегодня и завтра до конца рабочего дня жду вашего звонка. Если я не дождусь звонка, тем хуже. Для вас. Потому что веселая жизнь начнется с понедельника. Или раньше.

Дверь захлопнулась. Елисеев остался в кабинете один. Он слушал, как надрывается телефон, но не снимал трубку, чувствуя, что головная боль сделалась совершенно невыносимой, спазм сдавил горло, и сейчас он не сможет произнести ни одной связной фразы. Он просто разрыдается. «У меня есть связи, – подумал Елисеев. – Есть друзья, люди, близкие к власти, которые защитят меня от этого произвола, от этих наездов. Связи… Друзья… Господи, как это наивно. Разве могут остаться друзья у человека, которому шаг до тюрьмы. Нет у меня больше никаких друзей и полезных связей». Елисеев, плеснув в стакан воды из графина, долго копался в ящиках стола, стараясь найти таблетки от головной боли.

После полудня прием будущих пациентов в клиники пластической хирургии «Эллада» вел главный врач Михаил Евгеньевич Решетников, среднего роста склонный к полноте мужчина неопределенных лет. Облаченный в белый халат поверх темно синего фасонистого костюма, он сидел в кресле с высокой кожаной спинкой и, чтобы чем-то занять беспокойные руки, перекладывал с места на место цветные карандаши. Справа и слева от стола стояли в кадках пластмассовые фикусы с пыльными листьями, интерьер дополняли застекленные, забранные в рамочки почетные грамоты и дипломы, развешенные по стенам.

Мальгин для затравки разговора, развернул перед носом врача красную книжечку сотрудника службы безопасности страховой компании «Каменный мост» и объяснил цель своего визита. Один проходимец по имени Виктор Барбер, который в данный момент может жить по паспорту на имя Зеленина Бориса Всеволодовича, нагрел фирму на очень крупную сумму и скрылся с деньгами. Других подробностей из жизни Барбера Мальгин решил не разглашать, они, эти подробности, не только запутают доктора, но, пожалуй, испугают его. Достаточно и того, что было сказано. Этот аферист, чтобы замести следы, лег в клинику «Эллада» и, по всем прикидкам, перенес здесь пластическую операцию. «Каменный мост» хочет вернуть свои деньги. И рассчитывает на помощь Решетникова, любая информация о Барбере будет щедро оплачена. В частности, гостя интересует, как в настоящее время выглядит Барбер.

Закончив монолог, Мальгин, стал ждать ответа, но Решетников, занятый исключительно перекладыванием с места на место карандашей, не торопился.

– Вам известно, что в Москве более сотни клиник пластической хирургии? Как вы узнали, что этот самый Барбер лечился именно у меня?

– Мы отследили телефонный звонок, – коротко ответил Мальгин. – Он дважды звонил сюда одиннадцатого августа. А двенадцатого, как я думаю, уже стал вашим пациентом. Использовал паспорт на имя Зеленина. Теперь вспомнили?

Там на кладбище, Барбер забрал у Елисеева не только его пушку, бумажник с деньгами, связку ключей, но и трубку мобильного телефона, чудом уцелевшую во время взрыва. С нервами у Барбера все в порядке. Пока Мальгину оказывали первую помощь, на «скорой» увозили в приемный покой городской больницы и откачивали в реанимации, Витя Барбер действовал продумано и осмысленно. Покинув кладбище, поймал машину и двинул не на вокзал, не к любовнице в Апрелевку, он покатил обратно, на ту съемную квартиру, откуда его увозили.

Оказавшись на месте, спокойно открыл дверь, набил дорожную сумку шмотками, которые ему приглянулись, взял липовый паспорт на имя Зеленина. Затем ополовинил бутылку водки и, судя по измятой постели, отдохнул пару часов после ночных приключений. Елисеев старший побывал на съемной квартире только через четыре дня после случившегося. Он уверял, что там все было перевернуто вверх дном. Барбер искал деньги или ценные вещи на продажу. Трудился он не напрасно. В кухонном шкафу за банками с крупой хранились деньги на оперативные расходы, около тридцати тысяч баксов. Они исчезли, а Барбер, который не привык покидать чужие квартиры с пустыми руками, стал немного богаче. Едва рассвело, он запер дверь, выбросил ключи и растворился в утреннем тумане.

Мальгин заглянул в компанию, обслуживающую сотовые телефоны и, сторговавшись с оператором, получил распечатки разговоров, которые вел по мобильнику Барбер. Звонок в «Элладу» был сделан в первой половине дня одиннадцатого августа и продолжался двенадцать минут. Повторно с «Элладой» Барбер связался через час. Видимо, его соединили с главным врачом, они договорились о встрече. Поздно вечером Барбер дважды звонил в Апрелевку Катерине Комковой и следующую ночь провел под боком у платиновой блондинки.

