Глава вторая

К полудню Кот добрался до цели своей поездки: избушки, стоявшей на самом краю поселка Лебединский. Четыре года назад тут был пост охотничьего хозяйства, где работал егерем Владимир Николаевич, отец Лехи Киллы. Сюда всей компанией они заваливались, когда хотелось пострелять по бутылкам или просто отдохнуть на природе.

Хлопнув дверцей, Кот вылез из джипа, остановился и задумался. Моросил мелкий дождь, пахнуло свежестью. Казалось, время обошло стороной это место. Все тут осталось по-прежнему. Потемневшая избушка из круглого леса с высоким крыльцом и крышей, крытой дранкой. Два окна глядят на заброшенную грунтовую дорогу, еще одно выходит на опушку леса. Все те же замшелый сруб колодца, большой сарай для дров и сена. Покосившаяся загородка из подгнивших столбиков и жердей. Тропинка к дому заросла высокой травой, на ней выросли две молодые березки. Судя по всему, егеря здесь появляются нечасто: то ли бензин нынче берегут, то ли охотников поубавилось.

Кот дошагал до крыльца, сунул руку под нижнюю ступеньку, перевернул донышко пластиковой бутылки. Удивительно – и ключ на месте.

В единственной комнате помещались три железные койки, накрытые шерстяными одеялами. Стол и еще кое-какая самодельная мебель, в светлом углу ближе к окну – рукомойник и зеркальце. На гвоздике у двери висит ключ от сенного сарая.

Перекусив консервами и выпив минералки, Кот разложил на столе большую карту и надолго склонился над ней. Егерский дом примерно в ста восьмидесяти километрах от зоны. А до города Карамышин, где живет сестра Кольки Шубина, судя по карте, отсюда всего-то верст восемьдесят. Крюк небольшой, особенно когда рядом добрая тачка. Можно сгонять туда, разыскать Дашку. Она, как говорил Колька, подрабатывает официанткой в дядькиной закусочной.

Кот в задумчивости тер ладонью колючий подбородок. Он третий день не брал в руки бритву, потому что плохая примета снимать щетину перед делюгой.

Ему подумалось, что встретиться с этой Дашкой – всегда успеется. Ну найдет он ее, все расскажет, все объяснит, если, конечно, она захочет выслушать рассказ. Но что ему сказать в ответ, если девчонка спросит: "Почему этот Чугур до сих пор жив? Почему до сих пор землю топчет?" Сказать нечего, зато от Кума можно ждать любых фокусов.

Наверняка, весть о том, что Кот жив, а Резак отбросил копыта, уже дошла до Кума. Как он поведет себя? Что предпримет? Будет просто сидеть и ждать неизвестно чего? Сомнительно...

Хотя почему сомнительно? Наверняка, Чугур и в голову не берет, что можно вот так запросто приехать в поселок, который он считает своей вотчиной, чем-то вроде приложения к зоне строгого режима, в поселок, где каждая собака его знает и боится. Вот так вот заявиться и хоть пальцем его тронуть, хоть слово сказать. И от Кота, человека бесправного, гуляющего на воле с портянкой в кармане, да и та выписана на имя покойника, он такой безрассудной смелости, граничащей с отвагой, просто не ждет.

Людей он меряет по себе. На этой иерархической лестнице заместитель начальника колонии по режиму стоит на десять, нет, на все сто ступеней выше Кота. Кум из касты неприкасаемых. Расчет по сути верный, но одна ошибка все же вкралась. Чугур держит Огородникова за быдло, а на самом деле все наоборот.

Ближе к обеду Костян распахнул ворота сенного сарая, загнал в него машину. В дальнем углу куча прошлогоднего прелого сена, чтобы замаскировать бумер, этого не хватит. Кот утешил себя мыслью, что людей тут неделями не бывает и ничего с джипом не случится. Вернувшись в дом, он скинул с себя костюм, сорочку и ботинки. Разложил вещи на койке, чтобы не помялись. Вытащил из рюкзака джинсы, купленные в Москве, клетчатую рубаху и кеды. Засунул в рюкзак кое-какие шмотки, пистолет, снаряженную обойму, складной нож, набор отмычек, пластиковую бутылку воды, куски хлеба в целлофановом пакете, пяток вареных яиц, фонарик и две банки рыбных консервов.

