Глава тридцатая

– Нам нужно уйти под землю, – говорит Деклан.

Не знаю, что он имеет в виду. Да и не важно. Главное – я жива. Я с Декланом. Я сама себе хозяйка.

Деклан гонит машину, судорожно вцепившись в руль обеими руками. Над коленями у него болтаются обрывки разноцветных проводов – он вырубил систему слежения и электромагнитное излучение.

– Думаешь, Томас?..

– Возможно, – отвечает Деклан. С заднего сиденья раздается тихое всхлипывание, и он слегка сощуривает глаза. Щека у него нервно подергивается. – Надеюсь, что да.

Всхлипывания становятся все громче, пока не превращаются в истерический визг. Я комкаю в руке край футболки, чтобы тоже не закричать. Она по-прежнему свежая и накрахмаленная, и мне хочется содрать ее с себя, чтобы поскорее забыть об ужасах зала конфигурации.

Я оглядываюсь на Оливию:

– Если сейчас же не перестанешь, я воспользуюсь церебральной связью и заставлю тебя силой!

Она произносит нечто невнятное, издает прерывистый вздох и замолкает.

На короткое мгновение тишина становится моим лучшим другом. Высокие здания, которыми я так часто любовалась глазами Оливии, сливаются в одно сверкающее пятно. Когда-то я считала совершенным этот мир, где нет насилия, много красивых домов и полно еды. Но Деклан оказался прав: мир Оливии такой же извращенный, как «Пустошь».

– Нужно найти Уэсли, – говорю я наконец. О Миа с Джереми я стараюсь не думать. – Освободить Итана с Эйприл. И отыскать Дэниела.

Это мой долг перед Миа.

Деклан кивает, но в воздухе остаются висеть непроизнесенные слова: «Если они еще живы».

Они живы. Я знаю.

Когда рассветает, мы угоняем со стоянки многоквартирного дома на берегу моря другой автомобиль. Деклан говорит, что мы так и будем менять машины, пока не доберемся до места. До убежища. Мы больше не в «Пустоши», однако продолжаем искать, где бы спрятаться. Это настолько нелепо, что у меня ноет в груди.

– Поспи, – шепчет Деклан, дотрагиваясь до моей щеки. – Скоро приедем.

Я оглядываюсь на Оливию. Она сжалась в комочек и спит, сунув в рот кулак. Ее тело слегка подергивается. То и дело она хлюпает носом.

– Если Оливия проснется…

– Я с ней справлюсь. Вряд ли она настолько сильна или настолько глупа, чтобы воспользоваться приемами, которым обучила тебя в «Пустоши». Думаю, хлопот с ней не будет.

Я отворачиваюсь к окну. Бросаю взгляд на море, отражающееся в стеклянных стенах зданий. Закрываю глаза.

И погружаюсь в сон.

– Добро пожаловать домой, – говорит Деклан.

Я выдергиваю себя из кошмара в ту самую секунду, как машина останавливается. Выпрямляюсь и оглядываюсь. Мы не на аэротрассе. Вокруг – только дорога и пустыня.

– Что…

– Просто подожди немного.

Неужели с потерей брата Деклан помешался от горя? Похоже, его нисколько не беспокоит, что мы сидим в украденном автомобиле посреди какой-то глухомани. Внезапно мы начинаем двигаться, но не вперед и не назад.

Мы движемся вниз.

Дорога опускается сама собой.

Длится это бесконечно долго. Вокруг темно, и я слышу лишь собственное дыхание.

Деклан берет меня за руку:

– Расслабься. Теперь все будет хорошо.

По-моему, ничего хорошего нет. Я подтягиваю колени к груди и обхватываю их руками.

Когда платформа останавливается, Деклан заводит мотор. Включается свет. Мы в длинном туннеле.

– Где мы? – сонно спрашивает Оливия.

Я почти забыла о ее существовании. Я оборачиваюсь к ней, и меня поражает, насколько она похожа на меня в эту минуту. Обхватив себя руками, Оливия смотрит в заднее окно на поднимающуюся платформу.

Когда Деклан сказал, что нам нужно уйти под землю, я никак не ожидала, что мы уйдем под землю в прямом смысле слова.

– Тебя убьют за измену, – говорит Оливия. Я знаю, что обращается она не ко мне, хотя ее взгляд устремлен прямо на меня. – Тебя, твоего брата и всех, у кого хватило глупости тебе помогать.

– Ты знаешь, где Уэсли? – спрашиваю я. – Знаешь, как попасть в новую игру?

Оливия пожимает плечами.

