Ольшанский отошел к барной стойке, поманил маркера пальцем и что-то шепнул ему на ухо. Петя Рама, занявший место на углу стойки, в трех метрах от Ольшанского, не слышал того, что сказал хозяин бильярдной своему маркеру. Но тут и без слов все понятно. Проигравший, разумеется, не хочет отдавать какому-то жалкому студенту пять штук зеленью, да еще и мерс в придачу, пусть даже машина паленая.

— Игра окончена, — отходя от стойки, хорошо поставленным голосом объявил маркер так громко, чтобы все услышали. — Сейчас прошу уважаемых посетителей покинуть бильярдную. Денежные дела, как вы понимаете, любят тишину. Рады будем видеть вас. В любое время.

Посетители один за другим вышли в коридор. Только Леха Килла остался в бильярдной. Разболтанной походкой он подошел к стойке, перемигнувшись с Рамой, спросил кружку пива. Старик Рембо, наживший опыт в таких делах, помотал головой.

— У нас закрыто, — он косо глянул на хозяина, дожидавшегося, когда уйдет последний чужак. — Завтра завезут свежее пиво. Вот и приходи.

Два телохранителя Ольшанского, оставшиеся в бильярдной, переглядывались, предвкушая интересный спектакль. Килла вышел в тесный пустой коридорчик, освещенный полудохлой лампочкой. Отсюда на улицу отдельный выход, не обязательно тащиться через служебное помещение и зал игровых автоматов. Леха подошел к входной двери и металлической скобой, лежавшей на стуле у порога, заблокировал вход.

Тем временем Ольшанский взял со стойки пачку долларов пересчитал деньги.

— Надо же, все тут, — сказал он, засовывая баксы в карман. — В моем заведении воров не было и нет. Такие дела.

Рама подошел к Ольшанскому, простодушно улыбнулся. Барсетка с его деньгами лежала на прежнем месте. Во время игры Рама иногда поглядывал на нее, ни старик бармен, ни телохранители своих лап к сумочке, кажется, не протягивали. Впрочем, за всеми не уследишь.

— И ты свои деньги посчитай, — посоветовал Ольшанский. — Баксы, как известно, это дело любят.

Идиотическая улыбка светилась на лице Рамы.

— Я посчитаю все вместе, — пригубив пиво, ответил он. — И свои. И те, что у вас выиграл. Я же говорил: сегодня мой день. Ключи от мерса у вас при себе?

Ольшанский похлопал себя по карману.

— Точно, при себе. Но если ты до сих пор ничего не понял, мне тебя даже жалко. Интересно, существует ли в природе лекарство от непроходимого идиотизма? Или эту болезнь врачи признают неизлечимой?

— В каком смысле? — Петя, хлопая длинными ресницами, продолжал улыбаться. — Какую еще болезнь? И что я должен понять?

— Для начала хотя бы то, что ты полный идиот.

Ольшанский криво усмехнулся. Студент искренне верит, что хозяин заведения сейчас выложит на стойку пять штукарей, а в придачу добавит ключи от мерина. Господи, неужели такие дебилы на свете еще не перевелись? Не вымерли, как мамонты? Верится с трудом. Но вот он, придурок высшей пробы, стоит перед ним, прикладывается к пивной кружке. Улыбка медленно сползает с его рожи. Кажется, доходит.

— Мы поиграли в бильярд, — продолжил Ольшанский. — Даже получили удовольствие от игры. И сегодня действительно твой день. Потому что я редко, очень редко проигрываю кретинам. Короче так… Я тебя здесь больше не задерживаю. Мало того, я разрешаю тебе забрать с собой твою пидорастку.

— Но мы играли на интерес…

— Ах, на интерес, — теперь улыбался Ольшанский. — Как я мог забыть? Сто баксов тебя устроит?

Петя промолчал. Маркер и два телохранителя, встав неподалеку от двери, вслушивались в разговор, ловили каждое слово. Едва сдерживались, чтобы не заржать одновременно, в три горла. Маркер крутил на пальце брелок. Охранники перемигивались и делали друг другу страшные рожи.