Еще через полтора часа он пешком добрался до трассы, остановил попутный грузовик и попросил водителя подбросить его до станции. Со стороны Кот напоминал туриста, путешествующего налегке, автостопом.

В кассе по паспорту Виталия Елистратова он купил билет в общий вагон, узнал, что поезд останавливается здесь только на две минуты и произойдет это радостное событие только через два с половиной часа. "Тем лучше, – решил Кот, – остается время перекусить по-человечески и немного проветриться".

Он пообедал в привокзальном ресторане, потерся на рынке в ряду, где продавали поношенные вещи. Небо немного очистилось от туч и дождик прекратился, но покупателей было мало. Кот примерил темно-коричневый в черную полоску пиджак с засаленными локтями и подкладкой из искусственного шелка. Видимо, его бывший обладатель был человеком могучего сложения. В плечах клифт свободен, на спине лишние сладки, а вот рукава немного коротковаты. Но выбирать тут не из чего. Кот купил пиджак, а заодно солдатскую фуфайку защитного цвета, серую кепку-шестиклинку, резиновые сапоги, нитки с иголкой и небольшую корзину, сплетенную из ивовых прутьев.

Он зашел в пустой привокзальный туалет, снял промокшие кеды, натянул на себя обновы. Обрезал ножиком высокие голенища сапог. И долго разглядывал в зеркале свою небритую физиономию, надвинутый на лоб козырек кепчонки, чужой пиджак и фуфайку под ним. В общем и целом остался доволен. По виду явно не столичный житель, но и не деревня. Скорее – серединка на половинку, мужик из рабочего поселка или городского пригорода, не отягощенный интеллектом и образованием. Восемь классов школы, потом работа где-нибудь в механических мастерских по слесарной части, семья, дети, телевизор...

Кот разорвал подкладку пиджака по шву, при помощи иголки и нитки сделал на груди что-то вроде потайного кармана и засунул туда Колькино письмо, фотографию Дашки и справку об освобождении. Если дело дойдет до серьезного шмона, эти вещи найдут. Но тут есть что ответить: пиджак куплен на барахолке, а что там в его карманах – сам черт не знает.

Перед посадкой на поезд к Коту подошли трое милиционеров и попросили показать документы. У него болезненно сжалось сердце от дурного предчувствия...

Следователь уголовного розыска майор милиции Юрий Иванович Девяткин только потому не вызывал повесткой на Петровку вдову Дмитрия Пашпарина, что не хотел лишний раз морально травмировать бедную женщину. Он сам напросился к ней в гости, но скоро пожалел о своем великодушии. В этой роскошной квартире Юрий чувствовал себя бедным родственником, которого пригласили на чай из жалости или сострадания, и теперь хозяева тяготятся его присутствием.

Елена Павловна, одетая в темное строгое платье, оказалась не распложена к разговору, отвечала сухо и односложно, врала и не краснела. Она посадила гостя за длинный обеденный стол красного дерева, села напротив него и стала выразительно поглядывать на золотые часики. Потратив полчаса, Девяткин понял, не установил человеческого контакта с вдовой Димона, но продолжил упрямо гнуть свою линию, задавать одни и те же вопросы, формулируя их по-разному.

– Я надеялся, что мы поговорим откровенно без протокола, – сказал он, – но создается впечатление, что вы не очень-то заинтересованы в раскрытии убийства мужа. Не хотите помочь следствию.

– Наоборот, хочу помочь, но только не знаю, как и чем.

Всякий раз, открывая рот, чтобы ответить на вопросы Девяткина, Лена на несколько секунд задумывалась. И спрашивала себя: а что бы сейчас сказал Димон, будь он жив. И не могла придумать ничего путного. Ясно одно: ничего хорошего этот мент от него не добился бы. Ни слова правды.

– Вы утверждаете, что накануне гибели вашего мужа к нему приехал какой-то человек, так?

– К нему приехал друг, – уточнила вдова.

– В той среде, где вращался ваш покойный муж, слова "дружба" или "друг" не имеют смысла, можно сказать, не существуют, – покачал головой Юрий Девяткин. – Их заменяют понятия "деловой партнер" или что-то в этом роде. Но будь по-вашему: к Диме приехал друг. И?

