Глава семнадцатая
Над поселком едва занялось раннее утро, когда Осипов растолкал крепко спящих Журавлева и Локтева.
– Я уже сходил к лодке, мотор приладил.
Он, низко наклонившись над Локтевым, тронул его за плечо.
– Встаю, – тряхнул головой Локтев.
Журавлев тоже проснулся, сел на кровати, зевнул во весь рот и протер глаза. Он быстро оделся, подхватил в руки две спортивных сумки, свою и Локтева.
– А сумки-то таскать зачем? – удивился Осипов. – Вы что же, обратно не вернетесь?
– Здесь все наши теплые вещи, – ответил Журавлев. – Плащ мой здесь. Вдруг погода испортится. Старые кости быстро стынут.
– И правильно, что теплые вещи взяли, – согласился Сергей Николаевич. – На воде сегодня ветер сильный.
Наскоро умывшись, московские гости и хозяин вышли из дома, пошагали к озеру вдоль прямой ещё спящей улицы. Пока гости собирались, Осипов сменил кеды на резиновые сапоги с обрезанными голенищами, нацепил на голову плоскую, как блин, кепчонку.
Солнце не взошло, тянуло холодком, густая роса усеяла траву. Впереди над деревьями росло, поднималось розовое марево. Высокое без облачка небо светилось прозрачной голубизной. На этом фоне самолет начертил прямую белую линию.
Первым, закинув на плечо алюминиевые весла, шагал Осипов, одетый в черные рабочие штаны и брезентовую куртку. За ним, низко надвинув на глаза шляпу и застегнув пиджак на все пуговицы, шел Журавлев. Доски деревянного тротуара, проложенного вдоль всей улицы до самой Онеги, тяжело пружинили под его башмаками.
Локтев, позевывая на ходу, замыкал процессию.
Он, ещё до конца не проснувшийся, разглядывал бедные, заросшие бурьяном палисадники, повалившиеся заборы, некрашеные почерневшие дома. Вокруг такая беспросветная бедность и запустение, будто жители покинули поселок ещё лет десять назад, и больше нога человеческая в Рыбачьем не ступала.
За людьми увязалась серая беспородная собачонка с просительно поджатым хвостом. Она, видимо, ожидала угощения, хотя бы малой подачки. Выдерживая почтительную дистанцию, собачонка трусила за Локтевым, тихо поскуливала. Осипов, видимо, не выносивший присутствия вблизи себя четвероногих, остановился, не спуская весел с плеча, поднял валявшуюся на дороге палку.
Прицелившись, он метнул палкой в собаку и попал. Собака завизжала и бросилась в кусты. Осипов удовлетворенно крякнул и прибавил шага.
Уже минут через десять спутники вошли на длинные изгибистые мостки, проложенные сквозь непролазные заросли камыша и осоки. Здесь чувствовалась хоть какая-то жизнь: гудел ветер, низко летали чайки, выискивая добычу в прозрачной темно серой воде. На мостках Осипов, боясь оступиться на скользких досках, немного сбавил темп, переложил весла на другое плечо. Локтев хотел спросить его, взял ли тот спиннинг, но промолчал, решив, что сейчас все сам увидит.
Алюминиевая «казанка», привязанная веревкой к вбитому в дно столбу, мерно покачивалась на воде. Невысокие волны смачно шлепались о причал. Спиннинга в лодке не оказалось. На дне, на деревянном настиле, лежали две штыковых лопаты, ломик, топор и ещё кое-как сложенный сырой брезент валялся под сиденьем на корме.
Согнувшись, Осипов поставил ногу в лодку, удерживая равновесие, прошагал от носа на корму. Пристроил весла под сидениями. Журавлев сошел в лодку неожиданно легко, занял первое к корме место. Локтеву сел на носу, отвязал веревку и изо всех сил обеими руками оттолкнулся от причала.
Легкая «казанка» хорошо чувствовала волну.
