Дела в Лондоне, судя по настроению генерала Юрия Федоровича Антипова, шли неважно. На рабочее совещание, проходившее в узком кругу, помимо Колчина и Беляева пригласили подполковника Леонида Медникова, того самого, который вчера в числе других дипломатов отметился коротким выступлением над свежей могилой на Хованском кладбище. Недавно вернувшийся из Лондона, он владел всей оперативной информацией. В столице Великобритании он курировал операцию, которую теперь предстояло продолжить Колчину.

Вчетвером расселись за столом для посетителей. Хозяин кабинета, одетый, как обычно, в гражданский костюм и серый галстук, украшенный пятнами кетчупа, раскрыл папку с материалами, полученными сегодня по дипломатическим каналам связи. Высморкавшись, Антипов спрятал скомканный платок в кармане и, против обыкновения, начал не с вопросов, а с сообщения.

– Вчера наш легальный резидент в Лондоне Павел Андреевич Овчаров получил второе письмо. От Ходакова.

Все присутствующие, люди, умевшие скрывать чувства и эмоции, переглянулись. Колчин заметил удивление и растерянность в глазах Беляева. Медников расслабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу светлой сорочки, будто ему сделалось жарко, а воротник рубашки сильно сдавил шею. Он улыбался кривой улыбкой, словно хотел сказать: я же предупреждал, что этот субъект, на поиски которого мы потратили без малого три месяца, ещё даст о себе знать. Как видите, он жив и невредим, потому что дерьмо не тонет.

Антипов вытянул из папки письмо, к которому конторской скрепкой был пришпилен почтовый конверт, пустил его по кругу. Колчин, очередь которого пришла последней, склонившись над столом, внимательно, слово за словом, прочитал текст, водя по строчкам пальцем.

«Уважаемый Павел Андреевич.

Я знаю, что русская разведка начала охоту за мной с целью моего физического устранения или похищения. Вчера на улице я заметил, двух подозрительных типов, которые долго следовали за мной, пока я, неожиданно меняя маршруты, не сумел оторваться. Я не новичок в нашем деле, ошибиться не мог, это слежка. Поэтому хочу, чтобы это письмо послужило предостережением тем, кто организует охоту за мной. Если меня «случайно» раздавит машина, если я умру насильственной смертью или просто исчезну, вас ждут неприятности. Папку с копиями секретных документов, интересующих англичан и дружественные им разведки, доставят из банковской ячейки по известному вам адресу.

Я не угрожаю, но хочу, чтобы вы правильно поняли мою позицию. Работой в разведке, двойной жизнью, которую был вынужден вести, которая разрушала меня, губила мою человеческую сущность, я давно тяготился. Искал свободы и теперь, после долгих мучительных раздумий, сделал свой окончательный выбор. В Москву больше не вернусь, любые контакты с Россией навсегда обрываю.

Моя судьба, несмотря на благополучие её внешних атрибутов, сложились непросто. Теплых искренних чувств к супруге Инне, которая сейчас вместе с дочерью Еленой, находится в Москве, я давно не испытываю. Мы разные и, как выяснилось, совершенно чужие друг другу люди. Единственный якорь, который тянул меня на родину – ребенок. Но, когда Инна вырастет, то поймет, что её отец не предатель, чего бы там обо мне не говорили злопыхатели и враги.

Как вы знаете, я должен был передать нашему человеку, работающему здесь под псевдонимом Оскар, некоторую сумму наличными. Эти деньги оставляю себе, поскольку за долгую безупречную службу заслужил премиальные. Добровольно принимаю на себя обязательства не вступать ни в какие контакты, отказаться от сотрудничества как с английской контрразведкой МИ-5, так и со спецслужбами других государств. Хочу особо подчеркнуть, что утечка через меня любых государственных тайн полностью исключена. Однако, если вы не оставите меня в покое, продолжите свои поиски, буду вынужден нарушить добровольно принятые на себя обязательства. Я жду от жизни никаких благ, хочу лишь покоя.

