Глава восемнадцатая

Неподалеку от станции метро «Бауманская» Бирюков после долгих расспросов, наконец нашел нужный переулок и старый кособокий дом. Сквозь проплешины облупившейся штукатурки можно разглядеть почерневшую от времени кирпичную кладку. Если верить табличке, укрепленной на стене, именно здесь на первом этаже помещался видеопрокат «Арт фильм центр». Поднявшись на три ступеньки крыльца, Бирюков вытер ноги о резиновый коврик, прошел узким коридором до распахнутой настежь двери.

Помещение проката заставлено рядами стеллажей, на которых разложили пластмассовые футляры из-под видеокассет. Серый свет с улицы пробивался через два узких подслеповатых окна, напоминающих крепостные бойница. Стекла потемнели от копоти и пыли, решетки, укрепленные со стороны улица, покрылись налетом ржавчины. Под потолком горели лампы дневного освещения, за высокой стойкой, листая книжку в мягком переплете, скучал парень лет двадцати. Сегодня в будний день работы выпало немного: между стеллажами бродила молодая парочка и пожилой мужчина в очках с толстыми стеклами и слуховым аппаратом, выбирал мультфильмы для внуков.

Бирюков, дожидаясь, когда посетители наконец что-то выберут и смоются с глаз долой, принялся рассматривать обложки пустых футляров, читать названия фильмов и имена режиссеров. Выбор в «Арт фильм центре» оказался богатым. Здесь даже нашлось несколько вестернов с Джоном Уэйном и пара боевиков Сэма Пекинпа, которых не увидишь в свободной продаже. Молодая парочка, удалилась, выбрав эротический фильм Тинт Брасса. С видом знатока, Бирюков рассматривал коробки и косил взглядом в сторону старика, надолго залипшего у полки с мультиками, но дед не собирался уходить. Решив, что глухой старик не помеха, Бирюков подошел к стойке, положил на нее карточку, найденную за подкладкой пиджака покойного Горобца.

Молодой человек, отложив книжку, вопросительно посмотрел на посетителя.

– Вы что-то выбрали?

– Пока нет. Прямо глаза разбегаются.

– Что бы вы хотели посмотреть: мелодраму, комедию или экшн. У нас как раз новые поступления, только вчера получили. Могу порекомендовать совершенно потрясный фильм, «Летальный исход» называется. Там ходит один мужик и всех мочит. Великолепная вещь.

– Думаю, для меня это слишком круто. Не люблю много крови.

– Тогда возьмите…

– В другой раз, – отказался Бирюков. – Дело в том, что мне нужен не фильм. Нужен человек, точнее его адрес. Один знакомый уронил эту карточку под игорный стол в казано. А я подобрал. В ваш компьютер занесены все клиенты, их имена, адреса, телефоны?

– Не все, но многие.

– Сделайте одолжение. Пробейте карточку по своему компьютеру и дайте мне адрес этого человека.

– Так не положено. Если вы нашли чужую карточку, оставьте ее мне. Я или мой сменщик вернем ее владельцу.

– Я не бедный человек, – проговорил Бирюков, хотя подмывало сказать: «Вот уже более суток, как я не бедный человек». – И умею быть благодарным. Мне было бы приятно лично встретиться с владельцем карточки и передать ее, как говориться, из рук в руки. Моему знакомому понравится этот добрый жест. Понимаете?

– Не совсем. Эти фокусы запрещены правилами.

Нахмурившись, молодой человек протянул руку, взял со стойки карточку и спрятал ее в ящике стола. Бирюков разочарованно покачал головой, вытащил бумажник и, расстегнув клапан, положил на стойку пятидесятидолларовую банкноту.

– Плохи те правила, которые нельзя обойти, – улыбнулся он. – По-моему сейчас как раз такой случай.

– Некоторые клиенты не предъявляют паспортов, просто оставляют денежный залог и берут кассеты, – облизнулся молодой человек. – Особенно те, кто живет далеко отсюда.

– Вы все-таки проверьте. Вдруг этот человек предъявил паспорт.