Осипов, встав лицом к корме, опустил в воду моторный винт. Некапризный движок запыхтел, выпустил серые выхлопы дыма, завелся с пол-оборота. Осипов сел на заднее сидение, ухватился за рукоятку мотора, развернул лодку и узкой протокой повел её к озеру. Через несколько минут «казанка» вышла в Онегу.
Вставшее солнце, отраженное в воде, на секунду ослепило Локтева. Здесь, на воде, действительно чувствовался прохладный ветер. Локтев поежился, дернул кверху «молнию», поднял воротник куртки.
– Хорошо.
Локтев пересел на скамейку Журавлева, спиной назад.
– Хорошо, если топляк в задницу не поймаем, – хмуро поправил Осипов. – Тут полно бревен плавает. Еще со времен молевого сплава.
Видимо, трогательное пробуждение природы, солнце, нарисовавшее на озере широкую золотую полосу, дальние острова на горизонте и прочая лирика действовали на Осипова угнетающе. Журавлев, кажется, тоже было не до этого, не до здешней северной экзотики. Он, не замечая скупых красот природы, закурил сигарету, откашлялся и сплюнул за борт мокроту.
Наконец, он выбросил окурок и тронул Осипова за коленку.
* * * *
– Так вы и в прошлом году шли, этим же маршрутом? Сколько было лодок?
– Точно так шли, – кивнул Осипов. – Тут одна дорога из поселка. А лодки было три. Одна моя и две я у мужиков попросил. За деньги, напрокат.
– У нас время есть, ты рассказывай все по порядку, – сказал Журавлев. – Все, как было, толком расскажи. Ведь тебе деньги заплачены, не фантики.
– Дело началось в апреле прошлого года, – начал Осипов. – Приехал ко мне Максим Тарасов. С Тарасовым ещё несколько лет назад меня брат познакомил, упокой Господи его душу. Они с братом боксом занимались. Друзья вроде как. Тарасов часто ко мне заглядывал, уважал нашу рыбалку. Говорил, другой такой в России нет. Так вот, приехал Тарасов, а вместе с ним два парня. Остановились у меня. Только в тот раз они не больно рыбалкой интересовались. Привезли три большие сумки и неотлучно сидели возле этих сумок в моем доме. Я так понимаю, в сумках деньги лежали.
– Ждали кого?
– Точно, – кивнул Осипов. – Ждали, когда из Москвы мой брат привезет какого-то Зеленского, его я первый раз тогда увидел, и Субботина. А вот Субботина я и прежде знавал. Он большой человек в Москве, очень богатый. Тоже на рыбалку сюда ездил. Короче, Тарасов со своими друзьями ждали Субботина три дня.
– Тарасова с Субботиным твой брат познакомил?
– Да, брат познакомил. Где-то за год до этих событий. Это когда Субботин сюда первый раз приезжал. На разведку, искал рыбные места. Вот тогда Субботин с Тарасовым и познакомились. Ну, Субботин, мой брат и ещё компания, человек шесть, приехали. Но не поездом, на двух иностранных машинах. Утром дело было. Приехали утром, и весь день Субботин, Зеленский, Тарасов со своими друзьями просидели на моей веранде. Не в карты играли. Деловой разговор промеж них был. Ни меня, ни брата к разговору не допустили. Гоняли в магазин три раза. Водки им брал и закуски, какая была.
– Субботина как зову?
– Вадим Юрьевич.
– Чем он в Москве занимается?
– Почем я знаю, – пожал плечали Осипов. – Знаю только, что он богатый.
– И дальше что было?
– А дальше на рыбалку собрались.
– А сумки где остались?
– С собой взяли. Тарасов и его товарищи несли.
– Значит, действительно, хорошо выпили, если сумки с собой потащили, – сказал Журавлев.
– Когда выходили из поселка, был вечер, уже темнело, – свободной рукой Осипов поскреб затылок. – Я им сказал, что не ко времени едим, лучше на утро рыбалку перенести. Но кто меня слушать станет? На дорогу в моем доме дернули ещё по стакану. Тут на лодке до острова полчаса ходу, если на моем моторе. Короче, приехали. Там избушка стоит рядом с берегом. Возле неё костер разложили. Друзья Тарасова на берегу остались, и все сумки с ними. А Субботин, тот из лодки даже вылезать не стал. Говорит Тарасову: поехали прямо сейчас со мной на рыбалку, в лодке закончим разговор. Тот сел, мы отчалили.
