Глава девятая

Начальник колонии полковник Ефимов смотрел в окно на пустой плац и два микроавтобуса с затемненными стеклами. Из машин выбирались вооруженные омоновцы, которые прибыли сюда, чтобы Ефимову не взбрело в голову выкинуть какой-нибудь фортель. Схватиться за пистолет или еще что. Еще хозяин видел молодые деревца, посаженные пару лет назад перед административным корпусом колонии.

Анатолий Васильевич мысленно прокручивал свою жизнь вперед, словно киноленту с жестокой концовкой. Если для его жизни где-нибудь на небесах написан драматический сценарий, то Ефимов вернется сюда, в этот поселок при зоне, когда эти деревца вырастут большими. А срок ему предстоит тянуть на специальной зоне в Мордовии, где сидят менты, работники прокуратуры и другие важные персоны, которых нельзя засунуть в одну клетку с блатными. Потому что рядом с уголовным элементом Ефимов не проживет и пары дней: его тут же приговорят и кончат.

Разумеется, на суде с него снимут все звания и награды. И замять эту паскудную историю не помогут ни связи, ни деньги, что скопил на черный день. Ни хрена хорошего не светит. Суд, разумеется, примет во внимание его послужной список, положительные характеристики и всякое такое. Но обвинительный приговор и пять лет сроку, можно сказать, уже в кармане.

Впрочем, если не сгущать краски, не нагонять на себя смертную тоску, а посмотреть на вещи здраво и трезво, есть шанс отвертеться от тюрьмы. Это главное. И черт с ней с карьерой, которая кончится бесславно, черт с ними, с наградами. Лишь бы на свободе остаться. А для этого он готов... Он готов... Анатолий Васильевич так и не придумал, на что он готов ради свободы, как далеко он пойдет ради этой высокой цели. Голос следователя майора Юрия Девяткина вернул его к действительности.

– Что, наверное, надоело это зрелище хуже горькой редьки? – майор словно прочитал мысли Ефимова. – Один и тот же пейзаж из месяца в месяц, из года в год. Плац, бараки, забор и вышки. И собачий лай по ночам. Скучновато, да?

– Такова уж моя работа, – вздохнул Ефимов и вернулся за рабочий стол. – Я ведь начинал с самого низа. Потом учился заочно. Работал и снова учился. Здесь уже пятое место службы.

– Да, да, я читал вашу объективку, – кивнул Девяткин. – Всего-то один выговор, и тот не по делу. Остальное – только благодарности руководства. Дай бог каждому – вот такая биография.

Ефимову показалось, что московский гость, сделав паузу, продолжит свою мысль. Скажет, что теперь все хорошее в прошлом. И старые заслуги в расчет не принимаются. Но Девяткин сказал совсем другое.

– Три года назад из вашей колонии вышел некто Слава Мамаев, он же Резак. Рецидивист со стажем, ну, вы все это лучше моего знаете. Так вот, тело этого Резака с огнестрельными ранениями лежало рядом с трупом бизнесмена Пашпарина, о котором я вам уже рассказывал. Мамаев специалист по мокрым делам, а на этот раз сам под раздачу попал. Мы проверили телефонные звонки, сделанные с мобильников Мамаева и Пашпарина.

– Вот как? – хозяин сделал удивленные глаза. – Надо же...

Он понимал, что ведет себя глупо и со стороны, наверняка, выглядит жалко, как последний дурак, но иначе не мог. Другую линию поведения, линию обороны он выстроить не успел. Этот московский хрен свалился ему на голову и выложил на стол фотографию Огородникова, который провел на свободе всего несколько дней, но успел положить два, а то и три трупа.

– Оказалось, незадолго до смерти и тот, и другой много перезванивались с вашим заместителем по режиму Чугуром. Ныне покойным. Вот видите, к какому печальному концу приводят неслужебные деловые контакты с бандитами.

– Мой мобильник тоже проверили? – Ефимов взял карандаш, чтобы чем-то занять дрожащие руки, стал нервно перекладывать его из руки в руку.

– Проверили, – кивнул Девяткин. – Результат отрицательный. Я не стану травить байки о том, что здесь случится в скором времени. Только обрисую общую канву событий. Пока вы будете коротать дни и ночи в СИЗО, криминалисты и следователи займутся комплексной проверкой вверенного вам хозяйства. Для начала вскроют могилу Огородникова, якобы умершего от воспаления легких. По документам умершего. В могиле окажется тело...

Девяткин замолчал и кивнул хозяину: мол, теперь можешь продолжить рассказ вместо меня. Чье тело там окажется?

– Я не знаю, чье тело в могиле, – сказал Анатолий Васильевич. – Чугур вел какую-то грязную игру. Он не ставил меня в известность о своих действиях. Я допускаю, что этот человек мог за деньги пойти на должностное преступление. Освободить не того человека. А того человека...

Хозяин запутался в словах, он хотел сказать "отправить на тот свет", но оборвал себя на полуслове.

