Глава двадцатая

Тянулся уже седьмой час бесплодного ожидания. Кислюк все не шел.

Редкие прохожие ещё появлялись из освещенной арки. Люди подъезжали к дому на машинах, расходились по подъездам, выводили гулять собак, хлопали двери парадных. Но с наступлением темноты двор опустел, ни пешеходов, ни машин. Дождь то затихал, то принимался с новой силой молотить по крыше «Жигулей», заливал ветровое стекло и снова прекращался.

Бледный свет вечерних фонарей разлился по мокрому асфальту. Подул холодный сырой ветер. На мостовой колыхались черные тени деревьев. Вход в четвертый подъезд освещала желтая лампочка, упрятанная под стеклянный плафон и проволочную решетку. Пришлось, чтобы лучше видеть подступы к парадному, ближе подогнать машину. Время шло, Локтев все чаще поглядывал на часы и вздыхал.

«Московское время одиннадцать часов тридцать минут», – сообщил бодрый мужской голос. Огласив время, диктор призвал радиослушателей не сидеть сиднем, поскольку нужно срочно отправляться в мебельный салон «Ориент», который работает круглосуточно без перерывов. Там все радиослушатели смогут с большой скидкой приобрести диваны отечественного производства.

– Да, диван бы сейчас не помешал, – отозвался Журавлев. – Даже отечественного производства.

Журавлев расслабился, откинул голову назад, хотел зевнуть. Но тут Локтев больно толкнул его в бок.

– Кислюк, – прошептал Локтев. – Пришел.

Журавлев подался вперед. Он увидел, как из мокрых кустов боярышника вывалился здоровенный детина в короткой кожаной куртке, встал к машине спиной. Но не шагнул к подъезду, а остался стоять на месте. Детину немного водило из стороны в сторону, видимо, он был изрядно навеселе.

Локтев достал пистолет и сделал то, чему его недавно учил Журавлев. Он передернул затвор, взвел курок и поднял предохранитель. Затем он сунул пистолет за брючный ремень, потянул на себя ручку и легонько толкнул дверцу, собираясь выходить из машины. Но Журавлев тронул его за рукав:

– Подожди, давай посмотрим.

Мужик в куртке продолжал стоять, будто ждал чего-то.

Наконец, из кустов показалась тонкая женская рука. Мужик ухватился за эту руку, потянул женщину из кустов. На свет лампочки вылезла белокурая девица в джинсах, плотно обтягивающих худосочный зад, и светлой плащевке поверх темного свитера. Журавлев почесал подбородок.

– Черт, что они там делали, в мокрых кустах?

Минуту Журавлев думал, затем сам ответил на свой вопрос.

– Видно, вошли в арку. И пошли к подъезду через кусты. Пьяные.

Мужик, открыл дверь парадного, галантно пропустил вперед даму. Локтев толкнул дверцу, выскочил из машины и побежал к подъезду. Журавлев тоже вылез из машины и быстро зашагал следом.

Локтев вбежал в подъезд, в два прыжка преодолел лестничный пролет, ведущий к лифту.

– Руки вверх, тварь, – рявкнул он.

Женщина ещё не успела нажать кнопку вызова лифта. Она, что-то не договорив, застыла на мете с раскрытым ртом. Мужчина, ещё не поняв в чем дело, обернулся. На его лице блуждала хмельная улыбка.

Это был не Кислюк.

Лицо восточное, темные тонкие усики, каштановые волосы. Мужчина опустил глаза, увидел в руке Локтева пистолет, стал отступать назад, пока не натолкнулся спиной на стену. Даже в полумраке подъезда было заметно, как смуглая кожа побледнела, уголки губ опустились вниз. Лицо приобрело странное плачущее выражение.

Увидав пистолет, женщина вдруг закричала тонко, пронзительно. Крик эхом прокатился по подъезду.

– Заткнись ты, швабра.

Локтев глянул на девицу горящим взглядом.

– Заткнись. А то положу вас, голубков, тут рядышком.