Теперь Лирическое настроение исчезло и у Локтева. Журавлев смотрел себе под ноги. Он вытащил из кармана и распечатал другую пачку сигарет.
– О чем был разговор?
– Ну, Субботин спрашивал Тарасова: зачем твоим деньгам в карельской сырости гнить? Мол, пустим их в Москве в оборот. Через год вдвое больше иметь будешь. Тарасов вроде соглашался. Но какие-то сомнения, кажется, в душе оставались.
– Кто ещё был в лодке? – спроси он.
– Я, Тарасов, Субботин и ещё два его парня, – ответил Сергей Николаевич. – Здоровые, мордастые. Вроде как они охранники Субботина. Я на моторе сидел, где сейчас. Вот у меня под ногами топор лежит. Такие топоры есть в каждой рыбацкой лодке. Щуку глушить. Когда из воды рыбину вытаскиваешь, нужно её башке топором огреть. Так вот, они взяли два спиннинга. Отъехали от острова недалеко, примерно на километр. Субботин сказал: хочу здесь попробовать. Закинул один раз, другой. А Тарасов тоже взял спиннинг, стал с другого борта забрасывать.
– А те ребята, ну, охранники, что в это время делали?
– Они на носу сидели, курили. Когда Тарасов тянул спиннинг, Субботин поднял топор и обухом ему по затылку звезданул. Тарасов чуть за борт не вывалился. Короче, они его положили на дно, а ноги на сидение. А потом эти охранники по очереди прыгнули ему на ноги. Ну, поломали. Меня только спросили: нет ничего тяжелого, к телу привязать? Я говорю, нет. Кабы знал, взял камень. Тогда они тело подняли и скинули за борт. Он под воду и ушел. Это все вон там случилось, недалеко от того острова.
Осипов вытянул руку и показал пальцем в сторону, где всходило солнце.
– У них что, оружия не было?
– Наверное, было оружие. Но если стрелять в лодке не воде, слышно далеко. Могут рыбные инспектора услышать. Вот они и решили топором дело кончить…
Локтев слушал рассказ Осипова и угрюмо молчал. Журавлев протянул истопнику раскрытую пачку сигарет. Тот вытащил сигарету, но не прикурил, а сунул её за ухо. Журавлев спрятал пачку в кармане и сказал:
– Неувязочка у вас вышла. Тарасов-то жив остался.
Осипов усмехнулся и недоверчиво покачал головой.
– Быть такого не может. Он, как камень, на дно пошел. Да и ноги у него сломаны. Тут и здоровому человеку не вплыть. Судорогой мышцы сводит, такая уж вода здесь, ледяная. Нет, быть не может.
– Вот тебе и не может, – сказал Журавлев. – Жив он.
Осипов покачал головой, сдвинул кепчонку на лоб и почесал затылок. Это ожесточенное почесывание затылка, как догадался Локтев, означало одно: напряженную работу мысли.
– А что в это время на острове происходило? – не отставал Журавлев.
– Не знаю, что в это время происходило, – Осипов пожал плечами. – Только когда мы вернулись, этот парень высокий, как там его, Рама Яновский уже мертвый лежал. У самой воды лежал. Они ему обухом топора всю физиономию раздолбали. В кровавую лепешку. Чтобы не узнать было. А второй, Алтынов, тот ещё жив был. У него тоже вся морда была топором разбита. Но он ползал по берегу, скулил от боли. Пока ему глотку перочинным ножом не перерезали. Сунули мне в руки лопату: копай могилу. Я выкопал одну могилу на двоих. Темно было. Они мне фонарями светили.
– Кто Алтынову глотку резал?
