Я вышла из кухни, все еще не в себе после слов Кухарки, и встретила Иззи. Она передала мне бумаги – указания для Телумана.

– Я предложила сама отнести их, – сказала Иззи. – Но она… ей не понравилась эта идея.

Пока я шла через Серру к кузнице Телумана, никто не обращал на меня внимания. Никто не видел кровоточащую букву К под плащом. Я еле волочила ноги, но замечала, что, видимо, не мне одной доставалось. У некоторых рабов-книжников виднелись синяки, у других – следы плетей. Третьи передвигались, сгорбившись и хромая, словно у них болели все внутренности.

Я прошла мимо большой стеклянной витрины в Квартале патрициев и остановилась на миг, пораженная собственным отражением. На меня смотрело затравленное существо с ввалившимися глазами. Кожа лоснилась от пота, что струился ручьем отчасти из-за жары, отчасти из-за лихорадки. Платье липло к телу, юбка сбилась и запуталась вокруг ног.

Это для Дарина. Я продолжала идти. Как бы ты ни страдала, ему еще хуже.

Когда я подошла к Оружейному кварталу, то невольно замедлила шаги, вспомнив слова Коменданта, брошенные прошлой ночью: «Тебе повезло, что мне нужен меч Телумана, девочка. Тебе повезло, что он положил на тебя глаз». Я немного помедлила перед дверью кузницы, не решаясь войти. Телуман вряд ли захочет подходить ко мне, когда моя кожа цвета сыворотки и я вся истекаю потом.

В магазине было так же тихо, как и в прошлый раз, но кузнец оказался на месте. Я знала это. Перед тем как открыть дверь, я слышала шорох его шагов, затем Телуман появился из боковой комнаты. Он лишь взглянул на меня и сразу исчез. Через несколько секунд вернулся со стулом и стаканом холодной воды.

Я опустилась на стул и жадно выпила воду, даже не задумавшись, не отравлена ли она. В кузнице было прохладно, вода и вовсе показалось ледяной, отчего лихорадка ненадолго утихла.

Затем Спиро Телуман прошел мимо меня к двери и запер ее. Я медленно встала, протянула ему стакан, словно это могло быть сделкой: в обмен на стакан он откроет дверь и выпустит меня, не причинив боли. Спиро взял его, и я тут же пожалела об этом. Лучше бы разбила, осколок мог бы послужить мне оружием.

Он заглянул в стакан.

– Кого ты видела, когда приходили гули?

Этот вопрос прозвучал так неожиданно, что я честно выпалила:

– Я видела брата.

Кузнец долго всматривался в мое лицо, нахмурив брови, будто раздумывая над каким-то решением.

– Значит, ты его сестра, – произнес он. – Лайя. Дарин часто о тебе рассказывал.

– Он… он рассказывал… – Почему Дарин говорил обо мне с этим человеком? Почему он вообще с ним говорил?

– Так странно… – Телуман облокотился о прилавок. – Империя годами пыталась навязать мне учеников, но я не взял ни одного, пока не поймал Дарина, когда тот шпионил за мной.

Ставни в верхнем ряду окон были открыты, и оттуда просматривался заваленный хламом балкон в здании напротив.

– Стащил его вниз. Думал, сдам наемникам. А потом увидел его альбом.

Кузнец покачал головой. Объяснения тут излишни. Дарин вкладывал столько жизни в свои рисунки, что казалось, когда ты до них дотрагиваешься, ты просто можешь взять их со страницы.

– Он не просто рисовал мою кузницу. Он рисовал оружие. Такие вещи, которые я видел лишь в мечтах. Я предложил ему место ученика и думал, что он сбежит, что я никогда его снова не увижу.

– Но он не сбежал, – прошептала я. – Он бы никогда не сбежал. Только не Дарин.

– Да, он пришел в кузницу, огляделся. Любопытный такой. Но он не боялся. Я никогда не видел в твоем брате страха. Хотя и чувствовал его – я уверен в этом. Он никогда не думал о том, что что-то может пойти не так. Он думал только о том, как сделать, чтобы все получилось хорошо.

– Империя решила, что он примкнул к Ополчению, – сказала я. – Все это время он работал на меченосцев? Но если это правда, почему же он все еще в тюрьме? Почему вы не вызволили его?