– Я уже все это три раза рассказывала. Они где-то провели вечер. Кажется, в ресторан ходили или еще куда. А потом вернулись. Было поздно, я уже дремала и не вышла. Они посидели за этим самым столом, где сейчас сидим мы. И пошли спать. Диминого приятеля я не видела ни вечером, ни утром. Они рано поднялись и уехали. Вот и все, что я знаю. Можно вопрос? Что происходит в фирме, которую возглавлял мой муж? Телефоны молчат...

– Обычная рутина, – не дал договорить Девяткин. – Мы изъяли документы, печати и штампы, системные блоки компьютеров для проверки финансово-хозяйственной деятельности фирмы. Поэтому в офисе никого нет. Кстати, бумаги оказалось в таком плачевном, запущенном состоянии, что проверять нечего. И никто из сотрудников фирмы помочь нам не желает. Все куда-то уехали, разбежались. Концов не найдешь. Даже вы не хотите пояснить следствию, каким видом бизнеса занимался ваш муж. Точнее, его фирма "Альянс-Ойл".

– Я точно не знаю, – после паузы ответила Лена. – Что-то связанное с оптовой продажей или производством горюче-смазочных материалов. Я никогда не вникала в дела Димы, потому что он этого не позволял.

– Разумеется, не позволял, – усмехнулся Девяткин. – Но мы разберемся, что к чему и без вашей помощи. Только времени потребуется больше.

– А разве финансовая деятельность фирмы имеет отношение к случившемуся?

– Самое непосредственное, – кивнул Юрий. – Бизнесменов убивают не за политические убеждения, а за деньги, и только за деньги. По моим данным, ваш муж ворочал большими деньгами. Ну, вроде как сам себе жизнь укорачивал. Как зовут этого друга, вы тоже не вспомнили?

– Кажется, Николай.

– Очень хорошо, прошлый раз друга звали Виктором. С места происшествия пропал джип БМВ, оформленный на вашего супруга. Есть основания полагать, что на машине уехал этот самый, условно говоря, друг. Машину ищут и найдут рано или поздно, но вы можете облегчить поиски. Подумайте и вспомните имя этого человека, фамилию или кличку. На худой конец, дайте описание его внешности. Учтите, что именно он, по нашей версии, и совершил это преступление. Своим молчанием вы вольно или невольно помогаете убийце.

– Не знаю, честное слово. Я не видела его.

– Подумайте. Я же вас не тороплю.

– Я уже сказала, что не знаю, ни имени, ни клички.

– А вы еще подумайте.

– Представления не имею, о чем тут думать.

– Ладно, – сдался Девяткин. – Может быть, память вернется к вам завтра. Скажем, часикам к десяти.

Он оставил на столе повестку о вызове на допрос свидетеля и предупредил, что оформит принудительный привод Пашпариной, если она надумает бегать от следствия.

Через час Девяткин появился в здании межрайонного управления внутренних дел, предъявив дежурному удостоверение, быстро спустился в подвал, в небольшой обставленной конторской мебелью комнате его ждали капитан Мирзоев, старлей Лебедев и двое муровских оперативников в штатском (Получается, его ждали четыре человека? А ждали его двое). Лучше: двое муровских оперативников в штатском: капитан Мирзоев и старлей Лебедев.

А за стеной, в пустом следственном кабинете второй час скучал заместитель генерального директора фирмы "Альянс-Ойл" Алексей Косенко. Этого типа можно было доставить на Петровку и допросить там. Но Девяткин дал распоряжение группе силового прикрытия и двум операм доставить бизнесмена сюда, впереди серьезный допрос, который может продлиться часов десять, а то и больше. Такие дела удобнее проворачивать не здании ГУВД, а где-то на стороне.

– Ну, что с Пашпариной? – спросил Мирзоев. – Глухо?

– Из-за этой прошмандовки я, блин, полдня потерял, – ответил Девяткин. – Лучше бы выспался. И вообще это дело не убойного отдела МУРа, это скорее для УБЭПа. А чего у вас?

Мирзоев доложил, что Косенко задержали в аэропорту Домодедово, где он дожидался рейса на Стамбул. У него была горячая путевка, купленная позавчера в одной из московских туристических фирм. Оплачен обратный билет и десятидневное проживание в одном из дорогих отелей.

– Хорошо, ждите здесь, – сказал Девяткин. – Я поговорю с ним полчаса, от силы минут сорок.

