С раннего утра Медников сел за руль «Волги» и покатил в районную поликлинику, чтобы первым занять очередь к терапевту. Напрасно торопился, в субботу нашлось мало желающих садится на больничный. Прием вел пожилой дядька в мятом халате, очках с толстыми стеклами и нечищеных ботинках. Медников, скорчив жалобную гримасу, пожаловался на плохое самочувствие и высокую температуру, якобы поднявшуюся вчерашним вечером. Раскрыв пасть показал красноватое горло и так натужно закашлялся, что на шее вздулись жилы. Врач натянул марлевую маску, послушав через трубку легкие пациента, заполнил карточку, сказав, что ничего серьезного нет, но лучше отлежаться дома хотя бы дня три, выписал бумажку и отправил больного на первый этаж.

Открыв больничный лист, Медников вернулся к машине и поехал к автомобильному рынку. Оставив «Волгу» на стоянке, он долго блуждал между торговых рядов, прицениваясь ко всякой бесполезной ерунде и высматривая среди немногочисленных утренних посетителей, кажется, ещё не проснувшихся смурных людей, физиономию Руслана, щуплого чернявого кавказца, скупщика краденого, за полцены толкавшего своим постоянным клиентам магнитолы, акустику и мобильные телефоны, которые воры подростки доставали из вскрытых машин и меняли на порцию дури или водку. Руслан, одетый в потертую кожанку, стоял в конце второго торгового ряда, трепался о чем-то с продавцом автомобильного масла и присадок.

Заметив Медникова, остановившегося у витрины торгового павильона, он закруглил беседу, подошел к старому знакомому, делая вид, что тоже глазеет на выставленный товар. Катаясь по городу с раннего утра, Медников уже убедился, что не притащил за собой на автомобильный рынок «хвоста», но элементарные меры предосторожности не помешают.

– Давно что-то вас не видно, – Руслан поежился.

– Нужен подключенный мобильный телефон, – тихо сказал Медников. – Можешь сделать? Срочно.

– Есть телефон, – ответил Руслан. – Вчера вечером достали. Я сам им пользуюсь все утро.

– Сколько?

– Телефон хороший. Можно звонить за границу. Куда угодно. Он оправдает себя за день, да что за день… За несколько часов.

– Я спросил: сколько?

– Этот дорогой. Сто пятьдесят. Он безлимитный…

– Блин, ну, ты загнул, – забыв о мерах предосторожности, Медников повернулся к Руслану, сверкнул глазами. – Совсем оборзел.

– Ладно. Поскольку вы всю дорогу берете телефоны, ну, поскольку вы старый клиент и все такое, будет скидка. Короче – сто двадцать и ни цента меньше.

– Как долго не отключат номер? – спросил Медников.

– Думаю, сегодня будет работать весь день.

– Где взяли телефон?

– Слушайте, вы как мент. Такие вопросы не задают: где, что, откуда… Это мое дело, не ваше. Хозяин аппарата сейчас в больнице. В бессознательном состоянии. Ему не до телефона, потому что в башке дырка.

– Хорошо. Стольник. И цента больше.

– Ждите здесь.

Скупщик, счастливый тем, что с утра удалось провернуть выгодную сделку, сорвался с места и, быстро перебирая копытами, побежал к выходу. Медников неторопливо прошелся до конца торгового ряда, останавливаясь перед каждой витриной, словно искал какую-то деталь для машины, но деталь не попадалась на глаза. Дул холодный ветер, моросил дождь, в дрожащих лужах отражалось серое низкое небо. Он достал бумажник, переложил деньги в карман, повернул обратно. Остановившись на прежнем месте, дождался Руслана, сунул деньги в его влажную ладонь.

Руслан расстегнул куртку, запустил руку, кажется, в ширинку. Переложил трубку мобильного телефона в карман покупателя.

– Всегда раз помочь хорошему человеку, – прошептал Руслан, назвал номер кода и смылся.

Медников ещё добрых полчаса слонялся по рынку, переходил с места на место, останавливался перед витринами, курил и шагал дальше. Вчера в штаб квартире СВР состоялось совещание, на которое пригласили четырех офицеров, принимавших участие в проваленной операции «Обелиск». Из Лондона сообщали, что на имя посла поступило письмо от некоей Джейн Уильямс, которая пишет, что долгое время состояла в любовной связи с дипломатом Ходаковым. Теперь, после его убийства, она вынуждена скрываться в Лиссабоне, потому что опасается за свою жизнь. Уильямс утверждает, что за ней ведет охоту наемный убийца. Она хочет переговорить с кем-то из русских дипломатов, непременно из Лондона, и надеется, что поможет раскрыть тайну смерти Дмитрия Ходакова, поскольку располагает очень важной информацией. В заключении Уильямс сообщала адрес отеля, где поселилась под чужим именем и номер своего мобильного телефона.