– Не я. И не брат. Он близко не подходил. Я не видел, кто резал. Возможно, Зеленский резал. Смотрю, а парнишка уже того… Уже холодный. Весь берег в крови был. И песок и трава. Той ночью дождь прошел сильный, все водой и смыло. И следующие дни все дождливые были. Я тогда на Онегу почти месяц не ходил. Потому что дождь не кончался.
– И дальше что?
– Ничего, – сказал Осипов. – Мне налили стакан, сами выпили. Ночевать на острове не остались. Сели по лодкам и в обратную дорогу. В избе у меня заночевали. А утром расселись по машинам и уехали. И брат с ними уехал. Мне денег оставили. Не то, чтобы много. Но я на эти деньги потом целых полтора месяца жил.
– Сумки они с собой забрали?
– Само собой, забрали, – Осипов вытер рукой намокший простуженный нос. – А я при деньгах остался. Для вас, москвичей, может, это деньги небольшие. А у нас деньгам другой счет. А тогда купил новый винт на мотор, а уж водки…
Он, видимо, хотел продолжить рассказ о материальном вознаграждении и о том, как знатно он истратил деньги, с каким вкусом пожил на них долгий беззаботный месяц, но путь подошел к концу. Остров быстро приблизился. Высокие корабельные сосны нависали над самой водой, стал хорошо виден пологий песчаный берег, откос над ним. Лодка сбавила ход. Локтев посмотрел за борт. Такая чистая вода, что на пятиметровой глубине, на песчаном дне ясно видны огромные, величиной с грузовик, серые валуны.
Тут Осипов снова заговорил, подвел итог стоим долгим раздумьям.
– Да, деньги быстро кончаются, – сказал он. – Любые деньги, даже самые большие, кончаются очень даже быстро.
* * * *
Метров за двадцать до берега Осипов выключил мотор.
Лодка беззвучно скользила по воде, наконец, её нос мягко ткнулся в песчаный берег. Опередив пассажиров, Осипов прошел с кормы на нос. Он спрыгнул вниз, едва не зачерпнув воды короткими голенищами сапог. Он потянул лодку на себя, вытащил её нос далеко на берег. Локтев, а за ним Журавлев, прихвативший с собой обе лопаты, сошли следом.
Взобравшись на песчаный откос, Осипов поманил их рукой.
Видимо, остров время от времени посещали здешние рыбаки и туристы байдарочники. Последним взобравшись на откос, Локтев увидел три остывшие пепелища от костров. Дальше, за прибрежными соснами виднелся небольшой домик из круглого леса, дверь которого подпирало полено. В этой избушке рыбаки, застигнутые на озере непогодой, коротают часы под шум дождя и ветра. Спутники прошли мимо домика по узкой, едва приметной тропке, отдалившись от берега метров на двести.
Осипов остановился под деревом, показал пальцем на бугристую под слоем мха землю.
– Вот здесь.
Журавлев сунул ему в руки лопату.
– Хорошо. Теперь копай.
Осипов, на которого вдруг нашла странная робость, отступил на шаг, передернул плечами, словно в ознобе.
– Может не надо? – спросил он. – Я говорю, здесь могила. Точно. Да и что мы там увидим? Два трупа – всего делов.
– Копай, – сказал Журавлев.
– Да что мы там увидим? – повторил вопрос Осипов. – Документы у них из карманов повытаскивали и в костре спалили.
– Копай, а то засветло не управимся за разговором.
Осипов тяжело вздохнул, скинул с плеч и бросил на землю брезентовую куртку. Журавлев ни шляпы, ни пиджака снимать не стал. Он поплевал на ладони, воткнул в землю лопату, проверяя, мягкий ли грунт.
Почва оказалась песчаной, очень легкой. Осипов копал быстро и сноровисто, отбрасывал землю недалеко, чтобы потом легче было засыпать могилу. Журавлев, наоборот, вкладывал в свой простой труд слишком много усилий. Он работал медленно, тяжело пыхтел, отдувался, словно тащил тяжелый воз.
Локтев шагнул вперед.
– Давайте я покопаю.