– В вашем ведомстве наверняка существуют свои секреты и тайны, – сказал Решетников. – Например, коммерческие. Если бы я стал задавать вам вопросы из этой области, то мое поведение выглядело бы, по меньшей мере, нетактичным. В медицине существуют врачебные тайны, которые строже банковских тайн. Пластическая хирургия – это совершенно особая зона. Если я буду на всех углах трепаться о том, сколько жира неделю назад откачал из одной эстрадной певички, на сколько размеров увеличил бюст известной банкирши, поставив ей силиконовый протез, или как исправил носовую перегородку государственному деятелю…

– У вас такая клиентура, – покачал головой Мальгин. – Одни тузы, знаменитости. Как на подбор.

Решетников самодовольно улыбнулся.

– Нет, я себе не завидую, потому что скоро стану нищим, – врач сжал карандаш с такой силой, что переломил его надвое. – Черт… Распугаю клиентуру. От меня отвернутся все пациенты. Я по миру пойду с протянутой рукой и мне никто не подаст. Но есть и худший сценарий. Весьма возможно, мне сделают трепанацию черепа ржавой открывалкой или еще живого подвесят на крюк для разделки мясных туш. Потому что среди моих пациентов есть люди не только с большими деньгами, но и с крутым нравом. Понимаете, о чем я? Вижу, что понимаете.

Мальгин, успевший кое-что выяснить об «Элладе», подумал, что врач по раз и навсегда заведенной привычке привирает, набивая себе цену, и вообще красуется перед посетителем, пуская пыль в глаза. Дорогу в эту клинику не знали ни эстрадные звезды, ни известные банкирши, и уж тем более государственные мужи, имевшие проблемы с носовыми перегородками. Решетников слишком мелко плавал. В его «Элладе» меняли форму ушей и носов всякие недоделанные уроды, комплексующие по поводу собственной внешности, дамочки среднего достатка подтягивали дряблую кожу на лицах и шеях, а губы делали пухлыми и чувственными. С силиконовыми протезами Решетников вообще не связывался. Его конек – пластика лица.

В одном доктор был прав: парни с крутым нравом, уголовные авторитеты, бегавшие от милиции, в его клинику время от времени захаживали. Более десяти лет Решетников работал в институте красоты, защитил диссертацию и шел бы дальше в гору, но в результате интриг сослуживцев и подковерной борьбы, был вынужден уйти по собственному. Он не повесил носа, не впал в меланхолию, организовал свое дело. Его клиника на двадцать коек арендовала этаж в высотном здании некогда засекреченного номерного института. Врач знал свое дело, он установил умеренные цены, но не мог тягаться с конкурентами, потому что денег на раскрутку, на проведение дорогостоящей рекламной компании, как не было, так и нет. Словом, Решетников капусту лопатой не загребал. Вот и сейчас половина коек в «Элладе» пустовала.

– Понимаю, – кивнул Мальгин. – Только вы сгущаете краски. Это ни к чему. Молчание – золото, но даже из этого правила есть исключения.

– Увы, нет исключений. Знаете, сколько раз интервью со мной пытались добиться центральные газеты и глянцевые журналы? Сколько раз меня приглашали на телевидение? Во всякие там ток-шоу и встречи с интересным человеком? Десятки, нет, сотни раз. И я всегда отвечал «нет». Это мое правило говорить «нет» журналистам, милиционерам и прокурорам. Молчание – этика нашей профессии. По-свойски говоря, промолчишь, – целей будешь.

– Сейчас не тот случай. Человек, представившийся Зелениным, опасный тип. Очень опасный. Он не просто аферист, он отморозок и мокрушник. Одного из своих недоброжелателей он убил бюстом Чайковского. Одним ударом снес человеку полбашки. Да, бронзовым бюстом килограммов в семь веса ударил со всего маха и… Знаете, такие вещи в музыкальных семьях ставят на полки или стеллажи. Пострадавший как раз играл на рояле, когда его сзади шарахнули бюстом.

– Бедный Чайковский, – вздохнул Решетников. – Если бы он знал, к чему приведут его музыкальные эксперименты…

– Чем скорее я встречусь с Барбером, тем спокойнее вам будет жить, – продолжил уговоры Мальгин. – Можно сказать, я действую в ваших же интересах.

– Если все так, как вы говорите, почему до сих пор вы не обратились в милицию?

– Сдать Барбера милиции никогда не поздно. С этим успеется. Мы не теряем надежды вернуть свои деньги. И если бы вы нам помогли, крупная премия, считайте, уже лежит в кармане вашего халата.

Мальгин еще раз напомнил про премию, хотя все надежды разговорить врача, почти развеялись. На лице Решетникова отразились минутное сомнение и внутренняя борьба, в которой победила осторожность человека, умудренного жизненным опытом. Деньги, как всегда, нужны, то есть очень нужны, премии от страховой компании не помешает, однако… Врач принял для себя решение, и теперь все уговоры – лишь пустой звон.

– Что конкретно вы хотите знать? – спросил Решетников.

– Как он сейчас выглядит, что вы сделали с его лицом.

– Нет. Ничем не могу помочь, – сухо ответил врач. – Кажется, я вам уже все популярно объяснил.

– Жаль, что не удалось договориться. У меня есть подозрение, что в один прекрасный день ваш пациент вернется.

– С чего бы это?