Парнишка оценил обстановку. Стрельнув плутовскими глазами по сторонам, задержал взгляд на старике, копавшимся в дальнем углу зала, и небрежно смахнул со стойки купюру, которая исчезла где-то под столешницей. Другой рукой вытащил из стола карточку. Перевернув ее обратной стороной, сканировал персональный код клиента, через секунду на экране монитора появились учетные записи. Вооружившись ручкой, малый на отрывном листке начирикал адрес Горобца, положил бумажку и карточку клиента перед щедрым незнакомцем.

– Тут не хватает самой малости. Имени и фамилии этого человека.

– Вы не знаете имени своего знакомого? Странно.

– Чего уж тут странного. Был вечер, девушки, карты и много выпивки. В таком состоянии и свое имя забудешь. А, протрезвев, не сразу вспомнишь.

Молодой человек сделал приписку внизу отрывного листка. «Лев Юрьевич Самойлов», – прочитал Бирюков.

– Заходите снова, – сказал парень. – Ну, когда найдете другую карточку.

– Непременно найду и зайду, – пообещал Бирюков.

Опустив бумажку в карман спортивной сумки, он пожелал удачи своему молодому помощнику и вышел на воздух.

От видеопроката до типового панельного дома, где проживал Лев Юрьевич Самойлов, рукой подать, всего десять минут пешком. Бирюков неторопливо дошагал до конца тихого переулка, зашел в подъезд, поднялся лифтом на четвертый этаж, но нужная квартира оказалась этажом выше. Потерзав кнопку звонка, подергав дверную ручку и убедившись, что открыть дверь некому, вытащил ключи, найденные в кармане Горобца. Сначала открыл верхний, затем нижний замок. Вошел в полутемную прихожую, запер дверь. Пахнет пылью и застоявшимся табачным дымом. На полу валяется куртка, несколько шарфов, раскрытый чемодан и новое фирменное пальто, подбитое натуральным мехом норки. Интересно, сколько стоит такое пальтецо? Вещи выброшены из стенного шкафа. Ясно, что до появления Бирюкова здесь побывали другие гости. Пальто на норке посетителей не заинтересовало. Они искали что-то более ценное.

Бирюков, заглянув по дороге в туалет и ванную комнату, зажег свет, посмотрел на свое отражение в треснувшем зеркале и прошел на кухню. Дверцы полок и холодильника распахнуты настежь, вытяжка оторвана от стены, на полу жестяные банки из-под крупы. Наивно полагать, что Горобец, станет по-старушечьи держать накопления в посудине с перловкой. Но кому-то в голову пришла идея проверить и этот дохлый вариант.

Проснувшись едва рассвело, Архипов поскоблил бритвой щеки и подбородок, оделся, выйдя на улицу, отыскал газетный ларек и купил сегодняшние газеты, затем завернул в ближайший магазин. Набив сумку продуктами, галопом вернулся обратно.

Устроившись за кухонным столиком, он заварил крепкий кофе, разложил перед собой газеты и, переворачивая страницу за страницей, отыскал корреспонденции, посвященные событиям, развернувшимся в его картинной галереи. Как и следовало ожидать, все московские газеты напечатали пространные репортажи, едва ли не в половину полосы. Центральные издания отвели под криминальную хронику меньше площади, тему стороной не обошли. Милиционеры и работники городской прокуратуры, работавшие на месте, скупились на комментарии, потому что сказать было нечего, события в «Камеи» не вписывались не одну привычную схему. Бандитская разборка? Маловероятно. Уж очень неподходящее место выбрано для этой цели. Попытка ограбления картинной галерее? Тоже не подходят. В «Камее» нет художественных шедевров, ради которых стоило бы проливать хоть каплю крови. Современная авангардная живопись, макеты скульптур, малые формы, работы плохо раскрученных живописцев и скульпторов, – такие вещи бандюков не волнуют.