– Ничего, сам поработаю, – упрямо помотал головой Журавлев. – Это у меня вместо зарядки. Чтобы лишний вес согнать.
Локтев отошел в сторону и прислонился спиной к сосне. Он подумал, что странная это зарядка, раскапывать чужие могилы. И, действительно, зачем все это нужно, если Осипов уже все рассказал? В деталях воссоздал картину того годичной давности трагического вечера. Что хочет найти Журавлев в могиле?
Локтев на минуту закрыл глаза. Сделалось совсем тихо.
Где– то в вышине пела незнакомым голосом птица. Еще было слышно, как входят лопаты в грунт, как сыплется песок вперемежку с мелкими камушками. Локтев открыл глаза. Яма сделалась уже довольно глубокой, Осипов, ожесточенно махая лопатой, углубился в землю едва не на метр. Журавлев тоже спустился вниз. Он, слишком толстый и неповоротливый, только мешал Осипову работать.
– Фу, мать их, жуки какие-то полезли, – сказал Осипов. – Все, перекур.
Он выбрался из ямы, вытащил из-за уха сигарету, чиркнул спичкой. Осипов облокотился на черенок лопаты, поставив его себе под плечо, глубоко затянулся дымом. Журавлев, не желавший останавливаться, стал копать один.
– Ты не торопись, – сказал ему Осипов сверху. – Могила неглубокая. Если жуки полезли, считай, все. Приехали.
– Да, – согласился Журавлев. – Земля тут совсем мягкая. Скоро уже…
Локтев перестал слушать. Он смотрел вверх, ощущая позывы тошноты. Он боялся показать свою слабость посторонним.
Ветер налетел с озера. Сосны закачали верхушками, издавая странные звуки, похожие на скрип половиц в чужом незнакомом доме. Сверху посыпалась, закружилась в воздухе сухая хвоя. Солнце погасло, на него набежала неизвестно откуда прилетевшая темная туча.
Осипов бросил короткий окурок в траву. Он спрыгнул в яму, стал копать осторожно, стараясь не вгонять лопату в землю на полный штык. Локтев посмотрел на часы. Господи, только восемь утра. Кажется, часы встали. Нет, секундная стрелка бегает, отмеряя деление за делением.
– Все, стоп, – сказал Осипов. – Вот он, первый. Они один на другом лежат. Сверху этот черноволосый Алтынов.
– Точно, вот первый.
Журавлев положил лопату, встал на корточки.
– А что это у него одежда вся в мелкие клочья изрезана?
– Забыл сказать, – Осипов поскреб затылок. – Их перед тем, как в яму бросить, лопатами изрубили. Субботин так сказал. Ну, все выпивши были. Подходили по очереди и рубили их лопатами.
Локтев привалился спиной к сосне. Показалось, до него доходит сладко гнилостный аромат человеческой плоти. Он прикрыл нос ладонью, но запах не исчез. Локтев почувствовал покалывание в животе, напоминающее острую изжогу, сплюнул на землю тягучую слюну.
– Раз уж такое дело, раз уж мы их откопали, надо бы трупы хоть в брезент завернуть, – сказал Осипов. – У меня в лодке брезент лежит. Большой кусок. Будет он им вместо гроба. А то не по-людски все это…
– Можно ещё и табличку поставить? – предложил Журавлев.
– Какую ещё табличку? – опешил Осипов.
– Обычную табличку, какую на могилах ставят. И надпись: «Здесь лежат Алтынов и Яновский. Убиты бандитами».
– Вы уж скажете, табличку. А вот брезент надо обязательно принести.
– Да подожди ты со своим брезентом, – остановил его Журавлев. – Упекся тебе брезент. Сейчас хочу на второго посмотреть. Я перекурю. А ты этого на бок положи, чтобы я другого увидел.
Закинув вверх колено, Журавлев, тяжело дыша, выбрался из могилы. Он сунул в рот сигарету, прикурил от зажигалки. Вытерев платком испарину, расстегнул пиджак.
Осипов, согнувшись в поясе, запыхтел на дне ямы.