— Рембо, дай парню сто баксов, — скомандовал Ольшанский.

— У меня нет ста баксов, — тихо отозвался старик.

— Значит, будешь должен студенту, — ответил хозяин и повернулся к Пете. — Рембо будет должен тебе сто долларов. Ну, теперь ты доволен? Срубил сто баксов в легкую.

Рама свел брови, со стороны казалось, что он обдумывает ситуацию, но не видит достойного выхода из нее. Петя поставил кружку, взял со стойки барсетку, показавшуюся подозрительно легкой. Под насмешливыми взглядами охранников и маркера расстегнул «молнию», вопросительно посмотрел на Ольшанского. Последовала долгая пауза.

— Тут были деньги, — тихо сказал Петя. — Вы сами видели. А сейчас тут ничего нет. Только пара квитанций из прачечной. И моя зачетка.

— Вот как? — Ольшанский, удивленно вскинув брови, взял барсетку, заглянул в нее и бросил на стойку. — Действительно, пустая. Вот тебе еще один урок на будущее, студент: заботься о своих деньгах. Не бросай их где попало.

— Но я… Вы же сами сказали, что в вашем заведении у меня не будет проблем. Вы же…

— Эй, парни, — нахмурившись, Ольшанский посмотрел на охранников. — Вы деньги получаете за какие подвиги? Володя, я к тебе обращаюсь как к старшему по группе.

Вперед выступил рослый мужик с родинкой под носом. Он ходил, как обезьяна перед случкой, широко расставляя ноги, держа лапы полусогнутыми, прижимал ладони к груди. Кожаный пиджак подозрительно топорщился с правой стороны. Видно, что пушку Володя таскал не под ремнем черных джинсов, а в подплечной кобуре. И пушка не маленькая, это не Макаров, что-то посерьезнее.

— Мы все смотрели за игрой.

Володя гримасничал, пряча кривую улыбочку. Глянув на свое отражение в прямоугольном зеркале в полтора человеческих роста, потупил взгляд, потому что в глазах плясали озорные огоньки.

— Правда, во время второй партии у стойки минуту терся какой-то укроп, — добавил он. — Фраерок из посетителей. В сером клифте и грязных прохарях. Я его харю срисовал, как червонец. Фанеру мог дернуть только он, больше некому.

— А ты, Кеша, что скажешь?

— А что я? — второй охранник, плотный мужик с бритой налысо шишковатой башкой, подошел ближе к барной стойке и беспомощно развел руками. — Я слежу за порядком в заведении, не за чужими пидорастками. Но теперь-то где вора ловить?

— Вы меня огорчили, парни, — сокрушенно покачал головой Ольшанский и похлопал Раму по спине. — А парню каково? Студенту нашему каково? Херово.

Стоявший в коридоре Леха Килла, прижавшись ухом к узкой щелочке между дверью и косяком, слышал обрывки разговора, правда, не разбирал отдельных слов. Базарили слишком тихо. Леха переминался с ноги на ногу, думая о том, что его друга кидают уж слишком грубо, по-пролетарски. Мол, утрись, чувак, топай по адресу и забудь те тридцать штукарей, как пьяный сон. Будто речь не о деньгах, а об окурках, что по вечерам собирает с пола старик Рембо.

Леха вытащил из кармана штанов бильярдный шар, с нежностью подышал на него, затем потер шар о свитер. Кажется, пора вмешаться. Иначе этот Ольшанский и его мордовороты, недолго думая, перейдут от говорильни к решительным действиям. Вдалеке, в самом конце полутемного коридора, ведущего в зал игровых автоматов, показалась фигура Ошпаренного. В руке он держал пожарный багор. За Димоном брел долговязый малый в светлой рубашке. Остановившись, Димон посмотрел на Леху. Тот махнул рукой, мол, занимайтесь своими делами, у меня все схвачено. И прижался щекой к двери, вслушиваясь в звуки, долетавшие из бильярдной.