– Мертвые всегда и во всем виноваты, потому что ничего не могут сказать в свое оправдание, – на физиономии Девяткина появилась ядовитая улыбка. – На них проще всего свалить все наши грехи. Но я ожидал от вас правды, а вы...

– Я сам за правду горой, – ляпнул очередную глупость Ефимов.

– Конечно, конечно... Только знайте, что дознаватели побеседуют с каждым сотрудником ИТУ. И найдутся свидетели, которые подтвердят: Огородников заходил в этот кабинет перед освобождением. Наверное, хотел, за жизнь вами потрепаться. О том о сем. Короче, свидетели у меня уже есть. Офицеры понимают: если вы угробили собственную жизнь и карьеру, зачем тонуть вместе с вами. Тонуть в этой грязной луже.

– У вас собой все документы? – не своим хриплым чужим голосом спросил Ефимов.

Вместо ответа Девяткин расстегнул портфель, выложил на стол постановление о привлечении Ефимова в качестве подозреваемого, подписанное местным судьей. И второе постановление о задержании Анатолия Васильевича. Статью подобрали не самую строгую, всего лишь злоупотребление служебным положением. Но по ходу дела обвинение как пить дать переквалифицируют. Пришьют что-нибудь этакое, чтобы реального срока не избежать.

Ефимов шелестел бумажками, а сам вспоминал вчерашний телефонный разговор с начальником районной прокуратуры Семеном Торопковым. Прокурор, его старый приятель, с которым наловили столько рыбы и выпили столько водки, что пора бы уж, забыв обо всех условностях, разговаривать откровенно, как положено старым друзьям, а не кидать подлянку. Торопков, по всегдашней традиции, завел разговор о рыбалке, мол, знаю одно место, где лещ берет на голый крючок, вроде как именно за этим и позвонил.

А потом, когда рыбная тема исчерпала себя, вдруг, как бы между делом, сказал, что завтра в колонию собираются приехать какие-то московские сыщики. Потому что дело об убийстве Чугура затребовал к себе следственный комитет МВД.

– Ты уж встреть там у себя московских гостей, – сказал Торопков. – Организуй обед в узком кругу. Ну, как положено, сам знаешь.

Ефимов отметил в перекидном календаре, что визитеры нагрянут после полудня и надо организовать небольшое застолье персоны на три-четыре. Он даже не насторожился, даже ухом не повел, не почуял опасность, расслабился. Уверен был, что Торопков обязательно поставил бы старого приятеля в известность, если бы тот попал на прицел московских ментов.

– А что это они в столице вдруг зашебуршились? – поинтересовался Ефимов. – Вроде бы расследованием убийства Чугура занимались наши ребята, из района?

– Так ведь не ханыгу у магазина зарезали, – ответил Торопков. – Не каждый день такие люди умирают насильственной смертью. Видимо, начальство из ГУИНа попросило передать дело в Москву. Понимаешь?

– Понимаю, – машинально кивнул Ефимов и через пять минут обо всем забыл, засосала обычная ежедневная текучка.

Разумеется, прокурор знал, каким делом заняты московские сыскари, усыпил бдительность Ефимова, поймав старого приятеля, как ту рыбку, на крючок без наживки.

Когда сегодня с вахты позвонил дежурный офицер и доложил, что к Ефимову пожаловали два десятка оперов и омоновцев в полной боевой выкладке, сердце хозяина провалилось в желудок и там затрепетало.

– Задержи их, насколько можешь, – приказал Ефимов.

Он хотел выкроить хотя бы четверть часа, чтобы стереть из компьютера некоторые файлы и сжечь ежедневник, где расписаны все его доходы и расходы. В этом чертовом ежедневнике вся черновая бухгалтерия хозяина, в том числе указаны суммы наличкой, которые он ежемесячно получал с покойного Чугура.

– Не имею права, – отозвался офицер. – Иначе под трибунал отправят. У них такие документы на руках, что по ним хоть в Кремль пустят.

Единственное, что успел сделать Ефимов, перепрятать ежедневник и записные книжки из ящика стола в сейф. Очередная глупость, которую он совершил сгоряча. Во время обыска, который должен вот-вот начаться, именно с сейфа и начнут. Его вскроют, как консервную банку. Просто оторвут заднюю стенку – и всех дел.

Сейчас на территории зоны работает целая бригада ментов. Четверо в штатском дожидаются окончания беседы в приемной, а в коридорах административного корпуса ждут команды вооруженные до зубов омоновцы. И еще двое в штатском куда-то пропали. Возможно, снимают показания с офицеров. Вот тебе и обед с выпивоном в узком кругу. В следующий раз Ефимова покормят казенной баландой завтрашним утром, потому что вновь задержанных ставят на довольствие только со следующего дня.

Расписавшись в постановлениях, Ефимов вернул бумажки Девяткину. Вроде как говорить больше не о чем. Сейчас вызовут оперов, чтобы под их присмотром хозяин собрался в казенный дом.

– И много у вас дел в производстве? – спросил Ефимов, показалось, что от страха язык сделался каким-то чужим, резиновым. Хотелось потянуть время, выгадать хотя бы несколько минут, хотя никакого практического смысла в этом не было.