– Думаешь, Империя позволила бы книжнику узнать их секреты? Он не работал на Империю. Он работал на меня. А мои пути с Империей разошлись давным-давно. Я достаточно на них потрудился, чтобы избавить себя от них. Да и делал-то в основном доспехи. Я не создал ни одного истинного телуманского меча за семь лет, пока не пришел Дарин.

– Но… в его альбоме были рисунки мечей…

– Этот проклятый альбом, – фыркнул Спиро. – Я говорил, чтобы он держал его здесь, но он не слушал. Сейчас он у Империи, и назад его не вернуть.

– Он писал в нем формулы, – сказала я. – Инструкции. То… то, что он не должен знать…

– Он был моим учеником. Я учил его делать оружие. Чудесное оружие. Телуманское оружие. Но не для Империи.

Я нервно сглотнула, когда смысл этих слов дошел до меня. Восстания книжников могли быть сколь угодно продуманными и хорошо организованными – не важно, потому что все равно они заканчивались битвой стали против стали, а в ней меченосцам не было равных.

– Вы хотели, чтобы он делал оружие для книжников? – Это было бы предательством с его стороны. Когда Спиро кивнул, я ему не поверила. Это уловка. Телуман что-то задумал, как и Витуриус. И задумал вместе с Комендантом, чтобы проверить мою преданность. Если вы в самом деле работали с моим братом, кто-то должен был это видеть. Здесь ведь работают и другие люди. Рабы, помощники…

– Я – кузнец Телуман. Если не считать моего ученика, я работаю один, как и все мои предки. По этой причине нас с твоим братом не поймали. Я хочу помочь Дарину. Но не могу. Маска, что взял Дарина, узнал в его рисунках мои работы. Меня уже дважды допрашивали. Если Империя узнает, что я взял Дарина в ученики, они убьют его. А потом и меня, а я сейчас – единственный шанс для книжников освободить себя от ига Империи.

– Вы работаете на Ополчение?

– Нет. Дарин не доверял им. Он старался оставаться в стороне от повстанцев. Но он ходил сюда через туннель, и несколько недель назад двое повстанцев заметили его в тот момент, когда он уходил из Оружейного квартала. Они решили, что Дарин работает на меченосцев. Ему пришлось показать свой альбом, чтобы они не убили его. – Спиро вздохнул. – Конечно, они захотели, чтобы он примкнул к ним. Не оставляли его в покое. И, в конце концов, это даже к лучшему. Эта возможная связь с Ополчением – единственная причина, по которой мы оба все еще живы. Пока Империя будет думать, что он владеет секретами повстанцев, они будут держать его в тюрьме.

– Но он отрицал, что причастен к Ополчению, – сказала я. – Когда маска напал на нас.

– Так все говорят. Империя знает, что повстанцы будут отрицать свою причастность днями, даже неделями, пока не сдадутся. Мы готовились к этому. Я научил его выдерживать допросы и выживать в тюрьме. Пока он в Серре, а не в Кауфе, с ним должно быть все в порядке.

«Но как долго?» – подумала я. Мне не хотелось прерывать рассказ Телумана, но еще больше я боялась слушать его дальше. Если он говорил правду, значит, чем дольше я его слушала, тем сильнее рисковала.

– Комендант ждет ответа. Она пришлет меня за ним через несколько дней. Вот.

– Лайя… подожди…

Но я сунула бумаги ему в руки, метнулась к двери и отперла замок. Он мог легко догнать меня, но не стал, а лишь наблюдал, как спешно я побежала по переулку. Заворачивая за угол, я, кажется, услышала его проклятия.

Ночью я беспокойно металась в тесной коморке, что звалась моей комнатой. Веревочная кровать впивалась в спину, крыша и стены казались так близко, что невозможно было дышать. Рана горела, а в голове непрерывно звучали слова Телумана.

Серракская сталь – источник силы Империи. Ни один меченосец не выдаст ее секрет книжнику. И все же в том, что говорил Телуман, была и правда. Когда он говорил о Дарине, то описывал моего брата очень точно – его рисунки, образ мышления. Да и сам Дарин, как и Спиро, утверждал, что он не работал ни на меченосцев, ни на Ополчение. Все это совпадало. Кроме того, Дарина, насколько я знала, не интересовало восстание.