Информацию огласил подполковник Беляев, после чего состоялся короткий обмен мнениями. Беляев, взявший слово первым, сказал, что вместе с русским дипломатом следует направить в Лиссабон кого-то из нашей легальной резидентуры в Лондоне, проверенного человека, работающего под дипломатическим или журналистским прикрытием. Когда спросили мнение Медникова, он промычал что-то невразумительное, дескать, с одной стороны информация этой Уильямс может оказаться полезной, но, с другой стороны, источник весьма сомнительный и ненадежный. Что это за женщина, откуда она взялась и почему молчала до сегодняшнего дня?

Генерал Антипов, подводя черту, как обычно, был сдержан и осторожен. Сказал, что дело с Уильямс не так просто, как кажется с первого взгляда. Женщину ищет английская полиция, она замешана в темной истории, не исключено, что ей предъявят обвинение в умышленном убийстве. Нельзя исключить, что за Уильямс наблюдают местные полицейские по просьбе английских коллег. Поэтому отправлять вместе с дипломатом офицера разведки слишком опасно, если события выйдут из-под контроля, нашего человека могут засветить. И вообще раздуть такую историю, такой скандал, что мы потом будем долго отбрехиваться.

Раз Уильямс просит о встрече с дипломатом из лондонского посольства, будет ей дипломат. Он встретится с женщиной в гостинице или другом подходящим месте, которое выберет, и отправит из Лиссабона в Москву шифровку и аудио запись беседы. Тогда, имея на руках эти материалы, можно будет определить тактику и стратегию дальнейших действий. С начальством никто не спорил, на том совещание и закончили.

…Медников ещё полчаса бродил по территории рынка, пока наконец не забрался в один из самых удаленных его уголков, встал между контейнерами. Вытащив трубку, набрал номер. Ответили после седьмого гудка.

– Просыпайся, Белоснежка, – сказал Медников.

– Разница во времени три часа, – голос Дьякова звучал сонно.

– Птичка прилетала к мамочке в Лиссабон. Остановилась в отеле «Сан-Роки», это в районе Граса, под именем Луиза Паркер. Номер триста восемнадцать. Нужно поторопиться. Она написала, что хочет встретиться с кем-то из посольских, рассказать о своей большой любви к покойному Диме. После выходных, скорее всего в понедельник, к ней отправится человек из Лондона. В тот же день наверняка состоится их встреча.

– Что за человек?

– Один из дипломатов. Второй секретарь посольства. Фамилию не знаю. Из нашей конторы его никто сопровождать не будет. Таково решение руководства.

– Хорошо. Прекрасно…

– Ты должен его опередить. Закончить все ещё до того, как дипломат увидится и переговорит с нашей девочкой. В запасе два дня.

– Два дня – этого достаточно, – Дьяков зевнул. – Я успею. Как у вас погода?

– Погода? – Медников поднял голову, посмотрел на низкое серое небо и стер ладонью со щек дождевые капли. – Чудесная погода. Бархатный сезон. А как твоя царапина на руке?

– Заживает.

– Когда все закончишь, долечись в Лиссабоне или в Мадриде, отдохни. В Москву без моего разрешения не возвращайся. Пока у меня полный порядок, но все может измениться. Желаю успехов. Позвоню. И не заставляй меня снова беспокоиться.

– На этот раз я не лажанусь.

Медников наклонился, положив трубку на асфальт, раздавил её каблуком, сверху прикрыл размокшей под дождем коробкой. Он выбрался с рынка, сел в машину и отправился на Комсомольскую площадь к трем вокзалам.

Час с небольшим Медников трясся в вагоне электричке, разглядывая через стекло унылые осенние пейзажи, навевавшие мертвенную скуку: черные картофельные поля, уходящие к туманному горизонту, дома, покинутые дачниками до будущей весны, голый прозрачный лес, подступающий к самой дороге. Он думал, что игра заканчивается, через пару дней, в понедельник или во вторник, он покинет Россию, чтобы больше не вернуться сюда. Он никогда не увидит ни этого леса, ни подмосковных дач. Медников не испытывал ностальгии, сожаления или грусти. Он думал о том, что за эти последние несколько дней нужно не допустить ошибок, уйти красиво.