– Мокрых – от десяти до пятнадцати, – охотно ответил Девяткин, засовывая бумажки в портфель. – Приходится крутиться. Вот как с вами. Тут еще дней на десять работы.

– Я всю жизнь охранял зоны, как цепной пес, – Ефимов зачем-то поправил галстук. – Ну неужели для меня ничего нельзя сделать? Ведь я не бандит с большой дороги. Ведь можно как-то облегчить... Даже не знаю, как сказать. Что же мне, полковнику, заслуженному человеку, с уголовной шантрапой в СИЗО париться?

– У вас будет отдельная камера.

– Не в этом дело, что отдельная. Вы сами все понимаете. Я должен остаться на свободе, хотя бы до суда.

– Помочь можно, но потребуется встречный шаг.

Девяткин насупил брови, не показывая своего торжества. Он рассчитывал, что Ефимов выберет другую линию поведения, будет вертеть вола до последнего. Что из него слова лишнего клещами не вытянешь, а он сразу помощи попросил и уже готов колоться.

– Встречный шаг? – переспросил Ефимов.

– Вот именно. Бумага и ручка у вас есть. А я оформлю явку с повинной. Тюрьма отменяется. Возьму с вас подписку о невыезде. И на этом пока точка.

– Вы это твердо обещаете?

– Слово офицера, – Девяткин дружелюбно улыбнулся. – Если вы верующий человек, готов хоть на библии поклясться. Хоть на кресте. Спросите любого опера, кто со мной работает: мое обещание – тверже гранита.

Спросить было некого, в кабинете только следак и хозяин, пришлось поверить на слово:

– А как же та бумажка о моем задержании?

– Я не формалист. Меру пресечения определяет следствие. А следствие – это я.

Девяткин подмигнул хозяину одним глазом, открыл портфель и разорвал вдоль и поперек постановление о задержании:

– Итак, вот несколько вопросов, которые вы должны подробно осветить. Каким образом на свободе оказался убийца Константин Огородников? Вся механика этого дела. И ваша роль в нем. Кто, кому и сколько проплачивал. Как и через кого передавали деньги. Далее... С какой целью в Москву отправился ваш бывший подопечный по кличке Резак?

– Этого я не знаю, – Ефимов прижал ладонь к сердцу.

– Ладно, поставим вопрос иначе...

Через пять минут следователь попросил Ефимова проследовать за ним в дальний кабинет в конце коридора, в свое время служивший подсобкой, где хранили всякий хлам. Коридор оказался совершенно пустым, даже дежурный офицер, занимавший пост у лестницы, куда-то провалился. Девяткин усадил хозяина за шаткий трехногий столик в углу, придвинул табурет и, оставив Анатолия Васильевича один на один с чистыми листами бумаги, удалился. Видно, хотел присутствовать при обыске в рабочем кабинете.

Бумер мчался прочь от города, унося Дашку от больших неприятностей. Немного оправившись после всего, что с ней случилось, она достала с заднего сиденья сумку с портативным компьютером. Открыв его, подсоединила к мобильному телефону, залезла в Интернет и прочитала письмо Оксанки, поступившее сегодняшним утром:

– Черт, на хрена я это затеяла? – вслух спросила себя Дашка.

– Что? – Кот повернул голову и внимательно посмотрел на девушку, а потом на лежавший у нее на коленях портативный компьютер.

– Ничего, – Дашка прикурила сигарету. – Тебя это не касается.

Она некоторое время печально глядела на дорогу, пуская дым в окно, потом накликала Оксане коротенькое письмецо:

Она отправила послание и подумала, что сегодня сделала непоправимую ошибку. А все потому, что была зла, как черт, и плохо себя контролировала, когда вылезла из подвала и села в "хонду". Не надо было включать компьютер и бросать голосовой файл с компроматом на почтовый ящик Зобина, компаньона Оксанкиного отца.

По слухам, Зобин человек жесткий, даже жестокий, связан с уголовными авторитетами, которые за деньги пойдут до конца, кого хочешь в гроб положат. Получив отрывок разговора Захарова с его начальником службы безопасности, Зобин не станет сидеть сложа руки. Что случится дальше, нетрудно представить. Будет много стрельбы и много крови. И не известно, кто первый станет покойником: Захаров или Зобин.

От этих тяжелых мыслей начинала болеть голова. Боль поднималась от шеи вверх по затылку и железным обручем обхватывала весь лоб и затылок. И еще этот хмырь за рулем. Молчит, как индийская гробница...

Кот смотрел на дорогу. Он не задавал вопросов, понимая, что правдивых ответов все равно не получит, а враньем он и так сыт по горло. Ясно, что Дашка перешла дорогу местечковым авторитетам, девчонка напугана, она злится, не поймешь на кого, короче, время для светской беседы еще не наступило. Надо добраться до охотничьего домика, прийти в себя и немного перекусить, а там видно будет.

– Чего ты все время молчишь? – спросила Дашка. – И куда ты меня везешь?