Как и следовало ожидать, первым на месте трагедии оказался искусствовед Лев Семенович Ванштейн, пожилой благообразный мужчина, носивший седую бороденку клинышком и очки в золотой оправе. Он уже несколько лет сотрудничает с «Камеей», помогает составлять каталоги выставок, выставляет ориентировочную стоимость картин, представленных в экспозициях. В последствии, когда в «Камею» нагрянули менты и прокуроры, а вслед за ними газетные корреспонденты, Ванштейн долго и охотно рассказывал о страхах, которые ему довелось пережить. Много лет он состоял на службе эксперта в Музее изобразительных искусств, работа в частных галереях для Льва Семеновича что-то вроде прибыльной халтуры. Явившись в «Камею» в девять утра, он своим ключом открыл служебную дверь, спустившись в подвал, почувствовал сильный запах гари. Как обычно, он вошел в раздевалку, снял телефонную трубку, чтобы позвонить на пульт дежурного вневедомственной охраны, чтобы милиция отключила сигнализацию. Но, как выяснилось, галерея снята с сигнализации еще сутки назад.

Удивленный и обеспокоенный искусствовед включил свет во всех подвальных помещениях. Вышел в основной коридор, чтобы подняться наверх, и натолкнулся на обгоревший труп мужчины. Человек в почерневших лохмотьях, поджав ноги к животу и скрестив руки на груди, лежал на полу ближе к глухой стене коридора. Видимо, он оказался в самом эпицентре пожара. Волосы на голове сгорели, кожа вздулась и потрескалась. Второй труп лежал возле распахнутой двери в служебный туалет, он тоже пострадал от огня, но куда меньше того, первого. Огнем тронута лишь одежда, да физиономия слегка закоптилась. Стены и потолок покрывал толстый налет сажи, будто внизу, в коридоре, сожгли пару автомобильных покрышек. Только тут близорукий и рассеянный искусствовед обнаружил, что промочил ботинки, коридор затоплен. Вода ушла под канализационные решетки, но остались глубокие лужи. Влага проникла всюду, за исключением раздевалки, где не установлена система аварийного пожаротушения. На полную катушку работала вытяжная вентиляция, но запах в коридоре стоял настолько тошнотворный, что искусствовед едва сдержал позывы тошноты.

Ванштейн человек с крепкими нервами, не паникер, он действовал так, как следовало действовать в подобной ситуации. Вернулся в раздевалку и вызвали милицию, сообщив, что в «Камее» произошло двойное убийство. Милиционеры обнаружили еще одно бездыханное тело на первом этаже, пред входом в первый зал. Документов при погибших не нет, поэтому их личности пока не установлены. После опроса жильцов и работников ближайшей забегаловки быстрого питания выяснилось, что никто из этих людей не слышал выстрелов, не видел клубов дыма. «Стены дома толстые, как у Брестской крепости, – сказал некто Семенов, безногий инвалид, проживавший на третьем этаже и никогда не покидавшей своей квартиры. – Допустим, в соседней квартире будут на куски резать живого человека, но я не услышу даже тихого крика, хотя слух у меня не ампутировали вместе с ногами. В прежние времена в подвале, который сейчас занимает галерея, было бомбоубежище. Если бы внизу рванула противотанковая граната, может, и сюда донесся слабый хлопок».

Правда, нашлись два очевидца, утверждавшие, что примерно в шесть вечера к парадному входу в галерею подъехала темная иномарка, из машины вышли какие-то люди и скрылись за дверью. Но ранним утром машины не было на месте. Автомобиля хозяина галереи, который Архипов оставлял во внутреннем дворе, на обычном месте не оказалось.

«Я могу предположить, что обгоревший труп – это хозяин галереи Архипов, – сказал журналистам один высокий милицейский чин, не пожелавший раскрыть своего имени. – Видимо, он сам отпер дверь преступникам и пустил их в помещение, потому что был с ними знаком. Что произошло в дальнейшем, из-за чего возникла перестрелка и пожар, выяснит следствие. Парадная и служебная дверь оказались заперты. Отсюда вытекает, что кто-то из свидетелей этой бойни или ее участников остался жив. Уходя из „Камеи“ он запер за собой дверь. В ближайшее время мы постараемся найти иномарку, стоявшую у парадного подъезда. По приметам это „Ауди“ представительского класса. А также разыщем машину Архипова. В деле слишком много неясностей, чтобы сделать даже предварительные выводы».

