Глава девятая
7 сентября 2015 г.
Новосибирская Зона Посещения,
особняк сенатора Шимченко
Садовников сидел верхом на сенаторском заборе и изучал особняк.
Трехэтажный домишко с тяжелой мансардной крышей ему не понравился с самого начала. Даже когда здесь еще не было Зоны, жилище миллионера излучало темные флюиды и казалось натуральной Обителью Зла. Теперь же оно стало еще страшнее, и его мрачная аура подавляла.
Пропорции исказились, правильные геометрические формы поплыли, как оплывает догорающая свеча. Теперь на фасаде и на крыше трудно было найти хотя бы одну прямую линию: все изгибалось, бугрилось, сливалось.
Двор изменился тоже. Прямо напротив крыльца просматривался силуэт вдавленного в бетон автомобиля. Это поработала «комариная плешь». Клумбы, окруженные концентрическими кругами «порчи», пестрели необычайно праздничными растениями и изумрудной травой – они походили на свежие могильные холмики, засыпанные неживыми цветами. В чаше фонтана отблескивала, словно ртуть, какая-то жидкость. Вряд ли это была вода. Купидон, из которого должны были изливаться искристые струи, потемнел от жирной копоти. Черты его ангельского лика заострились, теперь гипсовая фигурка походила скорее на обрюзгшего демона с недоразвитыми крыльцами, чем на символ любви.
Садовников пополз по забору, словно паук. Стала видна буйная зелень ботанического сада. В эту ходку сталкер подобрался к особняку с востока – двигаясь параллельно руслу Шадрихи и не рискуя больше проверять удачу в непроходимой аномалии.
Красно-желтое солнце, чей раздутый диск был бы более уместен над дюнами австралийской пустыни, чем над тайгой, клонилось к закату. Следующим утром Садовников планировал выдвинуться в обратную дорогу. Разведает, разнюхает окрестности, чтоб было честь по чести, – и назад. Задачу проникнуть внутрь особняка перед ним никто не ставил – и слава богу! Ведь коню понятно, что хоромы Шимченко – гиблое место. Ни один сталкер не подойдет к ним по доброй воле…
* * *
На крыше гаража Садовников внезапно увидел человека в камуфляжном комбезе: тот жевал бутерброд и легкомысленно болтал босыми ногами в воздухе, сидя на самом краю. Рюкзак, берцы и карабин «сайга» были свалены в кучу у него за спиной. Человек тоже заметил сталкера. После небольшой заминки он встал и замахал руками, точно собрался упорхнуть.
– Костыль! Это ты, дружбан, или мне мерещится?
Садовников прищурился: вихрастая голова, суетливые жесты, показная – даже если никто не смотрит – небрежность в движениях. Кучерявый! Еще один завсегдатай «Радианта», честный, насколько это возможно, сталкер, грандиозный жлоб и любитель женщин.
– Какие люди и без охраны, Кучерявый! – откликнулся Садовников. – Чего здесь забыл?
– Я? – Кучерявый ткнул себя бутербродом в грудь. – Известное дело – за хабаром! Кстати, «пустышку» с тобой потянем? А то мне одному – никак. Не восемнадцать лет.
– Легко! – ответил Садовников, подползая поближе к гаражу. – Пятьдесят на пятьдесят?
Кучерявый задумался, а потом кивнул:
– Ну ладно! Все равно в одиночку я «пустышку» не выкачу. Зачем хабару пропадать?
Садовников подобрался к гаражу еще ближе.
– Что ты там на карачках ползаешь? – удивился Кучерявый. – Встань и иди! Этот забор широкий, как проспект!
– Ты же знаешь, у меня нога, – проговорил Садовников.
– А, точно! – Кучерявый умял бутерброд, пропихнув в рот невмещающуюся корочку хлеба пальцем, сказал, жуя: – Как же ты тогда «пустышку» потянешь? Не потянешь ведь. Пусть лучше лежит.
Садовников потянулся и сжал пальцы на узловатой ветви дуба-исполина, чей ствол шершавой колонной выпирал из-за гаража. Перебрался на ветвь, а с нее – спрыгнул на крышу, да так, что металлочерепица громыхнула под ногами.