– Кстати, чем дольше ты держишь меня в плену, тем дольше твоя семья будет страдать. Даже если мой отец мертв, мама с братом заставят твоих родственников ответить за все. В особенности если отец мертв!

На этот раз я уверена, что Оливия обращается ко мне. Но она лжет. Оливия прекрасно знает, как сделать мне больно. Она в отчаянии, вот и все. Однако сердце у меня екает.

– Я сирота, – говорю я.

– Что же, можешь верить всему, что наплел тебе мой отец. Всему, от чего тебе становится легче.

Мне не легче – мне страшно. Я тысячу раз представляла себе ту минуту, когда Оливия окажется в моей власти, и мне даже в голову не приходило, что она по-прежнему сможет мной манипулировать. Похоже, она знает меня лучше, чем я сама.

– Если хочешь что-то сказать, говори, – насмешливо произносит Оливия. – Хотя ты всегда держала свои мысли при себе, верно, Клавди?

При звуке детского прозвища я стискиваю зубы. Плечи у меня напрягаются, и я отворачиваюсь. Не хочу больше смотреть на Оливию. Не хочу ее слушать. В эту минуту я бы предпочла, чтобы ее вообще не существовало.

– Не слушай ее, – шепчет Деклан. – Она такая же, как Томас. Умеет задеть человека за живое.

– Тебе не вытащить брата из игры, – с издевкой продолжает Оливия. – Куда вам двоим тягаться с «Лан корп»! Он умрет, совсем как…

– Его не убьют! – резко перебиваю я.

Я прекрасно знаю, что она хотела сказать. Но я не позволю ей насмехаться над Миа. Сузив глаза, я смотрю на Оливию в зеркале заднего вида.

– Ты мой козырь. Ты сама поможешь мне уничтожить «Лан корп». Иначе я убью сначала Лэндона, потом себя.

Деклан потрясенно смотрит на меня:

– Что…

Я поднимаю руку и произношу одними губами:

– Потом объясню.

Оглядываюсь на Оливию. Она дрожит. Ноздри у нее раздуваются, руки сжаты в кулаки. Она знает, что я выполню свою угрозу. Знает, что тогда будет с ней.

Вот и прекрасно. Пускай поистерит.

Километра через полтора впереди показываются огромные ворота, по бокам от которых стоит по три человека. Охрана.

Опять охрана…

– Что это? – спрашиваю я.

– Копленд, – хором произносят Деклан с Оливией.

Я растерянно перевожу взгляд с одного на другого в ожидании объяснений, когда Деклан подъезжает к воротам и останавливает машину. Оливия наклоняется ко мне – так близко, что задевает губами мое ухо.

– Нужно убираться отсюда, – шепчет она. – Быстрее!

Лицо у нее пепельно-серое, со лба струится пот. Но больше всего меня поражают ее глаза – расширенные, немигающие.

Она снова пытается играть на моих чувствах.

– Ничего с тобой не случится, если будешь меня слушать, – говорю я.

Только почему сердце колотится так сильно? Почему меня тоже бросает в пот?

– Нет, Клавдия, ты не… – Рыжеволосая девушка открывает заднюю дверцу машины, и Оливия забивается в дальний угол. – Я с тобой не пойду!

Второй раз в жизни я слышу в ее голосе страх, но почему-то не радуюсь. Я бы предпочла, чтобы Оливия выкрикивала угрозы и пророчила нам скорую смерть. Я бы предпочла что угодно, только не панический ужас.

Рыжеволосая девушка хватает Оливию за плечо и, при помощи грузного парня, вытаскивает из машины. Когда визжащую Оливию подволакивают к воротам, она встречается со мной взглядом.

– Не рассказывай им ничего!

Теперь у меня собственная комната. В ней холодно и нет окон, зато я вольна ходить, где вздумается. Не пускают меня только к Оливии.

– Ей ничего не сделают? – спрашиваю я Деклана.

Он сидит на краю моей кровати и накручивает на пальцы угол одеяла.

– Нет. Она нам нужна.

Я сажусь рядом с Декланом, так что наши бедра соприкасаются. Он кладет руку мне на колени, и я поднимаю на него глаза.

– Так это и есть заступники?

Не ожидала, что мой смех прозвучит так нервно.

За дверью кто-то ходит. Они что, подслушивают? Я наклоняюсь к Деклану и шепотом добавляю:

– В смысле, те самые, о которых ты говорил?

– Да. Они нам помогут.

Если они нам помогают, почему я чувствую себя, как в тюрьме? Почему мне все время кажется, будто я вырвалась из одной клетки, чтобы тут же попасть в другую?

Вслух ничего подобного я не говорю – только накрываю руку Деклана своей. Наши пальцы переплетаются.