Но женщина не могла остановиться, она закричала ещё громче. Локтев шагнул к ней, переложил пистолет в другую руку и влепил женщине пощечину. Левая щека за секунду сделалась красной.

– Заткнись, шлюха сраная.

Локтев приготовился влепить вторую пощечину.

– Тебе говорят, заткнись.

Женщина перестали визжать, даже закрыла ладонью рот. Локтев обернулся к Журавлеву.

– Это не он.

Журавлев поднял вверх правую руку.

– Спокойно, граждане, мы из милиции.

– Из милиции? – переспросил мужчина.

Его колени дрожали, тонкие ноздри трепетали от испуга, а лоб покрыли бисеринки пота. Видимо, он уже приготовился к встрече со своим восточным Богом.

– Из милиции, – повторил Журавлев. – Его приметы, – он показал пальцем на кавказца, – совпали с приметами преступника. Мы обознались. Просим прощения. Можете быть свободны.

Поняв, что произошла ошибка, его приняли за другого человека, кавказец быстро пришел в себя. Он перевел дыхание и, кажется, собирался требовать извинений.

– Чуть меня не убили, понимаешь, – заговорил он. – А теперь, понимаешь, говорят: свободен. Женщин бьют, понимаешь. Безобразие какое. Милиция, понимаешь.

Локтев едва сдержался, чтобы не съездить незнакомцу кулаком по лицу. Но вместо этого, он поднял пистолет, потряс им в воздухе, поводил дулом перед носам кавказца.

– Исчезни ты, чурка, – сказал Локтев. – Исчезни, тварь, пока я тебя не грохнул.

Женщина нажала кнопку лифта, двери открылись. Пятясь задом, кавказец, вошел в кабину, прикрывшись женщиной. Двери закрылись, кабина поползла вверх. Журавлев сзади тронул Локтева.

– Осечка, – сказал он. – Ничего. Со всяким бывает.

Они вернулись в машину, сели на прежние места и зажевали неудачу бутербродами. Наступала ночь, а Кислюк, видимо, не собирался проводить эту ночь дома.

Телефон в квартире Субботина, обычно трезвонивший почти без перерыва, молчал весь вечер. Вадим Юрьевич, чтобы не сидеть рядом с женой, не смотреть на её заплаканное лицо, закрылся в своем кабинете. Он разложил на столе бумаги и попробовал сосредоточиться на делах. Тут телефон и затрезвонил. Спрашивали Субботина.

Он не понял, кому принадлежит мужской баритон.

– Кто это? – спросил Субботин.

– Не узнаешь старых знакомых?

Теперь Субботин узнал голос. Узнал Тарасова. И онемел.

В одну секунду Субботин изменил все прежние представления о жизни, поверил, что с того света есть обратная дорога. Субботин хотел бросить трубку, но подумал, что это самое глупое из того, что можно сейчас придумать. Стараясь, чтобы голос звучал ровно, не дал петуха, он ответил:

– Да, теперь узнал.

Что же делать? Что сказать? Оправдываться – бесполезно. Кому нужен его жалкий лепет? Просить прощения – глупо. Такого не прощают. Надо выслушать собеседника – это самое умное.

– Слушаю тебя, – сказал Субботин.

– Мне требуются мои деньги, – сказал Тарасов. – Проценты я не возьму, не нужно благодеяний. Только основная сумма. Рассчитаемся завтра. Ты не слишком далеко двинул мои бабки?

Субботин справился с волнением.

– Понимаешь, это большая сумма, большие деньги. Я не смогу так быстро все собрать.

– Значит, тебе мало смерти этой девчонки? Ты хочешь продолжения?

После этих слов Субботин почувствовал, как на его спине зашевелилась кожа. Странное ощущение. Кажется, по спине бегают крупные муравьи. Много муравьев. Чертовы насекомые хотят залезть ему под черепную коробку. Хотят пробраться в мозг.

Он поверил в слова Тарасова. Сразу и безоговорочно поверил, что продолжение последует. Кто умрет следующим?