– Сейчас подальше отъедем, там и поговорим, – отрывисто бросил Кот.

– Где поговорим? О чем нам с тобой говорить? Чего ты мутишь?

– Сиди и не хрюкай, – раздраженно бросил Кот. – Или хочешь, чтобы я тебя обратно отвез и сдал с рук на руки тем парням, что за тобой гнались? Это запросто. Ну, твое решение? Мне обратно поворачивать?

– Слышь, ты, короче... Или ты мне все говоришь, или я выхожу.

– Только не на этой остановке, – Огородников прибавил газу. – Выйдешь отсюда, когда я тебе разрешу. Не раньше.

Дашке показалось, что эти короткие фразы были наполнены тайным смыслом. Кто этот человек? С какой ветки он упал? И почему следит за ней целый день напролет? Если все это цепь нелепых случайностей, с какой радости мужик посадил ее в свой джип и увез с места аварии. Ему-то на кой хрен это приключение? Вывод, простой и ясный, он лежит на поверхности. Это умозаключение все объясняет, расставляет по местам.

Примерно полтора года назад областная газета написала о маньяке, который нападает на одиноких молодых женщин или девушек. Совершает развратные действия, а потом жестоко расправляется со своими жертвами, не оставляя следов на месте преступления. Маньяк действовал в их области и двух соседних областях, число преступлений уже достигало ужасающей цифры, но этот зверь оставался неуловимым.

Наверняка, водила джипа и тот жестокий убийца – одно и то же лицо. Так и есть: рядом сидит психопат, который возбуждается, когда режет молодых девочек. Сегодня он воспользовался беспомощностью Дашки, только что пережившей автомобильную аварию. Нагло затащил ее в бумер – и хрендец. Пишите письма мелким почерком. Сейчас он отъедет подальше, в безлюдное место, загонит свой джип на глухую лесную дорогу или в брошенный песчаный карьер. Этот гад достанет выкидуху или сапожный нож. Проверит, острый ли. И тогда... Дашка, наделенная богатым воображением, живо представила себе, что начнется тогда...

Как писали газеты, паршивый отморозок затыкает жертве рот, используя в качестве кляпа свои грязные носки, которые не стирает неделями. Потом сдирает одежду, связывает руки за спиной. Все это проделывает медленно, со вкусом, ощущая первую эрекцию. Наконец происходит главное. Он пускает жертве кровь, отступив в сторону, наблюдает за ее мучениями. И, приспустив штаны, занимается мастурбацией.

Дашка увидела себя привязанной к дереву. Ее лицо искажено от боли, грудь и живот исполосованы клинком. Кровь стекает на землю по голым ногам. А двух шагах от нее стоит этот кекс, сладострастно улыбается и справляет удовольствие. Фу, какая мерзость, какая грязь...

Но откуда в этом человеке такая уверенность в собственной неуязвимости. Ведь он вытащил ее из "хонды" на глазах уличных зевак. Люди видели номер бумера, запомнили его гнусную, отвратительную харю. Значит... Значит, он мент. Точно. Иначе и быть не может. В этом и состоит секрет его неуязвимости. Вот почему так долго извращенца не могут поймать. Когда сотрудники ДПС останавливают его тачку, он сует им в лицо милицейскую книжечку. И как ни в чем не бывало катит дальше.

Мент и одновременно извращенец-психопат. Тут нет никакого противоречия. Днем он надевает форму, картуз и выезжает на патрульной машине, чтобы утюжить мелких бизнесменов и водителей. А в свободное от работы время по выходным выходит на дорогу совсем с другими целями. Ловит девочек и... Стало еще страшнее.

Дашка покосилась на дверцу. В тачке центральный замок, все двери блокированы. Но, положим, дверцу можно открыть. Все равно, из машины не выпрыгнешь, когда скорость под сто. Дашка косо глянула на Кота. Кажется, на психопата он не похож. Не тот типаж. Костюмчик, запах французского одеколона и все такое. Дашка вспомнила лица самых жестоких маньяков, которые видела по телеку. И в этих лицах не разглядишь ни патологии, ни порочности. Морды как морды. Таких за день сотни три увидишь. И угораздило же ее в довесок ко всем сегодняшним неудачам и обломам налететь на этого убийцу, проклятого извращенца.

Когда свернули на лесную дорогу, Дашкино сердце застучало чаще. Чтобы не выдать волнения и страха, она сунула в рот мятную конфету. На дне правого кармана ветровки лежал баллончик с перечным газом, сейчас, когда скорость упала до тридцати километров, можно брызнуть в морду этого типа и попытаться выбраться из машины, пока он будет протирать глаза и чихать. Можно... Но есть проблема.

Водила не опускает боковые стекла, значит, и Дашка сама наглотается ядовитого газа. Еще неизвестно, кому станет хуже, этому субъекту или ей самой. Дашка придумывала разнообразные способы спасения, не оказалось среди них того единственного, который дает ей верный шанс. Значит, надо сделать вид, будто она морально сломалась и не имеет сил к сопротивлению. Выгадать удачный момент. А там уж как бог пошлет. Лишь бы мерзавец не обыскал Дашку.