Ольшанский продолжал изгаляться.

— У студента свадьба на носу, «фольксваген» хотел прикупить, — говорил он. — И тут ему на фарт фуфло кидают. Обидно, а? Ладно, земляк, сам говорил, что деньги навоз. Мои ребята пообещали разобраться с тем залетным кентом. А они слово держат. Нет в жизни худа без добра. Скажешь этой швабре, то есть невесте, что без денег жениться не можешь. Не хочешь выглядеть на своей свадьбе, как нищий лох. И поставишь точку в вашем романе. Умный человек тот, кто любой минус сумеет превратить в плюс. Усек, братан? Ну, чего ты набычился? Сделай рожу попроще.

— Конечно, — легко согласился Рама. — Запросто сделаю.

И он выплеснул остаток пива в физиономию собеседника. Коротко размахнувшись, съездил основанием кружки по переносице Ольшанского. На нежно-розовый галстук брызнула кровь.

Коротко вскрикнув, Ольшанский свалился с табурета на пол. Одной рукой уперся в керамические плитки, другой схватился за нос. На ощупь кость оказалась мягкой и подвижной. Кажется, нос сломан. А боль такая, что слезы выступили, перед глазами разбежались красные козявки. Ольшанский промычал что-то невразумительное, почувствовав, что студент каблуком ботинка наступил ему на пальцы.

— А-а-а, мать твою, — Ольшанский, дернув рукой, попытался освободить ее из-под чужой ноги, не вышло. — Пусти-и-и, гнида. Я сказал…

Он не успел закончить фразу, получив носком башмака в нижнюю челюсть. Охранники, совершенно не готовые к такому повороту событий, не сразу поняли, что случилось. Они отказывались верить собственным глазам. Бритоголовый Кеша в изумлении открыл пасть, показав пару фикс. Володя едва не икнул от неожиданности. Какой-то беспородный студент, который собственного дерьма не стоит, в наглую попер на хозяина, саданув ему кружкой по лицу. Нос Ольшанского, красивый прямой нос, в момент сделался похожим на разжеванный сигарный окурок, только дым не шел. Да еще ногой приложил хозяина… Это выше человеческого понимания. Парня только что обули на тридцать штук, да, это большие деньги. Но лучше остаться без них, чем без головы.

Маркер, опомнившись первым, шагнул вперед, хотел схватить с прилавка бутылку и нанести Раме удар по голове, но на барной стойке стояли лишь две стеклянные пепельницы, похожие на чайные блюдца. Тогда маркер, выставив вперед левую полусогнутую руку, сделал несколько шагов к Раме. Отвел назад правый кулак, стараясь решить исход дела парой прицельных ударов по морде. Но неожиданно, заглянув в глаза противника, засомневался в успехе.

— Помогите, охрана, — наступая на Петю, вдруг гаркнул маркер во все горло. — Охрана… Сюда…

Он хотел крикнуть еще что-то, но вспомнил, что на помощь звать некого. В зале игровых автоматов его вопли наверняка никто не слышит. А возле служебной двери сидит какой-то вахлак из частного охранного агентства, никчемный мужик, который, услышав слова «бандиты», кинется в сортир менять мокрые подштанники. Но это не беда. Их тут трое здоровых мужиков, не считая Ольшанского. Расклад три к одному. Нормально. Наживший опыт в кулачных потасовках, маркер мнил себя крупным специалистом в этом вопросе. Беда в том, что двигался он слишком медленно, а в руках будто тормоза стояли.

— Не подходи к нему, — крикнул Володя маркеру. — Сейчас я его сам пришпилю… В сторону. Не мешай. Я сказал, уйди с линии огня…

Маркер попятился. Володя сунул руку за пазуху в подплечную кобуру. Внутри, на дне кобуры, был закреплен выбрасыватель, специальная пружинка в пластиковом кожухе. Стоило лишь расстегнуть кожаную перепонку, закрепляющую пистолет, и ствол сам выскакивал наружу, пистолетная рукоятка оказывалась в ладони стрелка.