Заместитель прокурора города вообще отказался от комментариев. Зато журналисты выстроили столько версий кровавой разборки, что прочитать все эти фантастические измышления у Архипова не хватило терпения. Один наглец корреспондент из газетенки, годной лишь на то, чтобы в нее заворачивали несвежую селедку, предположил, что хозяин «Камеи» связан с одной известной преступной группировкой, но в последнее время отказался платить в общак. Поэтому его и пристукнули, а потом сожгли. Но Архипов забрал с собой на тот свет несколько бандитов. Заметка называлась «Смерть в выставочном зале». А дальше в том же роде, сплошная галиматья, игры расстроенного воображения.

– Этих идиотов журналистов даже не судить надо, – сказал вслух Архипов, засовывая скомканные газеты в мусорное ведро. – Лечить их надо принудительно в желтом доме. Электричеством и промыванием мозгов. Хотя… Хотя электричество в таких запущенных случаях не поможет.

Мобильный телефон зазвонил в тот момент, когда расстроенный галерейщик заварил вторую чашку кофе и прикурил сигарету. Пару секунд он раздумывал, отвечать или пусть себе телефон трезвонит. Этот номер знали немногие, в том числе Бирюков и еще пара близких знакомых. Архипов нажал на кнопку «соединение» и, не проронив ни звука, прижал ухо к мембране.

– Але, але… Это я, Олег, – голос Покровского звучал совсем близко, будто он звонил из соседней квартиры. – Отзовись, господин покойник.

– Фу, ты, – вздохнул Архипов. – Я дожил до того, что пугаюсь телефонных звонков. Что со мной будет дальше? Подумать страшно.

– Ты читал сегодняшние газеты?

– Только этим и занимался все утро. Если верить прессе, меня заживо сожгли и скоро закопают.

– Не расстраивайся, по всем приметам, жить будешь долго, – ответил Покровский. – Я догадываюсь, где ты сейчас обретаешься. Но не волнуйся, секрет останется между нами.

– Откуда? – заволновался Архипов. – Откуда знаешь?

– Ты как-то давно проболтался по пьяной лавочке, что снимаешь хату для встреч с одной девочкой. Назвал адрес и пригласил в гости. Наверное, хотел устроить, как говорят танцовщики, па-де-труа. Танец втроем. Но не получилось, ты был слишком пьян. А я староват для группового секса. Слушай, старик, мне нужно срочно тебя увидеть. Сейчас беру тачку и приезжаю к тебе.

– Ты уже забыл, что случилось со Жбаном? Я просил тебя отсидеться в надежном месте, а не шастать по городу.

– Я все помню. Дело срочное. Возможно, не будет другого случая поговорить.

– Хорошо, жду. Все-таки ты доведешь меня до могилы.

Дав отбой, Архипов вышел на балкон, стал разглядывать голубое небо и птиц, рисующих в полете свои замысловатые узоры. Лирическая картина запозднившегося бабьего лета почему-то настроила его на минорный лад. На душе и так неспокойно, а тут еще этот странный звонок. И когда это он проболтался о квартире, снятой для интимных встреч, Покровскому? Когда предложил устроить тут па-де-труа? Сейчас уже и не вспомнить. Видимо тогда Архипов нагрузился водкой по самые гланды. А Покровский, каков жох, запомнил адрес. Зачем, с какой целью?

Архипов перевел взгляд на двадцати пятиэтажные дома, построенные здесь, в Останкино, на месте старинного кладбища. Целый квартал типовых высотных зданий. Вспомнилось, что по статистике в течение каждого года в этом месте сводят счеты с жизнью, прыгая с высоты и разбиваясь насмерть, семь-восемь человек. Ни в одном другом московском микрорайоне подобного не происходит. И в чем причина этой дикой аномалии? Возможно, нельзя строить на костях, сравнивая с землей кладбища, новые дома… Возможно. Но половина Москвы построена на костях. И ничего, живут люди. Архипов плюнул вниз с высоты восьмого этажа и следил за плевком пока тот не шлепнулся на асфальт, чудом миновав лысину прохожего.