Или интересовало? Воспоминания хлынули на меня потоком: Дарин молчал, когда Поуп рассказывал, как вправлял кости ребенку, избитому наемниками. Сжав кулаки, Дарин извинялся, когда Нэн и Поуп обсуждали последние облавы меченосцев. Дарин не замечал нас, рисуя женщин-книжников, дрожащих перед маской, детей, дерущихся в канаве из-за гнилого яблока.

Я думала, молчание моего брата означало, что он отстранялся от нас. Но, быть может, молчание становилось его утешением. Возможно, это был его единственный способ сдержать гнев, когда он видел, что происходило с его народом.

Слова Кухарки насчет Ополчения не давали мне покоя даже во сне. Я видела, как Комендант режет меня снова и снова. И каждый раз она обретала новое лицо: Мэйзена, Кинана, Телумана, самой Кухарки.

Я проснулась, задыхаясь и пытаясь оттолкнуть стены комнаты. Встала с кровати и прошла через коридор лакейской на задний двор, вдыхая ночной прохладный бриз.

Было уже за полночь, облака проносились на фоне почти полной луны. Через несколько дней будет Лунный Фестиваль, который празднуют книжники в середине лета, во время суперлуния. В этом году мы с Нэн должны были принести печенье и кексы. А Дарин должен был плясать, пока не свалится с ног.

В лунном свете устрашающие здания Блэклифа казались почти красивыми. Черный гранит отливал мягкой синевой. Сама школа была, как всегда, до жути тиха. Я никогда не боялась ночи, даже ребенком, но ночи Блэклифа были другими, их тишина давящая, тяжелая, такая, что заставляет тебя оглядываться через плечо. Эта тишина казалась живой.

Я посмотрела на звезды, низко висящие в небе, и подумала, что смотрю в бесконечность. Под их холодным взором я чувствовала себя совсем маленькой. Красота звезд ничего не значит, когда жизнь здесь, на земле, так ужасна.

Я не привыкла к подобным мыслям. Мы с Дарином провели столько ночей на крыше дома Нэн и Поупа – не счесть. Мы следили за Великой Рекой, Стрельцом, Мечником. Наблюдали за падающими звездами и соревновались на желание, кто первым ее увидит. Поскольку Дарин всегда обладал острым, как у кота, зрением, мне вечно приходилось воровать у соседей абрикосы или, подкравшись со спины, обливать Нэн холодной водой.

Сейчас Дарин не мог видеть звезд. Его заперли в камере где-то в лабиринтах тюрьмы Серры. И он не увидит их, пока я не дам Ополчению то, что они хотят. В кабинете Коменданта неожиданно вспыхнул свет, и я вздрогнула, удивившись, что она все еще не спит. Развевались шторы, и из открытого окна доносились голоса. Она была не одна. Я вспомнила слова Телумана: «Я никогда не видел, чтобы твой брат боялся. Он никогда не думал о том, что что-то может пойти не так. Он думал только о том, как сделать, чтобы все получилось хорошо.

Возле окна Коменданта вдоль стены поднималась старая шпалера, покрытая иссушенной летним зноем лозой. Я потрясла ее – шаткая, но взобраться по ней все-таки можно.

Но зачем бы ей встречаться с курсантом среди ночи? Почему не днем?

Она тебя выпорет, – вопил внутри страх. – Выколет глаз! Отрубит руку!

Но меня уже и пороли, и били, и душили, и я выдержала. Меня искромсали раскаленным лезвием, и я выдержала.

Дарин не позволял страху брать верх над собой. Если хочу спасти его, я тоже не должна.

Зная, что долгие раздумья не прибавят мне мужества, я схватилась за шпалеру и полезла наверх. Вспомнился совет Кинана. «Всегда имей план отступления».

Я сморщилась. Слишком поздно.

Каждый шорох сандалий казался мне взрывом. От громкого скрипа зашлось сердце, я оцепенела, но в следующую минуту поняла, что это всего лишь стон решетки под моим весом.

