Книга: Пустошь
Назад: Глава третья
Дальше: Глава пятая

Глава четвертая

Через час я объявляю, что мне пора. Я всегда так говорю, прежде чем отключиться на несколько часов, а то и дней. Итан целует меня на прощание, потом отводит у меня со лба непослушную прядь и обещает, что мы скоро увидимся. Эйприл и Джереми бормочут: «Пока!» А затем происходит нечто необычное: я не теряю сознание – по крайней мере не полностью. Я снова чувствую покалывание. Оно начинается в центре головы, потом достигает глаз и ушей и ненадолго прекращается. Следующие несколько часов электрическая щекотка скользит вверх-вниз по телу, то погружая меня во тьму, то выдергивая из нее. Все это напоминает какое-то сумасшедшее световое шоу.
Потом сознание окончательно ко мне возвращается, и я просыпаюсь в укрытии, которое мы устроили в музее. В каждом нашем убежище обязательно есть сэйв – безопасная комната, где мы спим. Теперь я подозреваю, что у сэйва есть и другие функции.
На меня разом обрушиваются десятки воспоминаний о жизни в Пустоши. Вот я неловко сворачиваюсь калачиком в сэйве, прежде чем отключиться; насмехаюсь над каннибалом, готовым броситься на меня с ножом, хотя внутри у меня одно желание – сбежать; вижу оцепенелые лица друзей, которые язык не поворачивается назвать человеческими. Я всегда думала, будто сама себе хозяйка, – лишь изредка замечала, что мои мысли никак не связаны со словами и поступками.
В памяти проносятся все новые образы, и вдруг на меня снисходит страшное озарение: единственное, что я в состоянии контролировать последние три года, – это мой ум. Да и то большую часть времени я только наблюдаю, думаю и совершенно не замечаю, что не властна над собственными действиями.
Почему я осознала это только сейчас?
Смотрю прямо перед собой, на лежащего напротив Итана. Его губы плотно сжаты, карие глаза открыты и совершенно ничего не выражают. Кто мы? Где мы? Как сюда попали?
Чувствую, как у меня подергивается правое веко. Как напрягаются мышцы, когда я пытаюсь пошевелить пальцами. Человек ли я вообще? Если Пустоши не существует в действительности, откуда мне знать, реальна ли я сама?
Я снова проваливаюсь в сон.
Мне снится, будто вокруг меня, словно стервятники, медленно кружат люди в деловых костюмах. Они так близко, что я чувствую целую гамму запахов, от ванильных духов и сигаретного дыма до потных подмышек. Меня мутит, но желудок пуст.
– Она – первая, – произносит человек в заднем ряду.
Первая кто?
Подходит женщина. У нее большие бледные глаза и коротко стриженые темные волосы с проседью. Вылитая сова. Она дотрагивается до моих волос – в этом кошмаре они гораздо длиннее, чем в действительности, – и принимается внимательно меня рассматривать.
– Говорят, она отлично показала себя в испытаниях. Когда вы собираетесь запустить ее в игру?
– Сегодня вечером, – отвечает тот же человек.
Женщина улыбается – зубы у нее мелкие, как у пираньи.
Я хочу, чтобы она перестала меня трогать. В этом сновидении мне не нравится так же сильно, как в кошмаре про белый прибор и механические руки, но проснуться не могу. Я стою совершенно неподвижно, а все эти люди оценивающе меня разглядывают. Причем я уверена, что нахожусь в собственном теле.
– Я человек, – жалобно бормочу я.
Окружающие только улыбаются, словно я ребенок, который произнес первое в жизни слово.
До моей макушки дотрагивается мужчина в черно-сером галстуке в горошек. Голову охватывает невыносимая боль, и я захожусь от крика.
– Я слышал, дизайнеры «Пустоши» разработали отличный мир. Мой деловой партнер совершил по нему экскурсию и говорит, что еще никогда не видел такой реалистичной игры.
Мужчина в галстуке даже не обращает внимания на мои муки. Он оглядывается через плечо, и самодовольный голос в заднем ряду отвечает:
– С физической реальностью всегда так. Впрочем, я согласен: «Пустошь» – нечто особенное. А Клавдия Вертью – наш главный персонаж.
Толпа раздается в стороны, и обладатель самодовольного голоса выходит вперед. Я не могу разглядеть его лица – оно расплывается у меня перед глазами, – но знаю, что хочу причинить ему боль. Хочу так сильно, как в жизни ничего не хотела.
Кошмар обрывается в ту секунду, как я бросаюсь на него с острой иглой в руке, которую выдернула из резинки накрахмаленных штанов.
Я лежу на боку и пытаюсь понять, что это было. Больше похоже на воспоминание, чем на сон. По зажатой между полом и телом руке бегают мурашки. Я счастлива – если это слово вообще применимо к человеку, чья жизнь оказалась муляжом. Первое воспоминание! Первое воспоминание о жизни до Пустоши!
Доказательство, что я человек.
Я не виртуальный герой в созданном компьютерами мире. Я – нечто другое. Человек, заточенный в игру. Персонаж.
Такие мысли проносятся у меня в голове, прежде чем по телу растекается электрический ток, от которого начинают стучать зубы. На этот раз он вырубает меня полностью. Больше никаких воспоминаний – просто сон.