– Нет, нет, – почти крикнул Субботин. – Я соберу деньги. Завтра, так завтра.

– Какой номер твоего мобильного телефона?

Субботин назвал номер.

– Завтра в пять вечера я тебе перезвоню. В это время с деньгами ты должен находиться в своей машине. Должен быть один, иначе ничего не получится. Приедешь на двадцать восьмой километр МКАД, на той стороне, где большой хозяйственный магазин. Остановишься возле коммерческой палатки и станешь ждать звонка. О кей?

– О кей.

– На какой машине ты приедешь?

– На внедорожнике «Мицубиси».

– У неё затемненные стекла?

– Да, затемненные.

– Значит, эта машина не годится.

– Тогда приеду на «Вольво» девятьсот сороковая модель. Прозрачные стекла, цвет серебристый металлик, – Субботин назвал номер машины.

– Хорошо

– Предупреждаю…

– Можешь не предупреждать, я все сделаю. Все будет нормально, без фокусов.

– Дослушай, – прервал его Тарасов. – Если что-то пойдет не по моему сценарию… Если что-то будет не так, ты станешь самым несчастным человеком на земле.

Субботин услышал короткие гудки и схватился за голову.

Боже, с чего начать? Куда кинуться? Хорошо хоть он работал с наличкой, значительные денежные суммы банкам не доверял. Деньги, разумеется, он соберет. В рабочих сейфах есть около восьмисот тысяч. Недостающую сумму сегодня же вечером нужно одолжить. Субботин знал, к кому обратиться за деньгами. Он позвонит нужному человеку, но только позже. Когда успокоится.

Субботин вышел на кухню, нашел на полке бутылку армянского коньяка. Налил сразу полстакана и выпил залпом, не закусывая. Эту новость надо ещё пережить, переварить. Не каждый день приходится разговаривать с покойником. Не каждый день он влетает на такие деньги. Не каждый день он теряет целое состояние.

Впрочем, он ещё ничего не потерял. Деньги в сохранности. На девятьсот тысяч зеленых он станет беднее только завтра. Но и это вопрос: станет он беднее или деньги так и останутся при нем, при старом хозяине. Вопрос…

Он налил ещё полстакана коньяка. Дрожь в руках ослабла. Субботин сел за стол, поставил перед собой стакан с коньяком. Он надкусил яблоко, сжевал половину, другую половину положил в грязную пепельницу.

Не нужно так быстро подписывать капитуляцию.

И почему Тарасов, этот провинциал, физкультурник обосраный, вахлак, диктует ему, Субботину, свои условия? Мир что ли перевернулся? Тарасов в Москве – никто. Пустое место. Плевок в дорожной пыли. А Субботин – величина. У него деньги, у него связи. У него охрана, наконец.

Субботин поставил локти на стол, обхватил голову руками, вспоминая события последних дней.

Эти последние дни июля превратились для него в настоящий кошмар. За несколько дней пришлось пережить столько потрясений, сколько иному человеку в дурной тяжелый год не выпадает. Нелепая и дикая смерть Даши, жены единственного сына, арест Максима так потрясли Вадима Юрьевича, что он окончательно потерял покой и сон.

Максим провел трое суток в следственном изоляторе на Петровке. На четвертый день Субботин сумел вытащить сына из тюрьмы. С Максима взяли подписку о невыезде. Субботин подключил к делу сразу двух адвокатов, специалистов по уголовному праву, имена которых знала вся Москва. Кроме того, в дело вмешались высокопоставленные приятели Субботина, член администрации президента, известный правозащитник депутат государственной думы.

Они дошли до начальника МУРа и заместителя начальника ГУВД, пригрозили, что вся эта громкая неприличная для милиции история получит огласку, попадет на страницы столичных и центральных газет, наконец, на телевидение. Если бы не отец сидел бы Максим в Бутырке. В камере на пятьдесят рыл, играл в нарды и делил пайку с убийцами и насильниками.

