Заместитель управляющего компании «Шен-Хиллз майн» мистер Гарольд Ферфекс принял суперинтенданта Ханнасайда с взволнованной почтительностью и охотно позволил ему расспросить кое-кого из служащих. Мистер Ферфекс был худощавым, невысоким, довольно нервным человеком среднего возраста. На тайну смерти Арнольда Верекера никакого света он пролить не смог.

– Видите ли, – говорил он с подавленным видом, – очень многие недолюбливали мистера Верекера. Он был суров, очень суров! Я… я полагаю, мне он доверял. Хочется думать, что да. Мы никогда не ссорились. Временами он бывал со мной резок, но я знал его много лет и, думаю, понимал. Ужасно, что его убили, просто ужасно. И возможно, из-за того, что кто-то не смог примириться с его вспыльчивостью.

От мисс Миллер, секретарши Арнольда Верекера, толку было больше. Эта деловитого вида женщина неопределенного возраста не отводила от суперинтенданта холодных, умных глаз и отвечала на его вопросы спокойно, с оттенком презрения. Она назвала точное время появления Арнольда Верекера в кабинете в субботу утром, зачитала список встреч, какие у него были назначены, и описала его визитеров.

– В двадцать пять минут одиннадцатого, – оживленно сказала она, – мистер Верекер вызвал мистера Мезурье. Тот находился в его кабинете двадцать семь минут.

– Вы очень пунктуальны, мисс Миллер, – вежливо отметил суперинтендант.

Она улыбнулась со снисходительным превосходством.

– Конечно. Я горжусь своей точностью в работе. Мистер Мезурье был вызван сразу же после ухода сэра Генри Уотсона, встреча с которым, как я уже сказала, была назначена на десять часов. Мистер Седрик Джонсон из компании «Джонсон, Хейс и Хеверсайд» был приглашен к одиннадцати часам и приехал на семь минут раньше. Я тут же сообщила об этом мистеру Верекеру по внутреннему телефону, потом мистер Мезурье вышел и, полагаю, вернулся в свой кабинет.

– Благодарю вас, – сказал Ханнасайд. – Не могли бы вы сказать, возникали ли какие-то неприятности во время встреч мистера Верекера тем утром?

– Да, разговор мистера Верекера с мистером Мезурье был, как мне кажется, очень неприятным.

– Почему у вас создалось такое впечатление, мисс Миллер?

Она приподняла брови.

– Эта комната, мой кабинет, сообщается с кабинетом покойного мистера Верекера. Я не могла не узнать о ссоре, происходившей за дверью.

– Знаете, в чем была ее причина?

– Если б знала, то немедленно назвала бы ее, это важная информация. Но у меня нет привычки подслушивать у замочной скважины или попусту тратить время своего нанимателя. Во время разговора мистера Верекера с мистером Мезурье, а затем с мистером Седриком Джонсоном я занималась корреспонденцией мистера Верекера, пользовалась диктофоном и пишущей машинкой. Поэтому не слышала того, что говорилось, и не хотела слышать. Время от времени голоса за дверью повышались до крика. Больше ничего сказать не могу.

Суперинтендант задал ей еще пару вопросов, а потом попросил о встрече с Рудольфом Мезурье.

Мезурье вошел через пять минут. Выглядел он неважно, но приветствовал суперинтенданта бодро и непринужденно.

– Суперинтендант Ханнасайд, не так ли? Доброе утро. Насколько понимаю, вы ведете дело о смерти Арнольда Верекера? Согласитесь, случай ужасный? Получить удар ножом в спину. Я буду очень рад оказать вам помощь – только, боюсь, мало что смогу сказать. – Он сконфуженно засмеялся и присел на край пустого стола красного дерева, аккуратно поддернув тщательно отутюженные штанины. – Что бы вы хотели узнать?

– У меня к вам несколько вопросов, мистер Мезурье, – ответил суперинтендант. – Можете припомнить, где вы были в субботу ночью между… скажем, одиннадцатью и двумя часами?

Мезурье наморщил лоб.

– В субботу, дайте подумать. Ну да, конечно! Я был дома, Редклифф-Гарденс, Эрлз-Корт. У меня там берлога.

– Уверены, что в это время вы были дома, мистер Мезурье?

– Ну, в общем… – Мезурье снова слегка нервозно засмеялся. – Безусловно, я переживал! В тот вечер у меня побаливала голова, и я рано лег в постель.

Ханнасайд несколько секунд смотрел на него. Мезурье выдержал его взгляд и облизнул губы.

– Где вы держите свою машину? – спросил Ханнасайд.

– Какой странный вопрос! За углом, у меня есть запирающийся гараж в извозчичьем дворе.