Тут Журавлев полез под пиджак, вытащил из-за брючного ремня пистолет и выстрелил Осипову в затылок. Брызнула кровь, кепка слетела с головы Сергея Николаевича.
Выстрел прокатился эхом между деревьями и стих. Осипов, не издав ни звука, тяжелым мешком упал на дно ямы. Журавлев с дымящимся пистолетом в вытянутой руке стоял на краю могилы и странно усмехался. Наконец, он сунул пистолет за пояс, поднял с земли стреляную гильзу и опустил её в нагрудный карман пиджака.
Локтев с отвалившейся челюстью замер на месте.
Сцена была такой дикой и быстрой, что он на время потерял дар движения и речи. Возможно, если бы не дерево, подпиравшее спину, Локтев свалился бы с ног от неожиданности.
– Что… Что же вы наделали? – голос Локтева сделался тонким, чужим.
– А ты чего хотел?
Журавлев продолжал усмехаться.
– Чтобы эта зараза и нас с тобой лопатой на куски порубала? И гнили бы мы в этой яме. Там в лодке под брезентом у него обрез шестнадцатого калибра. А под правой бирючиной на ремешке заточка.
– Заточка? – тупо переспросил Локтев.
– Вот именно, заточка. Видно, взял на всякий случай. Чтобы патронов не тратить или добить нас этой штукой. Он ведь экономный человек, я бы сказал, скупой. А за нашу кровь он, будь уверен, получил бы от Субботина хорошие деньги. Я думаю, они уже обо всем договорились по телефону.
– Вы все знали заранее и все-таки поехали сюда?
– Почему бы и нет? – удивился Журавлев. – Осипов был с нами очень откровенен в лодке. Он-то знал, что обратно мы все равно не вернемся. Значит, можно говорить правду. Короче, я доволен нашим с ним разговором.
Журавлев, кряхтя, спустился в могилу.
Наступая ботинками на тело Осипова, он подобрал лопату, выбросил её наверх. Локтев, наконец, отлепился от дерева, подошел к яме, стараясь не смотреть вниз, подал Журавлеву руку, помог вылезти. Сыщик выбрался наверх, отряхнул брюки и взялся за лопату. Локтев ничего не оставалось, как последовать его примеру. Он стал быстро лопата за лопатой забрасывать могилу землей.
Через несколько минут они закончили работу. Чтобы песчаный холмик, не был издали слишком приметным, Журавлев долго ходил взад-вперед по могиле, утаптывая землю. Локтев отошел подальше, нарезал лопатой несколько квадратов мха, уложил его сверху на могилу.
– Пройдет два-три дождичка – и все тут будет ровно.
Журавлев, вполне довольный собой, обошел вокруг могилы, снял шляпу и минуту постоял в скорбном молчании. Локтеву показалось, он хочет сказать что-то подходящее случаю.
Но Журавлев ничего не сказал, только вздохнул тяжело и, подобрав с земли обе лопаты, побрел к лодке.
* * * *
Через час «казанка» причалила к пустому поросшему лесом берегу в восьми километрах от поселка Рыбачий.
По дороге, Журавлев, сидевший на моторе, побросал в воду лопаты, обрез «тулки», решетчатый настил и полную канистру бензина. Локтев, прихватив сумки, выбрался на берег и передал Журавлеву несколько круглых обросших мхом камней. Сыщик, пристроил камни под задним сидением. Журавлев разулся, бросил на берег ботинки. Затем он, высоко поднимая под головой топор, прорубил десяток дырок в днище «казанки». Закатал брюки, завел мотор.
Спрыгнув в воду, он развернул лодку носом к озеру, отпустил её. «Казанка», медленно сбавляя ход, метров двести прошла прямо, закружилась на месте, погружаясь под воду кормой. Мотор заглох. Через пять минут из воды торчал только блестящий на солнце нос алюминиевой лодки, но и он, пустив пузыри, скрылся под набежавшей волной.
Часа полтора Журавлев с Локтевым лесом добирались до шоссе. Еще четверть часа они стояли на пустой дороге, ожидая попутной машины. Наконец, из-за поворота показался «Урал» с прицепом, груженый круглым лесом.