Вчера, когда закончилось совещание у генерала Антипова, он, завернул в курилку, вернулся на рабочее место, долго ковырялся с бумагами, поглядывая на циферблат часов и ерзая на стуле, ждал, окончания рабочего день, стараясь не показать своего нетерпения.

Возвращаясь с работы, сделал большой круг, бросил «Волгу» на Кузнецком мосту, долго бродил под дождем по центру города, заглянул в Центральный универмаг, поднялся на последний этаж, спустился вниз и вышел из другого крыльца к Большому театру, свернул на Пушкинскую улицу. Встреча со связником, агентом британской разведки МИ-6 Ричардом Дэвисом должна состояться в Подмосковье на следующей неделе, однако мероприятие придется перенести на завтра. Дэвису нужно позвонить. Пользоваться собственным мобильным телефоном в такой ситуации слишком опасно, а вот автомат, чтобы сделать единственный звонок, вполне подойдет. Закрывшись в будке, Медников накрутил номер съемной квартиры, на которой жил англичанин, уже прибывший в Москву. В девять вечера Дэвис всегда должен находиться на месте, так условились. Однако трубку никто не снял.

Медников завернул в кафе и убил минут сорок, неторопливо расправляясь с пивом и мясной закуской. Рассчитавшись с официантом, влез в плащ, вышел на улицу, закрылся в телефонной будке, набрав номер, услышал все те же длинные гудки. Ждать до поздней ночи возвращения связника, защипнувшего неизвестно в каком кабаке, не имело смысла, пришлось звонить по мобильному телефону Дэвиса. Этот вариант был предусмотрен на самый крайний, особый случай.

«Слушаю вас, – голос Ричарда звучал совсем близко. – Говорите». «Здравствуйте, – сказал Медников, выдержал паузу. – Мне нужен Сергей Львович. Я звоню насчет игровой приставки». «Приставки?» – удивился Дэвис, видимо, только сейчас, когда кодовые слова были произнесены, он узнал голос Медникова, сообразил, кто его беспокоит и о чем, собственно, идет речь. «Совершенно верно, игровой приставки, – последнее слово Медников произнес по слогам. – Я хотел бы поменять с доплатой старую модель на новую. Понимаете? Это можно сделать завтра, в то же время?» Долгая пауза. Дэвис явно не пришел в восторг оттого, что встреча с Медниковым переносится на завтра, но выбора не было. Он что-то прикидывал, видимо, следующий день уже расписан, Дэвис решил провести время с какой-нибудь девочкой. Каждый свой приезд в Москву он заводил новую любовную интрижку, цепляя малолетних потаскушек. «Боюсь, что вы ошиблись номером», – ответил англичанин, запикали короткие гудки отбоя.

Итак, Дэвис принял его информацию и завтра будет ждать в назначенном месте. Медников положил трубку и зашагал обратной дорогой к машине, брошенной на Кузнецком мосту. Он останавливался на перекрестках, ожидая зеленого сигнала светофора, оглядывался взгляды за спину. Показалось, что за ним увязался какой-то мужик в серой куртке и ещё женщина. Возле театра оперетты Медников застрял у афиши, делая вид, что изучает репертуар. Ничего страшно. Мужчина в куртке прошел мимо нетвердой походкой, исчез в метро, женщина, судя по прикиду, оказалась шлюхой, искавшей развлечений.

Медников сказал себе, что слежки за ним не было и нет. Ему по-прежнему доверяют, иначе вчера Антипов не вызвал бы к себе в кабинет на совещание. Надо успокоиться, не дергаться по пустякам и довести задуманное до конца. И вообще миф о могуществе спецслужб – это всего лишь красивый миф, который живет, потому что сами разведчики не дают ему умереть. Даже в могущество самой богатой и сильной спецслужбы мира ЦРУ сегодня может поверить разве что деревенский простак, который вместо выпусков новостей смотрит по телеку шпионские сериалы типа «Миссия невыполнима», снятые на деньги Лэнгли и распространяемые американской разведкой на бесплатной основе в странах третьего мира и в России.