В большой комнате царил тот же разгром. Шерстяной ковер скатан в трубочку, экран проекционного телевизора разбит молотком или пистолетной рукояткой. Подушки дивана порезаны, обивка кресел превратилась в жалкие лохмотья. Видеокассеты и диски сброшены с полок, грудами валяются на полу. Бирюков подобрал несколько кассет, посмотрел на этикетки, приклеенные к ним. Что ж, вкус у Горобца весьма взыскательный. Видимо, свою коллекцию он собирал годами. Попадаются старые шедевры Бурмана, Форда, Хьюстона, которые в Москве не найдешь. Бирюков бросил кассеты на пол. При жизни Горобец был заядлым киноманом, но в его стандартной двушке не могли уместиться все новинки, поступающие в продажу, тем более среди этих новинок девяносто девять процентов – мусор. Поэтому он записался в видеотеку.

Бирюков вошел в спальную, остановился на пороге, разглядывая интерьер. Дверца платяного шкафа выворочена вместе с петлями, на полу постельное белье, выброшенное из шкафа, несколько костюмов, сорочки. Трехспальная кровать с огромной спинкой в форме морской раковины, стопка порнографических журналов на тумбочке и недопитая бутылка шампанского на подоконнике напоминали о том, что ничто человеческое хозяину не было чуждо, и женщины в его доме гости не редкие. Правда, сейчас интерьер спальни безнадежно испорчен. Если бы Горобец, точнее Лев Юрьевич Самойлов, остался жив, он наверняка очень огорчился по этому поводу.

Кровать отодвинута от стены, одеяла, подушки и цветастое покрывало скомканные валяются на полу. Матрас в мелкий цветочек крест накрест вспорот бритвой или ножом. Через порезанную ткань вылезли клочья утеплителя и пружины. Минуту Бирюков разглядывал картину в золоченой раме, валявшуюся у его ног, стараясь разобраться, что же на ней изображено: пышное розовое сердце, похожее на задницу или задница, напоминающая сердце. Так и не разобравшись, носком ботинка отодвинул картину в сторону. Место на стене, где еще недавно висело это произведение искусства, можно определить, на задумываясь. Квадрат обоев с абстрактным рисунком не выцвел. Именно этот квадрат, глубоко истыкан шилом. Человек или люди, побывавшие в квартире до Бирюкова, искали в стене пустые ниши и, видимо, решили, что подходящее место для тайника под картиной. Бирюков присел на пуфик возле зеркального трюмо и, обернув пальцы правой руки носовым платком, стал поочередно выдвигать небольшие ящички с позолоченными ручками.

Ничего примечательного. Обычный джентльменский набор заядлого холостяка. Несколько пачек презервативов, колоды замусоленных карт, крем для рук, крем для ног, таблетки для повышения потенции… Из последнего нижнего ящика Бирюков вытащил продолговатую резную шкатулку ручной работы из сандалового дерева. Открыл крышку. Вот это, пожалуй, интересно. Удостоверение члена Московской коллегии адвокатов на все того же Льва Юрьевича Самойлова с фотографией Горобца. Пропуск в юридическую фирму «Костин и компаньоны», выданный шесть лет назад, паспорт, карточка медицинского страхования, годовой абонемент в тренажерный зал, водительские права. Бирюков сгреб документы, опустил их в спортивную сумку, туда же положил альбом карманного формата, где под целлофаном хранились фотографии Горобца, точнее Самойлова, его приятелей и его женщин.

Вернувшись в большую комнату, Бирюков упал в порезанное кресло, положил ноги на трехногий декоративный столик. Сейчас он испытывал такую усталость, будто двое суток кряду на нем всем колхозом пахали целину. Позавчерашний день, стрельба и пожар в картинной галереи, затянувшиеся до поздней ночи похороны Ремизова и Самойлова, поездка в «Домодедово», где на платной стоянке возле аэропорта он оставил «Ауди», долгая дорога до Москвы в первой утренней электричке… Все эти неприятные приключения сплелись в единый клубок, такой запутанный, что Бирюков с трудом угадывал очередность событий. Перекусив на вокзале, он взял такси и отправился в банк на городской окраине. Заключив договор на аренду двух банковских ячеек, заплатив вперед за полгода, Бирюков в сопровождении контролера спустился в хранилище, рассовал деньги, полученные от Архипова, в два металлических ящика, оставив некоторую сумму на расходы.

