Не менее показательна попытка К.Н. Корнилова сформулировать марксистское разрешение психофизической проблемы. К тому времени, т.е. в 10-20-е гг. ХХ века, в мировой психологической науке общепринятыми, но конкурирующими между собой гипотезами (теориями, учениями) относительно взаимосвязи психических и физиологических процессов были две – параллелизма и взаимодействия [см., в частности, 24, с. 74-75]. Решение этой проблемы Корнилов в докладе «Современная психология и марксизм» начинает с того, что объявляет, что учение о параллелизме находится «в полном противоречии с непосредственным опытом», а теория взаимодействия противоречит «современному естествознанию» [12, с. 46].

Тем самым Корнилов в докладе почти дословно повторяет рассуждения, ранее высказанные им в «Учении о реакциях человека». Вся разница заключается только в том, что в 1921 г. все объяснения Корнилова основывались на понимании психики как энергии, а в 1923 г. – как свойства материи. В «Учении о реакциях» Корнилов с самого начала отбрасывает оба варианта решения психофизической проблемы как неудовлетворительные, но еще не ради утверждения тезиса о материальности психики, а ради доказательства того, что психика является «проявлением», как он пишет, физической энергии: «Что же касается того, как мы должны мыслить отношение этих энергетических процессов, лежащих в основе реакции, к тому, что мы именуем психической стороной реакции, то как бы ни перекидывали мост от одного к другому, – при помощи ли метафизических теорий о существовании особой духовной субстанции, насквозь отличной от того, что именуется материей, с вытекающими отсюда бесконечными в своей многозначной интерпретации теориями психофизического параллелизма, противоречащего непосредственному опыту, или не менее несогласованными теориями взаимодействия, стоящими в полном противоречии с естественнонаучными данными, – ясно одно, что все психическое может быть понято только через однозначную определенность энергетическими процессами, происходящими в протоплазме и нервной системе» [10, с. 14].

Отбрасывая оба варианта решения психофизической проблемы, Корнилов стремится сформулировать свой, третий вариант решения. Но фактически и в «Учении о реакциях», и в докладе на первом съезде Корнилов становится на точку зрения гипотезы взаимодействия, подтверждением чему служат его слова о том, что психика, понимаемая как вид и проявление физической энергии, тем самым должна подчиняться и соответствовать «естественнонаучным данным», т.е. закону сохранения энергии [12, с. 47-48].

Так писал Корнилов в январе 1923 г. Однако в июне он говорит уже о параллелизме [см. 15, с. 20], а в ноябре 1924 г. он столь же убежденно заявляет, что между психическими и физиологическими процессами существует не причинное, а функциональное взаимодействие [см. 31, с. 13-14]. Это соответствует трактовке Челпановым принципа психофизиологического параллелизма. При обосновании своего решения Челпанов опирался на идеи Э. Маха и Авенариуса, указывая: «Когда изменяется физическое явление, то изменяется и соответственное психическое, и наоборот, когда изменяется психическое, изменяется и соответственное физическое явление, и их связь будет только функциональная. В этом смысле мы можем сказать, что мысль есть функция мозга, но с таким же правом мы можем сказать, что и физические явления в мозгу суть функции изменений в психической сфере» [39, с. 144].

Парадоксальность «смены вех» у Корнилова от июня 1921 к июню 1923 и ноябрю 1924 г. заключается еще и в том, что буквально в следующем предложении только что цитированной статьи, отбросив оба варианта, он по-прежнему отказывается признавать теории параллелизма и взаимодействия за содержащийся в них «скрытый дуализм» [31, с. 14]!

Таким образом, критикуя Челпанова за идеализм и метафизику, Корнилов в итоге утверждает точку зрения … Челпанова и называет ее при этом марксистским разрешением психофизической проблемы!

В связи с этим стоит привести оценочные суждения Л.С. Выготского, который подчеркивал, что если в формуле «сознание есть функция мозга» функцию понимать в математическом смысле, то перед нами будет теория параллелизма; если же функцию понимать в физиологическом смысле, то «перед нами материализм». Так что, продолжает Выготский, «когда Корнилов вводит понятие и термин функционального отношения между психикой и телом, хотя и признает параллелизм дуалистической гипотезой, сам незаметно для себя вводит эту теорию, ибо понятие функции в физиологическом смысле им отвергнуто и остается второе» [6, с. 368]; здесь Выготский ссылается на статью К.Н. Корнилова «Психология и марксизм» [15]. Более определенную позицию по вопросу о гипотезе взаимодействия занимал в 1921 году П.П. Блонский, когда писал: «Эта теория взаимодействия находится в коренном противоречии с современной физикой … Если бы мы допустили взаимодействие между телом и душой, то … мы должны были бы отрицать закон сохранения энергии» [2, с. 37]. Собственная неопределенная позиция позволила Корнилову лавировать позже, защищаясь от упреков в механицизме, энергетизме и идеализме [21].