– Тише, блин! – Кучерявый показал большим пальцем на видеокамеру, которая была установлена на примыкающей к гаражу стене особняка. Объектив камеры уставился рыбьим глазом на Садовникова.
– Чего вылупилась? – Он выхватил из-за спины трость и разбил стеклянное око одним точным ударом.
Кучерявый неодобрительно крякнул. Принялся натягивать на мохнатые, как у хоббита, ступни сушившиеся на прогретой черепице носки.
– Где «пустышка»? – спросил Садовников, присаживаясь.
– В гараже, прямо под нами, – сообщил Кучерявый, он уже надел носки и потянулся к берцам.
Садовников лег на черепицу и, свесив голову, посмотрел во двор. Ворота гаража были приоткрыты, из полутемного пространства за ними веяло запахом горячего железа, бензина и тухлятины.
– Там она, – повторил Кучерявый. – Искушает, гадина.
– Как жена? Родители? – спросил Садовников. Раз-два – и он уже повис на руках. До земли оставалось не больше метра. На сей раз удалось спрыгнуть мягко, и больная нога не подвела.
– Лучше, Костыль, не спрашивай. Жена свихнулась на вегетарианстве, – пожаловался Кучерявый, подходя к краю крыши. – Сама ничего не ест, кроме кашек и травок, и для меня отказывается готовить. Мол, вот овсянка, вот йогурт с лактобактериями, вот пророщенная соя, вот брокколи. Хочешь – ешь, хочешь – смотри. И, мол, не желает она больше видеть «трупы» животных в своем холодильнике и на своей кухне.
– Зря она так, – сказал Садовников, осторожно приоткрывая тростью ворота. Зазор между створками увеличился вдвое, запах тухлятины стал сильнее во сто крат. – Мужик должен хорошо питаться. Ты же все-таки работаешь. – Сталкер закрыл лицо одноразовым противопылевым респиратором.
– Вот и я говорю – свинство, – согласился Кучерявый. – В Зону хожу, хабар добываю, как проклятый. Ремонт в квартире закончил, за дачу взялся. И как же меня так угораздило? У всех бабы, как бабы, а у меня – не понос, так золотуха. Хорошо, в «Радианте» всегда можно заказать сковородку мяса. А у тебя, Костыль, как дела со своей?
– Никак. У нас «холодная война». – Садовников шагнул за ворота. Сразу же в глаза бросился раздутый труп в неброской сталкерской одежонке – он лежал на капоте черного «мерседеса» представительского класса и выглядел так, будто причиной смерти послужили несколько ударов «тупым тяжелым предметом». Скорее всего – кувалдой.
– У всех одни и те же проблемы, – вздохнул Кучерявый и принялся, кряхтя, спускаться с крыши.
– Кто-то из наших? – с сомнением спросил Садовников. И без того разбитое, посиневшее лицо покойника было закрыто слипшимися волосами.
– А черт его… тут без анализа ДНК не обойтись. – Кучерявый спрыгнул и по-обезьяньи присел, уперев кулаки в бетон подъездной дорожки. – Слышишь, Костыль. Пошел вчера в «Стройматериалы» на Крупской, хотел купить душевую кабинку для дачи… – Он встал, отряхнул ладони.
– И что? – полюбопытствовал Садовников, продолжая изучать гараж.
Тут было вдоволь свободного места. В острых лучах солнца кружила вальс пыль, стеллажи ломились от емкостей с маслами и техническими жидкостями. Стояли ровными рядами пластиковые ящики с инструментами. Из темного угла недружелюбно глядел хромированными фарами джип Гопы. Место для еще одного автомобиля пустовало. Странно, но снаружи казалось, что гараж куда меньшего размера.
– Что-что… – проворчал Кучерявый, открывая ворота еще шире. – Простая кабинка – двенадцать «штук», а с минимальными наворотами – все двадцать. Представляешь, ну? Курс доллара упал, как мокрые штаны с ног, но ни один торгаш почему-то не сказал, мол, а давайте, друзья, снизим цены на четверть!
Садовников заглянул в свободную смотровую яму. На дне тускло отсвечивала «пустышка». Хабар не самый бросовый и дорогостоящий, но верный. За него всегда можно получить копейку. В Институте на основе технологии «пустышек» «калоши», что ли, новые разрабатывали.