Бумер, свернув с грунтовки, остановился возле рубленого дома, потемневшего от старости. Неподалеку сенной сарай и еще какие-то хозяйственные постройки. Что ж, лежбище выбрано со знанием дела. Наверняка, в это захолустье никто сутками не заглядывает. А уж кричи не кричи – дохлый номер. Ни одна собака не услышит. И от трупа избавиться проще простого.

– Вылезай, – сказал Кот. – Вон в доме поговорим. Кстати, что у тебя в мешке?

– Акваланг и баллоны со сжатым воздухом, – ответил Дашка. – Это не мое, брата.

– Брата? – переспросил Кот.

Он вспомнил, как Колька на зоне все время трепался о дайвинге, мелководных рифах, разных там причиндалах типа ласты-маски. И о том, что как раз перед посадкой купил отличный фирменный акваланг.

– Вот именно, брата, – Дашка решила, что сейчас самое время приврать. – Он у меня спортсмен-разрядник. Здоровый такой, два метра с гаком. Одним словом – атлет. Подводное плавание, штанга, карате – это его профиль. И на руку очень не сдержанный. Он как раз со дня на день должен с зоны выписаться.

– Правда? – с удивившей ее печалью в голосе спросил Кот.

– Кривда. Спроси любого парня в городе, моего брата каждая собака знает, он в большом авторитете. Из-за меня, между прочим, зону топчет. Это у него уже пятая ходка. Одному, типу вроде тебе, Колька пустил кровь из всех дырок, а морду превратил в кусок фарша. Ну, когда тот кекс назвал меня обидным словом. У лучшего пластического хирурга города, когда он увидел пострадавшего, просто руки опустились, даже прослезился. И отказался от операции. Говорит: я не умею превращать отбивную в человеческое лицо.

– Значит, братан у тебя крутой? – спросил Кот, вспоминая тщедушную фигуру Кольки Шубина. – Атлет?

– Приятно, что ты это запомнил. Николай Шубин, слышал о таком? Покруче десятерых таких, как ты. Вместе взятых. Он руки и ноги людям ломает – мимоходом. Ну, а если уж ко мне кто пальцем прикоснется, считай – все. Трупешник. Поэтому перед тем, как вздумаешь соваться со своими граблями, съезди в похоронное бюро. Походи, посмотри и выбери гроб по своему вкусу. И по деньгам. И заодно уж закажи надпись на могильной плите. И жалобную музыку. А то похоронят в неструганом сосновом ящике.

– Мне уже страшно, – усмехнулся Кот. – А теперь вылезай и топай к дому.

– Ладно, – легко согласилась Дашка, кажется, ее рассказ не возымел никакого эффекта. Она запустила руку в карман ветровки и осторожно сняла с баллончика колпачок...

Девяткин вернулся часа через два, когда Ефимов уже закончил свой многословный опус. Устроившись в углу на стуле, стал вчитываться в рукописные строчки и кивать головой, как китайский болванчик.

Ефимов наблюдал за следователем с замиранием сердца. Он думал о том, что ежедневник наверняка нашли, но столбики цифр еще нуждаются в расшифровке, в комментариях. Явка с повинной составлена грамотно. Все факты, изложенные на бумаге, – правда. Ну не то чтобы полная правда, но похоже. Виновником всех злодеяний оказался покойный Чугур, который заставил, нет, на коленях уговорил хозяина пойти против закона. Но ведь это и есть правда. Или полуправда. Мелкие частности не имеют значения. Разумеется, Ефимов раскрыл собственную неприглядную роль, он покаялся, но о деньгах, полученных от Чугура, не помянул ни словом. Только написал, что корыстного умысла в его действиях не было.

– Так-так, – Девяткин почесал переносицу и снова повторил: – Так-так...

Он никуда не торопился, поэтому дважды перечитал текст. Подумал, что сейчас Ефимов испуган до поноса, поэтому написал много такого, о чем впоследствии пожалеет, но бумажки уже в деле, их на помойку не выкинешь. Следователь на такую откровенность и не рассчитывал.

Хозяин сказал "а", теперь пусть говорит "б". Передыха ему давать нельзя, надо давить до последнего, как прыщ. Иначе завтра, когда Ефимов придет в себя и придумает какую-нибудь складную сказку, его легко голыми руками не возьмешь.

– За это сочинение я ставлю тебе двойку. Нет, ставлю кол, – Девяткин поднялся и бросил листки на столик. – Тебе что, мозги бетоном залили? Или кирпичом память отшибло. Меня твой художественный свист не устраивает. Романист хренов. Тупая башка.

Хозяин открыл рот от удивления. Ни один человек, а этот московский хмырь всего лишь майор, не посмел бы разговаривать с ним в таком тоне. Анатолий Васильевич поднялся на ноги, чувствуя слабость в коленях:

– Я попросил бы вас не забываться...