Из– за своего задержания Максим не присутствовал на похоронах жены. Может, оно и к лучшему. Ни к чему молодому ранимому парню все это видеть: любимую девушку в гробу, тягостную процедуру похорон. Слезы, стоны…

Когда Субботин забрал сына из внутренней тюрьмы на Петровке, когда привез домой, жена Субботина Татьяна Евгеньевна встретила их у дверей. От волнения она потеряла голос, повисла на шее Максима и стала беззвучно лить слезы. Голос прорезался у жены уже на следующий день, но глаза так и оставались на мокром месте.

Субботин поужинал вместе с сыном, хорошенько всмотрелся в лицо Максима, душа почернела. За несколько дней, проведенных в СИЗО, парень весь издергался и даже внешне сильно изменился. Похудел килограммов на десять, кожа серо голубая, глаза глубоко ввалились.

Кроме того, лицо пошло красно бурыми прыщами, а кожа между пальцами рук стала зудеть и шелушиться. Субботин испугался, не подцепил ли сын в следственном изоляторе кожное заболевание, предложил Максиму вызвать опытного врача. Чтобы тот на дому осмотрел сына, но Максим отказался. Он закрылся в своей комнате, упал на диван и неподвижно пролежал целый день, отвернувшись к стене.

Вчера Субботин вошел в комнату сына, сел на диван. Он тронул Максима за плечо, он хотел сказать: «Гады, они целили в меня, а попали в твою несчастную жену». Но сказал совсем другие слова. «Слушай, я не добрая девочка, не буду тебя утешать. Не вытру твои слезы кружевными дамскими трусиками. Мы все теряли близких. Просто будь мужчиной, постарайся пережить это». «Постараюсь», – ответил Максим. Субботин сходил в свой кабинет и вернулся в комнату сына с коллекционной пластинкой, выменянную у знакомого бизнесмена.

Максим крутой меломан, собирает виниловые пластинки с записями рок-н-ролла шестидесятых и семидесятых годов. У сына одна из лучших коллекций в Москве. Субботин протянул сыну пластинку Элвиса, выпущенную ещё при жизни короля, в семьдесят первом году. Новенькую пластиночку, не пиленную. Даже трудно сказать, сколько стоит такая на черном рынке. Максим не выразил восторга. Равнодушно положил пластинку на стол, даже не вынул из пакета. Значит, плохо дело с парнем.

Субботин допил коньяк и почувствовал себя лучше.

Вот оно, лекарство против страха. Он прошел в конец коридора, заглянул в комнату Максима. Тот сидел в кресле, курил, уставясь глазами в телевизор. Субботин тихо закрыл дверь, вернулся в кабинет. Он снова сел за стол, набрал номер самого проверенного, самого лучшего телохранителя, какого знал. Начальника своей службы безопасности Бориса Чеснокова, в прежние времена работавший в девятом управлении КГБ. Субботин сказал, чтобы Чесноков немедленно приехал к нему домой.

Начальника службы безопасности не пришлось долго дожидаться.

Через полчаса Субботин открыл дверь Чеснокову и, проводив его в свой кабинет, включил тихую музыку. Не дай Бог супруга Татьяна Евгеньевна услышит обрывки мужского разговора. Усадив Чеснокова в кресло, Субботин, расхаживая по комнате, обрисовал ситуацию.

Один негодяй по фамилии Тарасов знает о жизни Субботина некоторые пикантные подробности, которых знать не должен. Тарасов вымогает у него деньги. Астрономическую сумму Субботин называть не стал, цифры Чеснокову знать необязательно. Дураку набитому понятно, что пикантные подробности из жизни Субботина и десятой и сотой доли этих денег не стоят.

Субботин продолжал говорить, оживленно жестикулируя.

Милицию в разборку вмешивать нельзя. Нужно все решить своими силами. Этот шантажист в далеком прошлом неплохой боксер, увлекался стендовой стрельбой. Короче, опасный тип. Субботин обрисовал, куда он должен прибыть завтра с деньгами. Он внимательно посмотрел на Чеснокова.