Перекусив в ирландской забегаловке, выпив темного пива, он взялся за поиски жилья, не подозревая, что дело впереди долгое и нудное. Все мало-мальски приличные квартиры подгребли под себя риэлтерские фирмы, сводившие клиентов и снимавшие жирные пенки. Но вариант аренды квартиры через посредническую фирму не проходил. Нет никакой гарантии, что через базы данных риэлтерских контор еще топтавшие землю друзья или враги Самойлова не выйдут на Бирюкова. Тут требовалось осторожность, другими словами нужно снять квартиру у ее непосредственных хозяев. Перелопатив газету объявлений, Бирюков убедился, что риэлтеры не дремлют, а квартиру через хозяина можно снять только на выселках, да и то по ломовой цене. Впрочем, деньги не проблема. Расположившись на скамейке возле закусочной, долго терзал свой мобильник, названивая по телефонам, указанным в газете.

«Да, я москвич, одинокий, прописка есть, – Бирюков повторял в трубку одни и те же штампованные фразы. – Домашних животных не держу. Что, предоплата за три месяца? Согласен. Валютой? Согласен. Когда можно посмотреть квартиру?» Но смотрины почему-то откладывались на день, на два, на неделю. Наконец, он нарвался на какую-то старуху с металлическим голосом, сдававшую трехкомнатную квартиру в Печатниках. Услышав, что будущий квартирант готов заплатить вперед за полгода, бабка, не раздумывая, согласилась встретиться. Бирюков записал адрес и поймал такси.

Квартира оказалась такой грязной, запущенной и вонючей, будто здесь последние годы квартировал взвод из дисциплинарного батальона. И пахло как в казарме: несвежими портянками и какой-то химией, которой посыпают нужники. «Видите, какие удобства, – голосом вокзального репродуктора вещала бабка, разводя руки по сторонам. – И ванная есть. И туалет. Даже телевизор. Правда, он ничего не показывает. А на балкон выйдете, залюбуетесь». Если бы старух призывали в армию, хозяйка квартиры с ее зычным металлическим голосом, без сомнения, стала бы ротным запевалой.

Бирюков вышел на балкон, заставленный пыльными банками из-под солений, и сразу понял, что любоваться можно лишь на девятиэтажный панельный дом старой постройки и несколько облетевших тополей внизу у подъезда. «А воздух тут какой, – не отставала старуха. – От кислорода прямо грудь распирает. Прямо пьянеешь. Дыши не надышишься». «Воздух – это да, – механически согласился квартирант. – Распирает. Тут ничего не скажешь. Но проветрить квартирку все-таки не мешает». «А почему вы не женаты?» – допытывалась бабка. «Потому что разведен». Хозяйка покачала головой, то ли осуждала легкомысленное отношение постояльца к браку, то ли решила, что с разведенного мужчины сам Бог велел взять повышенную плату, но о деньгах, к сожалению, уже договорились.

«А зачем же вы трехкомнатную квартиру снимаете, если один?» «Простор люблю, – сказал Бирюков первое, что пришло в голову. – Зачем мне однокомнатная душегубка?» Он прошел на кухню, вытащил бумажник и, отсчитав деньги, положил их на стол, покрытый засаленной клеенкой. Старуха переписала паспортные данные квартиранта на бумажку, трижды пересчитала зеленоватые банкноты, посмотрела их на свет и наконец вручила Бирюкову дубликат ключей. «Я буду заходить, – мрачно пообещала она и почему-то перешла на „ты“. – Только ты, мил человек, вот что. Ты тут не балуй. Женщин всяких там не води. Мне лишние разговоры во дворе не нужны. Водку не пей, а то пожар устроишь по пьяной лавочке». «Я вообще человек тверезый, водку на дух не принимаю, – соврал Бирюков. – И женщин водить не стану. По принципиальным соображениям». Старуха, разумеется, не поверила ни единому слову. «Поживем – увидим», – пробормотала она и, спрятав деньги на усохшей груди, смоталась. Скинув верхнюю одежду, Бирюков повалился на продавленный диван, и проспал до позднего вечера.