Напоследок пару слов об Оскаре. Этот человек, так же, как и я решил прекратить сотрудничество с вашей организацией из принципиальных соображений. Искать его не советую, тем более что по моим данным он покинул страну.

Надеюсь на Ваше понимание. С уважением, Д. Ходаков».

Текст письма напечатан на старинной механической машинке через полтора интервала, шрифтом, который не использовали в делопроизводстве добрых четверть века, две последних фразы приписаны от руки синей шариковой ручкой. Бумага дешевая серая, какую можно купить в канцелярском магазине или на почте в любом конце света. Адрес российского посольства на конверте тоже напечатал на машинке, адреса отправителя, разумеется, нет. Судя по круглой печати, письмо опустили в районе станции метро «Ланкастер Гейт», что неподалеку от посольства. Вот и все, пожалуй, что можно сказать об этом документе. И еще: судя по этому посланию, с английским языком у Ходакова полный порядок, в письме не встретилось ошибок.

Вернув генералу листок бумаги и конверт, Колчин, подперев подбородок ладонью, стал обдумывать историю, которая началась несколько месяцев назад в Лондоне, а теперь получила новое продолжение. Концы с концами не сходились, эпизоды распадались на части, разрозненные фрагменты, не желали складываться в единую цельную картину. В деле Ходакова было слишком много белых пятен и слишком мало логики.

– Задавайте вопросы, если они есть, – разрешил Антипов.

– Ходаков пишет о слежке за ним, – Медников щелкнул кнопкой ручки, но, вспомнив, что записи на закрытых совещаниях делать запрещено, убрал самописку в карман. – Не понимаю, о чем он?

– Глупости. Мы пока не знаем, где в настоящее время искать Ходакова, – буркнул Антипов. – Значит, и слежки за ним не можем установить. Возможно, ему на хвост сели английские контрразведчики.

– Скорее всего, у парня развивается паранойя, – усмехнулся Колчин. – Комплекс гонимой затравленной жертвы. Это случается с предателями. Им везде мерещатся козни врагов.

– Теперь прошу высказываться.

Генерал кивнул Беляеву, ему начинать. Подполковник, вместо предисловия, коротко изложил канву событий последних месяцев. Затем, уже подробно, рассказал о деталях операции, активная фаза которой начнется через пять дней, с прилетом в Лондон Колчина.

Дмитрий Ходаков, майор внешней разведки, четвертый год работал в Лондоне под дипломатическим прикрытием и поддерживал связь с нелегалом Ричардом Феллом, который сотрудничал с русскими около десяти лет, поставляя информацию исключительной важности.

В мае Фелл, вознаграждение которому перечисляли на счет в одном из зарубежных банков, обратился к своему русскому куратору с неожиданной просьбой. Премиальные, а за последний год Феллу накапало сто пятьдесят тысяч английских фунтов, он хотел получить наличными в банкнотах по двадцать и пятьдесят фунтов. На очной встрече с куратором Фелл объяснил свое желание осторожностью разумного, умудренного опытом человека. В апреле он, наконец, осуществил свою давнюю мечту: в рассрочку, внося платежи последние одиннадцать лет помесячно, выкупил небольшой дом в пригороде Лондона. Жилище выглядело весьма скромно, требовало ремонта, кроме того, предстояли и другие траты.

Однако снимать деньги со счета в зарубежном банке было неразумно и рискованно. Английская контрразведка МИ-5, отслеживала движение капиталов государственных чиновников, имеющих доступ к секретным материалам, и Фелл мог запросто попасть в черный список. Он, много лет назад, ещё на заре сотрудничества с русскими, дал слово, что из соображений безопасности воспользуется счетом в зарубежном банке только, когда уйдет с государственной службы, вылезет из-под колпака МИ-5. Просьбу Фелла обсудили в Москве и решили пойти ему навстречу. Требуемая сумма в банкнотах по двадцать и пятьдесят фунтов была доставлена в Лондон дипломатическим багажом, не подлежащим таможенному досмотру.