– Сможешь это сделать?

Тот поправил галстук и равнодушно пожал плечами.

– Почему нет? Сделаем.

Чесноков, покусывая губу, о чем-то задумался. Субботин сходил на кухню, вернулся с новой бутылкой коньяка. Чесноков от выпивки отказался. Субботин проглотил рюмочку, закусил куском соленой рыбы. Теперь он чувствовал себя прекрасно. Страх, парализовавший его час назад, бесследно исчез. Он был готов к бою.

– Очевидно, Тарасов будет ехать за вами, пока не убедится, что вы одни на дороге, – сказал Чесноков. – Тогда он свяжется по сотовому, предложит остановиться. Ну, чтобы забрать деньги. В этот момент я его прихлопну. Таков примерный план. Я буду сидеть в багажнике машины. У «Вольво» просторный багажник. Но это ещё не все. Двое ребят из нашей охраны поедут следом. Они, естественно, будут слышать наш разговор, и ориентироваться по нему. Если что случится, они вооружены и знают, что делать.

– А деньги? Он сказал привести сумму мелкими купюрами. По десятке. Это примерно чемодан.

– Хорошо. Я приготовлю чемодан с резаной бумагой, то есть сделаю куклы. Со стороны будут смотреться, как настоящие деньги. Нужно пощупать руками, чтобы понять, что это фальшак.

– Слушай, а может, взять настоящие деньги? У меня есть некоторая сумма…

– Не надо, – покачал головой Чесноков. – Мы ведь можем пристрелить его с раскрытым чемоданом в руках. Именно в момент передачи денег. Тогда купюры никаким порошком не отстираешь. Деньги пропадут. Я гарантирую вам полную безопасность. И двое самых опытных ребят из охраны будут нас страховать. И, когда надо, я смогу открыть багажник изнутри. Не волнуйтесь, я уже делал такие штуки. Тарасов мой.

– А как ты сам будешь ориентироваться? Ну, там в багажнике?

– За заднее стекло помешаем видеокамеру размером с наперсток. Обзор триста шестьдесят градусов. Камера хоть и крошечная, но чувствительная. К ней подсоединен оптико-волоконный кабель. У меня внутри маленький экранчик. Вроде тех, что установлены на бытовых видеокамерах. Короче, я все буду видеть.

– А слышать?

– Вы, сидя за рулем, не будете вести разговор через телефонную трубку. А ребята в задней машине смогут слушать разговор через параллельный телефон. Вам удобнее всего воспользоваться устройством громкой связи, тогда руки будут свободны. А я через динамик все услышу и даже смогу разговаривать с вами. Я сейчас же поеду в служебный гараж и займусь подготовкой «Вольво» и проинструктирую своих парней. Это дело недолгое. Утром, часиков в шесть привезу вам чемодан с куклами.

– Все-таки я волнуюсь. Все как-то зыбко…

– Не волнуйтесь. Вы не заметите, как все кончится.

– Ты прав. Ради такого дела стоит рискнуть.

Субботин обрадовался сообразительности и выучке Чеснокова. Этот малый не промах, не зря получает зарплату. Проводив Чеснокова до двери, Субботин позволил себе ещё грамм сто коньяку.

Поздним вечером Тарасов приехал к закусочной возле автовокзала, где круглые сутки паслись, закусывали всякой дрянью, пили пиво транзитные пассажиры. Здесь он назначил встречу с двумя молодыми людьми, Феликсом Храмовым и Станиславом Дундиком. Пару месяцев назад с этими парнями его свел Кислюк, сказав, что эти типы ради денег готовы абсолютно на все. Даже ради небольших денег.