Хлопнула дверь особняка. Да так громко, что могло показаться, будто это грянул выстрел. Во дворе зашумело. Десятки подошв зашаркали по бетону.
Кучерявый глухо ругнулся, а потом схватился за створку ворот и с места рванул вверх – был и нет. Садовников услышал, как берцы коллеги-сталкера загрохотали по металлочерепице. Сам он, недолго думая, спрыгнул в яму с «пустышкой». Задетый артефакт вскружился, словно юла, цепляя стены ямы и высекая из бетона искры.
Перед воротами гаража загудело. Этот протяжный «ом-м-м» наводил на тревожные мысли о рое рассерженных шершней или о суровых буддийских монахах, владеющих кунг-фу. Садовников приготовил к бою ПМ и забился, затаив дыхание, в дальнюю торцевую часть ямы. Внезапно стало припекать, причем – не по-детски. Сталкер поднял взгляд: над ямой колыхалось горячее марево. Садовников мгновенно покрылся испариной.
Это походило на бродячую «жарку», только было чем-то другим – новым, неизвестным. И от этого – еще более пугающим и опасным.
Тревожный гул у ворот неожиданно утонул в другом пугающем звуке: у «мерседеса» и джипа одновременно завелись двигатели. Вспыхнули фары, затопив гараж обжигающе-ярким сиянием. Над ямой поплыли клубы удушливого дыма.
Следом стало что-то происходить с «пустышкой». Оба ее диска принялись вращаться в разные стороны, а пустота между ними – заполняться синим неоновым светом.
Садовников уловил рядом движение и едва не пальнул от неожиданности. Что-то прокатилось, гремя железом, по «мерседесу», затем грузно упало на пол. В тот же момент сталкера накрыла волна столь невыносимой вони, что он едва не потерял сознание. Хлынули слезы, дыхание сперло.
Над головой жалобно замычали. Что-то протащили по полу, а затем створки ворот протяжно заскрипели.
Сталкер выглянул из ямы и наткнулся на ошалевший и даже напуганный взгляд ожившего мертвеца, которого некто волок из гаража за ноги. Мертвец тщетно, ломая ногти, пытался зацепиться почерневшими пальцами за бетон. За ним оставался темный и зловонный след из лоскутов одежды и кусков отвалившейся плоти.
Кто взял мертвяка на буксир – Садовников так и не разглядел. Он успел увидеть лишь стену из плотного горячего марева, текущего к особняку.
Через какое-то время Садовников услышал, как снова хлопнула дверь. Двигатели автомобилей зачихали, а потом заглохли. Выждав для верности еще немного, сталкер выбрался из ямы, а потом – выскользнул за ворота. После насыщенной трупным запахом и выхлопными газами атмосферы вечерний воздух казался сладким и пьянящим.
– Руку давай! – просипел громким шепотом Кучерявый.
Но Садовников сначала передал ему на крышу трость, а уже потом потянулся рукой.
– Я вот что подумал, – сказал Кучерявый, помогая Садовникову взобраться. – Куплю-ка кабинку за двадцать тысяч – с подсветкой и радио, – зачем экономить на себе?
– А я бы все-таки взял за двенадцать, – возразил Садовников. – Какого, спрашивается, платить целых восемь тысяч за диодную подсветку и радио?
Кучерявый насупился.
– Там же еще будет смеситель… и боковые панели будут… В общем, это моя кабинка, и мне решать. А ты бери себе за двенадцать, если так хочешь.
– Ладно, – не стал спорить Садовников. – А ты видел, кто на нас напал?
– Нет. – Кучерявый пожал плечами. – Я лег на пузо и постарался стать тараканом – плоским и незаметным. Голову не поднимал, считал овец.
– Кого-кого считал? – удивился Садовников.
– Овец. – Кучерявый покраснел. – Я всегда так делаю в Зоне, когда нужно переждать что-то леденящее душу.
– М-да, – произнес Садовников и лег на спину. Над ним было вечернее пепельно-синее небо Зоны. Хотелось курить, но «чуйка» подсказывала, что это было бы небезопасно. То, что утащило мертвяка, – рядом. И, возможно, оно все еще голодно.