– Пошел в задницу, – Девяткин бросил на стол наручники и скомандовал: – Я тебя забираю с собой. Надевай. Живо.

– Но вы же обещали, – промямлил хозяин. – Дали слово офицера. Ваше слово – гранит. Вы порвали постановление.

– Не беда, – зло усмехнулся Девяткин. – У меня еще одна бумажка в запасе. Подписанная тем же судьей. Прочитай и распишись.

– Но как же так...

– Сам во всем виноват, урод. Легче обезьяну трахнуть, чем с тобой поговорить.

Он бросил на стол еще одно постановление и вложил в ладонь хозяина ручку.

– В таком случае... Я не стану ничего подписывать.

Девяткин выпучил глаза, будто Ефимов оскорбил его последними словами, распахнул дверь, позвал из коридора двух дюжих оперов, которых привез из Москвы. И запер дверь на ключ.

– Я тут жопу рву, стараюсь дело раскрутить, – заявил Девяткин, показывая пальцем на хозяина, – а этот гребаный придурок выгораживает убийц. Сраная задница, вот ты кто. Это у тебя наследственное? Отвечай, я задал вопрос.

– Что наследственное?

– Твой отец был дегенератом? И мать тоже?

– Слушайте вы, майор... Как вас там, – щеки хозяина пошли багровыми пятнами, будто ему надавали пощечин. – Я полковник, я старше вас лет на двадцать. И не стану продолжать разговор в подобном хамском тоне. Вы от меня больше ни слова не услышите. Прямо сейчас я напишу жалобу прокурору по надзору. И меня никто не остановит.

– Он убийц выгораживает? – один из оперов, скинув пиджак, скомкав швырнул его на широкий подоконник. Оставшись в майке с короткими рукавами, он, играя бицепсами, шагнул к хозяину: – Он что ли? Этот гад? Эта мразь?

Девяткин подал голос:

– Парни, поговорите с ним. А я пока перекушу. С утра не жравши.

Ефимов прекрасно понимал, что действия следователя и его подручных это плохо срежиссированный и фальшиво исполненный спектакль. Его хотят просто припугнуть, морально сломать. Когда-то в молодые годы, он не раз присутствовал на допросах с пристрастием, знал их технологию.

"Все это ерунда, – сказал себе Ефимов. – Я вытерплю побои, пусть куражатся. Так даже лучше. Пусть на моем теле останутся гематомы и ссадины. И прекрасно... Только себе хуже сделают, себя же в землю зароют. Потом под суд пойдут".

Но легче от этих мыслей не стало. Опер занес кулак, будто хотел приложить хозяина по лицу, Ефимов поднял руки, чтобы защититься. Но в ту же секунду на него налетел второй опер, провел подсечку, одновременно толкнул в грудь и сбил с ног. Болевым приемом вывернул руку за спину, сжал кисть до хруста.

– Пустите, пустите, суки драные, – хозяин попытался лягнуть одного из оперов ногой, но получил удар в пах. Тяжело застонал и прекратил сопротивление.

Лежа на груди, Анатолий Васильевич почувствовал, один из оперов запустил руку ему под живот, ловко расстегнул брючный ремень, уже стаскивает с него штаны и нижнее белье. Извиваясь на полу, Ефимов тяжело запыхтел. Затем застонал и как-то обмяк.

Девяткин, прислонившись спиной к стене коридора, бездумно сосал сигаретный окурок, прислушиваясь к звукам за дверью. Хозяин тыхтел и тяжело стонал, видимо, на пару секунд ему удалось освободиться из объятий оперативников, он поднялся на ноги, метнулся к двери. Запутавшись в спущенных штанах, грохнулся на пол с такой силой, что на подоконнике жалобно звякнул графин.

– Пустите, чертовы пидорасы, – заорал хозяин и захлебнулся собственным криком. – Вам баб мало... Суки, твари... Господи, пожалуйста, оставьте меня. Не трогайте.

Девяткин, позевывая, докурил вторую сигарету до фильтра и раздавил тлеющий огонек о подметку ботинка, когда услышал те самые слова, которых ждал.

– Позовите следователя, – не своим, визгливым бабьим голосом закричал Ефимов. – Немедленно позовите его... Скажите ему, что я дам показания.

Охотничий дом Дашке не понравился. Сыро и пахнет запустением, будто люди появляются здесь наездами два-три раза в год и надолго не задерживаются. Железные кровати, пожелтевший от времени холодильник, самодельный стол у окна, а под ним на полу закатившийся ружейный патрон с пластиковой гильзой. Настоящая лежка маньяка. Постояв посередине комнаты, Дашка уселась на табурет, она ждала удобного момента, выбирала позицию, чтобы мгновенно выхватить баллончик и пустить струю газа в морду незнакомца. Ключи он держит в брючном кармане, вдруг, у нее появится возможность уехать отсюда на бумере.

Кот вытащил бутылку газировки, два стакана и, присев к столу, наполнил каждый до половины водой.

– Ну, теперь, может, объяснишь, на кой ляд ты притащил меня в этот вонючий сортир?

