На следующее утро за завтраком я сидел в стороне и ни с кем не разговаривал. Холодный темный туман поднимался от дюн, тяжело нависая над городом. Погода полностью соответствовала моему настроению.

Я начисто забыл о Третьем Испытании, о Пророках, об Элен. Все, о чем я мог думать, – это Лайя. Ее избитое лицо, изломанное тело. Я пытался придумать какой-нибудь способ, чтобы помочь ей. Подкупить лекаря? Нет, у него не хватит смелости ослушаться Коменданта. Провести тайком лекаря из города? Но кто рискнет навлечь гнев Коменданта, чтобы спасти жизнь раба, даже ради набитого кошелька?

Жива ли она еще? Может быть, ее раны оказались не так плохи, как я думал? Может быть, Кухарка сумела ее вылечить?

Я месил еду, пока она не превратилась в кашу. И тут в переполненную столовую вошла Элен. Я поразился, как небрежно лежали ее волосы. Под глазами легли розовые тени. Она заметила меня и подошла. Я напрягся, сунул ложку в рот, избегая смотреть в ее сторону.

– Рабыня чувствует себя лучше, – она понизила голос, чтобы курсанты вокруг нас не услышали. – Я… остановилась на этом. Она выдержала ночь. Я…мм… ну…я…

Она собиралась извиниться передо мной? После того, как отказалась помочь невинной девушке, которая не сделала ей ничего плохого кроме того, что родилась книжницей, а не меченосцем?

– Ей лучше? – спросил я. – Уверен, ты в восторге.

Я поднялся и вышел. Элен оцепенела в ошеломлении, как будто я ударил ее, и я почувствовал дикое удовлетворение. Правильно, Аквилла. Я не такой, как ты. Я не собираюсь забыть о ней только потому, что она – рабыня.

Я мысленно поблагодарил Кухарку. Если Лайя выживет, то лишь благодаря помощи этой женщины. Должен ли я навестить девушку? Но что мне сказать? «Мне жаль, что Маркус чуть не изнасиловал тебя. Но слышал, что тебе уже лучше».

Я не мог навестить ее. Она в любом случае не захочет меня видеть. Я – маска. Этого уже достаточно, чтобы она меня ненавидела.

Но может, я могу прогуляться возле дома? Спросить у Кухарки о самочувствии Лайи? Принести ей что-нибудь небольшое. Цветы? Я осмотрел территорию школы. В Блэклифе не было цветов. Может, предать ей кинжал? Таких, как Маркус, вокруг полно, и ей определенно понадобится оружие.

– Элиас! – Элен шла за мной из столовой, но туман помог мне скрыться от нее. Я нырнул в тренировочное здание, наблюдая за ней из окна. Наконец она оставила затею найти меня и пошла своей дорогой. Посмотрим, как ей понравится холодное молчание.

Спустя несколько минут я заметил, что направляюсь к дому Коменданта. Решил, что заскочу ненадолго. Только чтобы убедиться, что с Лайей все в порядке.

– Ваша мать услышит об этом и шкуру с вас спустит, – заворчала Кухарка, когда я скользнул в коридор лакейской. – И с остальных тоже – за то, что пустили вас сюда.

– Она в порядке?

– Она жива. Идите, Претендент. Оставьте ее. Я не шучу насчет Коменданта.

Если бы рабыня посмела говорить так с Дексом или Деметриусом, они бы ударили ее. Но Кухарка – единственная, кто старается помочь Лайе. И я повиновался.

Остаток дня промчался смутной чередой неудачных сражений, обрывочных разговоров и пряток от Элен. Туман сгустился настолько, что, поднимая руку к лицу, я едва мог ее различить, отчего тренировки стали еще более изнурительными, чем обычно. Когда барабаны пробили комендантский час, я хотел лишь одного – спать. Еле держась на ногах, я направился к казармам, тогда Эл и нагнала меня.

– Ну, как тренировка? – Она возникла из тумана как рэйф, и я невольно вздрогнул.

– Чудесно, – ответил я мрачно. Разумеется, чудесной она не была, и Элен знала об этом. Так плохо я давно не дрался. Та концентрация, которую удалось достичь, когда мы сражались с Элен прошлой ночью, пропала без следа.

– Фарис сказал, что ты пропустил занятия с мечами этим утром. Говорил, что видел, как ты шел к дому Коменданта.

– Вы с Фарисом сплетничаете, как девчонки.