– Я вот что подумал, Костыль. – Кучерявый присел рядом. – Черт с ней – с «пустышкой», не потянем мы ее. Я уже пошуршал по окрестностям, – он потянулся к рюкзаку, – набрал всяко-разно безделушек. Тут у меня и «черные брызги», и «бродячие волдыри», и «заводные ложки». Слушай, а может, мне взять нормальную кабинку – «штук» за тридцать? С дополнительными форсунками и разными режимами душа? Как думаешь?
– Я думаю, убираться надо отсюда, – ответил Садовников. – Я планировал уйти с рассветом, но не лежит у меня душа к этому месту. Давай, пока не совсем стемнело – руки в ноги и валим отсюда.
– Да, но есть «но». – Кучерявый почесал макушку, задумчиво поглядел на приставшие к пальцу волосы. – Если я продам «пустышку» из гаража, то смогу купить еще и новый кафель на пол. Мы с женой выбирали недавно, нам понравился с фактурой в виде морской гальки.
Садовников вздохнул. О том, что «пустышка» стала «полной», а значит – ее цена выросла раз так в десять, он решил пока не говорить: незачем раззадоривать и без того громко квакающую внутреннюю жабу Кучерявого. Кроме того, он, быть может, сам заберет артефакт, если хромая судьба когда-нибудь опять забросит к сенаторскому жилищу.
– Идем уже! – Садовников хлопнул приятеля-сталкера по плечу, покосился на особняк, который как будто замер в тревожном ожидании, затем по ветке перебрался на забор. Кучерявый надел рюкзак – тот на вид был тяжелым – и поплелся за Садовниковым.
Едва они собрались перемахнуть на другую сторону, как во дворе перед особняком что-то грюкнуло. Сталкеры затаились. Почти сразу же раздался громкий шепот.
– Ай, блин! Ну чтоб тебя! Это что? Нет-нет! Да ну на фиг! Нет…
Казалось, что бормотавший был бы рад заорать в голос, но прижитые с годами правила поведения в Зоне не позволяли совсем потерять над собой контроль.
Садовников и Кучерявый переглянулись. Со стороны двора опять донесся шепот:
– Костыль! Костыльчик! Я знаю, ты где-то здесь. Я тебя видел. Помоги, брат! Это я – Горбатый! Я вляпался по уши! Помоги!
– Горбатый! – Кучерявый округлил глаза. – Надо помочь! Он мне полторы тысячи должен!
Садовников вздохнул: Горбатого почти все недолюбливали. Он частенько направлял жаждущую сталкерской романтики молодежь в Зону гиблыми тропами. Перед этим, само собой, Горбатый брал с салаг плату за консультации. Говорят, что он также не гнушался обыскивать карманы и рюкзаки покойников, хотя, возможно, это были лишь наветы.
Вообще, здесь имелось над чем поразмыслить. Садовников предполагал, что к особняку мало кто рискнет сунуть нос. В итоге – в одной точке пространства-времени сошлись три сталкера-одиночки, что было само по себе большой редкостью.
И еще Садовникова напрягало, что Горбатый увидел его, а он – нет. Так можно было и пулю в затылок схлопотать, – говорят, водились за Горбатым и такие грешки.
Но помочь брату-сталкеру, угодившему в переплет, – святое дело. Если они с Кучерявым отвернутся от попавшего в беду, и об этом узнают завсегдатаи «Радианта»… Вряд ли кто-то вздумает укорять их вслух, но никто больше не сядет с ними за один столик, не одолжит денег и не станет отмазывать от ментов, если те вдруг выйдут на след.
Поразмыслив, Садовников невольно произнес фразу, которая подошла бы больше герою голливудского боевика, чем скромному сталкеру из российской глубинки:
– Слишком стар я стал для этого дерьма.
Они двинули по забору, приближаясь к источнику шума. Причем Кучерявый шел в рост по узкому ребру бетонной плиты, а Садовников полз следом на четвереньках, как пес. Наверняка со стороны это выглядело комично, но Горбатому было не до шуток: он по пояс провалился в «зыбучий камень», которым стал двор возле главных ворот.
– Привет, Горбатый, – бросил вполголоса Садовников, садясь на забор. – Как оно? Трещат орешки?