– Надо было, вот и притащил, – он с задумчивым видом сделал два глотка.

Встреча с Дашкой ему представлялась иначе. Слезы, расспросы и снова слезы. А нарвался на дикую кошку, которая готова вцепиться ему в физиономию, разодрать кожу и перегрызть горло чуть ли не буквальном смысле. Даже не знаешь, с какой стороны подступиться к этому существу.

– И что у тебя за планы? Я должна здесь спать? – Дашка огляделась по сторонам, остановив взгляд на железных койках. – С тобой спать? У тебя больное воображение, фантазер гребаный.

– С чего ты так расчувствовалась? До сих пор не поняла, что ты в полной жопе? Тебе носа нельзя отсюда высовывать. Или хочешь свою молодость ментам подарить?

– Стоп, подожди, я что-то попустила? – в Дашкином голосе появились металлические нотки. Она где-то слышала, что маньяками и психопатами надо спорить, споры успокаивают этих ублюдков. – Кто давал тебе право разговаривать со мной в таком духе?

– Я с твоим братом сидел на одной зоне, – сказал Кот. – Так вот, он велел передать, чтобы ты не лезла ни в какое дерьмо и не пыталась его выкупить. Потому что тебя примут не сегодня, так завтра. Свою жизнь погубишь и ему ничем не сможешь помочь.

– Ты Колю сюда не приплетай.

Дашка нахмурилась. Вот как этот гад все вывернул, стоило ей только назвать имя брата, рассказать, что он на зоне, как тут же выясняется, что этот хрен с Колькой в одном бараке сидел. Сейчас расскажет, что делил с ним пайку и защищал от произвола блатарей. Да, не у нее одной воображение богатое. Этот гад ей сто очков форы даст. И переврет влегкую.

– Придурок, идиот, – крикнула Дашка. – Приехал тут молодых девочек портить.

– Что ты вообще обо мне знаешь? – взвился оскорбленный до глубины души Кот. Он вскочил на ноги, расплескав воду из стакана. – Откуда я приехал и зачем?

– То я знаю, что ты распонтовался здесь не по делу. Будто ты основной. Но все твои слова – туфта.

Дашка тоже поднялась на ноги, запустила руку в карман, сжала в ладони баллончик с газом. Дальше мешкать нельзя, если действовать, то прямо сейчас. Дашка попятилась к стене.

– Знаешь, кто ты такой? – заорала она. – Я сразу догадалась. Сто пудов – ты мент переодетый. Мент и... Сказать честно? Чертов извращенец, маньяк. Вот кто.

– Чего? – Кот вытаращил от изумления глаза, он просто не поверил своим ушам: первый раз в жизни его приняли за мента и к тому же извращенца.

Дашка выхватила из кармана баллончик и пустила струю газа в лицо похитителя. Кот успел уклониться, закрыть физиономию локтем, но все равно глаза налились слезами, а во рту и носоглотке защипало так, будто он проглотил столовую ложку молотого перца. Дашка попыталась лягнуть его в пах, но ему каким-то чудом в последнее мгновение удалось увернуться. Девчонка бросилась к двери. Кот в два прыжка поравнялся с ней, вывернул руку, вырвал из ладони баллончик, ухватил за шиворот ветровки.

– Уйди, урод, – заорала во весь голос Дашка. – Отпусти, мразь. Мой брат с тебя живого шкуру спустит. Найдет тебя хоть на краю земли. И живым в землю закопает. Но сначала кастрирует.

Рывок был таким сильным, что Дашка не устояла на ногах и упала бы на пол, если бы Кот не держал ее мертвой хваткой. Она снова попыталась ударить его ногой, но промахнулась, вцепиться в шею маньяка тоже не получилось. Кот подтащил ее к люку в полу, открыл погреб. Подтолкнув Дашку к лестнице, заставил ее спуститься вниз. Захлопнул тяжелую крышку, перетащил из темного угла сундук с тряпьем и поставил его сверху на люк, чтобы пленница самостоятельно не смогла выбраться наверх.

– Открой, ублюдок сраный. Тебе же лучше будет. Отпусти меня по-хорошему. Тебе говорят, открывай, гад! – Дашка молотила кулаками по крышке погреба, что-то кричала снизу, материлась и неизвестно кого звала на помощь.

Кот не слушал, сбросив пиджак и рубаху, выскочил на крыльцо, скатился вниз по ступенькам и опустил голову в бочку с дождевой водой. В воде он открыл глаза и поморгал веками. Ощущение не из приятных, словно на зрачки глаз накапали злого уксуса. Вытащив голову из бочки, Кот прополоскал рот и носоглотку, высморкался. Еще раз аккуратно промыл глаза. Боль и резь не отступили, но сделались терпимыми.