– Ты видел девушку?

– Кухарка меня не впустила. И у девушки есть имя. Лайя.

– Элиас… вы никогда не сможете быть вместе.

Я в ответ рассмеялся. В густом тумане смех звучал как-то странно.

– Ты меня за идиота держишь? Естественно, не будем. Я лишь хотел узнать, что с ней все в порядке. Так что?

– Так что? – Элен схватила меня за руку и дернула, чтобы я остановился. – Ты – Претендент. У тебя завтра Испытание. Твоя жизнь поставлена на карту, а ты сходишь с ума по какой-то рабыне.

Во мне начала закипать злость. Она почувствовала это и вздохнула.

– Я лишь хочу сказать, что есть более важные вещи, о чем следует подумать. Император прибудет сюда через несколько дней с намерением убить всех нас. Комендант, похоже, этого не знает либо это ее не заботит. И еще у меня дурное предчувствие насчет Третьего Испытания, Элиас. Мы должны надеяться, что сможем устранить Маркуса. Он не должен победить, Элиас. Не должен. Если он…

– Знаю, Элен, – я возложил всю надежду на это проклятое Испытание. – Поверь, знаю. Десять кругов ада! Она нравилась мне больше, когда не разговаривала со мной.

– Если знаешь, почему тогда терпишь поражение за поражением на тренировке? Как ты сможешь победить в Испытании, если ты не в состоянии одержать верх над кем-то вроде Зака? Ты разве не понимаешь, чем рискуешь?

– Конечно, понимаю.

– Нет! Посмотри на себя! У тебя голова слишком забита мыслями о той рабыне…

– Не ею забита моя голова, ясно? Есть миллион других причин. Само это место и то, что мы здесь делаем. И ты…

– Я? – Она посмотрела озадаченно, и это рассердило меня еще больше. – Что я сделала…

– Ты влюбилась в меня! – крикнул я, потому что был так зол на нее за то, что она испытывает ко мне чувства, пусть даже рассудок и твердил мне, что это жестоко и несправедливо. – Но я в тебя не влюблен, и ты ненавидишь меня за это. Ты разрушила нашу дружбу.

Элен стояла и смотрела, а в ее глазах полыхала боль. Зачем она влюбилась в меня? Если бы она сумела сдержать свои эмоции, мы бы не поссорились в ночь Лунного Фестиваля. Мы бы проводили последние десять дней вместе, готовясь к Третьему Испытанию, а не бегали друг от друга.

– Ты влюблена в меня, – повторил я. – Но я бы никогда в тебя не влюбился, Элен. Никогда. Потому что ты – такая же маска, как все. Ты хотела позволить Лайе умереть, просто потому что она – рабыня.

– Я не дала ей умереть, – молвила Элен тихо. – Я пришла к ней прошлой ночью и исцелила ее. Поэтому она сейчас жива. Я пела ей, пела, пока не потеряла голос и не почувствовала, что жизнь высосана из меня. Пела, пока ей не стало лучше.

– Ты вылечила ее? Но…

– Ты не веришь, что я могла сделать доброе дело? Я не зло, Элиас, что бы ты там ни говорил.

– Я никогда не говорил…

– Сказал, – ее голос окреп. – Ты сказал, что я как все маски. Что не мог бы никогда… никогда полюбить…

Она отвернулась и заспешила от меня, но, сделав несколько шагов, обернулась. Туман укутывал ее как призрачное платье.

– Ты думаешь, мне нравится чувствовать любовь к тебе? Да я ненавижу это, Элиас! Наблюдать, как ты флиртуешь с девицами-патрицианками или спишь с рабынями-книжницами. Видеть, что ты находишь хорошее в каждой… каждом, кроме меня.

Рыдания вырвались наружу. Я впервые слышал, чтобы Элен плакала, но она подавила плач.

– Любовь к тебе – самое худшее, что случалось со мной в жизни. Хуже, чем порка Коменданта, хуже, чем Испытания. Это пытка, Элиас. – Она запустила в волосы дрожащую руку. – Ты даже не представляешь, на что это похоже. Ты не имеешь понятия, что я бросила ради тебя, какую сделку я…

– Что ты имеешь в виду? – спросил я. – Какую сделку? С кем?

Она не ответила. Она ушла, убежала от меня.

– Элен!

Я погнался за ней. Мои пальцы коснулись ее влажного лица, но лишь на мгновение. Затем туман поглотил ее, и она исчезла.