– Вот так встреча! – Кучерявый присел рядом с Садовниковым и зашарил взглядом по бетонке, определяя границу аномалии. – Чего же ты, балда, гайку не бросил?
– Здорово, коли не шутите, – ответил Горбатый, ворочаясь в камне, словно муравей в капле сиропа. – Я кинул… только… вот… – Он потянулся рукой и указал на гайку, которая лежала незыблемо. Очевидно – на самой кромке нормального бетона. – Спрыгнул просто косо. Бывает. Поможете мне, мужики, а?
Кучерявый сиганул, как заправской десантник, – точно к гайке. Угодил одним каблуком в «зыбучку», замахал руками, борясь за равновесие, но удержался.
– Костыль!
Садовников спрыгивать не стал, просто швырнул Кучерявому свою трость, а тот уже выудил Горбатого, словно сома-мутанта из речки.
«Чуйка» нашептывала хромому сталкеру, что каждая секунда промедления может грозить смертельной опасностью. Он старался не думать о том неведомом, что поселилось в особняке, ведь Зона, словно шутки ради, делает мысли материальными.
Пока Кучерявый и Горбатый возились, обмениваясь прибаутками и колкостями, Садовников смотрел во все глаза на дом с аномалиями. Ему казалось, что неравномерно густеющий сумрак обтекает особняк, словно дым. В медленно плывущих клубах концентрировалась нечеловеческая, потусторонняя злоба, направленная на все, чего не коснулись спровоцированные Посещением изменения.
Горбатый собирался влезть в дом сенатора. Но отнюдь не за хабаром привела его сталкерская удача.
– Ювелирные изделия, драгоценности, – он начал загибать корявые пальцы, – предметы старины, возможно – наличные. Пацаны, айда вместе грабить награбленное! Нутром чую – на всех хватит!
Горбатый – есть Горбатый. Все у него не как у людей.
– Некогда объяснять! – прошипел Кучерявый, поглядывая на входную дверь особняка. – Если хочешь жить – в дом не суйся!
– Шевелитесь, мужики! – прикрикнул Садовников и подал Горбатому руку. Втянул его на забор, а затем вместе с ним помог взобраться Кучерявому.
– А ты чего здесь делаешь, Костыль? – Горбатый обдал Садовникова запахом чеснока, дешевого курева и гнилых зубов. – Ты же вроде не ходок на большие расстояния?
– Какая тебе разница? – проворчал Садовников. – Просто благодари нас каждую секунду за спасение и дыши в сторонку.
Горбатый задумался, пытаясь понять – обидеться ли ему сразу или лучше запомнить и отомстить в будущем.
В доме зажегся свет. Причем сразу на всех этажах. Тут же засияло и наружное освещение. Двор рассекли пугающие тени.
– Хе-хе, – ухмыльнулся Кучерявый. – А чего вы заморгали? Это автоматика сработала. В определенное время включаются все огни. Я в кино видел, богатеи любят такие фокусы.
– В каком еще кино? – удивился Садовников.
– В этом… э… – Кучерявый почесал затылок, вспоминая. – «Один дома»!
У Садовникова на миг отлегло от сердца. Но только на миг. Потому что он увидел в освещенных окнах силуэты. И силуэтов было много. Какие-то люди собрались перед окнами первого этажа, положив на стекло ладони. И в неверном освещении, в клубящемся сумраке, казалось, будто на темных пятнах их лиц светятся похожие на прорези глаза.
– Ох, ешкин кот! – Горбатый шарахнулся, едва не кувыркнувшись с забора. – А я собирался туда забраться! Выходит, мужики, вы меня дважды спасли!
– Цыплят по осени считают, – хмуро проговорил Садовников, имея в виду, что они еще в глубине Новой Зоны, и до Периметра – пилить и пилить. Не факт, что не придется спасать в третий, четвертый – и так далее – разы.
– Я вот что подумал, – подал голос Кучерявый. – Втроем-то мы точно «пустышку» потянем.
Садовников подавил желание огреть его по голове палкой.
– Серьезно, – продолжил Кучерявый. – Подождем в лесу до утра – у меня, кстати, шахматы с собой есть, – а потом заберем хабар. Чего с пустыми руками уходить? – Сказав это, он встряхнул свой и без того набитый артефактами рюкзак.