При подготовке доклада «Современная психология и марксизм» перед Корниловым стояла непростая задача «перекрасить» свой былой энергетизм в материализм и марксизм. Корнилов эту задачу понял как задачу по смене не столько методологии, сколько терминологии. В этом плане характерен совет Корнилова Бехтереву, сделанный в середине 1923 г., т.е. уже после того, как Корнилов заявил себя марксистом (этим советом Корнилов вполне мог руководствоваться и сам): определяя позицию Бехтерева, сторонника энергетизма, в форме лозунга «нет материи, а есть энергия», Корнилов замечает, что этот лозунг «чреват своими последствиями, толкая на умозрение: гораздо рациональнее, с моей точки зрения, особенно при решении вопроса о сущности психических процессов, было держаться формулы – «нет энергии без материи», рассматривая психические процессы как свойство материи» [18, с. 22].

Из этих слов хорошо видно, что марксизм был для Корнилова не фундаментом, а «броней» для защиты своих реактологических взглядов от внешних критических воздействий. Впрочем, по сути ту же «политику» проводили и другие отечественные психологи, вынужденные как-то разрешать проблему «психология и марксизм» …

Чтобы лучше оценить уровень научной культуры Корнилова в споре с Челпановым, стоит посмотреть, как ту же проблему о соотношении духа и материи, души и тела решал в дореволюционные годы Н.Н. Ланге. Это сравнение является тем более выигрышным по своей информативности, что Н.Н. Ланге был сторонником гипотезы взаимодействия, а не параллелизма, как Г.И. Челпанов.

В фундаментальной «Психологии» Н.Н. Ланге [24] можно увидеть, насколько Ланге при всем своем критическом отношении к гипотезе параллелизма осторожен, точен и этически безупречен в конечных выводах и оценках в отличие от Корнилова, о философствовании и теоретизировании которого можно сказать словами Ф. Ницше: так философствуют молотом. Н.Н. Ланге, формулируя свою точку зрения, писал: «Автор этих страниц … полагает, что учение параллелизма является ныне неприемлемым для психологии и что оно должно быть заменено другой теорией. Но огромная трудность этой задачи состоит, однако, в том, чтобы, отвергая параллелизм, психология не вошла в конфликт с достоверными результатами физиологии и вообще естествознания» [24, с. 86].

В отличие от Корнилова, смешивавшего философию и психологию в одно невообразимое целое, Ланге ясно различает оба эти уровня анализа, что, кстати, делал и Челпанов. Ланге в самом начале своей работы, при постановке проблемы, писал: «В этом исследовании мы совершенно оставим в стороне собственно метафизические теории, как монистические (материализм и противоположный ему спиритуализм), так и дуалистические, которые признают две разные субстанции – материальную и духовную. Такие учения не могут найти места в «Итогах психологии» [24, с. 74-75].

Следовательно, марксизм как «современный материализм» по данной классификации Ланге следует отнести к метафизической, но не научной (собственно психологической) теории. Между тем Корнилов хотя и признает марксизм монистической теорией, но не считает ее из-за этого метафизической теорией. Вообще «метафизика» у Корнилова есть понятие, обозначающее не определенную область, сферу знания (философию, гносеологию и т.п.), а скорее носящее эмоционально-негативный смысл – умозрение, путаница, противоречивость, бред и т.д.

Продолжая свою мысль, Ланге четко указывает: «Вопросы же, которые мы ставим здесь, касаются не сущностей души и тела, а лишь отношения между духовными и физическими явлениями в животных организмах. Две теории или гипотезы оспаривают в этом вопросе друг друга – теория психофизического параллелизма и теория психофизической причинности (реального взаимодействия между физическими и психическими явлениями)» [24, с. 75]. Из этих слов Ланге помимо прочего следует, что психофизиологическая проблема в ее вариантах в виде гипотез (теорий) параллелизма и взаимодействия считается неметафизической проблемой, в то время как Корнилов обе эти теории однозначно относит к метафизике. Распутывать клубок мыслей и логики Корнилова, все равно что анализировать партию начинающего шахматиста, пытающегося изображать из себя признанного гроссмейстера.