Он вышел на пустую платформу, прикурил сигарету. На этой станции сошли ещё два пассажира: пожилой мужчина в брезентовой куртке и шляпе с чемоданом в руке и старуха с двадцатилитровым бидоном, поставленным на тележку. Электричка тронулась с места. Медников вышел на тропинку и зашагал в сторону шоссе.

От станции до места, где назначена встреча со связником, два с половиной километра, примерно полчаса ходу. На часах три с четверть, значит, Дэвис торчит там уже давно, а он не из тех людей, кто умеет ждать. Наверняка мальчик пребывает в полуобморочном состоянии от животного страха перед контрразведкой, даже штаны промочил с испугу. Медников злорадно усмехнулся, но не подумал прибавить шагу. Да, Московская область это не Эстония, где парни из МИ-6 могут ничего не опасаться, чувствовать себя, как у мамы дома. Впрочем, если Дэвис засыплется, даже здесь, в России, ему грозит лишь неприятная утомительная беседа с товарищами из ФСБ, увесистый пинок под зад и пожизненный запрет на въезд в страну. Судебную тяжбу затевать наверняка не станут, не те времена.

А вот судьба Медникова в случае провала сложится не столь удачно. Ему намотают как минимум пятнашку, половину этого срока он проведет не на зоне, а крытой тюрьме неподалеку от Москвы, например, в том же Владимире, куда недавно ездил с любовницей, где осмотрел достопримечательности, сытно пообедал и поупражнялся в плотской любви. Следователям, если возникнут новые вопросы по обстоятельствам его дела, не нужно будет мотаться к черту на куличики. Из тюрьмы он не выйдет, это ясно, как божий день. Но если все-таки случится чудо, и он доживет до звонка, то сдохнет в первый же месяц вольной жизни. Потому что после пятнадцати лет санатория люди с посаженой печенью и отбитыми почками долго не живут.

Асфальтовая дорожка вела мимо дачного поселка, спящего мертвым сном, сосновых посадок и упиралась в шоссе. Медников вышел на дорогу, по правую сторону в ста метрах от него стоял павильон шашлычной, где останавливались на обед водители грузовиков. Как и было условленно, Дэвис торчал возле павильона. Все утро и первую половину дня он провел в разъездах по Москве и Подмосковью, стараясь избавиться слежки контрразведчиков. Если Дэвис здесь, значит, с задачей он справился. В своем длинном промокшим насквозь плаще с капюшоном и резиновых сапогах связник напоминал грибника, перепутавшего времена года. Медников махнул рукой и медленно, чтобы Дэвис успел его догнать, зашагал обратной дорогой к станции.

Связник поравнялся с Медниковым через пять минут. Дэвис, как и следовало ожидать, выглядел паршиво. Лицо бледное, словно мукой присыпанное, в зрачках застыл страх, который невозможно спрятать.

– Как дела? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– Спасибо, неплохо, – кивнул Медников. – Сегодня за целый день всего лишь дважды упал в обморок. Оба раза от слабости.

Лицо Дэвиса сделалось напряженным, он не понимал своеобразного юмора агента.

– Я шучу, – пояснил Медников.

– Да-да, – рассеяно кивнул связник. – Разумеется. Шутите. Как прошла встреча с Ермоленко?

– Все в порядке. Я увиделся с ним во Владимире в прошлую субботу. Передал ему деньги и паспорт.

– Вакцина у вас?

– Разумеется.

– Как чувствовал себя Ермоленко? Как выглядел? Он не болеет?

– На здоровье не жаловался. А почему вы интересуетесь?

– Как вы знаете, Ермоленко должен был выехать на Украину. Оттуда в Грузию. А затем пароходом добраться до Турции. Не близкий маршрут, но весьма надежный, мы использовали несколько раз. И всегда люди добирались до места. На этот раз не получилось. В Анкаре Ермоленко ждал человек. Ждал напрасно.

– Странно, – Медников пожал плечами. – У меня нет сведений, что наш друг задержан госбезопасностью. Во время последней встречи он уверял, что слежки за ним не было. Впрочем, Ермоленко человек неопытный в таких делах. Слежку он мог не заметить.

– Значит, вы передали ему всю сумму? – переспросил Дэвис.

– Конечно. Иначе я не получил бы СТ – 575. Он трижды пересчитал деньги. Ермоленко человек науки, немного не от мира сего, но деньгам счет знает. Я думаю, он найдется также неожиданно, как потерялся. Возможно, он почувствовал опасность. Теперь затаился и пережидает.