– Забудь ты о «пустышке»! – прошипел Садовников, а потом махнул рукой: – Впрочем, черт с тобой… поступай как знаешь – не маленький. А я ухожу.
Он отвернулся от особняка и тут же увидел цепочку тусклых малиновых огоньков, приближающихся со стороны леса.
– Хорошо тебе, Костыль, – заканючил Кучерявый. – У тебя же нету дачи, которую нужно ремонтировать…
– Шухер, пацаны! – перебил его Садовников. – К нам гости!
Они шли, курили, подзадоривали друг друга руганью, бряцали оружием. Скорее всего – бандиты. Садовников никого не узнал, но в темноте глаза могли и подвести.
Сталкеры, точно обменявшись телепатическими сигналами, молча и слаженно вернулись на крышу гаража. У Садовникова возникло ощущение, будто он оказался в замкнутом круге повторяющегося кошмарного сновидения. Следом пришло заражающее отчаянием и тоской предчувствие, что он никогда не выберется из проклятого поместья Шимченко.
– «Пустышка»! – прошептал, точно заговорщик, Кучерявый и показал пальцем на металлочерепицу под ногами. Горбатый проявил интерес лишь из вежливости, с инстинктом самосохранения у него явно было получше, чем у Кучерявого.
– Что ты заладил – «пустышка»-«пустышка»! – пробурчал Садовников. – Как Старый со своей «трубкой»!
Горбатый ругнулся, а потом крепко впился ногтями Садовникову в плечо.
– Не поминай Старого в Зоне! – просипел он, распространяя чесночно-кариозный аромат. – Никто не знает, что с ним произошло!
Что верно – то верно. Садовников молча стряхнул руку Горбатого и решил впредь помалкивать. Захочется Кучерявому гробануться ради пары лишних квадратных метров кафеля и гидробокса с подсветкой – его право.
Тем временем перед главными воротами наметилась движуха. Сталкерам с их позиции на гараже не было видно, что именно там происходило, но понять суть оказалось немудрено, благо звуковое сопровождение вышло красноречивым.
Бандиты не особенно таились. Скорее всего, их привело к «домику» сенатора желание подобрать то, что плохо лежит. В общем, они руководствовались теми же резонами, что и Горбатый.
Не мудрствуя лукаво, бандиты взорвали главные ворота. Грохот заставил сталкеров вжаться в крышу, Садовников даже подумал, что от сотрясения часть особняка обрушится им на головы.
Не обрушилась.
Послышался мерзкий скрип сминаемого гармошкой металла – это одна из выбитых створок угодила в «комариную плешь». Кто-то разразился отборной бранью – вляпался, очевидно, в «зыбучий камень». Его ругань подхватили несколько голосов – так неудачник был извлечен из аномалии. Следом влажно чавкнуло, и голоса на несколько мгновений словно отсекло гильотиной. Характерный звук того, что в «комариную плешь» угодило человеческое тело, было трудно спутать с чем-то иным.
И снова – ругань, мат, подначки. Бряцание железа и шарканье подошв.
Хлопнула входная дверь.
Сталкеры затаили дыхание. Садовников стиснул пальцы на рукояти пистолета.
Шли минуты, тишина наматывала натянутые нервы на зубчатые колеса. Из особняка не доносилось ни звука. Ни шагов, ни голосов, ни выстрелов. В душе Садовников предпочел бы услышать пальбу. Это было бы ожидаемо, нормально в условиях Зоны, хотя в большинстве случаев и бесполезно.
Повеяло теплым ветерком. Слишком уж теплым для сгустившейся ночи. Садовников и Кучерявый переглянулись, а Горбатый что-то прошипел и махнул рукой – мол, глядите. Над крышей возникли языки бледного света, похожие на газовые факелы пугающих размеров. Свет мерцал, роняя на двор, на окружающие особняк строения и на лица сталкеров лиловые отблески. Наверное, это был атмосферный эффект, вроде огней святого Эльма. Но самым странным оказалось то, что в этом мертвенном свете сталкеры явственно увидели тончайшую стеклянистую пленку, покрывающую стены особняка. И под этой пленкой происходили какие-то процессы: перетекали гнойные соки, а вместе с ними – похожие на мельчайшую фосфоресцирующую пыль образования.
