Глава шестнадцатая
Около получаса мы лихорадочно обыскиваем торговый центр – носимся из магазина в магазин. Когда находим очередного выжившего, я беспомощно стою в нескольких шагах позади, пока Деклан рассматривает его лицо в падающем сверху солнечном свете. «Это не он», – повторяет Деклан столько раз, что я сбиваюсь со счета. Мы так и не находим того, нужного. Зато в одном из последних магазинов обнаруживаем такое, что у меня замирает сердце.
Семеро выживших на разных стадиях отчаяния прикованы цепями к стенам. Обхватив пальцами прутья разделяющей нас решетки, я долго смотрю на самую младшую – худенькую девушку не больше меня ростом.
– Я их выпущу.
Когда я наклоняюсь, чтобы открыть дверь, Деклан быстро стискивает мое плечо и отрицательно качает головой. Я стряхиваю его руку.
– Даже не думай мне помешать!
Я изо всех сил тяну за дверь, пока она не поднимается, и проползаю в образовавшуюся щель.
Я вскрываю замки ножом. Деклан мне не помогает – просто сидит на поваленном безголовом манекене, одетом в ночную рубашку. То и дело он трет себе переносицу и откашливается. Этот звук вонзается мне в голову, просверливая в черепе дыру с зазубренными краями.
– Прекрати, – говорю я.
– Ну и чего ты этим добьешься? – спрашивает он.
Я и не думаю отвечать: Деклан этого недостоин. Он собирался меня отключить. Его нисколько не волновало, что я против. Он даже не поинтересовался, как я отношусь к его плану.
Втыкаю нож в очередной замок. Лезвие соскальзывает и оцарапывает мне руку. Я стараюсь не обращать внимания на боль.
– Только поранишь себя.
Притворюсь, будто не слышу. Сделаю вид, что спина у меня не болит и мне не хочется развернуться и метнуть в него ножом, как Оливия в людоеда по имени Риз.
Прежде чем заняться двумя последними замками, я все-таки оглядываюсь.
Не обращать на него внимания слишком трудно.
– И что теперь? – спрашивает Деклан, когда последний замок со щелчком открывается. – У нас осталось пять минут. Ты что, собираешься перетащить их всех в безопасное место?
Поджав губы, я встаю на ноги и убираю нож в ножны.
– По крайней мере теперь они свободны. Геймеры могут попытаться вывести их на волю, могут…
– Как часто, по-твоему, управляющие ими люди входят в игру?
Я поворачиваюсь к Деклану спиной и не отвечаю. Тогда он продолжает:
– Очень редко. Поэтому не важно, свободны они или нет. Они так и будут лежать, постепенно истощаясь, пока геймеры не вернуться посмотреть, как их мучают людоеды. Или проверить, не пришел ли какой-нибудь жадный до очков выживший, чтобы их спасти. У нас три минуты. Можешь остаться здесь. Но я бы предпочел, чтобы ты пошла со мной: у нас еще много работы.
– Ты хотел деактивировать меня глушителем! – говорю я прерывающимся голосом.
Деклан вздыхает. Раздается звон металла: то ли он опускает дверь, то ли с досады бьется об нее головой.
– Я хотел деактивировать людоедов. Ты – просто случайная жертва. И потом, я же обещал, что вернусь, а я никогда не нарушаю данного слова. Не собирался я тебя бросать!
Случайная жертва… Стоило бы разозлиться, но я почему-то не обижаюсь. Наверняка меня называли и не такими словами.
– Я их не брошу. – Я обвожу взглядом семерых персонажей – нет, семерых людей. – Они же погибнут!
– Ты сама погибнешь, если останешься. Две минуты, Вертью!
Я смаргиваю слезы. Досчитываю про себя до тридцати. Ударяю кулаком в стену, крепко стискиваю зубы. Потом проползаю под дверью, стараясь не смотреть на тех, кто остался по ту сторону решетки. Мне все равно, что костяшки пальцев у меня горят, а на кончике закушенного языка выступает кровь.