Когда Тарасов вошел в тесную забегаловку, опустевшую поздним вечером, Дундик с Храмовым уже стояли в углу за круглым одноногим столиком и сосали пиво прямо из бутылок. Дундик, щуплый невысокий паренек, бритый наголо, напоминал солдата первогодка, сбежавшего из армии. Храмов был и ростом повыше и сложением покрепче. Рукава черной рубашки закатаны по локоть. Мускулистые предплечья напоминают суковатые дубины. Настоящие отбросы, отрыжка общества, – решил Тарасов. Оба парня не внушали ему особого доверия. Но грязной черновой работы годились и такие отбросы, такие – в самый раз.

Тарасов взял себе пива и, встав рядом с парнями за угловой столик, пожал им руки и без раскачки перешел к делу. Он вытащил из кармана тетрадный листок с нарисованным на нем планом местности.

– Дело очень срочное, – сказал Тарасов. – На завтра я забил в области стрелку с одним хреном. Он обещает приехать один, но я ему не верю. Рубль за сто, он припрет с собой вооруженную охрану. Чтобы мою голову немножко того, чик-чик.

Храмов рассмеялся басистым раскатистым смехом. Тарасов подробно объяснил, как добраться до места. Расправив на столе тетрадный листок, стал показывать пальцем, где что нарисовано.

– Здесь заканчивается лес, – говорил Тарасов. – Дорога только одна. Узкая грунтовка. Она выходит из этого самого леса и ведет вот сюда, к бывшему карьероуправлению. Барак, несколько сараев – вот и все постройки. Короче место – идеальное. Глухое. В бараке буду ждать я. Ваша задача пропустить первую машину. Следом за ней поедет мой приятель на «Форде Скорпио» бордового цвета. Его тоже пропустить. А тех, кто поедет следом за ним… Ваша задача их остановить. Ну, и дальше по полной программе. Как говориться, пленных не брать.

– А чем я их остановлю, прутиком? – спросил Дундик.

– У вас будут два Калашникова. И большой боезапас.

Тарасов, понизив голос до шепота, объяснил, где находится тайник с автоматами.

– Заберете стволы прямо сейчас. Ваши «Жигули» на ходу?

– Бегают, чего с ними сделается? – пробасил Храмов.

– Хорошо. Сейчас езжайте за Калашниковыми. А потом дуйте на место. Спрячете машину в лесу, отдохнете до утра. Я приеду часов в восемь, все проверю. Мочите этих козлов прямо в их тачке, не дайте им выйти, не дайте высунуться.

– А много там этих жлобов сраных, ну, в той машине? – Дундик почесал бритый затылок.

– А это без разницы, сколько там их, – ответил Тарасов. – Сколько бы их не было – мочите. Вы должны ждать своих клиентов вот здесь. В том месте, где дорога выходит из леса. А потом надо будет избавиться от машины. Сжечь её вместе с трупами.

Он снова наклонился над листком и ещё раз объяснил план местности и задачу.

– Если не справитесь – скажите сразу. Если сомневаетесь в себе – скажите сразу. Завтра будет поздно.

– Справимся, – заверил Дундик. – Только нужен аванс. Авансик.

Если с такими парнями долго общаться, начинается изжога. Тарасов полез в карман, отсчитал каждому парню по пять сотен зелеными.

– Маловато, – скорчил жалобную морду Дундик.

– Завтра расчет, на месте, – поморщился Трасов.

Он оставил на столе бутылку пива, к которой даже не притронулся, и вышел из душной закусочной.

Ночь выдалась темной и сырой. Локтев предложил спать по очереди, первым отдыхает Журавлев.

Сыщик, которого клонило в сон, поспешно согласился с предложением вздремнуть. Он откинул назад спинку сиденья, надвинул шляпу на глаза и, устроившись на спине, попытался забыться.

Но сна не было. Мешал заснуть запах бензина, от которого побаливала голова, собачий лай, доносившийся из двора, шорохи и звуки неизвестного происхождения.

Через полчаса Журавлев провалился в тяжелую дремоту, как в бездонный колодец. Но нормальный спокойный сон так и не пришел. К половине третьего ночи Журавлев извертелся на неудобном сидении. Он отлежал поочередно правую и левую руку, и тут отчетливо понял, что заснуть не удастся.

