16: Элиас
Семью днями ранее
Великие Пустыни. Вот где Пророки оставили меня среди песков, белых как соль, что растянулись на сотни миль. Бескрайний голый пейзаж нарушали лишь резкие черные трещины да случайные корявые деревца.
Бледный абрис луны одиноко висел надо мной словно кем-то позабытая вещица. Она была наполовину полной, так же, как вчера – значит, каким-то образом Пророки перенесли меня за три сотни миль от Серры всего за одну ночь. В это же время вчера я ехал в экипаже деда, направляясь в Блэклиф.
Из выжженной земли позади дерева торчал мой кинжал, воткнутый в жалкий клочок пергамента. Я сунул за пояс оружие – оно поможет мне здесь выжить. Почерк на пергаменте был незнаком.
«Испытание Мужества: Колокольня. Закат на седьмой день».
Все предельно ясно. Если сегодня первый день, то у меня в запасе шесть суток, чтобы добраться до колокольни, или же Пророки убьют меня за провал первого Испытания.
Пустынный воздух был такой сухой, что дыхание обжигало ноздри. Я облизал губы, уже изнемогая от жажды, и пригнулся под жалкой тенью хлебного дерева, чтобы обдумать свое затруднительное положение.
Вонь, отравляющая воздух, говорила о том, что сверкающая вдалеке синева – это озеро Витан, легендарный источник серы. Кроме того, озеро было единственным водоемом во всей пустыне. Но водоемом соленым, а потому для меня бесполезным.
В любом случае мой путь лежал к востоку через Серранский Горный Кряж. Два дня должно уйти на то, чтобы добраться до гор. Еще два – до ущелья Уолкера, единственного пути, по которому можно перейти хребет. Еще день на то, чтобы перебраться через ущелье, и день – спуститься к Серре. Получалось ровно шесть полных дней, если все пойдет так, как запланировано.
Но это было бы слишком легко.
Я вспомнил о предсказании, которое прочел в кабинете Коменданта. «Мужество, когда они столкнутся с самыми темными страхами». Некоторые люди боятся пустынь, но я не из их числа. И это означает, что здесь есть что-то еще. То, что пока себя не обнаружило.
Я оторвал полосы ткани от своей одежды и обмотал ноги. На мне было только то, в чем я лег спать – повседневная форма и мой кинжал. Внезапно я проникся сам к себе пылкой благодарностью. Какое счастье, что вчера после боевой подготовки я настолько устал, что не смог раздеться перед сном! Идти через Великие Пустыни голым – все равно что идти через ад.
Вскоре солнце село, и воздух стал быстро охлаждаться.
Время утекало. Я припустил трусцой, глядя вперед. Пробежав милю, ощутил, что мимо пролетел ветер, и на секунду показалось, что чувствую запах дыма и смерти. Запах исчез, но оставил в душе смутную тревогу.
Каков мой страх? Я крепко задумался, но не смог ничего вспомнить. Большинство курсантов Блэклифа чего-нибудь да боятся, но недолго. Когда мы были первокурсниками, Комендант приказывала Элен спускаться со скалы раз за разом, пока та не спустилась наконец, просто сжав челюсти, чтобы ничем не выказать свой страх. В тот же год Комендант заставила Фариса держать у себя пустынного тарантула-птицееда в качестве домашнего животного. И сказала при этом, что если паук сдохнет, то умрет и Фарис.
Должно же быть что-то, чего я боюсь. Замкнутого пространства? Темноты? Если я не знаю своих страхов, то не смогу к ним приготовиться.
Наступила полночь, а пустыня вокруг меня все еще была погружена в тишину. Я прошел около двадцати миль. В горле пересохло. Я слизывал пот с рук, зная, что организму требуется соль не меньше, чем вода. Влага помогала, но лишь на мгновение. Я заставил себя сосредоточиться на боли в ногах. С болью я мог справиться. Но жажда может свести человека с ума.