Передачу денег по инициативе русской стороны назначили на двадцать восьмое мая. Ходаков, которому приказали вручить деньги Феллу, условился с ним о встрече на выставке цветов, которая обычно проходит в Челси всю последнюю неделю мая. Ежедневно выставку посещают тысячи человек, поэтому риск мгновенного контакта с агентом казался минимальным. Смешавшись с толпой, Ходаков должен сунуть Феллу плоский герметично запечатанный пакет, который легко спрятать под пиджаком, сунуть в карман спортивной сумки или в портфель. Однако Фелл в назначенный день на контакт не пошел. Он проработал на русскую разведку так долго и не допустил провала, возможно, лишь из-за собственной болезненной осторожности, которая сидела иголкой в сердце.

Ходаков, натура лишенная эстетического начала, человек, который настурцию от ландыша отличит с десятой попытки, с полудня до ужина вынужден был нюхать цветочки и постигать бесконечно далекую науку садоводства, выискивая в толпе знакомое лицо Фелла.

Позднее англичанин вышел на связь и рассказал, что, направляясь на выставку цветов, поднялся наверх из подземки, со станции «Слоан Сквеар», пошел к Королевскому Госпиталю, но заметил двух странных типов, по виду конторских служащих, которые неотступно шли следом. Фелл изменил маршрут, сделав остановку, перекусил в каком-то пабе, попетлял по улицам, опять свернул к Королевскому Госпиталю. Но в витринном стекле за своей спиной заметил все тех же парней, которых засек у метро. Совпадения совпадениями, но лучше не искушать судьбу. Поймав такси, Фелл, разочарованный неудачей, отправился на работу в Форин-офис.

Место для следующего контакта он выбрал сам, потратив на его поиски целую неделю или того больше. Десятого июня Ходаков и страхующий его сотрудники разведки пришли в паб «Вагоны и лошади», неприметное заведение, каких сотни в восточной части Лондона. Там есть общий зал, есть кабинки на четыре места, в отдельной комнате установлены игровые автоматы и стол для снукера, гибрида французского бильярда и американского пула, необыкновенно популярного в Англии. Ходаков, потратив первую половину дня на то, чтобы оторваться от английских топтунов, явился в паб, как и было условленно, в восемь тридцать вечера.

В девять с четвертью кто-то позвонил в бар, попросил позвать к телефону мистера Рона Парсела. Этим именем пользовался Ходаков в тех случаях, когда нужно было выдавать себя за американца. Человек из нашего посольства, страховавший Ходакова на улице у двери в бар, видел, как тот подошел к стойке и коротко переговорил по телефону. В помещении находилось всего шесть или семь посетителей, с улицы бар прекрасно просматривался через стекло витрины. Закончив беседу, Ходаков вернулся за свой столик, неторопливо допил пиво и вышел на улицу.

Он велел своему помощнику отправляться на квартиру, в посольский дом. «Все в порядке, – сказал на прощание Ходаков. – Он ждет меня по условленному адресу. В ресторане „Маленькая Роза“, но твердо настаивает на том, чтобы я пришел один, без провожатых». «Это его стиль, – ответил помощник. – Тогда я исчезаю». «Маленькая роза» – небольшая гостиницы в другой части Лондона, злачное место, которое пользовалось дурной репутацией. Вечерами там собирался всякий сброд из предместий: гомосеки, наркоманы.

Ходаков, внешне напоминавший сотрудника какой-нибудь юридической фирмы, одетый в серый костюм и темный строгий плащ, помахивая портфельчиком, исчез в ближайшем переулке. Он не вернулся на свою квартиру ни ночью, ни на рассвете. Не вышел на службу в посольство утром следующего дня, и следующего… В тот же вечер, когда пропал Ходаков, бесследно исчез и Ричард Фелл, он же Оскар.