Добравшись до верха, я все еще не могла расслышать Коменданта. Карниз находился слева, в футе от меня. Тремя футами ниже камни частично раскрошились, образовав небольшой выступ. Я вздохнула, взялась за карниз и качнулась от шпалеры к окну. Казалось, до ужаса долго ноги скребли по гладкой стене, пока я нащупала выступ.

«Только не обрушьтесь, – молила я камни под ногами. – Только не осыпьтесь!»

Снова открылась рана на груди, но я попыталась не обращать внимания на капающую кровь. Голова оказалась на уровне окна Коменданта. Если она выглянет, я – труп.

«Забудь об этом, – сказал Дарин. – Слушай». Из окна доносился прерывистый голос Коменданта, и я подалась вперед.

– …прибудет со всей своей свитой, мой Князь Тьмы. Вместе со всеми – советниками, Кровавым Сорокопутом, Черной Гвардией и большей частью династии Тайа, – приглушенный голос Коменданта казался откровением.

– Убедись в этом, Керис. Таиус должен прибыть после Третьего Испытания или наш план пойдет прахом.

Я охнула и чуть не сорвалась, услышав голос ее собеседника, такой глубокий и тихий. Даже не столько голос, сколько чувство, которое он внушал. Это – буря, и ветер, и листья, гонимые в ночи. Это корни, проникающие в самые недра. Это бледные слепые существа, что живут под землей. Что-то не то было с этим голосом, что-то дурное, нехорошее.

Хотя я никогда не слышала его прежде, я заметила, что дрожу. Мне захотелось в одну секунду спрыгнуть на землю и убраться отсюда прочь.

«Лайя, – я услышала Дарина. – Будь смелой».

Я рискнула заглянуть через штору и увидела окутанную тьмой фигуру, что стояла в углу комнаты. С виду ничего примечательного – мужчина среднего роста, в плаще. Но я нутром чувствовала, что это не обычный человек. У его ног собрались тени. Они корчились, как будто пытались привлечь его внимание. Гули. Когда он повернулся к Коменданту, я вздрогнула, потому что темнота, которая таилась под капюшоном, была не из мира людей. Его глаза, узкие щели, сияли многовековой злобой.

Фигура двинулась, и я отпрянула от окна.

«Это Князь Тьмы! – вскричал мой разум. – Она называла его Князем Тьмы».

– У нас другая проблема, милорд, – сказала Комендант. – Пророки подозревают мое вмешательство, оно не так незаметно, как хотелось бы надеяться.

– Пусть подозревают, – ответило существо. – Пока ты закрываешь свои мысли и пока мы учим этому Фарраров, Пророки будут оставаться в неведении. Хотя я начинаю задумываться, на тех ли Претендентов ты поставила, Керис. Они провалили уже вторую засаду, хотя я рассказал им все, что нужно, чтобы покончить с Аквиллой и Витуриусом.

– Фаррары – единственный выбор. Витуриус – слишком упрям, а Аквилла – слишком преданна ему.

– Тогда Маркус должен победить, чтобы я смог его контролировать, – сказал человек-тень.

– Даже если это будет кто-то из двух других, – в голосе Коменданта прозвучало сомнение, что совсем на нее не похоже. – Витуриус, например, ты можешь покончить с ним и принять его форму…

– Менять форму – дело не из легких. И я не ассасин, Комендант, чтобы убивать тех, кто тебе мешает.

– Он не мешает…

– Если ты хочешь, чтобы твой сын умер, сделай это сама. Но не позволяй личным мотивам мешать заданию, которое я тебе дал. Если ты не выполнишь его, наше сотрудничество закончится.

– Еще два Испытания осталось, мой Князь Тьмы, – голос Коменданта стал тише от сдерживаемого гнева. – Поскольку оба будут принимать в нем участие, я уверена, что смогу…

– У тебя мало времени.

– Тринадцати дней вполне…

– А если твои попытки саботировать Испытание Силы снова провалятся? Последнее Испытание будет уже на следующий день. Через две недели, Керис, у тебя будет новый Император. Смотри, чтобы им оказался тот, кто надо.

– Я не подведу вас, милорд.

– Конечно нет, Керис. Ты и раньше меня не подводила. В знак моей веры в тебя я принес тебе еще один подарок. – Шелест и затем резкий вздох. – Могу кое-что добавить к той татуировке, – сказал гость Коменданта.

