Соловьи

В трудный час, когда ветер полощет зарю
В темных струях нагретых озер,
Я ищу, раздвигая руками ивняк,
Птичьи гнезда на кочках в траве…
Как тогда, соловьями затоплена ночь.
Как тогда, не шумят тополя.
А любовь не вернуть,
                                  как нельзя отыскать
Отвихрившийся след корабля!

Соловьи, соловьи заливались, а ты
Заливалась слезами в ту ночь;
Закатился закат — закричал паровоз,
Это он на меня закричал!

Я умчался туда,
                        где за горным хребтом
Многогорбый старик океан,
Разрыдавшись, багровые волны-горбы
Разбивает о лбы валунов.

Да, я знаю, у многих проходит любовь,
Все проходит, проходит и жизнь,
Но не думал тогда и подумать не мог,
Что и наша любовь позади.

А когда, отслужив, воротился домой,
Безнадежно себя ощутил
Человеком, которого смыло за борт:
Знаешь, Тайка встречалась с другим!

Закатился закат. Задремало село.
Ты пришла и сказала: «Прости».
Но простить я не мог,
                                  потому что всегда
Слишком сильно я верил тебе!

Ты сказала еще:
                        — Посмотри на меня!
Посмотри — мол, и мне нелегко. —
Я ответил, что лучше
                                  на звезды смотреть,
Надоело смотреть на тебя!

Соловьи, соловьи
                            заливались, а ты
Все твердила, что любишь меня.
И, угрюмо смеясь, я не верил тебе.
Так у многих проходит любовь…

В трудный час, когда ветер полощет зарю
В темных струях нагретых озер,
Птичьи гнезда ищу, раздвигаю ивняк.
Сам не знаю, зачем их ищу.

Это правда иль нет, соловьи, соловьи,
Это правда иль нет, тополя,
Что любовь не вернуть,
                                    как нельзя отыскать
Отвихрившийся след корабля?

1962

* * *

«Я весь в мазуте, весь в тавоте…»

Я весь в мазуте,
                          весь в тавоте,
зато работаю в тралфлоте!

…Печально пела радиола,
звала к любви, в закат, в уют —
на камни пламенного мола
матросы вышли из кают.

Они с родными целовались,
вздувал рубахи мокрый норд.
Суда гудели, надрывались,
матросов требуя на борт…

И вот опять — святое дело,
опять аврал, горяч и груб,
и шкерщик встал у рыботдела,
и встал матрос-головоруб.

Мы всю треску сдадим народу,
мы план сумеем перекрыть,
мы терпим подлую погоду,
мы продолжаем плыть и плыть.

Я, юный сын
                    морских факторий,
хочу, чтоб вечно шторм звучал,
чтоб для отважных — вечно море,
а для уставших
                          — свой причал.

1962

Отправить