– Вы никогда не забываете запирать гараж, мистер Мезурье?

– О, боюсь, что иногда бываю слегка рассеян, – ответил тот с легкой поспешностью. – Конечно, обычно я помню, что его нужно запирать, но порой, когда спешу… знаете, как это бывает!

– Вы пользовались машиной в субботу?

– Нет, как будто… хотя да, пользовался!

– В какое время?

– Право, не помню. Во второй половине дня.

– И когда поставили ее снова в гараж?

Мезурье развел скрещенные ноги, потом снова скрестил их.

– Должно быть, где-то ранним вечером. Я не обращаю особого внимания на время. И само собой, не представлял, что время моего возвращения в гараж будет важно. Я имею в виду…

– Вы уверены, мистер Мезурье, что, говоря «ранним вечером», не имеете в виду «ранним утром»?

– Я… я вас не понимаю. Я уже сказал, что рано лег в постель. Не понимаю, к чему вы клоните. Если думаете, что я имел какое-то отношение к смерти Арнольда Верекера, это совершенно нелепо.

– Владелец четырех запирающихся гаражей в извозчичьем дворе, – сказал Ханнасайд, просматривая свои записи, – утверждает, что вы выехали из гаража примерно в пять часов.

– Думаю, он совершенно прав. И не собираюсь это оспаривать. Только не понимаю, почему вы так интересуетесь моими передвижениями. Вы очень скрупулезны и все такое, но, должен сказать, мне кажется смешным, что вы берете на себя труд расспрашивать людей в гараже!

– Кроме того, владелец утверждает, – хладнокровно продолжал Ханнасайд, – что в час сорок пять ночи уже в воскресенье его разбудил стук двери, открываемой в одном из гаражей. Очевидно, гараж, который вы снимаете, расположен прямо под его спальней. Он заявляет, что узнал звук мотора въезжавшей в гараж машины.

– Это совершенная бессмыслица! – воскликнул Мезурье. – В любом случае это была не моя машина. Разумеется, если кто-то не вывел ее оттуда. Если я забыл запереть гараж, это легко могли сделать.

– Кто? – спросил Ханнасайд.

– Кто? Откуда мне знать! Кто угодно!

– Мистер Мезурье, у того, кто взял в субботу вечером вашу машину, должен был быть ключ от гаража. Владелец утверждает, что, когда вы выехали оттуда после пяти, он сам запер двери. И они оставались запертыми, когда он лег спать в половине одиннадцатого.

– Видимо, он ошибается. Я не утверждаю, что никто не брал мою машину. Скорее всего, машина, шум которой он слышал в час сорок пять, принадлежала кому-то другому. Владелец гаража, очевидно, не до конца проснулся, да и все равно он не мог так уверенно узнать шум мотора.

– Значит, вы согласны, что никто не мог вывести вашу машину из гаража в субботнюю ночь?

– Ну, я… конечно, похоже на то, но я не уверен, что ее никто не выводил. То есть… Послушайте, я не понимаю, почему вы так озабочены моей машиной, хотя я сказал вам…

– Я так озабочен ею, мистер Мезурье, потому, что вашу машину патрульный констебль видел в местечке Димбери-Корнер, в десяти милях от Хенборо, на шоссе без двадцати шести час ночью в воскресенье, – сказал Ханнасайд.

Мезурье снова облизнул губы и несколько секунд молчал. Внезапно стало слышно тиканье массивных часов на каминной полке. Мезурье глянул на них так, словно этот размеренный звук действовал ему на нервы, и произнес:

– Могу только сказать, что он, наверное, ошибся.

– Номер вашей машины АМГ двести сорок? – спросил Ханнасайд.

– Да.

– Тогда не думаю, что он ошибся, – сказал Ханнасайд.

– А что, если он не разобрал номер. Возможно, там было АНГ или… или АИГ. В любом случае я не был на том шоссе в это время. – Мезурье поднял руку и пригладил черные лоснящиеся волосы. – Если это все, чем вы располагаете против меня, – я имею в виду воспоминание патрульного констебля против моего слова, то это пустяк. Я не хочу вас обидеть. Разумеется, детективы должны проверить все, только…

– Совершенно верно, мистер Мезурье. – Ровный голос суперинтенданта заставил Мезурье умолкнуть. – Я вас попросил только перечислить свои передвижения в субботу вечером. Если вы весь вечер находились дома, то, наверное, сможете представить свидетеля, который это подтвердит?

– Нет, не смогу, – ответил Мезурье со смущенной улыбкой. – Моя домовладелица с мужем всегда уходят по субботним вечерам, поэтому они не могут знать, был я дома или нет.