…Бирюков сидел в драном кресле и с отвращением думал о том, сейчас нужно возвращаться в вонючую старухину дыру. Впрочем, зачем спешить в Печатники? И к черту усталость. Еще светло, наверняка юридическая фирма «Костин и компаньоны» работает до позднего вечера. Вот с нее, пожалуй, и следует начать. Бирюков встал, вышел в прихожую, выглянул в дверной глазок. Не увидев никого на лестничной клетке, выскользнул за дверь.

Он спустился по лестнице, на ходу обдумывая ситуацию. Итак, покойный Горобец он же Самойлов, работал юристом консультантом по уголовным делам, судя по штемпелям в паспорте, разведен пять лет назад, имеет взрослую дочь от первого брака. В Польше, откуда он якобы временами наезжал, Самойлов, скорее всего, никогда не бывал. Да и что он забыл в этой Польше? Он выдавал себя за другого человека, наверняка имел подложные документы на имя Горобца. Что из этого следует? Бирюков потер лоб ладонью. Из этого не следует ровным счетом ничего. Загадку своей личности Горобец утащил в могилу. Но в живых остались люди, которые знали Самойлова, его коллеги по работе. Осталась юридическая фирма «Костин и компаньоны».

До приезда гостя Архипов бесцельно слонялся по квартире, пролеживал бока на диване и пялился в потолок, решая для себя: стоит ли вести с Покровским откровенные разговоры, рассказать все, как было, или лучше попридержать язык. В конце концов, остановился на последнем варианте.

Когда начиналось масштабное дело со сбытом фальшивых долларов, взять в Покровского в долю порекомендовал лично Горобец. Не просто порекомендовал, настоял на своем, хотя Архипов пытался вяло отбрыкиваться. Он не хотел иметь дело с уголовным авторитетом, отмотавшим два срока за хищение государственного имущества. Но позднее понял, что без Покровского не обойтись. Бывший «хищник» к моменту их знакомства по-прежнему трепетно и нежно любил деньги, но окончательно разочаровался в воровской идее, говорил, что лагерная романтика, воровское братство, – сказки для сопливых пацанов, а он человек опытный, тертый, съевший на зонах и в пересыльных тюрьмах половину зубов. Позднее выяснилось: Горобец лично Покровского не знал, но много чего слышал на нем от общих знакомых. К тому времени Покровский, освободившийся из санатория по большой амнистии, болтался без дела, придумывая, с чего бы начать. Но ничего стоящего не подворачивалось, а подачек, которые перепадали из общака, едва хватало, чтобы поддержать штаны.

Впервые Покровский и Архипов встретились в ресторане Рижского вокзала. Возможно, Покровский согласился от безысходности, возможно, увидел большое будущее в новом предприятии. Как и всякий вор, знавший себе цену, он не сказал ни «да», ни «нет», попросил две недели на раздумья, по истечении этого срока появился в «Камее» и сказал, что согласен. Покровский знал едва ли не половину воровского мира столицы, был в курсе многих дел. «Я уже нашел первых покупателей на твои бумажки, – сказал он тогда. – Сумма пока скромная, ребята возьмут сто пятьдесят тысяч баксов по тридцать пять центов за доллар. Но ведь это только начало».

Покровский был прав: то было только начало, первый шаг.

Позднее именно он привлек лучших самых надежных покупателей, поднял цену на левые баксы, когда их качество наконец довели до ума. Он провернул целый ряд блестящих махинаций, не похожих одна на другую. Взять хотя бы прошлогоднее дело, когда Покровский пару месяцев окучивал некоего Валерия Ивановича Козлова, ответственного работника одного из частных коммерческих банков. К моменту их знакомства Козлов по уши погряз в карточных долгах, запутался в своих женщинах и, кажется, для него все могло кончиться совсем плохо. Покровский вытащил банкира из ямы с дерьмом, в которой тот уже собрался утонуть.