– Игрокам известно, что мы живые люди?
– Да.
– Почему они это делают?
Мой голос звучит так, словно меня избили до полусмерти. Деклан может сколько угодно объяснять, что игры полезны и для геймеров, и для персонажей – вряд ли я когда-нибудь пойму до конца.
– Если у тебя обнаружили ген агрессии, лечение обязательно. Отказаться от него – значит нарушить закон. Но людям состоятельным «Лан корп» предлагает выбор: стать игроком или отправиться на реабилитацию.
Деклан словно зачитывает по бумажке то, чему его учили на курсах модераторов. Он тянет меня за собой и ведет к главному выходу из торгового центра. Наши глаза встречаются: его взгляд, к моему удивлению, полон стыда.
– Кто же согласится, чтобы им управляли, когда есть возможность управлять самому? – добавляет он.
* * *
Домой мы возвращаемся медленно. Если точнее, целый час. Я чувствую себя совершенно беспомощной. Словно бабочка, которая неожиданно поняла, что ей оторвали крылышки, хотя произошло это давным-давно. Ощущение безнадежности давит на плечи, замедляя мой шаг.
Деклан не жалуется. Он идет рядом со мной, держась на расстоянии вытянутой руки. В глаза мне не смотрит. Рот его искривлен болезненной гримасой.
Когда мы подходим к бару, Деклан встает перед дверью, загораживая мне путь. Я чувствую себя разбитой и не имею ни малейшего желания играть в его игры. Открываю рот, чтобы сообщить ему об этом, а он прикладывает палец к моим губам:
– Прости, что заставил тебя думать, будто я за тобой не вернусь.
Мы стоим посреди улицы, у всех на виду, а ему приспичило извиниться – ни раньше, ни позже. Чудной, сумасшедший Деклан. Но сердце у меня почему-то радостно вздрагивает.
– Ничего страшного, – отвечаю я.
Слова звучат неразборчиво, потому что палец Деклана все еще касается моих губ.
Деклан улыбается и чуть подается вперед. Я замечаю, как раскраснелись у него щеки, как пряди черных волос липнут к покрытому потом лбу. Как тяжело он дышит.
– Ты все еще хочешь узнать об удалении?
– Да.
Деклан опускает руки по швам:
– Не слишком приятная история.
– В «Лан корп» вообще нет ничего приятного. Ты уже сказал, что он умрет. А я видела смерть столько раз, что давно привыкла. Я выдержу любые подробности.
– Вертью…
– Не называй меня Вертью. И не ври. Ты никогда не нарушаешь обещаний, забыл?
Улыбка Деклана блекнет, потом совсем исчезает, превращаясь в хмурую гримасу. Он кладет руки мне на плечи и наклоняется, так что наши глаза оказываются на одном уровне.
– Зачем тебе это знать?
– Я не свободна, как ты. Каждое мгновение, которое я провожу с тобой, я рискую жизнью. Оливия в любой момент может узнать о моих способностях и удалит меня, не моргнув и глазом.
Или меня нельзя удалить? Что произойдет, если Оливия попытается разорвать со мной связь? Деклан был уверен, что глушитель обездвижит меня вместе с остальными персонажами, а этого не произошло. Какие еще технологии невластны над моей головой и вживленным в нее чипом?
– Я защищу тебя от нее, – говорит Деклан, прерывая мои размышления.
– Нет, не защитишь. А теперь, пожалуйста, расскажи мне правду.
Деклан переплетает свои пальцы с моими. По руке проходит волна электрического тока, и я подавляю невольный вздох. Деклан, кажется, ничего не заметил. Он ведет меня прочь от бара. Солнце садится, бросая свет на засохшие растения. Болезненно красиво.
Я вздрагиваю, и Деклан поворачивается ко мне.