Еще через пару часов спутники, купив билеты на ближайший московский поезд, обедали в привокзальном буфете станции «Медвежьегорск».
Журавлев, вымотавшийся после утренней экспедиции, не мог пожаловаться на аппетит. Он съел две порции куриной лапши, почему-то крепко пропахшей рыбой, и биточки с картошкой. Локтев, проголодавшийся до колик в животе, съел две порции безвкусных сосисок с тушеной капустой.
Он пришел в тихий восторг от вокзальной стряпни. И всерьез подумывал о третьей порции, ещё одной бутылке пива и ста граммах водки. Сытный поздний обед, как и следовало ожидать, притупил муки совести. Локтев отошел к прилавку и вернулся к столику с полной тарелкой.
– Когда мы познакомились, – Локтев принялся за еду, – вы сказали, что вы не убийца, а сыщик.
– Во-первых, вы слишком доверчивый человек. Во-вторых, я действительно не убийца.
Локтев, сосредоточенный на своих мыслях, не слышал последних слов.
– Вы знаете, я раньше не убивал людей, – сказал он. – Никогда. А теперь я соучастник убийства.
Журавлев, слегка осоловевший от пищи, обильно сдобренной маргарином, блаженно заулыбался. Приступ изжоги ещё не начинался, поэтому можно было переброситься словом.
– Я тоже не убивал людей, – ответил он. – Правда, года два назад убил чеченского дантиста. Он взял с меня большие деньги и сделал мост, который через день сломался. А когда я пришел к нему со сломанным мостом, он заявил, что я должен снова платить. Короче, мы не сошлись в этом вопросе, и дантист скоропостижно скончался. Умер, так сказать, насильственной смертью. При исполнении трудовых обязанностей. Но я никогда не считал дантистов, тем более чеченских дантистов, за людей. Поэтому и убийство как бы не в счет.
– И много у вас таких… Которые не в счет?
Журавлев, сделав вид, что занят едой, не ответил.
Локтев грустно покачал головой, живо представляя себе сцену скорой расправы над несчастным чеченским дантистом. Он не мог и не стремился понять, говорит Журавлев правду или складно привирает, получая удовольствие от вранья.
Поезд подошел, когда очертания горы Медвежья потерялись в густых вечерних сумерках. Купе оказалось пустым. Локтев сел у окна и стал смотреть на огоньки станции. Журавлев незамедлительно разделся, получил у проводницы свежее белье и через пять минут сладко захрапел на верхней полке.
Локтеву не спалось.
Поезд тронулся, а он ещё долго сидел перед темным окном, затем достал из сумки книгу в мягкой обложке и начал читать, но чтение оказалась слишком серьезным. Герои романа вели бесконечные многозначительные диалоги, но сюжет не двигался с места. Смысловой подтекст книги был недоступен пониманию, а трагизм бытовых ситуаций нагнетался с каждой страницей.
Локтев закрыл книгу и пошел в вагон ресторан, где оказался единственным посетителем. Некуда не торопясь, он выпил бутылку пива и съел бутерброд с рыбой. Из ресторана отправился в соседний седьмой вагон, где работала проводницей Лида Смирнова.
Служебное купе оказалось запертым. Локтев долго настойчиво барабанил в дверь костяшками пальцев, пока, наконец, не сообразил, что в купе никого нет. Он четверть часа стоял в узком коридорчике, дожидаясь, когда вернется Смирнова. Но вместо Лиды из соседнего вагона пришла незнакомая пожилая проводница.
– Лидину бригаду перевели, – ответила на вопрос Локтева проводница. – На другое направление.
– На какое направление?
– Теперь до конца осени она будет ездить в Санкт-Петербург. Там два новых поезда пустили, пассажиров много. А потом снова здесь будет работать.
Локтев на бумажной салфетке записал номер поезда, на котором теперь работала Смирнова. Он поблагодарил проводницу, вернулся в свое купе и погасил верхний свет.