Минуту Дэвис шел молча. Медников не прерывал молчания, шагал и думал, что водить за нос разведки двух стран, России и Англии, не так уж трудно. МИ – 6 придется поверить в исчезновение Ермоленко, смириться с этим фактом, потому что ничего другого не остается. Если бы англичане платили своим агентам щедро, так, как платят американцы, а не тряслись над каждым пени, Ермоленко остался бы жив и благополучно добрался до Турции. А потом, вынырнув в одной из секретных химических лабораторий, раскрыл немало тайн. Но МИ-6 экономит на всем, даже на своих лучших агентах. Поэтому обижаться им не на что.

Он, Медников, должен думать о своем будущем. Что могут дать ему англичане? Точнее так. Что они могут дать такого, чего бы он ни мог получить в России? Домик в пригороде Лондона, клочок земли и пенсию, которой хватит на оплату налогов, счетов за электричество и выпивки. Стоило ли ради этих благ, весьма скромных, даже сомнительных, рисковать шкурой в течение долгих лет? Ответ отрицательный.

Дэвис покашлял в кулак и решился задать главный вопрос:

– Вы привезли с собой препарат, который получили от Ермоленко?

– Нет. Разумеется, не привез.

– Почему?

– Потому что ампула с этой дрянью – мой билет в другую жизнь. Понимаете? Теперь я знаю, я уверен, что ваша фирма вытащит меня из России, приложит все свои возможности, чтобы я не попал в русскую контрразведку, а благополучно добрался до Англии. Собственно, я и перенес встречу на сегодняшний день, потому что хотел сказать: моя миссия в России подходит к концу. Я честно работал на вас, а теперь хочу уйти на покой. Самоубийство Никольского стало началом моего конца. В его предсмертную записку, где он пишет о своей неизлечимой болезни, никто не поверил. К делу подключили контрразведчиков, они продолжают копать и рано или поздно выйдут на меня.

– Но в Пярну вы говорили…

– Я помню. Но обстановка быстро меняется. Пока я по-прежнему вне подозрений, но все может рухнуть в ближайшее время. Знаю, что ваши хозяева заинтересованы в том, чтобы я остался здесь и гнал информацию в Лондон до того дня, пока меня не закуют в наручники. Но всему приходит конец. Теперь я хочу знать: вы готовы к тому, чтобы срочно вывести меня из России? Могу ли я на вас рассчитывать?

Дэвис ответил, не задумавшись ни на секунду:

– Готовы. Посольская машина будет ждать вас завтра в условленном месте.

– Прекрасно. Но завтра – это слишком рано. Мне нужно два дня, чтобы закруглить все дела в Москве, кое-что подчистить. Понедельник – это меня устраивает.

– Хорошо. Машина будет в понедельник. Желаю успеха.

Дэвис снова замолчал. Медников подумал, что связник на этот раз искренен в своем чувстве. Впрочем, черт не разберет, какие процессы происходят в его башке. Понять англичан трудно. Если долго раздумывать о парадоксах их национального характера или складе мыслей, запросто с ума спятишь или сам превратишься в англичанина, что вообще-то одно и то же.

Медников остановился. Дэвис тоже встал, выставил вперед правую ногу и вытащил руки из карманов.

– Дальше я пойду один, – сказал Медников. – А вы возвращайтесь обратно.

– Все будет нормально, – подбодрил Дэвис. – Возможно, через два-три года, когда русская разведка переварит известие о вашем бегстве, пройдет эмоциональное потрясение, мы сможем поставить вопрос о воссоединении вашей семьи. Супруга сможет выехать к вам в Англию. Русские разрешат, так уже бывало.

– На кой черт, скажите, ей куда-то выезжать? Чтобы она, прилетев в Лондон, затеяла со мной бракоразводный процесс, оттяпала половину денег, что вы положили на мой счет? И пропила деньги в ваших кабаках? А потом вернулась ко мне с протянутой рукой просить на опохмелку?

– Но я думал…

Медников чуть не рассмеялся.

– Вы думали… Так вот, чтобы вы больше не думали. Моя супруга умрет от инфаркта завтра днем. Ее тело пролежит в квартире до среды и будет обнаружено домработницей. Потому что домработница приходит в среду. Я ведь сказал, что должен закончить кое-какие дела. Смерть жены – одно из таких дел.