Козлов отвечал перевозку и инкассацию денег из банка в специальное хранилище. Задуманная операция была проста до гениальности. Из банка в сопровождении двух охранников и водителя выезжает броневик «ДИСА -1912 Заслон», в котором находится семь с половиной миллионов баксов. Машина по дороге слегка меняет маршрут, в тихом переулке у нежилого дома водила останавливается и впускает в грузовой отсек к охранникам Козлова и Покровского с чемоданами, полными «левой» валюты. За несколько минут общими усилиями деньги из инкассаторских сумок перегружают в чемоданы, в сумки отправляется «фальшак». Козлов снова опечатывает сумки, Покровский перегружает чемоданы с валютой в салон и багажник ворованного «Фольксвагена».

«Заслон» пребывает в хранилище с пятиминутным опозданием. Кассиры пересчитывают деньги и под охраной отправляют их вниз на специальном лифте. То, что бабки оказались фальшивыми, открылось только через месяц. Расчет Покровского оказался верным. Семь с лишним миллионов – большие деньги даже для солидного частного банка. Но безупречная репутация куда дороже. Банкиры не стали сообщать в милицию о пропаже, поручив расследование собственной службе безопасности. И веревочка начала разматываться. Через неделю сыщики вычислили Козлова, а также охранников и водителя, которые, разумеется, были в доле. У сыщиков возник резонный вопрос: почему во время перевозки в грузовом отсеке находилось только двое, а не трое членов экипажа, как положено по инструкции. Но к тому времени два инкассатора и водила бесследно исчезли из Москвы, поэтому ответить на этот и многие другие вопросы было просто некому.

Ровно в три часа дня в прихожей тренькнул звонок. Архипов впустил в квартиру и провел в комнату Покровского.

– У меня мало времени. Я хотел сообщить, что уезжаю из России навсегда, – сказал гость, усевшись в кресло. – Надеюсь среди тех людей, которых положили в галерее, был и Горобец?

– Разумеется.

– О таких вещах не говорят по телефону, поэтому я приехал.

– Но больше ни одного вопроса на эту тему. Ответов ты не получишь.

– А я ни о чем не спрашиваю. Мне просто хотелось увидеть тебя последний раз.

– Почему последний? Может быть еще…

– Не надейся. Один клиент, профессиональный фармазонщик, с которым я давным-давно качался на киче, сделал мне хорошие документы. Настоящие. Теперь я гражданин Греции с фамилией, которую невозможно выговорить, не сломав язык. Сначала осяду в Афинах, когда осмотрюсь, перееду в какое-нибудь другое местечко. Потому что не люблю жару. Старая жизнь кончилась, никакого бизнеса, никакого будущего у меня в России больше нет. Поэтому я начинаю новую жизнь. С чистого листа.

– А деньги?

– Ну, я ведь не сорил ими на право и на лево, как ты. Не держал бабки в тайниках, как покойный Жбан. Я зарегистрировал небольшую фирму, что-то вроде «Рогов и копыт», и через Прибалтику, я гнал бабки в Грецию. Здесь держал тот минимум, который может понадобиться в крайнем случае. Откупиться от ментов или от бандитов. Короче, с зеленью проблем нет. Квартиру я заложил банку, дорогие побрякушки отдам младшей сестре Тоне.

Покровский расстегнул барсетку, вытащил оттуда сложенный вчетверо листок, исписанный рукой Архипова.

– Это твоя расписка на сто тысяч баксов. Этот долг я с тебя снимаю. Тебе понадобятся большие деньги, чтобы до конца выпутаться из этой истории. Хотя… Деньги не всегда спасают нас.

Покровский разорвал бумагу в лапшу, положил в пепельницу и чиркнул спичкой.

– Спасибо. Но не надо делать широких жестов. Я отдам все до копейки.

– Сначала останься жив, потом сочтемся.

– Может, рванем по двести коньяка? У меня есть тут хорошая бутылка. Из старых запасов.

– Не могу, – покачал головой Покровский. – У меня самолет через три дня. Но остались кое-какие дела. Надо увидеться с сестрой, зайти на кладбище к сыну. Целый месяц у Алешки не был, послезавтра ему исполнится двадцать восемь лет. Да, день рождение у парня… И еще кое-что по мелочи осталось, нужно все доделать. Так что, со временем у меня не густо.

– Жаль, – сказал Архипов. – Чертовски жаль.

– Ну, вот и все… Давай прощаться.

Покровский поднялся на ноги и протянул руку.