– Нет, – выдохнула Комендант. – Нет, не стоит ее трогать, она – моя…

– Как пожелаешь. Пойдем. Проводи меня до ворот.

В следующую секунду окно со стуком закрылось, и я чуть не сорвалась с выступа. Свет в комнате погас. Я слышала, как в глубине комнаты хлопнула дверь, и затем наступила тишина.

Меня трясло. Наконец, наконец я раздобыла кое-что полезное для Ополчения! Это не все, что им хотелось знать, но этого должно быть достаточно, чтобы задобрить Мэйзена и выиграть время. Отчасти я ликовала, но в то же время все еще думала о существе, которого Комендант называла Князем Тьмы. Кто это был?

Книжники принципиально не верят ни во что сверхъестественное. Скептицизм – одно из немногого, что осталось от нашего книжного прошлого, и большинство из нас стойко этого придерживается. Джинны, ифриты, гули, рэйфы – это все мифы и легенды кочевников. Ожившие тени – лишь обман зрения. Для темного человека с голосом из преисподней тоже должно быть объяснение.

Только я его не находила. Он реален. Так же, как реальны гули.

Из пустыни налетел внезапный порыв ветра, шпалера закачалась, и я чуть не сорвалась с выступа. Чем бы это существо ни оказалось, решила я, лучше мне о нем не думать. Важно лишь то, что я раздобыла нужные сведения.

Я дотянулась ногой до решетки, но сразу отдернула ее – налетел еще один порыв ветра. Решетка скрипела, раскачивалась и в конце концов, к моему великому ужасу, упала с оглушительным грохотом на булыжники. Проклятье! Я затаила дыхание, ожидая, что Кухарка или Иззи выйдут и обнаружат меня.

Спустя несколько секунд по камням на заднем дворе заскрипели сандалии. Из коридора лакейской появилась Иззи в накинутой на плечи шали. Она посмотрела вниз – на шпалеру, затем вверх – на окно. Заметив меня, открыла рот от удивления. Но затем просто подняла и приставила решетку к стене, наблюдая, как я слезла вниз.

Я повернулась к ней, судорожно придумывая какое-нибудь объяснение, однако любое казалось бессмысленным. Она заговорила первой.

– Хочу, чтоб ты знала: я считаю, то, что ты делаешь – это смело. Очень смело, – ее слова лились беспрерывным потоком, словно она копила их для этого момента. – Я знаю о налете, и о твоей семье, и об Ополчении. Я не шпионила за тобой, клянусь. Просто тем утром, после того как я отнесла песок наверх, вспомнила, что оставила утюги нагреваться в духовке. А когда вернулась за ними, вы разговаривали с Кухаркой, и я не хотела прерывать. В любом случае, я подумала, что смогу помочь тебе. Я много всего знаю. Я ведь провела в Блэклифе почти всю жизнь.

На миг я онемела. Могу ли я просить ее никому больше об этом не рассказывать? Или мне рассердиться за то, что она подслушивала? Ни единой толковой мысли не приходило в голову, но одно я знала точно: нельзя принять ее помощь, это слишком рискованно. Я и сказать ничего не успела, а она спрятала руки под шаль и покачала головой.

– Забудь… – Иззи выглядела такой одинокой – какой она и была долгие годы, целую жизнь. – Это глупая идея. Прости.

– Не глупая, – сказала я. – Просто опасная. Я не хочу, чтобы ты пострадала. Если Комендант об этом узнает, она убьет нас обеих.

– Может, это и лучше, чем жить вот так. По крайней мере, я умру, сделав что-то полезное.

– Я не могу этого допустить, Иззи. – Мой отказ ранил ее, и я чувствовала себя из-за этого просто ужасно. Но я не настолько отчаялась, чтобы подвергнуть ее жизнь риску. – Прости.

– Ты права, – она вернулась в свою скорлупку. – Не обращай внимания. Просто… забудь.

Я приняла правильное решение. Я знала это. Но так больно было видеть, когда она уходила, одинокая и несчастная, и сама мысль, что плохо ей из-за меня, заставляла страдать еще больше.

Я попросила Кухарку, чтобы она почаще отправляла меня со всякими поручениями, чтобы бывать на рынке каждый день, но встретить никого из Ополчения никак не удавалось.