Девяткин вошел в следственный кабинет, присел за стол и пару минут молча пялился на Косенко. Моложавый черноволосый мужчина лет тридцати пяти, упакован по высшему разряду: дорогой итальянский костюм цвета индиго, швейцарские часы в корпусе из белого золота, заколка с алмазом на галстуке. И еще шикарный причесон и маникюр. Юрий подумал, что внешний лоск, скоро облетит с Косенко, как пыльца с бабочки. Девяткин назвал свое имя и должность, достал из портфеля бланк допроса свидетеля и задал анкетные вопросы. Фамилия, имя и отчество, дата и место рождения.

Косенко прищурился и, не ответив ни на один из вопросов, выпалил те именно слова, которые ждал от него следователь. Приличному человеку, бизнесмену испортили отпуск, он будет жаловаться в московскую прокуратуру, а если потребуется, пойдет и выше, у Косенко обширные связи, он не скажет ни слова, пока в кабинете не появится адвокат. В этой стране пока еще существуют законы, Конституция и права гражданина. И так далее.

– Мы занимаемся убийством вашего компаньона и ближайшего друга, – доброжелательно и спокойно ответил Юрий, – а под вашу фирму не копаем. Задержаны вы лишь для того, чтобы внести в дело ясность. Никакого обвинения вам предъявлять не станут. В обозримом будущем. Я хочу знать о последних днях жизни Пашпарина. Точнее, хочу знать, что за человек приезжал к нему в гости?

– Мне это по фигу. Димон о своих знакомых не докладывал.

– Секретарь Пашпарина видела этого человека, он приходил к вам в офис. Мужчина лет тридцати, шатен, рост чуть выше среднего, особых примет не имеется. Плохо одет, стоптанные ботинки. Вы, наверняка, видели его хоть краем глаза.

– Не видел.

– Хорошо, – сказал Юрий и задал вопрос по-другому: – В списках посетителей, который ведет вневедомственная охрана, значится некий Николай Шубин. Точнее, он назвался Шубиным. Этих Шубиных в России хоть пруд пруди, как ивановых-петровых-сидоровых. Теперь я хочу знать, что это за человек?

– Откуда я-то знаю? – не спрашивая разрешения, Косенко прикурил сигарету. – Он ведь не ко мне пришел.

– По словам секретаря, Дима готовился к этому визиту, – невозмутимо продолжил Девяткин. – Волновался с утра. Потом отъехал по делам, а когда вернулся, Шубин уже сидел в его кабинете.

– Возможно, – кивнул Косенко, – но при чем тут я?

– Вы же компаньоны, виделись десять раз на дню. Неужели Дима не назвал вам какое-нибудь имя? Ни слова не сказал о нем, не упомянул о своем приятеле?

– Ничего он не говорил.

– Бросьте, Алексей Иванович, – Девяткин тепло улыбнулся, хотя едва сдерживал злость. – Ведь к встрече с Николаем Шубиным Пашпарин долго готовился, волновался. А на следующий день умер насильственной смертью. Странно это. Как вы думаете?

– Что странно? Что люди смертны?

Еще четверть часа Девяткин повторял те же самые вопросы и слышал те же ответы. Когда понял, что толку не будет, убрал незаполненный бланк протокола в портфель, посмотрел на часы и сказал:

– Вы еще относительно молодой человек, Косенко, а память у вас дырявая, как у старого пердуна. Ладно, посидите тут еще немного. Подумайте. А у меня срочный вызов. Вернусь часа через полтора. И мы продолжим наши изыскания...

Через пять минут дверь кабинета открылась и снова захлопнулась. Вошли Мирзоев и Лебедев. Старлей стал болтаться по кабинету, переходя из угла в угол и обратно. Косенко узнал оперов, которых сегодня утром уже видел в аэропорту. Он подумал, что настоящий допрос еще не начинался, все еще впереди.

Мирзоев уселся на стол, свесил ноги и прикурил сигарету.

– Хотел за границу смыться? – спросил он.

– Я ехал отдыхать по путевке.

– Ты ведь Косенко, так? – спросил Мирзоев. – Знакомое имя. Мы вроде как встречались, братан? Косенко... Он же Банщик, он же Таран. Две судимости. Одна за нанесение побоев, повлекших смерть потерпевшего. Вторая за мошенничество. Член одной из подмосковных организованных преступных группировок. Правильно?