В следующие дни МИД и российское посольство предприняло меры к розыску без вести пропавшего дипломата. В ответ на запросы русской стороны англичане официально заявили, что место нахождения Дмитрия Ходакова им не известно, но полиция предпримет все меры, чтобы в кратчайшие сроки… Ну, и так далее. Стандартная дипломатическая отписка, вежливая и пустая, на большее надеяться не приходилось.

Сообщить английской стороне истинные обстоятельства исчезновения дипломата по понятным причинам было невозможно, поэтому Скотланд-Ярд, занявшийся этим делом, не имеет никаких зацепок. Что же получается? Арестовать Ходакова, пользовавшегося статусом дипломатического иммунитета, предъявив ему обвинения в шпионаже, да ещё скрыть сам факт ареста, англичане не могут ни при каких обстоятельствах. Подобных диких прецедентов ещё не бывало.

Вывод напрашивается сам собой: Ходаков решил прикарманить казенные деньги и смыться в неизвестном направлении, чтобы пожить в свое удовольствие. Примечательно, что свою семью, жену и ребенка, дипломат отправил в Москву за две недели до своего побега. Значит, это решение было не спонтанным, но выстраданным, хорошо взвешенным. Семья мешала основательно подготовиться, и Ходаков поспешил потратился на авиабилеты и подарки московской родне. Срок его командировки в Лондон заканчивался только в сентябре.

Были выстроены и другие версии, которые казалась не менее правдоподобными. Например, такая: Ходаков пошел на сотрудничество с английской контрразведкой. В обмен на домик в живописном месте Великобритании и пожизненную пенсию, слил англичанам все секреты, которыми владел. И в первую очередь, назвал имена разведчиков, действовавших в Лондоне под дипломатической и журналистской крышей, а также указал на Фелла, как на русского шпиона. Подлинных имен или мест работы других разведчиков нелегалов Ходаков просто не знал. Исходя из этого, можно предположить, что Фелл арестован, но англичане до поры до времени по каким-то своим соображениям держат арест шпиона в тайне. А заодно уж скрывают и Ходакова. По его просьбе или по собственной инициативе.

Выбор контрмер у Москвы был невелик: не дожидаясь официальных санкций английского правительства и большого публичного скандала, из Лондона срочно отозвали людей, которых мог засветить или уже засветил предатель.

Первое письмо от Ходакова поступило в посольство спустя десять дней после его исчезновения. Короткое послание напоминало тот текст, что Колчин прочитал только что. Ходаков брал на себя обязательство отказаться от сотрудничества со спецслужбами западных стран, требуя от Москвы ответных дружественных шагов. Никакого преследования, никакой охоты за ним лично, никаких притеснений семьи, оставшейся в Москве. Как говориться, баш на баш. Письмо, судя по шрифту, было отпечатано на той же пишущей машинке, что и сегодняшнее, все на той же дешевой бумаге. Эксперты пришли к выводу, что рукописная подпись подлинная, принадлежит Ходакову. Однако некоторые сомнения в том, что письмо сочинил и отправил он лично, ещё оставались.

В Москве не хотели пассивно ждать дальнейшего развития событий. Лондонские события стали предметом жаркой дискуссии на самом верху. Руководство Службы внешней разведки, тогда же решило подключить к делу кого-то из лучших оперативников, имеющих богатый опыт работы в странах Западной Европы. Антипов рекомендовал кандидатуру Колчина, который, по идее генерала, выбрав убедительную легенду, должен отправиться в Лондон под видом стажера телеграфного агентства ИТАР-ТАСС.

Колчину предстоит действовать совместно с Алексеем Степановичем Донцовым, разведчиком нелегалом, работавший в Англии под именем Майкл Ричардсон. Он держит магазин скобяных изделий, женат на англичанке и ведет скромную жизнь не слишком преуспевающего бизнесмена. Донцов и Колчин хорошо знают друг друга, принимали участие в одной очень ответственной и рискованной операции в Праге. Притираться друг к другу им не придется.