– Все хорошо. Пока ты со мной, никто тебя не обидит.
Почему-то я ему верю.
Людоеды редко наведываются в этот район. Я внимательно изучала карту Оливии: единственные имена в округе подсвечены зеленым. И все же я проверяю, легко ли достается нож из ножен, а пистолет из кобуры.
Мы проходим несколько кварталов и останавливаемся на детской площадке. Это всего лишь бесполезная часть декораций. Только идиот станет устраивать здесь убежище, а те немногие дети, которых еще не успели убить людоеды, думают лишь о выживании.
Сижу рядом с Декланом на ржавых качелях.
– Вспоминается детство, – говорит он, глядя в небо.
– Удаление, – напоминаю я.
Деклан смотрит на грязь у нас под ногами и ковыряет ее носком ботинка. Уголки его губ приподнимаются в ту же минуту, как опускаются плечи.
– Его отправят в центр удаления.
– Центр удаления? – переспрашиваю я. – Специальное место, где убивают персонажей?
Деклан кивает.
– Почему нельзя их просто застрелить? Или убить током?!
– Кто знает? Так уж решили в «Лан корп».
– А что происходит потом?
– Персонажа отвозят в операционную: яркий свет, врачи, охрана – совсем как в старых фильмах, где героев похищают инопланетяне.
Прислушиваясь к скрипу качелей, я закрываю глаза. Оказывается, удаление производит врач в специальном центре, и оно требует прямого телесного контакта. Мне представляется, как я лежу без сознания в металлическом гробу – лицо опухшее, из тела торчат десятки прозрачных трубочек. Я с трудом сглатываю.
– Врач делает что-то с головой персонажа?
– Да. Производит полную деактивацию. Разрывает связь между игроком и персонажем. Поджаривает церебральный чип.
Деклан похлопывает меня по макушке. Я пригибаюсь и отпихиваю его руку.
– Смерть мозга наступает через тридцать секунд, максимум – через минуту. Корпорация не хочет, чтобы конкуренты скопировали ее технологии. А вообще, удаления случаются довольно редко. Когда геймеры заканчивают курс лечения, персонажей возвращают поставщику. Потом их передают наемным работникам и вводят в игру в роли негодяев. Удаляют только сильно изувеченных персонажей, потому что ремонтировать их слишком накладно.
Вместо своего тела в регенераторе я вижу теперь другую картинку: женщина, напомнившая мне Миа, отчаянно хватается за макушку и молит меня достать что-то у нее из головы. Я крепче ухватываюсь за металлические цепочки.
– А когда персонажи умирают, происходит то же самое? В смысле, умирают во время игры?
– Иногда.
– Они осознают, что с ними происходит?
– Да.
– И тебе не противно работать на компанию, которая делает такое с людьми? Которая платит сотрудникам за то, чтобы они управляли каннибалами?
– Вертью… – произносит Деклан. И умолкает.
Мы сидим, качаясь на качелях, и наблюдаем за проходящими мимо людьми – за персонажами. Никто не обращает на нас внимания. А ведь в один прекрасный день любой из этих несчастных может обрести власть над собственным телом за секунду до того, как его мозг взорвется.
– Думаешь, они счастливы на реабилитации? – спрашиваю я.
При звуке этого слова меня прошибает холодный пот, хотя никаких воспоминаний о реабилитации не осталось – если я вообще ее проходила.
– Их подвергают всем видам жестокости, какие только можно представить. Если бы в «Лан корп» не научились управлять телами персонажей, у них бы остановилось сердце.
– Значит, процедура неприятная?
– Хуже смерти.
– Ты говоришь так, будто сам ее проходил!
Какое-то время Деклан молча качается на качелях, потом произносит:
– Не проходил. Но я работал в центре реабилитации достаточно долго и знаю, как там все устроено.
– Можно это как-то остановить?