– Но почему? Я не понимаю…

– Что тут понимать? На днях я оставил открытым сейф в своем домашнем кабинете, вышел из комнаты. Это моя ошибка. Когда я вернулся, эта стерва сунула туда свой нос. Она видела крупную сумму денег, которую я должен был передать Ермоленко. Но это так, семечки. Главное, она видела мой английский паспорт. Наверняка запомнила имя. Когда я исчезну, контрразведчики первым делом допросят жену. А она не станет меня выгораживать. Отыграется за все плохое, что видела от меня в жизни. Сейчас Любка думает, что этими бабками и заграничным паспортом меня снабдили на работе в СВР. Ну, для какой-то секретной операции, для какого-то дела. И в прежние времена случалось так, что я хранил дома крупные суммы наличными. Короче, она ничего не заподозрила. Но все изменится, стоит мне только бежать. Теперь понимаешь?

Дэвис не смог скрыть чувств, у него было такое выражение лица, будто прогуливаясь, он ненароком наступил на дохлую, тронутую разложением крысу. Медникова неожиданно разозлила эта брезгливая гримаса. Это показное чистоплюйство. Он весь в белом, а тебе лопатой дерьмо кидать…

– И все-таки эта жертва… По большому счету она не имеет смысла.

– Слушай, Ричард, какого хера ты из себя корчишь? – Медников сжал кулаки в карманах плаща. – Ты что, мать твою, благородных девиц учил манерам? Ты разведчик или сопля на заборе?

Дэвис заглянул в глаза собеседника и невольно отступил на шаг. Показалось, ещё секунда и Медников влепит кулак ему в морду.

– Я, ну… Я не знаю.

– Ты думал, что яд, который я забрал в Пярну, нужен для того, чтобы поморить тараканов на кухне? С какой целью ты передавали мне ту штуку? Ну, ответь.

– Я не знаю… Но почему?

– Потому что она моя жена. Моя. Этого достаточно. А теперь счастливо оставаться, умник.

Медников на прощание махнул рукой и быстро зашагал к станции.

Под вечер Колчин, уставший от гостиничной духоты и скверного характера Джейн Уильямс, устроился в таверне «Бенфика». Выбрав столик у окна, он дождался официанта, немолодого мужчины в ярко красном фартуке, заказал катаплану, густую похлебку из волчьего окуня, макрели и других сортов рыбы, жареные на деревянном угле сардины с овощами и бутылку домашнего вина.

Интерьер таверны, просторного зала, свод которого подпирали две каменные колонны, был решен в старомодном стиле. Посетители, в основном не туристы, а местные жители, собиравшиеся здесь по выходным послушать песни под португальскую гитару, сидели за самодельными прямоугольными столами, сбитыми из толстых струганных досок, мягкие стулья заменяли некрашеные табуретки. Стены из природного камня, побеленные известью, подкрашенной синькой, украшали засиженные мухами репродукции картин из старинной жизни: рыбаки сушат сети на берегу моря, тореадор протыкает шпагой свирепого быка. Вместо люстры под потолком подвесили на цепях огромное деревянное колесо от арбы или телеги, по ободу которого укрепили два десятка ярких лампочек.

Окно, перед которым сидел Колчин, было узким, но с этой позиции вход в гостиницу «Сан-Роки» на противоположной стороне улицы хорошо просматривался. Посетителей все прибавлялось. Люди заходили в таверну, стараясь занять не дальние столики у стен, а устроиться поближе к невысокой эстраде, на которую, сменяя друг друга, поднимались самодеятельные певцы с гитарами, исполнители песен души фадо, городского романса. Сейчас на краю эстрады стоял парень в парусиновых штанах и морской тельняшке с широкими полосами, он пел о любви.

– Ты подарило мне свое сердце, перевязанное голубой лентой. Но я был слишком пьян и не донес подарок до дома. Сердце упало и разбилось о каменную мостовую…

На улице уже стемнело, в гостинице зажглись окна, подул легкий бриз. А здесь, в таверне, было душно, пахло жареной рыбой и кислым вином, перебродившим в бочках. Лето задержалось в этих краях и, кажется, не собиралось уходить. Двадцать пять градусов и ни единого дуновения ветра в начале ноября – это слишком даже для Лиссабона. Песни, слова которых Колчин понимал с трудом, несли такой энергетический заряд, что переворачивали душу. Мелодии слишком сложные, они не раскладывались на пять блатных аккордов, голоса исполнителей волновали и завораживали.