– Правильно, – выдавил из себя Косенко. – Только это все в далеком прошлом.

Мирзоев не слушал, он и не ждал ответов. Погруженный в собственные мысли, стряхивал пепел на дорогие, с идеально заглаженной стрелкой брюки Косенко. Дососав сигарету, бросил окурок в лицо задержанному.

В ту же секунду сзади на него навалился Лебедев, в недавнем прошлом бравший все призы в ведомственных соревнованиях по вольной борьбе. Не позволяя Косенко подняться со стула, провел удушающий захват. Просунул руку под подбородок, сжал ее в локтевом сгибе. Когда Косенко начал задыхаться, дал глотнуть кислорода, ослабив хватку, потом снова сдавил горло так, что физиономия Косенко побагровела. И снова дал кислород...

Костян изо всех сил старался сохранить независимый вид, свойственный человеку, которому нечего опасаться встречи с представителями власти. Но, кажется, получалось не очень убедительно... Командир патруля, долго разглядывал карточку в паспорте на имя Елистратова, переводил взгляд на владельца документа, недобро щурился, будто ему что-то не нравилось, и снова смотрел в паспорт. Наконец неохотно вернул документ:

– В наших краях чем занимаетесь?

– Еду к одной... Короче, к подруге, – сказал Кот. – А заодно по грибы схожу. И порыбачу.

Лейтенант, удовлетворенный ответом, кивнул и двинулся вдоль перрона. Наряд проводил обычные профилактические мероприятия, выборочно проверяя документы пассажиров.

Кот прибыл в город темным ненастным вечером. Отсюда до колонии километров пятьдесят. Попутной машиной воспользоваться нельзя. От вокзала к поселку ходит автобус, следующий рейс через сорок минут. Но этот вариант тоже отпадает. Пассажиры запомнят человека в кепке с корзиной в руке. Если что случится с Чугуром, словесный портрет Кота будет у ментов уже на следующий день. Запросят все станции, на которых в поезд садились мужчины с такой внешностью, одетый в коричневый пиджак и серую кепку.

Через того лейтенанта, что проверял документы на пассажирской станции, узнают фамилию и место прописки. Ту же информацию подтвердит кассир, оформлявший билет. Свяжутся с настоящим Виталием Елистратовым, выяснят, что он потерял документы в Москве. Поговорят с администратором торгового зала, той самой женщиной, похожей на стюардессу. На автомобильной стоянке у комплекса наверняка полно видеокамер, есть видеозаписи.

Номер джипа БМВ менты срисуют в службе безопасности торгового комплекса. Выяснят, на кого оформлена тачка. И с удивлением обнаружит, что хозяин БМВ Димон Пашпарин на днях был застрелен при невыясненных обстоятельствах. Тогда за дело возьмутся всерьез. У Кота слишком мало денег, чтобы долго прятаться от милиции, переезжать с места на место, менять документы или свалить за границу.

Костян послонялся в районе привокзальной площади, нашел книжный магазин, где торговали канцелярскими принадлежностями и всякой всячиной, которая бы пригодилась домашнему мастеру. Он купил длинную металлическую линейку, маленькие пассатижи, отвертку, нитяные перчатки и моток изоленты. Выйдя из магазина, Кот обследовал два-три темных переулка, но там не нашел, чего искал.

Он вышел на широкую освещенную улицу к зданию областного драматического театра. Спектакль подходил к середине, в фойе болталась одинокая билетерша и за стойкой скучала буфетчица. Внимательно посмотрев афишу, Кот свернул за угол. Погода явно не для прогулок, моросил дождь, северный ветер налетал порывами, срывая с головы кепчонку. На заднем дворе театра стояло десятка полтора автомобилей и хватало света, чтобы их хорошенько рассмотреть.

Иномарки не подходили в принципе. Для маленького городка любой импортный тарантас – штука приметная. Кот остановил свой выбор на зеленоватой "девятке". Машина не новая, отличительных признаков не имеет, цвет подходящий. А хозяин до конца спектакля, еще час с четвертью, будет париться в театре. С замком и простенькой сигнализацией Кот сладил за десять минут. Он вывел машину с заднего двора на главную городскую улицу и покатил своей дорогой. Теперь он никуда не торопился, потому что все сегодняшние дела уже сделаны.