Оставалось снять пушку с предохранителя и нажать на спусковой крючок. Две-три секунды, и все будет кончено.

— Эй, хреносос. Я к тебе обращаюсь. Мудила с пушкой…

Незнакомый голос, долетевший из-за спины, заставил Володю повернуться на сто восемьдесят градусов и встать лицом к двери. На пороге появился тот малый, что вышел из бильярдной последним. Каким хреном его сюда занесло? Вернулся? Но зачем? Чтобы сдохнуть за компанию со студентом. Только так, не иначе. Через год-другой два обезображенных до неузнаваемости тела найдут рядышком в какой-нибудь выгребной яме. Судебный эксперт определит по зубам, что это были молодые люди, но личности погибших так и не установят. И все, конец следствию. Володя крепко сжал пятерней рукоятку пистолета, вытащил ствол из-под пиджака.

— Лови, сука, — заорал Леха Килла.

Он уже отвел назад руку с зажатым в ней бильярдным шаром. И, вложившись в бросок, запустил свой снаряд в Володю. Противников разделяли метров десять, не больше, Леха не мог промахнуться. Он метил в грудь, но попал чуть ниже. Охранник не успел ни поперхнуться, ни увернуться…

Рембо, бросив протирать полотенцем безупречно чистые кружки, нырнул под прилавок. Если в бильярдной начиналась потасовка, а такие штуки тут случались, старик без промедления занимал свое безопасное место. И не вылезал наверх, пока драка не кончится и не осядет пыль.

Володя, схватившись за живот, охнул, ноги против воли согнулись в коленях, тупорылый «Зауэр» девятого калибра вывалился из разжавшихся пальцев. Ударившись рукояткой об пол, отлетел куда-то в сторону. Володя уже не первый год тусовался в разных бильярдных. Охраняя задницу Ольшанского, принимал участие в бесчисленных жестоких драках, поножовщине, даже перестрелках. Было дело, его резали бритвой, кололи пером, пару раз он получал кием по хребту. Но вот бильярдным шаром в живот еще не попадали. В брюхе что-то заклокотало, будто туда засыпали полпачки стирального порошка «Лоск» и запустили барабан стиральной машины. Удар оказался страшным по своей силе, такие удары измеряют даже не килограммами — тоннами. Боль подкатила через пару секунд.

Охранник согнулся пополам, рухнул на пол.

Какой жизненно важный орган находится под ребрами справа? Кажется, печень. В таком случае оболочка печени наверняка лопнула. Сейчас начнется внутреннее кровотечение, которое вряд ли остановят даже в реанимации. Он сдохнет на операционном столе, а врач, который будет копаться в его ливере, наверняка окажется каким-нибудь сопливым и безграмотным хачиком. Лепила купил диплом медицинского университета, притащив ректору чемодан грязного нала. И в больницу устроился, склеив на лапу главного врача, устроился, чтобы стричь купоны, а не людей с того света вытаскивать.

Катаясь по полу, Володя боролся с нестерпимой болью и со своими ужасными мыслями, которые были во сто крат хуже физической боли.

Дыхание перехватило, лицо Пети медленно наливалось синевой. Он, вытянув руки вверх, попробовал просунуть большие пальцы за щеки маркера и разорвать ему пасть. Но тот острыми зубами тяпнул за мизинец, едва не откусив его. Изогнув спину, Рама развел руки в стороны и чашечками ладоней хватил маркера по ушам. Тот выпустил из рук ворот рубахи, но тут же сдавил его с новой силой.

В зале игровых автоматов два менеджера, охранник и кассир, заложив руки за голову, стояли в тесном пространстве между боковой стеной и холодильником с газировкой. Всех игроков уже вывели, входные двери заперты.

— Я обращаюсь ко всем, — громко говорил Димон. — Вы не пострадаете, если будете вести себя нормально. Оставайтесь на месте. Руки не опускать. Не оборачиваться, что бы вы ни услышали. И не шептаться. Все понятно?