Он присел на крыльцо, прикурил сигарету и задумался. Солнце, уже закатившееся за дальний лес, подрумянило снизу серые тучи, но смотреть на эту красоту не было ни сил, ни возможности. Что происходит? Что-то он делает не так, неправильно, если первая встречная девчонка готова разорвать его на части. А может, она просто такая... со сдвигом по фазе. Неадекватная. Мозги набекрень и никогда не встанут на место без посторонней помощи. Хоть к ветеринару ее вези и делай уколы от бешенства. Что ж, если так, она получит помощь. Посидит в темном подвале, подумает о своем поведении, вспомнит хорошее и плохое, что было в жизни, авось, немного поумнеет.

– Вот же стерва, дура набитая, – прошептал он, осторожно касаясь век кончиками пальцев. – Навязалась на мою голову...

Отбив кулаки о крышку погреба, Дашка спустилась вниз, села на ступеньку лестницы и до самого горла застегнула молнию ветровки. Холодно тут, как в морозильной камере. Но с холодом еще можно бороться, а вот страх не отпускает.

Наверняка, этот извращенец всех своих жертв засовывает в этот гнилой погреб, чтобы морально сломались, задубели от холода и умылись слезами. А дальше из них можно веревки вить. Земляной пол покрыт слоем мелкого гравия, если залезть сюда с лопатой и фонарем, копнуть грунт, наверняка наткнешься на человеческие останки. Совсем свежие и те, от которых ничего кроме костей не осталось. Может быть, мумифицированный труп какой-нибудь женщины или девушки лежит где-то рядом, протяни руку, и кончики пальцев упрутся во что-то холодное и липкое.

– Сволочь какая, – процедила Дашка сквозь зубы. – Отрыжка лошадиная. Чтоб ты сдох от сифилиса.

Передернув плечами от озноба, она ощупью пересчитала сигареты в мятой пачке. Четыре штуки, одна сломана. Зажмурив глаза, крутанула колесико зажигалки и затянулась горячим дымом. Не хотелось смотреть по сторонам. Если ее худшие догадки подтвердятся и рядом действительно лежит труп или фрагменты тела, обглоданные грызунами, можно просто рехнуться от ужаса, потому что покойников она боится до судорог, до обморока.

Она растоптала огонек сигареты и стала прикидывать, сколько времени ей осталось сидеть в этом зиндане. День, два... Может быть, неделю. А ее палач, приоткрыв крышку, будет кидать сверху свои объедки и бутылки с остатками несвежей воды. А если она, как глупая собачонка, станет тявкать, он спустится сюда с дубиной и намнет ей бока. Нет, неделю ей не выдержать. Пожалуй, и двух дней не протерпеть. Во что бы то ни стало надо выйти живой из этой передряги и постараться забыть об этом ужасе. А потом она начнет собирать деньги, чтобы помочь брату. Но для начала надо выжить.

Скинув одежду, Кот улегся на кровать и накрылся сыроватым одеялом. Надо бы перекусить, но после сегодняшних приключений даже на это сил не осталось. Наступила тишина, Дашка перестала материться и барабанить кулаками в люк. Кот подумал, что надо бы ее выпустить и затеять этот проклятый разговор. Но сначала хотя бы полчаса здорового сна. Кот глянул на часы. Светящиеся в полумраке стрелки показывали девять вечера. Костян подумал, что спать ему долго не придется, и с этой мыслью провалился в глубокое забытье.

Он почувствовал, будто его толкнули в грудь, и открыл глаза. Сел на кровати, повертел тяжелой головой. Сколько же он спал? Кот посмотрел на часы и вздрогнул, будто бок ему ткнули раскаленной кочергой. Подбежав к столу, снял колпак керосиновой лампы, поднес огонек зажигалки к фитилю. Переставил лампу на доски пола и, отодвинув в сторону сундук, распахнул крышку погреба. Глаза слишком медленно привыкали к темноте. Кот как был – в одних трусах, – спустился вниз, поставил лампу на пол. Дашка, поджав бедра к животу, сидела в дальнем углу. Она положила голову на колени, подняла воротник ветровки. От холода лицо сделалось бледно-голубым, а кончик носа посинел.

Костян подхватил сонную Дашку на руки, вынес наверх и положил на кровать. Сбегав к машине, вернулся с бутылкой водки. Стащил с девчонки ветровку и майку, уложил на живот, растер ее водкой и завернул в одеяло. Во время этой процедуры Дашка не оказала активного сопротивления. Только тихо шептала:

– Пусти. Отвянь, сволочь, сукин сын. Как таких земля носит? Тебе говорю, гад ползучий. Уйди...

Но сил отмахнуться, залепить своему обидчику звонкую пощечину уже не осталось. Дашка промерзла до костей, и спать ей хотелось так сильно, что она уже не стеснялась своей наготы. Через пару минут, отвернувшись к стене, она сладко посапывала под одеялом.

Кот, присев на край кровати, несколько раз глотнул водки из горла, поставил бутылку на стол. Пищевод обожгла горячая волна, внутри стало тепло и хорошо. Он долго курил, разглядывая месяц, плывший по черному небу, и думал о том, что проснулся вовремя, девчонка не успела замерзнуть насмерть. Пронесло, слава богу. К утру Дашка успокоится, придет в себя, а там можно будет и поговорить по душам. Однако утром все пошло не по плану.