Через час Кот свернул с трассы в лес, загнал машину в заросли молодого осинника. Он врубил свет в салоне, перекусил теми харчами, что взял с собой. Завтра он замаскирует "девятку" ветками и уйдет отсюда, а пока хорошо бы вздремнуть. Он опустил боковое стекло, чтобы почувствовать запах прелой травы и влажного леса. Запах воли...

Через полтора часа в следственном кабинете появился Юрий Девяткин. За полтора часа он успел пообедать и почитать сводку происшествий в газете. Следователь уселся на прежнее место, вытащил из портфеля бланк допроса свидетеля. Глянул на Косенко. На лице ни ссадины, ни царапины. Только пиджак выглядел немного помятым, под носом чешуйки засохшей крови и бурые пятна на рубахе и штанах. Во время разговора с операми от напряжения у Косенко пошла носом кровь, залила сорочку и брюки. Девяткин задал все те же вопросы: имя, фамилия, год и место рождения. И снова не получил ответов.

На этот раз Косенко не требовал адвоката и не вспоминал Конституцию. Понурив голову, он угрюмо молчал. Девяткин убрал бумаги в портфель, поднялся и сказал, что уезжает по делам. Вернется часа через два. Следователь шагнул к двери, потянул ручку на себя и хотел выйти, когда на стуле зашевелился Косенко.

– Эй, не уходи, – сказал он. – Чего там у тебя? Спрашивай...

Дашка оставила "хонду" неподалеку от универмага "Богатырь" и оставшиеся полкилометра прошагала пешком. Она вошла во двор старого дома, осмотрелась по сторонам. У подъезда торчала одинокая старуха с палкой, и дворник в замызганном фартуке гонял метлой пыль. Дашка чертыхнулась и поправила ремень висевшей на плече большой спортивной сумки. Кажется, вход в бомбоубежище не здесь, в следующем дворе. Она развернулась и снова вышла на улицу. Но пошла не вниз, а в ту сторону, откуда появилась.

Местом, где Захаров должен расстаться с пятьюдесятью тысячами баксов, Дашка выбрала эту тихую улочку, засаженную огромными липами и тополями, точнее, старый трехэтажный дом. Окружали его такие же ветхие домишки, по плану городской застройки предназначенные под снос.

Улица Почтовая опускалась к реке, от нее ответвлялись, тянулись вверх к городскому центру горбатые переулки и такие же тихие улочки. Поговаривали, будто в незапамятные времена здесь, в рабочей слободке, жили ткачихи текстильной фабрики "Заря". Давно уж нет той мануфактуры, а вместо старых, частично расселенных домов еще купеческой постройки здесь должен вырасти новый микрорайон, застроенный типовыми девятиэтажными коробками.

В этот полуденный час улица спала, только на углу у булочной в ожидании подачки крутилась пара худых псов. Собаки то сидели в тени тополя, то виляя хвостами, выбегали на солнцепек, когда из булочной выходил покупатель. Дашка хорошо знала все закоулки района, подворотни и проходные дворы, потому что в двух кварталах отсюда прошло ее детство и юность. Здесь, у реки, она встретила первую любовь, здесь совершила первую кражу, здесь менты задержали Кольку, здесь же, чуть ниже, в Строительном переулке, где находилось здание районного суда, ему навесили лагерный срок.

Через минуту она остановилась у распахнутой двери в подъезд и, сделав несколько шагов, снова остановилась, дожидаясь, когда глаза привыкнут к полумраку. Свет попадал сюда через маленькое занавешенное паутиной оконце на лестничной площадке между вторым и третьим этажом. Держась за ободранные перила, она поднялась вверх по выщербленным ступеням. На втором этаже остановилась, подумав, что место хорошее. Сейчас память ее не подводит.

Сунулась в приоткрытую дверь ближней квартиры и отступила назад: прямо в крошечной прихожей, расстелив на полу газеты, храпел мужик с пегой щетиной на щеках, в замусоленной рубашке и парусиновых штанах с дырками на коленях. Услышав скрип петель, мужик открыл глаза, посмотрел на Дашку пустыми глазами, перевернулся на другой бок и засопел в две дырочки.