Он обнаружил торчавший из рукава клочок ваты, вытянул его и принялся теребить.

– Очень жаль, – сказал Ханнасайд и, снова заглянув в свои записи, отрывисто произнес: – У вас состоялся разговор с Арнольдом Верекером в половине одиннадцатого в субботу утром. Это так?

– Ну, точного времени я не помню, но в субботу мы с ним виделись.

– Этот разговор был неприятным, мистер Мезурье?

– Неприятным? Я не совсем…

– Между вами и мистером Верекером произошла ссора?

– Да нет, господи! – воскликнул Мезурье. – Верекер был в то утро слегка раздражен, но мы не ссорились. С какой стати?

Ханнасайд отложил свои записи:

– Думаю, дело у нас пойдет быстрее, если скажу вам сразу, мистер Мезурье, что в моем распоряжении находится письмо, касающееся вас. Мистер Верекер написал его адвокату фирмы в субботу. Можете прочесть, если хотите.

Мезурье протянул руку за письмом и сказал:

– Это… это не почерк Верекера.

– Почерк мой, – сказал Ханнасайд. – Это копия.

Мезурье, слегка покраснев, прочел письмо и положил на стол.

– Не знаю, что вы хотите от меня услышать. Это совершенно ложное утверждение…

– Мистер Мезурье, пожалуйста, поймите меня! Поднятый в этом письме вопрос меня не касается. Я расследую не состояние счетов этой компании, а убийство ее председателя. Судя по содержанию письма, ваш разговор с Арнольдом Верекером в субботу утром не мог быть приятным. К тому же я уже установил, что ваши голоса гневно повышались. Теперь…

– Эта мерзкая тварь Роза Миллер! – вспыхнул Мезурье. – Конечно, если вы собираетесь ей верить… Она вечно мне пакостит. Это беспардонная ложь, что мы ссорились. Верекер напустился на меня, не стану отрицать – он был в дурном настроении. Он даже обвинил меня в присвоении денег. Вряд ли нужно говорить, что это полнейшая нелепость. Честно говоря, я оказался в слегка неприятном положении – одолжил немного денег фирмы, чтобы справиться с затруднениями. Конечно, я понимаю, что делать этого не следовало, однако в тяжелом положении можно совершить глупость. Но сказать, что я украл деньги, – это просто смешно! Если бы я хотел украсть, то не возвращал бы их. Даже Верекер подтверждает, что я это делаю. Он просто злился на меня…

– Поскольку узнал, что вы заключили помолвку с его единокровной сестрой?

– Его это совершенно не касалось! – торопливо сказал Мезурье. – Ему было наплевать на Тони.

– Кажется, он считал, что его это очень даже касается, – суховато заметил Ханнасайд. – И угрожал разоблачить вас, так ведь?

– Да чем он только не угрожал мне! – ответил Мезурье. – Однако не могу сказать, что воспринимал это всерьез. Я прекрасно знал, что он не станет подавать на меня в суд, после того как все обдумает. Это было бы слишком глупо.

– Так ли? – спросил Ханнасайд. – Думаю, вы согласитесь, что если бы он подал на вас в суд за… э… одолженные деньги фирмы, вы больше не смогли бы найти работу.

– Не знаю. Конечно, это было бы чертовски неприятно, но…

– Я действую всецело в ваших интересах, мистер Мезурье, когда говорю, что вам лучше всего сказать мне правду о своих передвижениях вечером в субботу. Подумайте над этим.

– Нечего мне думать. Вы не сможете доказать, что тот полицейский видел мою машину, как ему показалось, и даже если там была моя машина, то вел ее не я. – Мезурье поднялся. – Больше мне нечего вам сообщить.

– Тогда я вас больше не задерживаю, – сказал Ханнасайд. – Но все-таки советую подумать.

Когда суперинтендант покинул контору компании «Шен-Хиллз майн», шел уже пятый час. В главном холле здания его ждал подчиненный, сержант Хемингуэй, жизнерадостный человек с веселым взглядом и солидными манерами. Они направились в ближайшую кондитерскую и за чашкой крепкого чая сравнили полученные данные.

– Беда в том, – заметил в заключение сержант, – что людей с весомыми мотивами слишком много. Не нравятся мне такие дела. Помните убийство Оттершоу? Оно отняло у меня десять лет жизни. – Сержант потрогал одну из булочек, которые официантка поставила перед ним, и покачал головой. – Не для моего возраста. Сажать нужно тех, кто навязывает людям такую еду. Из-за нее я бы всю ночь не смог заснуть. Взять этого юного Верекера. Мне лично он совершенно непонятен. Вы хоть как-то разобрались с ним?