— Понятно, — ответил за всех охранник. — Только можно я левую руку опущу. У меня радикулит. В спину стреляет, когда я левую руку поднимаю.

— Опусти, — разрешил Димон. — Но держи ее так, чтобы я видел.

Он засунул пистолет под ремень. Поднял с пола багор с заостренным крюком на конце. Костян Кот пожарным топором уже обрубил электрокабели, тянувшиеся из служебного помещения к игровым автоматам. Теперь можно начинать. Он взмахнул топором с длинной рукояткой и всадил лезвие в автомат. По сторонам, как осколки гранаты, брызнули мелкие стекла. Костян рубанул еще раз, с плеча, со всего маху. Повернув топор вперед топорищем, раздолбал соседний автомат.

— Не оборачиваться, — снова крикнул Леха Килла.

Крюком багра он зацепил автомат у противоположной стены. Дернул на себя длинную рукоятку. Автомат наклонился, Леха дернул сильнее. Однорукий бандит повалился на пол. Леха зацепил заднюю панель, выдрал ее, несколько раз ударил крюком по электронной плате, расколов ее на десятки частей. Не теряя времени, зацепил второй автомат, рванул на себя.

Костян работал топором, как лесоруб. Изрубив несколько автоматов, он перевел дух. Шагнул к фонтанчику и наотмашь рубанул по башке каменного мальчика, писающего в воду. Голова слетела с плеч, как кочан капусты. Перелетев фонтан, покатилась по полу.

— А, не нравится, — самому себе сказал Кот и рубанул мальчика по выпуклому животу.

Полетела крошка из искусственного камня. Фигура устояла. Костян пару раз навернул мальцу по спине. От левого плеча до правого колена пошла глубокая трещина. Менеджер Трофименко при каждом новом ударе тихо шмыгал носом и постанывал, будто топором охаживали не каменную фигуру, а его лично. Теперь о прибавке к зарплате, обещанной хозяином на прошлой неделе, придется навсегда забыть, потому что прибавлять не за что. Зала игровых автоматов, считай, больше не существует. Конечно, Трофименко найдет себе новое теплое местечко. Но когда это случится? Большой вопрос.

Скосив глаза на стоящего рядом пожилого охранника, менеджер с удивлением заметил, что мужик улыбается детской счастливой улыбкой. Этому хрену никогда не нравилось здесь работать. Мужик служит в охранном агентстве, нанят по договору. Он постоянно жалуется, что, сидя на стуле у дверей, простывает на сквозняке, любит повторять, что его доконал радикулит и еще тридцать три хронических болезни. Таким охранникам место в доме инвалидов. Он своей работой не дорожит. И будет рад, если его переведут охранять какой-нибудь пивняк или баню, а еще лучше, публичный дом. Трофименко чуть повернул голову, глянул на то, что происходит за его спиной. Фигура писающего мальчика грохнулась на пол и разлетелась на куски. На месте, где он только что стоял, забил водяной фонтанчик.

— Не оборачиваться, — рявкнул Кот. — Слышь ты, фитиль сраный, я к тебе обращаюсь. Еще раз повернешь башку и останешься без нее.

Сердце Трофименко снова провалилось вниз, как тогда, в полутемном коридоре. Он замер на месте и больше не шевелился, слыша за спиной удары топора по игровым автоматам.

Нейтрализацию Лехи Киллы взял на себя бритоголовый Кеша. Он медленно двинулся к двери, на ходу закатывая рукава толстовки. На правом предплечье мелькнула татуировка: две птички летят по небу на фоне солнца, восходящего над горизонтом. Под рисунком женское имя Светлана и крупно слово ГУСИ — где увижу, сразу изнасилую. Татуировка выцвела, буквы едва читались.

Леха Килла взмахнул курткой с бильярдными шарами в кармане, целя в голову Кеше. Но тот сумел увернуться, наклонив корпус, и тяжелые шары не задели его. Килла шагнул назад, бросил куртку, решив, что второй раз размахнуться противник ему не даст. Кеша, на счастье, не таскал с собой ни ствола, ни боевого ножа, считая, что в бильярдной эти штуки без надобности, он больше надеялся на свои тяжелые кулаки. И пускал их в ход не раздумывая, при каждом удобном случае.