– Ты тут откуда взялся? – прошептала Дашка и снова оказалась на площадке. – Куда ни плюнь, в бомжа попадешь.

Видимо, в третьей и четвертой квартирах еще кто-то живет. Замки целы, а двери заперты. Она толкнула дверь третьей квартиры, Запели на все голоса ржавые петли. Дашка переступила порог. Доски поскрипывали под ногами, пахло пылью и какой-то химией. Слева узкий коридор, ведущий на кухню. Справа дверь в крошечную комнату с узеньким окошком, впереди большая комната. Хозяева давно вывезли мебель, полуистлевшие от старости обои ободрали или исчеркали непотребными рисунками и надписями местные мальчишки, которые из любопытства заглядывали сюда вечерами. На подоконнике пустые бутылки из-под бормотухи, по потолку расползлись ржавые протечки, а штукатурка покрылась сетью трещин.

Что ж место в самый раз, лучше не придумаешь. Выйдя на середину комнаты, Дашка достала из спортивной сумки кусочек мела, нарисовала на досках пола круг. Несколько раз обвела его, чтобы был лучше виден, в середине круга поставила жирный крест. Она вышла в прихожую, прикрыла за собой дверь, сбежала вниз, но на улицу не вышла. По едва приметной в темноте узкой лестнице в два пролета спустилась в подвал. Дашка посветила фонариком на дверь, обитую листовым железом. На ржавых ушках навесной замок, к которому человеческая рука, кажется, не прикасалась целое столетие. Дел тут немного, за полчаса она управится.

Даша достала из сумки плоскогубцы, молоток, отвертки, другой инструмент и горсть саморезов. Закрепив фонарик так, чтобы световой круг падал на нужное место, приступила к работе. Сбила старый замок, вывинтила петли, распахнув дверь, вошла в подвал.

Закрепив фонарик с обратной стороны двери, повторила все операции в обратном порядке. Навесила новые петли ушками к себе, вытащила замок в заводской смазке, заперла дверь изнутри. Дашка открыла замок и положила его обратно в сумку. Теперь попасть в парадное и подняться в квартиру можно из подвала. Отступая тем же маршрутом, хорошо бы, если хватит времени, запереть дверь на навесной замок, отрезать вероятную погоню или задержать ее хоть на несколько драгоценных минут.

Светя фонариком, Дашка пошла вперед по широкому захламленному коридору со сводчатым потолком. Она споткнулась о велосипедною раму, другой ногой задела дырявое корыто. Тихо выругалась и побрела дальше. Когда-то здесь помещался склад чая и других колониальных товаров, потом подвал превратили в бомбоубежище, затем в слесарную мастерскую. В последние годы жители хранили здесь вещи, которым не нашлось места в квартирах. Теперь, перед сносом дома, из подвала вытащили все, что могло пригодиться в хозяйстве, оставили только бросовый хлам.

Метров через пятьдесят коридор разделился на два. Дашка взяла правее, пошла медленнее. Сводчатый кирпичный потолок местами обвалился, в свете фонаря виднелись отвалы земли вперемешку с битым кирпичом и штукатурной. Пробравшись через насыпь, Дашка оказалась у глухой кирпичной стены. Кладка относительно свежая, в один кирпич, это не стена, а перегородка, разделяющая коридор. Кто и с какой целью построил перегородку – сейчас никто не вспомнит. Она положила фонарик на землю, сняла ветровку. Расстегнув молнию сумки, положила на землю саперную лопатку и монтировку.

Тут работы побольше, надо расковырять раствор, вытащить несколько кирпичей снизу, проделав лаз в перегородке. Затем замаскировать этот лаз землей и камнем.

Через час Дашка оказалась в другом подвале, через перегородку от первого. Сломала врезной замок деревянной двери и вышла на задний двор того самого дома, откуда начала разведку. Дворник, гонявший пыль, куда-то исчез. Место бабушки, стоявший у подъезда, занял пьяненький дядька в засаленной кепке. Мужичок глянул на Дашку, прикидывая про себя, из какой квартиры она могла спуститься, но так ничего и не придумал. Только сказал:

– Эй, девочка... Слышь...

Дашка остановилась, обернулась через плечо:

– Чего тебе?

– Ничего, – мужик фыркнул как лошадь и криво усмехнулся: – Просто у тебя лицо того... Немного чумазое. У меня ботинки чище.