– Нет, – медленно ответил Ханнасайд. – Мне он тоже непонятен. Подозреваю, скользкий тип.

– Я знаю, у него самый сильный мотив. Эй, мисс, отнеси-ка эти булочки туда, откуда они появились – из мусорной корзины, судя по их виду, и принеси тарелку бутербродов, будь хорошей девочкой.

– Дерзишь! – сказала официантка, вскинув голову.

Сержант подмигнул ей и повернулся снова к Ханнасайду:

– Похоже, ловкая девчонка. Так вот, я раздобыл для вас кое-что. Зашел в эту квартиру, как вы велели, и разговорился со служанкой. Настоящая старая брюзга. Зовут ее Мергатройд. Была личной горничной второй миссис Верекер до ее замужества и потом. После смерти миссис Верекер осталась в качестве няньки у детей. Преданная слуга семейства. Я сделал все, что мог, умасливал ее, но она закрытая, как устрица… Спасибо, мисс. – Он подождал, пока официантка отойдет за пределы слышимости, и снова заговорил: – Закрытая, как устрица. Недоверчивая, настороженная. Но одну вещь она все-таки сказала и стояла на том.

– Какую?

Сержант взял с тарелки бутерброд, сложил его пополам и отправил в рот. Когда он вновь обрел возможность говорить разборчиво, то произнес:

– Сказала следующее: что бы ни говорили другие, она готова взойти на гору и публично поклясться, что мастер Кеннет в полночь в субботу преспокойно лежал в своей постели и спал сном младенца.

– Так и сказала? – спросил Ханнасайд с легким удивлением.

– Не покажу под присягой, что буквально так, – ответил, не смущаясь, сержант. – Может быть, я передал их чуть поэтичнее. Но суть такова. А по вашим словам, этот мастер Кеннет признает, что бродил по городу до четырех часов. Создается путаница, сэр. Похоже, они не согласовали между собой вопрос об алиби.

– Не вижу тут ничего особенного, – сказал Ханнасайд. – Вполне очевидно, что положение юного Верекера очень шаткое, и если эта Мергатройд преданная старая служанка, то ее слова – просто доблестная попытка защитить его, какой вполне следовало ожидать.

– Супер, я этого не отрицаю. Согласен, это так. Но суть в том, что старушка испугана. Боится, что убийство совершил юный Верекер. Будь она уверена в его невиновности, так оторвала бы мне голову за то, что смею подозревать ее любимца.

Ханнасайд поставил чашку.

– Послушай, она так сказала или нет?

– Не говорила. Это моя мысль, сэр. Я понял, что она бы так поступила.

– Почему?

– Психология, – ответил сержант, рассеянно беря четвертый бутерброд.

– Перестань, – грубовато сказал начальник. – Что ты узнал о шофере Верекера?

– Убил не он. Забудьте о нем, сэр. Я расскажу вам, что он делал в субботу.

– Не трудись. Напишешь это в рапорте. А я, пожалуй, нанесу визит мисс Верекер.

Сержант с глубокомысленным видом приподнял бровь:

– Из-за нечистого на руку Рудольфа? Она получает письмо от Арнольда, где говорится о том, что Мезурье подделывает счета, и Арнольд грозится уничтожить его, едет в Эшли-Грин просить за жениха, а когда видит, что это бесполезно, закалывает жестокого единокровного брата. Я понять не могу, как она посадила его в колодки, но, судя по тому, что узнал о Верекерах, они выкинули бы шутку именно в этом духе и сочли бы ее очень забавной. У меня другое чувство юмора, но все люди разные. Поразительно, что посетители как-то выходят из этого чайного заведения – этих девиц со счетом не дозовешься. Я пытаюсь привлечь взгляд крашеной рыжей красотки вот уже десять минут. Сэр, я знаю, что мне теперь делать. Заняться проверкой этого Рудольфа. – Сержант проницательно посмотрел на начальника, он часто работал с ним и знал его. – Ведь вас беспокоит Рудольф?

– Да, – ответил Ханнасайд. – Он и похож и не похож на убийцу. Выясни, Хемингуэй, все, что сможешь.

Сержант кивнул:

– Непременно, сэр. Только он не мог этого сделать. Я так думаю. Послушай, Глэдис – Мод – Гвендолин, как там тебя, – скажи мне вот что: ты угощаешь нас этим чаем?

– Еще чего! У тебя не хватит смелости уйти, не расплатившись! – хихикнув, ответила официантка.

– Я только спрашиваю, потому что ты как будто боишься принести счет, – сказал сержант.

– Сам ты боишься! – парировала развеселившаяся официантка.