– Чтобы вы замолчали навсегда. Вернется и выбросит вас в окно. Вместе с креслом. Я, конечно не врач, не пластический хирург, но хорошо себе представляю, какие травмы получает человек, выпавший с восьмого этажа. И кресло жалко, оно денег стоит. Всего наилучшего. Берегите себя.

Решетников, помертвевший от неожиданно нахлынувшего волнения, поднялся и, часто моргая глазами, протянул для пожатия холеную пухлую ладошку. Мальгин руки не пожал, вышел из кабинета. Врач продолжал стоять, как деревянный истукан, выставив вперед руку, только верхняя губа подергивалась. Мальгин побрел длинным коридором к лифту, он со злорадством думал, что врач – отменная, редкостная скотина. Страх и выгода, выгода и страх, – других ориентиров в жизни для него не существует. Правильно, что его из института красоты поперли. Поделом, видно.

Положив на стол охранника разовый пропуск, подписанный врачом, Мальгин спустил вниз, вышел из высотного здания и побрел к летнему кафе, устроенному на перекрестке двух лиц. Стулья, разноцветные тенты, играет музыка. Люди, стараясь не прозевать погожий денек, едят чебуреки, пьют пиво или кофе, не замечая уличного движения. По замыслу хозяина заведения, на столь оживленном месте, в облаках отработанного бензина и солярки, у посетителей обостряется аппетит. Расчет хозяина оказался верным, Мальгин с трудом нашел пустой столик, заказал пива и бутерброды.

И не успел прикончить первую кружку, как увидел высокую плотную женщину лет пятидесяти с гладко зачесанными волосами, собранными в пучок на затылке. Это Олеся Николаевна Бадаева, заведующая регистратурой "Эллады, неловко пробравшись к столику, заняла свободный стул, положила на колени кожаную сумочку. Отказавшись от порции мороженого, перевела дыхание. Мальгин, с самого начала подозревал, что беседа с главным врачом частной клиники не даст результатов. Но если сам Решетников, терзаемый страхами и сомнениями, не решается сказать правду, найдутся люди, которые сделают это за него. И получат премиальные.

Вчерашним вечером Мальгин заглянул в «Элладу», на вахте он сказал, что принес результаты анализов, которые нужно вклеить в медицинскую карту, и беспрепятственно прошел в регистратуру. Бадаева уже одетая в плащ, собиралась домой. Мальгин положил на стол стодолларовую банкноту и коротко рассказал женщине свою историю.

– Как наши успехи? – Мальгин прикурил сигарету.

– Никакого пациента с фамилией Барбер или Зеленин к нам не поступало, – ответило Бадаева. – Это совершенно точно. Я перелопатила всю картотеку, залезла в компьютер, там пусто. Нет ни карточки, ни записей в базе данных. За две последние недели вообще не лечились мужчины в возрасте от тридцати до сорока лет. На самом деле такой мужчина был. Он занимал последнюю палату по коридору, номер двадцать. Ее называют люксом. Там есть все, что нужно для жизни. Телевизор, холодильник, мягкая мебель, кондиционер. У него был свой ключ.

– Кто проводил операцию?

– Решетников и проводил вместе с приходящим ассистентом. Но что это за операция, – не известно. Возможно, человеку, которого вы ищете, просто удалили родинку или бородавку.

– У Барбера на физиономии не было ни бородавок, ни родинок. Как долго этот человек лежал в клинике?

– Две недели или около того. Однажды я пришла на службу, а палата оказалась пустой. Там меняли постельное белье. Пациента выписали то ли ночью, то ли рано утром. Чтобы никто из персонала не запомнил его лица. Помню, что я очень удивилась. Что за конспирация?

Мальгин вытащил из внутреннего кармана небольшую фотографию Барбера.

– Это он? Посмотрите внимательно.

– Не могу сказать точно, – покачала головой Бадаева. – Этого человека я видела несколько раз со спины. Он стоял возле своей палаты последней по коридору. Стоял, курил и смотрел в окно. В торцевой стене есть окно, из которого виден задний двор и переулки внизу.

– После операции на лице временно остаются шрамы или рубцы?

– Ничего не остается. Даже царапинки. Пациент проходит специальный курс лазерной терапии и покидает клинику с новым лицом. Решетников своеобразный человек, но специалист хороший. Он может сделать все. Мать родная вас не узнает после его операции. Возможно, этот Барбер сейчас сидит где-нибудь тут, среди этих людей…

Бадаева достала из сумочки вдове сложенный вдвое листок.

– Здесь имя, телефон и адрес девушки, которая занимала соседнюю палату люкс. Она лечилась в одно время с вашим знакомым. Кажется, и выписалась в тот же день. Возможно, эта девушка вам поможет больше, чем я.

Мальгин вытащил бумажник и вложил в руку Бадаевой две сотни баксов.

– Спасибо, – сказала регистраторша, немного смущенная щедростью гонорара, на двести долларов скудная информация, что она принесла в клюве, явно не тянула. – Я пойду. Счастливо вам…

Мальгин сделал глоток пива, развернул бумажку, прочитал несколько строк, выведенных аккуратным разборчивым почерком. Антонова Ольга Петровна, двадцать один год, студентка филологического факультета МГУ, адрес…