Промокая платком влажный лоб, Колчин хлебал огненную похлебку из глиняного горшка и спрашивал себя: чем бы занялись сегодняшние звезды русской эстрады, случись десятку португальских самодеятельных исполнителей выучить язык и переехать в Москву? Если бы наши звезды имели хоть каплю совести, они бы продали свои каменные особняки и протирали пыль с гитары того худощавого паренька, который сейчас стоял на эстраде. Или чистили его обувь. Но кто может позволить себе в наше время такую роскошь, каплю совести?

– Как здесь кормят?

Виктор Нестеров говорил по-английски чисто, без акцента. Он отодвинул табурет и уселся с другой стороны стола.

– Отменно.

Колчин перевернул чистый стаканчик.

– Рад слышать.

Нестеров сделал глоток портвейна, поморщился. Он давно не употреблял дешевого вина. Взял из вазочки лимон и, отрезав от него длинный ноздреватый пупок, выдавил в рот капли сока. Подозвав официанта и заказал дежурное блюдо, шницель из говядины и рыбацкий пунш, смесь рома, лимона и меда. Только что Нестеров встречался с русским связником.

– Ты готов выслушать плохие новости? – спросил он.

– А хороших нет? – спросил Колчин. – Я готов выслушать и хорошие.

– Сначала плохие: нам предстоит бессонная ночь, – Нестеров снял темные очки и долго тер пальцами красный след, оставленный на переносице. – Передают, что информация доведена до адресата. О том, что девочка находится в этой гостинице, Дьяков уже знает. Должен знать. Он также знает, что дипломат из посольства в Лондоне прибудет сюда уже в понедельник. Короче, времени для раскачки совсем не остается, ведь Дьяков должен опередить дипломата. Скорее всего, наш объект появится этой ночью. Или следующей. Я бы на его месте действовал именно ночью.

Нестеров замолчал.

– А где хорошая новость?

– Их целых две. Первая: все закончится очень быстро. Нам не нужно торчать в «Сан-Роки» целыми неделями, как курицам на насесте. Вторая новость: твои новые ботинки будут готовы уже во вторник.

– Насчет ботинок – отлично, – обрадовался Колчин. – Это первое доброе известие, которое я слышу за два последних месяца.

Официант поставил на стол тарелку со шницелем и скрылся в табачном дыму. Нестеров прикурил сигарету и пару минут слушал певца.

– Обожаю Лиссабон, – сказал он. – С его старинными улочками, допотопными трамваями, черепичными крышами и патриархальным бытом. Это не Брюссель, где кинешь камень и попадешь в тайного агента, сотрудника ЦРУ, БНД или МОССАДа. Мы с тобой здесь можем говорить почти открыто, не прячась ни от кого. Потому что Лиссабон не интересует ни одну спецслужбу мира. Когда-то город был наводнен шпионами, его использовали как плацдарм для натурализации, внедрения агентов в европейские столицы. С той поры все встало на уши. Европа умчалась далеко вперед на своем скоростном поезде, а Португалия безнадежно отстала. Она так и осталась тихой провинциальной станцией, куда летом приезжают отдохнуть туристы. Сюда не добрались психозы, которыми страдает весь мир. Например, запрет на курение в общественных местах.

– И мне тут нравится, – признался Колчин. – Возможно, я остался бы здесь навсегда, но не могу. А теперь пора идти. Боюсь, наша девушка уже соскучилась. Кстати, как там её жених Филипп Висенти?

– У него есть все, что может иметь человек в его положении. Запас продуктов, вода и матрас.

– А он не вскроет себе вены консервным ножом?

– Отпадает.

Колчин позвал официанта и расплатился за ужин, не взирая на протесты Нестерова, и ушел.

Колчин пересек темную улицу, поднялся на крыльцо гостиницы и вошел в холл. За конторкой возле двери сидел все тот же старик портье. Сдвинув на затылок широкополую соломенную шляпу, он терзал старенький радиоприемник, старясь настроиться на волну, где транслируют девятичасовой выпуск новостей. Старик поднял взгляд на посетителя и приветливо улыбнулся. Колчин остановился у стойки. Портье выключил приемник.

– Хорошая погода, – сказал Колчин.

– Слишком душно, – старик неплохо говорил по-английски. – Невозможно заснуть. Ночью будет сильная гроза. И шквальный ветер.