Пока наконец на третий день после подслушанного разговора, пробираясь через толпу перед курьерской конторой, я почувствовала, как на мое запястье легла рука. Я инстинктивно оттолкнула локтем наглеца, который решил, что может хватать меня, но меня тут же поймали и за вторую руку.

– Лайя, – пробормотал в самое ухо тихий голос. Голос Кинана.

Я затрепетала от знакомого запаха. Кинан выпустил мою руку, но тут же крепко обнял за талию. В первый миг захотелось вырваться, сказать, чтобы он не смел меня касаться, но в то же время я почувствовала, как по позвоночнику прокатился приятный озноб.

– Не оборачивайся, – сказал он. – Комендант послала за тобой хвост. Он пытается продраться сквозь толпу. Мы не можем рисковать и встречаться сейчас. У тебя есть что-нибудь?

Я подняла письмо Коменданта к лицу и начала им обмахиваться, чтобы прикрыть губы, пока говорю.

– Есть. – Меня потряхивало от возбуждения, но я чувствовала напряжение Кинана.

Я повернулась посмотреть на него, и он предупреждающе сжал руку. Однако я успела увидеть мрачное выражение его лица. Мой восторг тотчас угас. Что-то не так.

– С Дарином все в порядке? – прошептала я. – Он…

Я не могла вымолвить ни слова. Страх сковал меня, и я замолчала.

– Он в камере смертников в Серре, в Центральной Тюрьме, – Кинан говорил мягко, таким же тоном Поуп сообщал пациентам плохие новости. – Его должны казнить.

Весь воздух вышел из легких. Я перестала слышать, что кричал клерк, не замечала, как меня толкали чьи-то руки, не чувствовала запаха пота в толпе.

Казнят. Убьют. Умертвят. Дарина не станет.

– У нас еще есть время, – к моему удивлению, голос Кинана звучал искренне.

«Мои родители тоже мертвы, – сказал он, когда я видела его в последний раз. – А точнее, вся моя семья». Он понимал, что значит для меня казнь Дарина. Возможно, он – единственный, кто понимал.

– Его должны казнить после того, как провозгласят нового Императора. Возможно, это случится не так скоро.

Вовсе нет, подумала я.

«Через две недели, – сказал человек-тень, – у вас будет новый Император». У моего брата нет времени. У него всего две недели. Я должна была сказать об этом Кинану, но, повернувшись, увидела легионера, который стоял у входа в курьерскую контору и наблюдал за мной. Хвост.

– Мэйзена не будет завтра в городе, – Кинан наклонился, будто поднимал что-то с земли.

Буквально кожей чувствуя шпиона Коменданта, я продолжала смотреть прямо перед собой.

– Но послезавтра, если сможешь выбраться и сбросить хвост…

– Нет, – пробормотала я, снова обмахиваясь письмом. – Сегодня вечером. Я еще раз выйду. Ночью, когда она уснет. Она не выходит из комнаты до рассвета. Я выберусь и найду тебя.

– Ночью будет слишком много патрулей. Лунный Фестиваль…

– Патрули будут выискивать группы ополченцев, – возразила я. – Они не заметят одну рабыню. Пожалуйста, Кинан. Мне надо поговорить с Мэйзеном. У меня есть важные сведения. Если я передам их, он сможет скорей вызволить Дарина.

– Хорошо, – Кинан ненароком взглянул на легионера. – Приходи на фестиваль. Я тебя там найду.

В следующую секунду он исчез. Я отнесла письмо в курьерскую контору, заплатила по счету и через несколько секунд вышла на улицу, глядя на людей, снующих по рынку.

Будет ли достаточно тех сведений, которые у меня есть, чтобы спасти брата? Чтобы убедить Мэйзена вызволить Дарина прямо сейчас, а не позже?

Так и будет, решила я. Так должно быть. Я зашла так далеко не для того, чтобы видеть, как мой брат погибнет. Сегодня вечером я должна убедить Мэйзена освободить брата. Я пообещаю ему остаться рабыней, пока он не получит всю информацию, какую захочет. Пообещаю вступить в Ополчение. Я сделаю все, что потребуется. Но прежде всего надо подумать, как я смогу выбраться из Блэклифа ночью.