Деклан недоуменно приподнимает одну бровь, и я поясняю:
– Можно как-то уничтожить игры и прервать реабилитацию? Есть же способ заглушить сигнал нескольких чипов. Значит, должно быть средство… не знаю… разом освободить целую толпу персонажей.
А дальше что? Вернуть их сознание в «Пустошь», чтобы они боролись за выживание?
Деклан смотрит в землю.
– Не исключено, – говорит он, потом фыркает и добавляет: – Кто-нибудь из конкурентов «Лан корп» наверняка над этим работает.
– Надеюсь.
Надеюсь, они что-нибудь придумают до того, как Итана отправят на удаление. Я осознаю, что произнесла его имя вслух, только когда Деклан откашливается. Он закатывает глаза.
– В чем дело? – резко спрашиваю я.
– Почему его судьба тебя так волнует?
– Потому что он может умереть, если какой-то придурок решит воспользоваться своим правом от него избавиться.
Потому что я успела всей душой привязаться к голосу и доброму лицу Итана.
К личности Лэндона.
Деклан перестает раскачиваться и трясет головой.
– А ведь настоящий Итан, вполне возможно, ужасно неприятный тип. Может, он серийный убийца или невротик. Или пинает маленьких щенят.
– Может, я тоже.
Деклан пододвигается ко мне. Качели страшно скрипят, и от этого звука меня передергивает.
– Ты – нет.
– Я убивала. Много раз.
– Ты убивала, потому что тебя заставляла сидящая за дисплеем трусиха. Ты убивала, потому что у твоего геймера проблемы с психикой.
– И все же это делала я. Можно сколько угодно притворяться, но правды не изменить.
Деклан склоняет голову набок и молча меня разглядывает. Чувствую себя жуком под лупой. Закусываю губу и отворачиваюсь.
– Что? – спрашиваю я.
– С этаким комплексом вины ты совсем себя замучаешь. Сделай одолжение – закрой глаза.
– Почему я должна…
– Просто закрой глаза и представь, что ты в другом месте. Где угодно, только не в «Пустоши».
Я закатываю глаза, но все-таки зажмуриваюсь. Внезапно я понимаю, что стою на карнизе между двумя окнами, прижавшись спиной к известняковой стене. Это точно не «Пустошь», хотя место кажется знакомым. Влажные ладони скользят по стеклу, в ушах стучит кровь. Вокруг творится что-то невообразимое: соседние здания в огне, а внизу, десятью этажами ниже, дерутся люди.
Я распахиваю окно и осторожно забираюсь внутрь. Не успеваю подумать, что теперь я в безопасности, как хватаю прислоненное к стене ружье. Мне откуда-то известно, что это снайперская винтовка. Опираясь на подоконник, я приникаю к ней и смотрю в оптический прицел. Потом выпускаю всю обойму в дерущихся на улице людей.
Перезаряжаю.
Стреляю.
Перезаряжаю.
Стреляю.
В грудь, в голову, в грудь.
Закончив, я захлопываю окно. Ветер теребит мои волосы – они в два раза длиннее, чем на самом деле. Я заправляю их за правое ухо – оно целехонько. Открываю рот, чтобы сказать об этом, но не могу произнести ни слова. А когда пытаюсь прикоснуться к своей коже, рука отказывается повиноваться.
– Вот видите! Я же говорила: мы вполне подходим для «Пустоши», – произносит моими губами Оливия. – Клавдия станет лучшей из лучших.
…Я открываю глаза; склонившись надо мной, стоит Деклан, он держится за качели, не давая им раскачиваться.
– У тебя испуганный вид. Я же просил не думать о «Пустоши»!
Я и не думала. Я видела другую игру, в которой была другим персонажем. Не знаю, воспоминание это или галлюцинация, вызванная всем тем, что обрушилось на меня в последнее время.
Надеюсь, я просто схожу с ума и разыгралось воображение. Иначе получается, что на руках у меня еще больше крови, чем я думала.