Кеша сделал выпад, хотел провести прямой удар, основанием ладони навернуть по морде молодого человека. Но Килла оказался проворнее, ушел в сторону, отмахнулся, ребром ладони ударив Кешу в шею. Тот только поморщился, такие фокусы в стиле ретро с ним не пройдут. Он учился мордобою не на мягких матах в спортивных залах, а в мордовской колонии строгого режима. И остался жив только потому, что хорошо усвоил все уроки.

Килла уже понял, что перед ним не мальчик для битья, а серьезный накачанный мужик, которого не собьешь с ног прицельной зуботычиной. Схватив со стола кий, он провел по ногам Кеши секущий удар, будто траву косил. Но противник, устояв, справился с болью, осторожно шагнул вперед. Отступая задом к стене, Килла с силой, словно пикой, ткнул острым концом кия в бедро нападавшего, заставив Кешу остановиться. Леха хотел замахнуться и навернуть охраннику сверху по голове турняком кия, но понял, что и замах провести не успевает. В ближнем бою кий не понадобится.

Охранник, приволакивая ушибленную ногу, сократил дистанцию, он шел на отступавшего к стене Леху медленно и твердо, как танк. Выставил вперед левое предплечье с татуировкой, оскалил зубы, готовый резко пойти на сближение, дать заднюю подножку, повалить противника. И, переведя драку в партер, раздолбать литыми кулаками физиономию Киллы, а потом перегрызть ему горло.

Пятясь назад, Леха ухватил турняк кия обеими руками, попытался нанести удар наотмашь по голове. Но лысый Кеша легко ушел от кия, согнув ноги в коленях, пригнулся, наклонил корпус, и все дела. Шагнув к Лехе, уже бросившему кий, перенес вес корпуса на левую ногу и резко въехал противнику левой ногой. Удар подметкой пришелся в бедро и оказался таким сильным, что Леха едва устоял на ногах, вцепившись в борт бильярдного стола. В следующую секунду Килла получил прямой удар основанием ладони в лицо. Он продолжал отступать, пока не ткнулся спиной в стену. И получил новый удар, кулаком под сердце.

После минутной отключки Ольшанский стал приходить в себя. Он открыл глаза и ощупал сломанный нос и разбитый затылок. Боль в голове такая, будто в нее врезалось пушечное ядро. Он протер кулаком залитые кровью веки, старясь понять, что же происходит вокруг. Толмач лежал на спине под бильярдным столом. В нескольких метрах от него, ближе к входной двери, корчился, схватившись за живот, Володя. Видимо, пока Ольшанский находился в отключке, в его телохранителя пальнули из пистолета. Продырявили живот, и теперь бедолага корчится в предсмертных конвульсиях, доживая последние минуты. Скоро он вытянет ноги и затихнет навсегда. Жаль человека, при жизни он неплохо играл в шашки…

Ольшанский слышал какую-то близкую возню, чье-то хриплое дыхание. Ясно, в бильярдной происходит потасовка между его ребятами и залетными бандюганами. Время от времени доносились глухие удары, происхождение которых понять было трудно, даже невозможно. Кажется, где-то далеко, в зале игровых автоматов или служебном помещении, кто-то долбит кувалдой по жести. И еще едва слышатся звуки бьющегося стекла.

Толмач подумал, что вся эта история со студентом бильярдистом оказалась чистой подставой. Какие-то люди очень хотят прямой наводкой переправить его с этого света в могилу. Сейчас бандиты разберутся с охраной, а потом вспомнят о хозяине. И нет возможности отлежаться под бильярдом, как солдат в окопе, переждать минуту опасности. Скоро Ольшанского, ухватив за волосы, вытащат на свет божий и кончат, разрядив в лицо пистолетную обойму. Или просто перережут глотку.

Толмач тихо застонал, кажется, мысли причиняли ему боль.