Садовников понял, что особняк перестал быть объектом пусть и находящимся на территории Зоны, но все еще принадлежащим миру людей.
Теперь это здание – лишь с большого расстояния похожая на оригинал подделка. Нечто живое. Возможно – не просто аномалия, возможно – нечто более сложное по своей природе и с более важными функциями.
Возможно – нервный центр Расширения. Или – его сердце.
Мысли Садовникова метались между прошлым, настоящим и возможным будущем.
Аномальная сосна украшена мишурой и игрушками. Она выглядит словно маньяк-убийца в костюме клоуна.
Блеск неведомого артефакта, самозародившегося среди коробок с подарками.
Золотой блеск… Проникающий прямо в душу. Дарящий ощущение детского чистого восторга, тепла и безопасности.
«Не вздумай его присвоить, это мой бесценный подарочек на Новый год!» – бормотал Шимченко-младший совсем недетским голосом, в одно мгновение преображаясь из безобидного рохли в фанатика с пылающим взглядом.
«Как странно, – подумал Садовников, устало закрывая глаза. – Одна нелепость породила целую цепь событий, которые можно назвать аномальными даже для Зоны».
Садовников не мог понять, кто посеял это зерно.
Он, когда вынес за Периметр нечто, внешне напоминающее сосну? Да-да, только напоминающее, вот как это трехэтажное образование сейчас притворяется особняком сенатора.
Или Виталик, в чьем одержимом Зоной разуме появилась сумасбродная идея?
«Чуйка» говорила Садовникову, что зерно – Зерно Зоны – проросло, однако урожай еще не снят.
В этом месте, в измененном особняке, в молчаливых силуэтах, взирающих из окон, скрывался не до конца реализованный темный потенциал.
Котел закипал, но до взрыва еще было время.
– Хабардал… хабардал… – задумчиво проговорил Садовников.
Сталкеры уставились на него в немом изумлении. Кучерявый сунул руку в рюкзак, вынул самую маленькую горошину «черных брызг» и вложил Садовникову в ладонь.
– Ну… держи, раз надо… – промямлил он, осилив врожденную жадность.
Садовников тряхнул головой, выныривая из бездонного и темного океана мыслей. С удивлением посмотрел на теплый шарик в ладони.
– Надо-надо… – Он вернул хабаринку Кучерявому. – Валить отсюда надо!
– Да, – поддержал его Горбатый. – Те уже вряд ли выйдут наружу.
Однако через миг они услышали, как вкрадчиво скрипнула входная дверь. Звук был жалобным и нерешительным. Ничего в нем не было от тех самоуверенных хлопков, которые доносились ранее.
Пахнуло горелым мясом. Да так резко, что сталкеры одновременно сплюнули.
Кто-то пошел, припадая на обе ноги, через двор. Вляпался в «зыбучку», запричитал тонко и полоумно, затем все же смог выбраться. Двинул дальше – через выбитые ворота наружу.
Сталкеры, не сговариваясь, рванули с крыши на забор. С новой позиции они увидели бредущего шатающейся походкой человека. Он шел, словно наперекор ураганному ветру, к темнеющему лесу.
Садовников спрыгнул с забора. Глухо рыкнул, когда больную ногу прошила раскаленная спица боли. За ним последовали остальные. Горбатый метнул гайку и выявил притаившуюся в траве «микроволновку»: над аномалией на несколько секунд разыгралось светопреставление из трескучих молний.
Сталкеры догнали бредущего человека в два счета. Тот, не оглядываясь, молча пер к лесу. Слышалось его натужное, свистящее дыхание. Рядом с ним запах горелого мяса был просто невыносим.
И неудивительно: одежда на бандите пестрела прожженными дырами и дымилась. Его волосы сгорели почти полностью: уцелели несколько редких седых прядей на макушке и на затылке. Лицо выглядело еще хуже – это была маска из мертвого, вареного мяса, на которой остались живыми лишь лихорадочно блестящие, полностью безумные глаза. Кончик носа и уши почернели, как темнеют края передержанного в духовке пирога.