– Это передали по радио?

– Это чувствуют мои кости. Обязательно будет сильная гроза.

– Скажите, никто не интересовался дамой из триста восемнадцатого номера?

– Никто, – покачал головой старик. – У меня перед носом номер вашего мобильного телефона. Как только её спросят, я дам вам знать.

– Спасибо. А новые посетители в гостинице останавливались? В то время, когда я ужинал? Я жду друзей из Англии. Они должны приехать завтра или сегодня.

– Англичан не было. Но приехали два немца. Они сняли номер на втором этаже.

– Вот как? – Колчин подумал, что слишком плохо наблюдал из таверны за входом в гостиницу, заслушался песнями, раз его угораздило пропустить новых постояльцев.

– Один из этих немцев мужчина лет сорока с небольшим? Со шрамом над бровью?

– Это молодые люди, им нет и тридцати. Муж и жена.

Колчин положил на стол десять долларов. Банкноту, как сачок бабочку, накрыла соломенная шляпа старика. Поблагодарив портье, Колчин подошел к автомату для чистки обуви, стоящему возле лестницы, сунул монету в щель и нажал красную кнопку. Старинный автомат лязгнул, начал вибрировать, щетки пришли в движение. Колчин думал, что порядки в гостинице слишком уж либеральные. Незнакомому человеку, чтобы подняться на любой этаж, достаточно назвать номер, в который он хочет попасть. Если портье спит, у его конторки можно не задерживаться. Холл сквозной, зайдя с улицы легко выйти через заднюю дверь и очутиться в тесном квадрате внутреннего двора, огороженного с трех сторон каменным забором. Во дворе разбили цветочные клумбы и посадили молодые эвкалипты и каменные липы.

Начистив ботинки, Колчин в несколько прыжков преодолел четыре лестничных пролета, прошел в конец пустого коридора, постучал в дверь триста восемнадцатого номера, выждал пару секунд и снова постучал.

– Кто там? – спросила Уильямс.

– Это я.

В замке повернули ключ, дверь открылась, Колчин зашел в номер. Верхний свет был погашал, шторы плотно занавешены. Горел лишь тусклый светильник на стене.

– Никто не звонил?

– Нет, – процедила Джейн сквозь сжатые зубы.

– Жаль. В холодильнике есть пицца. Разогреть?

Уильямс не ответила, сев на диван, раскрыла любовный роман в нежно розовой обложке и отгородилась книгой от Колчина, давая понять, что терпит его присутствие в силу обстоятельств, но вести беседу не станет даже под пытками. Колчин сел в кресло.

– А вы напрасно сердитесь, потому что сами себе испортили жизнь.

Джейн молчала, делая вид, что увлечена романом.

– Я хотел сказать, что все кончится совсем скоро, – продолжил Колчин. – Потерпите. И ваши мечты осуществятся. Будете сидеть в своей Бразилии в доме с открытой верандой. Наслаждаться свежим воздухом и слушать завывания диких обезьян. Это все, что я знаю о Бразилии: кофе, карнавал, футбол и уже упомянутые мною дикие обезьяны. Говорят, их там очень много. Вы не боитесь обезьян?

– Хватит паясничать.

Джейн сердито глянула на Колчина. Кажется, этим взглядом можно дырку в человеке прожечь.

– Я серьезно. Не хотел вам этого говорить, но вы шикарная женщина. И вас с Филиппом все получится, когда его синяки немного заживут. У вас родится сын, совершенно очаровательный ребенок. И к тому же вундеркинд. Он будет свободно разговаривать по-французски, когда ему ещё не исполнится пяти лет. Это мой прогноз. А мои прогнозы всегда сбываются.

– У меня от вас болит голова.

– Хорошо, уходу. Будьте настороже и звоните мне в случае чего.

Колчин вышел в коридор. Остановился и прислушался. Щелкнул замок, все звуки стихли. Колчин достал из кармана ключ от триста семнадцатого номера, дверь которого точно напротив номера Джейн. Переступил порог, не зажигая света, прошел через комнату на балкон, выходивший во внутренний дворик. Колчин, прикурив сигарету, поставив локти на перила. Черное высокое небо заволокли тучи. Налетающий порывами ветер трепал ветви молодых эвкалиптов, растущих по периметру двора, небо прочертила голубая линия молнии, прокатился далекий раскат грома. Старик портье, кажется, оказался прав, собиралась ночная гроза.