Цель операции, получившей кодовое название «Обелиск», – на месте проверить все версии, выстроенные в Москве и установить, пошел ли Ходаков на сотрудничество с англичанами. Или он, как вор, прикарманив казенные деньги, пустился в бега. Кроме того, нужно установить, что же случилось с Феллом.

Впрочем, это уже задача максимум.

Беляев говорил без перерыва сорок две минуты. Генерал Антипов за это время выкурил четыре сигареты, выслушал своего помощника молча, не перебивая, и тут же дал слово майору Медникову.

– Только давай по делу, – предупредил генерал. – Без лирики.

Медников сказал, что, находясь в лондонской командировке, по заданию центра негласно курировал контакты Ходакова с Феллом. В служебные обязанности Медникова входили и множество других не менее важных задач. В частности, он анализировал секретную информацию, которую передавали в Москву разведчики, действовавшие под дипломатической и журналисткой крышей.

Выяснилась интересная вещь: в донесениях Ходакова встречалась информация, которую он почерпнул из открытых источников, то есть газет и журналов. Однако автор донесений указывал, что сведения получены им из агентурных источников, заслуживающих доверия. Видимо, втирал начальству очки и набивал себе цену, надеясь, что в центральном аппарате СВР дураки сидят, а бумаг приходит много. Кто станет разбираться с источниками информации? В Москве донесения примут к сведению и забудут об их существовании. Медников дважды беседовал с Ходаковым. А позднее, когда история повторилась, направил в центр рапорт, в котором указал на те неточности и преднамеренные ошибки, что допускает Ходаков в своей работе, указывая липовые источники информации.

– Другими словами, он халтурщик, – сказал Медников. – И в этом нет ничего удивительного, потому что халтурщики попадаются везде и всюду. Разведчики тут, к сожалению, не исключение. Опыт оперативника у Ходакова минимальный. Поэтому, по моему мнению, работу с Фелллом, особо ценным агентом, ему поручать было нельзя. Я не хочу раньше времени утверждать, что Ходаков предатель, нет. Хотя имею для этого основания. Но зато смело утверждаю, что Ходаков в нашем деле человек лишний. Он пена, накипь…

– Я же попросил, без лирики, – напомнил Антипов. – Без эмоций.

Медников остановил свой монолог, откашлялся и заговорил ровным бесстрастным голосом.

В первых числах марта Ходаков сказал ему, что назначил встречу со своим агентом в кинотеатре «Эвримэн» на Холлибаш Вейл. Медников решил проверить своего подчиненного. Он занял позицию на противоположной стороне улицы, пред входом в кинотеатр и наблюдал за высокой блондинкой в оранжевом длинном плаще, дефилирующей возле афиш. Ходаков появился за десять минут до начала сеанса.

В этом кинотеатре показывают в основном старые голливудские ленты, ставшие классикой. В тот день крутили вестерн Ховарда Хоукса «Красная река» с Джоном Уэйном в главной роли. На вкус Медникова, картина, которую почему-то очень нежно любят кинокритики, затянутая, и ко всем своим прелестям ещё и черно-белая. Но Ходакову, кажется, было все равно, что смотреть. Главное с кем… Он подскочил к блондинке, обнял её за талию. Поцелуй был бесконечным.

«Эвримэн» кинотеатр небольшой, в тот дождливый день особого ажиотажа не было, фильм-то на любителя. Выждав минут двадцать, Медников пересек улицу, взял билет, насчитав в темном зале не более двух десятков зрителей. Ходаков с дамой сидели во втором ряду, её голова лежала на плече любовника. Не дождавшись окончания вестерна, парочка поднялась и вышла из зала. Медников, боясь обнаружить себя, задержался минут на пять. На улице он увидел, как Ходаков и неизвестная женщина уже усаживаются в такси. Пока Медников перебегал на противоположную сторону улицы, возился с дверцей машины, у которой, как назло, забарахлил центральный замок, такси скрылось из виду.