– Стой, братуха, стой! – Кучерявый придержал бандита за плечо, и тот мгновенно сбился с шагу, завалился на бок, словно выведенная из равновесия конструкция.
Сталкеры подхватили его с двух сторон, не дав обваренному рухнуть. Аккуратно уложили на траву, затем переглянулись: было ясно, что раненый человек больше не жилец. Агония уже выгибала ему спину, вытягивала ноги, раздирала обожженный рот.
– Что там случилось? – спросил Садовников, присаживаясь рядом и заглядывая в вытаращенные глаза. – Что внутри особняка?
На миг безумие отступило. Во взгляде бандита появилась искра разума.
– Вечеринка… там вечеринка… – с трудом проговорил он, а потом протянул к Садовникову руку, схватил сталкера за грудки и прохрипел по слову: – Они! Едят! Людей!
Садовников обернулся. В освещенном окне третьего этажа застыла одинокая фигура.
* * *
9 сентября 2015 г.
Москва – Искитим
Когда Шимченко позвонил Филе поздней ночью, тот не спал.
Сукин сын практически никогда не спал. Этой ночью он читал, посмеиваясь, рукопись Костыля, добытую без особых сложностей домушником, находящимся на службе у «ленинских». Сталкер даже не понял, что его «обокрали» – скачали файлы с домашнего компьютера на переносной винчестер.
– Что нового? – поинтересовался сенатор, развалившись на широкой кровати в своей московской квартире. Диана, сидя на полу в неглиже, массировала ему ступни.
– Придумал слоган предвыборной кампании, – похвастался Филя. – «Счастья всем даром, и пусть никто не уйдет обиженным!»
– Хм… – Сенатор посмотрел в потолок. – Филя, у нас не брачное агентство. Людям нужна стабильность, уверенность в завтрашнем дне, а счастье – дело наживное. К тому же это вроде где-то уже было.
– Да ну! – захихикал Филя. – Это я придумал! Честное слово, шеф! Ну правда – я!
– А как наш особый сотрудник предвыборного штаба? – Шимченко имел в виду Садовникова. Он подозревал, что его телефон прослушивают. Да и Диане необязательно быть в курсе всех искитимских заморочек. – Побывал в провинции?
– Побывал, – быстро ответил Филя.
– Ну и?
Филя призадумался, как бы изложить доклад сталкера, не называя вещи своими именами.
– В провинции, как всегда, беда, – начал он осторожно. – С дорогами плохо. Осталась одна, и та – в колдобинах. Как существует тамошний предвыборный штаб – сказать трудно, но он есть. Наш человек его посетил. Увидел множество шпионов конкурентов и просто – провокаторов. Несмотря на труднодоступность, все прут туда, словно медом намазано. И каждый норовит что-то украсть.
– Да ты что! – Шимченко почесал волосатую грудь. – Какой тревожный сигнал… наш человек так и сказал?
– Да.
– Надо же – какой честный…
– Только, шеф… эмм…
– Что еще?
– Наш честный человек отказывается продолжать работу в провинции. Говорит, условия неподходящие. Испугали его местные гопники. Говорит, ни шагу туда больше.
Шимченко сел.
– Какие гопники? Что ты несешь? – зашипел он в трубку, глядя в побледневшее лицо Дианы. – Слушай сюда! Наш честный человек не имеет права выйти из игры накануне выборов. Пусть старается не для себя, а для Новосибирска, для Искитима, для всего округа!
– Понял, шеф. – Филя потянулся к финке. – Я научу его родину любить.
В голову сенатора пришла неожиданная мысль.
– Вместе научим, – сказал он уже спокойно. – Я приеду на несколько дней в Искитим. Надо разобраться с ситуацией на местах. Мы не имеем права потерять голоса сельчан.
– Понял, – на всякий случай сказал Филя. На самом деле он уже запутался в этой иносказательной беседе.
– Появилась ли информация о моем сыне? – внезапно без всяких словесных игр спросил Шимченко.
– Нет, – нехотя ответил Филя. – Честный человек сказал…
– Что сказал?
– Шансов ноль.
Шимченко откинулся на подушки, помассировал лицо ладонью.
– Я приеду… разберемся… – пробурчал он и отключил телефон.