– Ланкастер заставил меня смотреть, как удаляют Миа.

– Знаю.

– Я… Ланкастер сказал, что ей не будет больно, но он соврал. Она страдала, и виновата в этом я.

При мысли о Миа сердце у меня обливается кровью; вряд ли эта невыносимая боль когда-нибудь утихнет. Каждый раз как я вспоминаю ее лицо, внутри все переворачивается.

– Миа рассталась с жизнью по собственной воле, – говорю я. – Предпочла смерть играм «Лан корп». Она была… смелой.

Деклан опускает взгляд, и я тут же понимаю, что сказала не то. Выходит, я только что назвала Уэсли трусом, ведь он-то выбрал игру, а не смерть.

– Я не хотела… Я не имела в виду, что Уэсли…

– Я знаю, – отвечает Деклан и грустно улыбается. – Извини, Вертью. За то, что врал тебе. За то, что подверг тебя опасности. За все.

– И ты меня извини.

Он целует меня. Я понимаю, что плачу, только когда чувствую на губах вкус собственных слез. Я отстраняюсь, вытирая лицо обеими руками.

– Дальше по сценарию ты должен отколоть какую-нибудь дурацкую шутку насчет того, что я хнычу, как маленькая.

– Не сейчас, – тихо отвечает Деклан. – Вертью, в машине ты обещала мне что-то рассказать…

В голове у меня громко и отчетливо раздается голос Оливии: «Не рассказывай им ничего!»

Несколькими часами раньше я вверила Деклану свою жизнь, а всего минуту назад попросила прощения за ложь. Должна ли я ему довериться? Открыть то, о чем Оливия молила не рассказывать?

– Клавдия?..

Я оглядываю комнату: кровать с мягким матрасом, стеклянный экран на столе, безликие обои в пастельных тонах. Тошнотворный запах чистящего средства, мигающие зеленые лампочки, встроенные в стену… Почему-то мне вспоминается «Пустошь».

Я вижу перед собой штаб-квартиру «Лан корп».

Вижу хорошо обставленную тюремную камеру.

Нет, доверять нельзя никому.

– Томас показал мне новую игровую платформу. Хотел, чтобы я ее протестировала. Вместе с Оливией.

– Это все, что ты хотела рассказать?

Я делаю вид, что раздумываю. Потом наклоняю голову Деклана и прижимаюсь губами к его губам. Когда поцелуй оканчивается, Деклан с трудом переводит дыхание и не открывает глаз. Он не видит, как я содрогаюсь, прежде чем соврать:

– Да, все.

Спать я не могу, поэтому просто лежу и смотрю в потолок, стараясь не обращать внимания на мигающие зеленые лампочки. Я знаю, что за мной следят – записывают каждое мое слово. И я должна выяснить почему.

Я ударяю кулаком в подушку, перекатываюсь на бок и упираюсь взглядом в очередную зеленую лампочку. Надо закрыть глаза, перевернуться на спину или придумать еще что-нибудь, лишь бы не смотреть на этот мигающий огонек. Но я не могу. Я оцепенела.

А потом на меня обрушивается воспоминание – последняя деталь головоломки.

После этого воспоминания все встает на место.

Томас Ланкастер на одну ночь поместил меня в «Войну», чтобы проверить, сможет ли Оливия управлять мной в «Пустоши».

Отец объяснил мне, что сделал, а потом попытался спасти, поручив своему личному охраннику Беннету.

Беннет предал меня и отдал на растерзание Ланкастеру с Оливией.

Созданная отцом программа «Джиллиан» должна была уберечь меня от реабилитации, чтобы я смогла сбежать из «Пустоши». Потом отец дал ей вторую команду – заботиться обо мне. Тогда «Джиллиан» решила, что изменить мое сознание – безопаснее, чем оставить меня полностью разумной. А может, она сама себя перепрограммировала – как в тот раз, когда Томас Ланкастер попытался поместить меня в реабилитационную симуляцию. Пока Оливия управляла моим телом, программа отца манипулировала моим сознанием.

Я зажмуриваюсь, чтобы остановить жгучие слезы. Не знаю, убил ли Томас моего отца той ночью или отправил его в одну из игр. Может, он тоже прячется под землей, как я?

Вернее, не прячется, а сидит в заточении.

В голове вспыхивает еще одно воспоминание; Оливия чуть старше, чем в предыдущем воспоминании, где на ней было голубое платье.

Глядя на мигающий зеленый огонек, я сжимаю руки в кулаки.

– Если ты жив, папа, я тебя найду.

Но я не стану доверять никому, а отцу – в особенности.

В наше время лишняя осторожность не помешает.