Второй контакт Ходаков с той же женщиной зафиксирован двумя неделями спустя у входа в крытый бассейн «Оазис» на Энделл Стрит. Накануне Медников случайно услышал его телефонный разговор. Русский дипломат с кем-то условился о встрече. Как видно, всякий любовное похождение с женщиной, Ходаков предварял неким культурным или спортивным мероприятием. Походом в кино или бассейн.

Он явился в спортивном костюме с сумкой на плече, поцеловал свою блондиночку, увлек её за собой и раскошелился на двухфунтовые билеты. Из бассейна они вышли через полтора часа, когда над городом уже сгустились вечерние сумерки, а по мокрому асфальту разлился свет фонарей. Проголодавшийся Медников устал ждать, он нервничал и не найдя себе занятия, вертелся на автомобильном сидении, переключая приемник со станции на станцию. Но был сполна вознагражден за свое терпение. В тот раз удалось засечь место, где Ходаков и его подружка уединяются часа на полтора или два. Местом сексуальных утех оказалась гостиница «Серебряная луна», грязная и дешевая, расположенная на дальней окраине Лондона.

Тем же вечером, когда любовники, утолив страсть, исчезли из «Луны», Медников, щедро заплатив пожилому портье за информацию, выяснил, что Ходаков не в первый раз приводит сюда даму. Встречи случаются не так часто: примерно раз в десять дней или того реже. Ходаков выдавая себя за американца, он всегда бывает с одной и той же женщиной, видно с первого взгляда, не проституткой, а серьезной дамой, видимо, разочарованной сексуальными возможностями своего супруга, ищущей удовольствий на стороне. Даму портье ни о чем не спрашивал, потому что в «веселых» гостиницах не принято задавать лишние вопросы. Иначе можно остаться без клиентуры. «Красивая женщина. Жаль только, что занимается любовью с паршивым америкашкой, – добавил портье. – Будто в Лондоне вывелись все приличные мужчины».

Когда на следующий день Медников, как бы невзначай, спросил молодого любовника, чем тот занимался накануне вечером, Ходаков сначала смутился, отвел взгляд в сторону. А потом неожиданно полез в бутылку, заявил, что теперь, когда он задействован в контактах с Феллом, отчитывается в своих действиях обязан только перед резидентом, на этот счет есть директива Москвы. «И все-таки где ты был?» – Медников тоже завелся. Ходаков ответил грубостью.

Донесение Медникова в Москве снова оставили без внимания, все спустили на тормозах. Посчитали, что любовная интрижка с симпатичной женщиной – штука не опасная при том условии, что дамочка время от времени проверяется у венеролога.

Наш легальный резидент Павел Овчаров, которому Медников доложил о результатах своих изысканий, вызывал Ходакова в секретную комнату посольства, где имел с ним беседу на повышенных тонах. Ходаков вышел из секретной комнаты такой красный, будто он получил не устное внушение, а десяток увесистых пощечин, даже уши горели огнем. Глаза слезились, а бескровные губы были сжаты в ниточку. В беседе с резидентом он наотрез отказался назвать имя своей пассии, якобы не хочет её компрометировать замужнюю женщину, но дал твердое обещание, что эти встречи не повторятся.

Очень подробное описание англичаночки, составленное Медниковым, подшито в дело Ходакова, там же находится её фоторобот.

– До того, как меня позвали на работу в Службу внешней разведки, я работал простым оперативником в КГБ, позднее ФСБ. Учился в университете имени Андропова, – сказал Медников. – И снова работал в органах на более высокой должности. Поэтому научился разбираться в людях, имею кое-какой опыт и знаю, что стоит человек. За Ходакова я бы рубля в базарный день не дал. Он профессионально непригоден, попал в разведку только потому, что его покойный отец здесь работал.