Он сел, поднял спинку. Достав с заднего сидения термос с теплым кофе, он влил в себя две полные крышечки, съел бутерброд с сыром, хотя есть совершенно не хотелось. Локтев, за пару часов молчаливого ожидания соскучился по человеческому общению. Он за компанию выпил кофе и протер запотевшее лобовое стекло мягкой тряпкой. Он включить радио, но Журавлев запротестовал.

– Не надо лишних звуков, – сказал он. – Эту гуталинную музыку пусть негры слушают. Нам ещё долго тут сидеть. Пока дождемся Кислюка, голова совсем тяжелая будет. Скажи мне такую вещь, что ты собираешься с ним сделать, с Кислюком?

– Собираюсь с ним поговорить, – ответил Локтев. – Не здесь, разумеется. Я знаю одно место. Километров десять от кольцевой. Там было колхозное поле. А потом землю выкупил банк, собирался строить коттеджи. Вырыли несколько неглубоких ям. На том дело и кончилось. Строительство бросили. Хочу вывести туда Кислюка и поговорить с ним.

– А дальше? Ну, после разговора?

– Пристрелю его, – просто ответил Локтев. – У меня в багажнике лопата, двадцатилитровая канистра с водой и медный купорос, три килограмма. Купоросу даже больше, чем требуется. Сброшу Кислюка в яму, засыплю купоросом, залью водой и закопаю.

Журавлев присвистнул и криво усмехнулся.

– А ты сильно изменился за последнее время. Очень сильно. Ты стал жестким человеком.

– Да, я изменился, – согласился Локтев. – Но за последнее время со мной много чего произошло. Меня били смертным боем, в меня стреляли, меня сжигали, меня взрывали. Моя жизнь и сейчас висит на волоске. И после всего этого я должен оставаться добреньким? Я изменился. И теперь готов сделать то, чего не мог сделать раньше. Чего не могут сделать другие люди. В этом моя сила.

Журавлев закурил, опустил стекло. Помолчал минуту и сказал:

– Почему ты выбрал именно купорос?

– После армии я два года заочно учился в химико-технологическом институте. По существу, купорос – это кислота в сухом виде, в гранулах. Сернокислая медь, которая быстро разлагает мягкие ткани. Засыпаешь человеческие останки этой дрянью, заливаешь водой – это нужно, чтобы ускорить реакцию. Через полгода в могиле останется голый скелет. Одни кости. Чтобы их растворить, нужна серная или азотная кислота в концентрированном виде.

– Но ведь кости-то останутся.

Сонливость Журавлева как рукой сняло.

– Кости растворять не обязательно. Никто не станет выяснять личность погибшего по черепу, реконструировать его лицо. Потому что это слишком дорогое удовольствие, примерно полторы тысячи долларов. У следствия нет таких денег.

– Да, ты все правильно рассчитал, – кивнул Журавлев. – Преступники, убийцы, как правило, не имеют двух курсов химико-технологического института. Когда я служил в милиции, вел такое дело. Один тип убил целую семью. Жену, мужа и ребенка. Ночью он вывез тела за город, закопал в лесу, возле дороги. Где-то он слышал, что в негашеной извести трупы разлагаются очень быстро. Короче тела он пересыпал известью и закопал. Прошло пять лет. Все это время преступник прекрасно себя чувствовал. Он был уверен, что история закончилась. Но в том месте, где была могила, тянули газопровод, нашли захоронение. И уже на следующий день установили личности убитых, а там и преступника нашли. А ведь пять лет прошло. Понимаешь в чем ошибка убийцы?

– Ясно. Негашеная известь мумифицирует трупы. В этой среде они могут находиться, сколько угодно. Лежат и не пахнут.

Журавлев поднял кверху большой палец.

