По мере того как шло время, все большей проблемой для Гарри было соседство в камере с Лорин, а точнее, с духом Лорин. Днем двое сокамерников отвлекали его, но как только гас свет, в ночной тьме появлялся ужасный образ убитой девушки с жутким, посиневшим лицом, с вытаращенными глазами и дивной фигурой с тщательно вылепленными выпуклостями. Ледяная дрожь пронизывала Гарри с головы до ног, парализуя его, так что не было сил даже крикнуть своим соседям по камере: — «Она здесь!» — от страха он лишался голоса. И начинался диалог, тянувшийся без конца, иногда даже до первых проблесков рассвета. Гарри спорил с Лорин, пытался оправдать себя, а всю вину свалить на Джо или на Стирлинга. Споря с ней, он все лучше познавал себя и открыл для себя вещь невероятную: он мог быть счастлив с Лорин, они могли стать настоящими друзьями, а не только любовниками. Могли создать настоящую пару. Пытаясь найти оправдание, Гарри рассказывал о своем прошлом. Казалось, оно его оправдывает: — банда, совершившая сотни налетов, исправительный дом, а потом Джо Хаммер.

Его бесконечная исповедь, беспрестанно начинавшаяся снова, ночь за ночью, облегчала его состояние, приносила успокоение, убаюкивала его совесть. И каждую ночь перед рассветом Лорин словно воскресала — становилась живой, радостной, полной очарования. Гарри открывал в ней все большие достоинства. Признавал все свои ошибки. Главное, он без подготовки бросил Лорин в объятия Стирлинга. Но Джо так настаивал, торопил Гарри. В отношениях с женщинами Джо всегда был непорядочен, не видел разницы между лишенной всяких предрассудков профессионалкой и девушкой, имевшей всего одного любовника. С каждым днем Гарри чувствовал все большую обиду на Джо. Он не испытывал никакой потребности установить с ним контакт или попытаться восстановить отношения.

Иногда Гарри давал настолько увлечь себя мечтам, говоря себе, что они с Лорин могут все начать снова. «Начинаю сходить с ума, — думал он, — забываю о том, что случилось».

Угрызения совести ужасно терзали его. Странно, он чувствовал, что становится свободным человеком. Освобожденный от материальных потребностей, от нужды добывать деньги, он начинал по-настоящему любить Лорин.

Когда он сказал об этом адвокату, тот как-то странно взглянул на него.

Скоро он прошел еще одну психиатрическую экспертизу, но результаты не внесли в дело ничего нового, и ничего хорошего тоже. «Пониженные моральные устои», — заключил психиатр. Это утверждение Бену не понравилось. Так Гарри узнал, что может и хорошо, что он не знает географии, но зато плохо, что в его ситуации снижены критерии морали.

Вопреки предположениям Бена, воспоминания о несчастной Лорин не меркли со временем. Даже наоборот. Как машина, проезжающая по тому же месту, все углубляет колеи, так и непрерывные мысли об одном и том же все отчетливее вызывали из памяти Гарри жуткий образ убитой. Воспоминания становились все страшнее и болезненнее. Обе Лорин, живая и мертвая, начали существовать в мыслях Гарри независимо друг от друга.

Чтобы как-то справиться с этим, он начал воображать, что Лорин будет ждать его, когда он выйдет из тюрьмы. Эти мечты улучшили его самочувствие, он начал мечтать наяву так часто, как только мог себе позволить. Дошло до того, что в свои планы на будущее начал посвящать Бена Хехта. Тот не протестовал, только был все более обеспокоен.

Как-то в понедельник он, наконец, сообщил:

— У меня новости насчет Джерми. Меня вызывает инспектор Самбер. Он не стал бы меня беспокоить, не будь у него чего-нибудь важного.