Обратим внимание, что Ланге указывает только два возможных варианта разрешения проблемы души и тела, между тем как Корнилов, как мы уже убедились, и в «Учении о реакциях» [10, с. 14], и в докладе [12, с. 46] отвергает обе гипотезы, стремясь при этом занять какую-то особую третью позицию, сформулировать свой третий путь, третий вариант разрешения психофизической проблемы, но, как мы видели, эта попытка у него оказывается неудачной. Только значительно позже Корнилов смог опереться в поисках «третьего пути» на утвердившуюся в советском марксизме теорию «единства» психических и физических (физиологических) явлений. Так, например, в учебнике 1934 г. Корнилов, отвергая при рассмотрении психофизической проблемы теории параллелизма и взаимодействия, писал: «Единство, но не тождество психического и физического – вот основная формулировка диалектического материализма в этом вопросе» [23, с. 21].

Эту проблему не мог обойти в своей работе Л.С. Выготский. Показывая ее сложность, он писал: «Итак, одну гипотезу называют то 1) монизмом, то 2) двойственностью, то 3) параллелизмом, то тождеством. Прибавим, что возрождающий эту гипотезу круг марксистов (как будет показано ниже): Плеханов, а за ним Сарабьянов, Франкфурт и другие – видят в ней именно теорию единства, но не тождества психического и физического. Как же это могло произойти? Очевидно, что эта гипотеза сама может быть развита на почве тех или иных еще более общих воззрений и может принять тот или иной смысл в зависимости от них: одни подчеркивают в ней двойственность, другие – монизм и т.д.» [6, с. 367].

Что же пишут современные историки психологии по поводу разрешения К.Н. Корниловым с помощью марксизма психофизической проблемы?

У А.В. Петровского [27] и Е.А. Будиловой [4] о трактовке Корниловым гипотез параллелизма и взаимодействия ничего нет. Этот вопрос затрагивает лишь Б.М. Теплов в статье 1960 г. [34]. Теплов вынужден был при этом взять Корнилова под защиту от упрека, брошенного Корнилову Ивановым-Смоленским еще в 1929 (!) г. [9]. В формуле, принятой Корниловым (психика есть свойство организованной материи), ИвановСмоленский увидел не марксизм, а материализм XVIII века, представленный, в частности, Гольбахом и Ламетри. Между тем, указывал Иванов-Смоленский, «начиная с середины прошлого столетия европейская и американская психология базируется на гипотезе психофизического монизма или психофизического параллелизма, что делает позицию Корнилова, солидаризирующегося с психологами не XIX, а XVIII века, совершенно своеобразной» [9, с. 92]. Приведя эти слова, Теплов становится на точку зрения Корнилова, «защищавшего марксистский тезис», а ИвановаСмоленского Теплов упрекает в незнании философии марксизма-ленинизма [34, с. 14].

Как видим, позиция Б.М. Теплова по этому, как и по другим вопросам, освещенным нами в первом и втором параграфах данной главы, состоит в полном принятии точки зрения Корнилова и ее апологии. Разумеется, такая пристрастность, вытекающая, как мы уже знаем, из исходных принципов схемы изложения дискуссии, затрудняет отображение адекватной картины дискуссии, ее содержания и результатов.

А.А. Смирнов излагает точку зрения Корнилова без какихлибо комментариев: «Корнилов, естественно, решительно возражал как против широко распространенной в то время теории психофизического параллелизма, так и против теории психофизического взаимодействия» [32, с. 137]. Может создаться впечатление, что Смирнов стремится лишь к беспристрастному изложению мысли Корнилова, избегая вносить собственные оценки. Эта позиция заслуживала бы всяческой поддержки, если бы точно также Смирнов излагал и точку зрения Челпанова.

В заключение данной главы мы должны подчеркнуть, что Корнилову не удалось противопоставить Челпанову какие-либо серьезные, обоснованные доводы, соображения и аргументы в пользу своей («марксистской») точки зрения на психофизическую проблему. Кроме того, мы смогли наглядно убедиться, что та картина, которую мы находим в работах отечественных исследователей (правота Корнилова-марксиста), обусловлена не результатами конкретного исследования, а жесткими рамками наперед заданной схемы изложения дискуссии.