– Вот именно. Ты соображаешь. А вот другой случай. Одна стареющая женщина обратилась в милицию с заявлением, что у неё пропал муж. Этот мужик моложе своей грымзы лет на пятнадцать. У него была молодая любовница, с которой он отводил душу. Он женился, чтобы устроить себе быструю карьеру, решить жилищный вопрос. В милиции подумали, что мужик просто сбежал к какой-нибудь молодухе. Его искали не слишком старательно. Прошло полгода. К той женщине приехала родственница, остановилась у нее. Когда хозяйки не было дома, родственница захотела квашеной капусты попробовать. Полезла в большую кастрюлю с капустой и упала в обморок. Понимаешь почему?

– Теперь не понимаю.

– Хозяйка хранила в кастрюле с соленой капустой голову своего якобы пропавшего мужа. Она знал, что тот собирается от неё уйти к другой женщине. Убила его, тело закопала, а голову засолила с капустой. Время от времени она доставала голову из кастрюли, любовалась на супруга. Она ведь его очень любила. А затем клала голову на прежнее место. В соленом капустном рассоле мягкие ткани обезвоживаются. Человеческая голова может запросто пролежать в капусте год, а то и больше. И все как новенькая. Будто её только вчера отрубили.

– И какой срок получила эта вдова?

– Никакого, – ответил Журавлев. – Вдова прошла экспертизу в институте имени Сербского. Она оказалась душевно больной. Ее лечили в психушке. Насколько мне известно, через пару лет её оттуда выписали под наблюдение районного психиатра. А спустя ещё некоторое время вдова снова вышла замуж. На этот раз за своего ровесника. Живут душа в душу. Пока.

Локтев толкнул Журавлева в бедро и показал пальцем на арку дома. Из неё показался здоровый мужик в короткой кожаной куртке.

– Идет. Это Кислюк.

Над двором повисли предрассветные сумерки, напоминающие поздний вечер. Мокрый асфальт отражал серый небесный свет.

Мужчина плотной комплекции возник, казалось, ниоткуда. Он обогнул машины, оставленные хозяевами возле арки, и зашагал прямо по тротуару. Кислюк, глядя себе под ноги, держал курс к своему подъезду. Журавлев за секунду оценил ситуацию.

– Я первым.

Он открыл дверцу, спустил ноги на мостовую.

Когда, наконец, Кислюк поднял глаза, то остановился как вкопанный и онемел. Перед ним стоял немолодой мужчина в мятом коричневом пиджаке и фетровой шляпе. В правой руке мужчина держал большой пистолет.

Дуло смотрело в живот Кислюка. Широкое пистолетное дуло, темное и загадочное, как южная ночь. Немая сцена продолжалась долго, очень долго. А может, Кислюку только так показалось. Он посмотрел в глаза мужчине и понял, что тот не намерен шутить. И вообще не любит разыгрывать посторонних граждан.

Второй пистолетный ствол ткнулся сзади под ребра.

– Снимай куртку, – прошипел Локтев в самое ухо.

Кислюк не собирался спорить. Он распахнул куртку на груди, вытащил руки из рукавов. Куртка упала к ногам.

– Руки назад, – скомандовал Локтев.

Кислюк начинал мучительно соображать. Что это за люди? Грабители? Не похоже. Что делать? Побежать? Но пуля быстрее. Закричать? И получить пулю в живот. Он поднял глаза и осмотрел пустые спящие окна. Хоть бы кто выглянул.

Стальные браслеты наручников едва вместили в себя широкие запястья бывшего штангиста. Щелчок, браслеты захлопнулись. Чьи-то проворные руки сзади залезли в его карманы, вывернули их наизнанку. На асфальт упала шариковая ручка, связка ключей, бумажник.

Человек, стоящий сзади, нагнулся, чтобы поднять вещи. Сейчас самое время крикнуть. Но мужик в шляпе, словно прочитав мысли Кислюка, улыбнулся кривой улыбочкой и отрицательно покачал головой.

Локтев поднял куртку, ткнул Кислюка в спину стволом.

– Садись в машину, – сказал Локтев. – И не рыпайся, тварь. А то отстрелю на хрен твои нежные чресла.