– Не суди строго, Ходаков далеко не бездарь, – замялся Антипов, болезненно воспринимавший критику снизу, даже косвенную. – Но, по большому счету, ты прав. Я читал твои донесения о Ходакове. Но ситуация тогда была неподходящая. Нельзя было ни с того, ни с сего выдернуть из Лондона нашего человека. Ему до конца командировки оставалось всего ничего, несколько месяцев. Если он действительно оказался бы предателем, то воспринял отзыв из Лондона, как свое разоблачение, как сигнал к бегству. Он не вернулся бы в Москву. Он отправился бы к своим английским друзьям просить защиты.

Антипов прикурил новую сигарету от догоравшего окурка. Значит, старик разволновался, значит, внутренне признавал правоту Медникова. Еще тогда, в феврале Ходакова следовало выдернуть из Лондона, но задним умом все крепки.

– Он был карьеристом, разведчиком, так сказать, кабинетного типа, и вообще занимал не свое место, – подытожил Медников.

Антипов постучал по столу кончиком ручки, показывая, что теперь будет говорить он. Генерал обращался непосредственно к Колчину.

– Я надеюсь, что нам улыбнется удача, – сказал Антипов. – Кое-какие зацепки у тебя есть. По нашим данным вплоть до сегодняшнего дня Ходаков жив и не покидал Англию. Он ещё там – и это хорошо.

– Неплохо, – кивнул Колчин. – Хоть знаем страну, в которой надо искать и найти человека.

– Шутить будешь с девочками, – Антипов сердито свел брови. – Не со мной.

– Слушаюсь, – улыбнулся Колчин.

– Надеюсь, что Ходаков не пошел на сотрудничество с МИ-5. Ведь до сих пор нет официальной информации о том, что он обращался к английской стороне с просьбой о предоставлении политического убежища. Значит, ещё не все потеряно. Если так, если ты найдешь его, то должен убедить в том, чтобы он не делал глупостей. В конце концов, деньги – это всего лишь деньги. Если Ходаков растратил крупную сумму или её часть, то наверняка просто испугался последствий, запаниковал. Но все можно поправить. Он обязан вернуться в Россию. Должен поверить, что последствия будут минимальными.

– В каком смысле «минимальными»? – не понял Колчин.

– Много не обещай. Иначе он не поверит ни единому твоему слову. Скажи, что карьера в разведке закончена. Погон, должности он лишится. Но Ходаков должен поверить, что проведет остаток лет не в Сибири. Он не будет заготавливать для страны деловую древесину на какой-нибудь богом забытой лесосеке, отрезанной Енисеем от большой земли. Ему оставят квартиру в Москве, устроят на приличную работу, где требуется знание иностранного языка. Например, переводчиком в Академию наук. Семью не тронут.

Беляев и Медников сидели с кислыми физиономиями, своим видом давая понять, что Антипов, крупный авторитет среди разведчиков, сейчас тратит время на пустую риторику. Если уж Колчину суждено использовать свой шанс и встретиться с Ходаковым, что само по себе маловероятно, то не стоит заниматься заведомо безнадежными уговорами, выписывать индульгенции и выдавать векселя, которые нельзя предъявить к оплате. В жизни есть ситуации, когда человеческие слова, самые красивые самые сильные, не имеют большого значения и весят меньше пистолетного патрона.

Совещание в генеральском кабинете закончилось далеко за полночь. Колчина довезла до дома разъездная служебная «Волга». Он вошел в квартиру, мучимый дремотой и голодом, сбросил костюм, шагнул к кровати. Но голод победил сонливость. Оставшись в одних трусах, Колчин, не зажигая света, подошел к холодильнику, заглянул в его нутро и не нашел ничего кроме куска магазинной пиццы, покрытой слоем резинового засохшего сыра, и полупустого пакета молока. Колчин проглотил пиццу и вылил в раковину молоко, которое скисло, наверное, неделю назад. Вернулся в спальню, упал поперек кровати и, уже засыпая, вспомнил, что забыл снять носки.