* * *
– Нужно составить план большого набега, – говорю я, когда в голове у меня срабатывает выключатель и я возвращаюсь к действительности. Я сижу на спальном мешке, скрестив ноги.
– Можно отправиться в Гадюшник, – предлагает Джереми, подкатывая к Эйприл бутылку с водой.
Именно там мы и нашли Эйприл несколько месяцев тому назад. Гадюшник – район города вокруг футбольного стадиона, где живет шайка людоедов. Но людоеды – не единственная опасность. На футбольном поле и на месте разрушенных зданий зияют ямы – огромные воронки, на дне которых оказывается большинство выживших – или оступившись, или после того, как с ними покончат людоеды.
Во время последней вылазки в Гадюшник мы убили немало людоедов. Грабили всех, кто попадался нам на пути: и каннибалов, и выживших. Помню, как было опасно. До чего же безрассудно мы себя вели!
Я помню все. А судя по тому, что я опять нахожусь в белой комнате, эти воспоминания принадлежат не только мне.
– Если пойдем в Гадюшник, придется тратить очки на апгрейд оружия, – недовольно говорит Эйприл. – Нельзя ведь отправляться туда с одними ножами и парой пистолетов.
Я вижу на экране, как она накручивает на тощее запястье свои длинные рыжие волосы: раз, два, три – накрутила; раз, два, три – раскрутила. Я вспоминаю, сколько раз просила ее сделать апгрейд прически и подстричься. «Эти дурацкие волосы тебя погубят, – сказала я однажды. – Какой-нибудь людоед схватит тебя за патлы, а я даже пальцем не пошевелю, чтобы тебя спасти».
Меня тогда покоробило от собственных слов, так грубо и бессердечно они прозвучали. Теперь я знаю, что это были не мои слова.
– Чтобы зарабатывать очки, нужно тратить очки, – произносит девушка в белой комнате одновременно со мной. – Если, конечно, не боишься риска. Ну, а если боишься… может, стоит подыскать себе другой клан, который играет в твоем темпе? Годам к двадцати, глядишь, управишься.
– Оливия… – Итан быстро поправляется: – Клавдия, давай отложим вылазку в Гадюшник на пару месяцев? Раздобудем новое оружие, запасемся едой…
Оливия, девушка в десятиугольной комнате, отвечает не сразу. Она стучит ногой по белому ламинированному полу. На ней туфли на каблуках – совсем как в кошмаре, который приснился мне после удара по голове.
Впрочем, вряд ли это был сон. Я видела то, что происходило на самом деле. А значит, как ни трудно поверить, регенератор и доктор Коста действительно существуют.
Наконец Оливия со вздохом произносит:
– И ты, Итан?
Он отрывисто кивает головой – вряд ли это на пользу его ране…
– Хорошо. Пусть будет по-вашему. Вот и посмотрим, что из этого выйдет.
Судя по резким, дерганым движениям, Оливия злится. Девушка ударяет ладонями по воздуху, и на экране возникает окно со списком припасов. В него внесен каждый нож, пистолет и ножовка, которые я раздобыла за последние три года, а также небольшое количество еды и одежды. Пистолет «глок» и теплая куртка, доставшиеся мне от людоедши из здания суда, тоже значатся в списке.
Итог трех лет моей жизни, выведенный на десять огромных экранов.
– Чисто для сведения: у меня полно хорошего оружия для похода в Гадюшник.
Когда мы с Оливией произносим эти слова, камера наезжает на Эйприл. Оливия хочет сказать что-то еще, но тут за спиной у нее раздается стук в дверь.
– Чего? – рычит она, оборачиваясь.
– Пора в академию, – отвечает женский голос. – Автомобиль ждет наверху.
– Я не поеду.
– Не говори ерунды. Сейчас же выходи из игры, а то я тебя отключу.
Когда Оливия снова поворачивается к экрану, она кипит от злости. К ее рукам, быстро раскрывающим разные меню, приливает кровь. Лицо, наверное, тоже красное.
– Мне надо на занятия. Надеюсь, вечером вернусь.
Оливия открывает окошко с фиолетовым прямоугольником, на котором написано: «Выход». Она бьет по нему рукой, изображение на всех экранах исчезает, и остается только прозрачное стекло. Видимо, так Оливия выходит из «Пустоши», когда наиграется.
Я оказываюсь в том же положении, что прошлой ночью: сознание поочередно вспыхивает и гаснет. Я то погружаюсь в темноту – такую черную, словно меня вообще не существует, – то оказываюсь на несколько секунд у Оливии в голове. Тогда я вижу водоворот ярких красок – мир из стекла и механизмов, совершенно непохожий на «Пустошь». Происходит это настолько часто и быстро, что меня слегка мутит. Наконец я более-менее прихожу в себя в музее, окруженная ничего не выражающими лицами друзей.
Мои руки сжимаются в кулаки.
– Проснись, – пытаюсь выговорить я сквозь сжатые зубы. Электрическое покалывание уже ползет вниз по лицу, и мой голос звучит вяло, еле слышно. – Не сдавайся без боя.
Прежде чем снова уснуть, я думаю об Оливии – о девушке в десятиугольной комнате, которая постоянно мне снится.
О девушке, которая управляет персонажем по имени Клавдия Вертью в игре под названием «Пустошь».
О моем геймере.
Назад: Глава третья
Дальше: Глава пятая