Перевернувшись на живот, стал вертеть головой по сторонам, стараясь разглядеть, что происходит вокруг. Но кровь, сочившаяся из пореза над бровью, попадала в глаза. Он видел то чьи-то ноги, то фиолетовые круги и снова ноги. Где же его спасение, где оно? Он не может провалиться сквозь землю, не может бежать, не в силах даже подняться на ноги без посторонней помощи. На мгновение блуждающий взгляд остановился. На полу прямо перед Ольшанским лежал немецкий пистолет «Зауэр».

Вытянув руку, Толмач схватил пушку. Скользкими окровавленными пальцами нащупал предохранитель, потянул на себя затвор, просунул указательный палец в спусковую скобу. Рука тряслась, ствол выписывал в воздухе восьмерки.

Чтобы справиться с дрожью, Ольшанский уперся локтем в пол, плохо представляя себе, куда именно нужно целиться, но зато хорошо понимая, что промедление смерти подобно.

Он выстрелил в ближнюю к себе мишень, кажется, чью-то ногу. Или руку. Но почему-то попал в огромное зеркало, укрепленное на стене. Зеркало разлетелось на тысячи осколков, битое стекло засыпало пол. Ольшанский окончательно потерял ориентиры, кровь попала в глаза, а боль в голове сделалась невыносимой. Толмач пальнул на звук, даже не соображая, кто, собственно, эти звуки издает. Послышались крики, матерная ругань. Ольшанский узнал голос маркера.

Черт, кажется, он подстрелил своего человека.

В замкнутом пространстве бильярдной пистолетные хлопки казались пушечной канонадой, от которой закладывало уши. По керамическим плиткам пола запрыгали горячие гильзы. Ольшанский услышал, как что-то тяжелое повалилось на бильярд. На игровой стол, спасаясь от пуль, прыгнул какой-то человек.

Толмач перевернулся с живота на спину и дважды выстрелил вверх. Пули прошили стол, разбили пластиковую подсветку, висевшую над бильярдом, треснул подвесной потолок, сверху посыпались осколки пластика и сухая штукатурка, заискрила электропроводка. Мимо. Значит, человек успел соскочить со стола. Или он все еще наверху? Ольшанский выстрелил еще раз. Гильза, вылетевшая из выбрасывателя, попала за ворот рубашки, обожгла кожу. Он перевернулся на живот, теперь он почти ничего не видел. Где-то слева звякнули осколки зеркала, Ольшанский дважды пальнул в ту сторону. Снова нажал на спусковой крючок, но на этот раз выстрела не последовало — в горячке, даже не заметив, расстрелял всю обойму.

— Стоять! Всем стоять, твари! — крикнул какой-то мужчина. — К стене! Ты, сука, к стене. Или шмаляю.

Голос показался Ольшанскому знакомым. Сто к одному, он слышал этот голос совсем недавно. Если бы голова соображала чуть лучше, можно было точно вспомнить. Есть, сообразил. Дело было в подземном гараже недостроенного дома на улице Речников. Ольшанский почувствовал, как от страха похолодели ноги. Господи, лучше бы ничего не вспоминал…

Ольшанский отбросил в сторону бесполезный пистолет. Вдыхая запах горелого пороха, поплевал на ладони, постарался протереть глаза, чтобы хоть что-то разглядеть, что-то понять. На пару секунд он смежил веки, не успев разлепить их, почувствовал, как что-то тяжелое навалилось на грудь. Справа в верхнюю челюсть врезался тяжелый кулак, слева кулак влепился в ухо.

— Я вас прошу, — собрав последние силы, крикнул Ольшанский, даже не понимая, к кому он обращается. — Я вас заклинаю… Послушайте, только послушайте…

Но его никто не слушал. Чьи-то проворные руки распахнули пиджак. Вытащили из внутреннего кармана стопку стодолларовых банкнот, те самые пять тысяч баксов.

— Послушайте…

Получив новый удар кулаком в лицо, Ольшанский лишился чувств.