Вскоре я стал подниматься и заметил впереди нечто странное: блики света, как будто луна отражалась в озере. Но я знал, что там не могло быть никакого озера.
С кинжалом наготове я замедлил шаг.
И затем услышал это.
Голос.
Сначала он шептал так тихо, что я мог спутать этот звук с шелестом ветра, с шорохом моих шагов по растрескавшейся земле. Но голос становился ближе, чище, четче.
Элиассс.
Элиассс.
Я взобрался на вершину невысокого холма. Ночной бриз затих, принеся запахи, которые ни с чем не спутать: запахи крови, навоза и гнили. Предо мной раскинулось поле боя – на самом деле поле, устланное телами, сражение здесь уже закончилось. Все мертвы. Лунный свет мерцал, отражаясь в доспехах павших воинов. Именно это сияние я видел прежде, поднимаясь.
Это было самое странное поле боя, какое я когда-либо видел. Никто не стонал, не просил о помощи. Варвары, преступившие границу, лежали рядом с солдатами-меченосцами.
Я заметил человека, похожего на торговца-кочевника, и рядом с ним маленькие тела членов его семьи. Что это за место? С чего бы кочевникам биться против меченосцев и варваров, да еще неизвестно где?
«Элиас».
Я чуть не выпрыгнул из собственной кожи при звуке своего имени, произнесенного в полной тишине. Мой кинжал оказался у горла говорившего раньше, чем я успел об этом подумать. Передо мной стоял мальчик-варвар, подросток не старше тринадцати лет. Его лицо было раскрашено синей краской, а тело темнело от татуировок в виде геометрических фигур – такие приняты у их народа. Даже в тусклом свете луны я узнал его. Я узнал бы его где угодно.
Это моя первая жертва.
Мой взгляд метнулся к зияющей на животе ране, что я нанес ему девять лет назад. Ране, которую он, казалось, не заметил.
Я опустил руку и отступил. Невозможно.
Мальчик мертв. Значит, все это – поле боя, запах, пустыня – должно быть моим кошмаром. Я ущипнул руку, чтобы проснуться. Мальчик наклонил голову. Я снова ущипнул себя. Затем взял нож и порезал ладонь. Кровь капнула на землю.
Мальчик не шевельнулся. Я не мог проснуться.
«Мужество, с которым они столкнутся со своими самыми темными страхами».
– Три дня после моей смерти мать кричала и рвала на себе волосы, – сказал убитый мною мальчик. – А потом замолчала на пять лет.
Он говорил тихо, совсем недавно огрубевшим голосом подростка.
– Я был ее единственным ребенком, – добавил он, будто я требовал пояснения.
– Мне… мне жаль…
Мальчик пожал плечами и пошел по полю боя, позвав меня жестом за собой. Мне не хотелось идти, но он стиснул мою руку ледяными пальцами и потянул следом с поразительной силой.
Когда мы обошли первые тела, я посмотрел вниз. Меня мучила тошнота. Я узнал их лица. Всех этих людей убил я.
Когда я проходил мимо, их голоса звучали у меня в голове:
моя жена была беременна…
я думал, что убью тебя первым…
мой отец поклялся отомстить, но умер, так и не успев это сделать…
Я заткнул уши руками. Но мальчик увидел, и его липкие пальцы оторвали мои руки от головы с неумолимой силой.
– Идем, – позвал он. – Там еще больше.
Я покачал головой. Я точно знал, скольких убил – двадцать одного человека. Знал, когда они погибли, как и где. Но здесь, на этом поле боя, покоилось гораздо больше мертвых. Я не мог убить их всех.
Но мы продолжали двигаться, и сейчас встречались уже незнакомые лица. И это стало своего рода облегчением, потому что эти лица были чьим-то чужим грехом.
– Твои жертвы, – мальчик прервал мои мысли. – Они все твои. Прошлые и будущие. Все погибли от твоей руки.
Мои ладони вспотели, и я чувствовал головокружение.
– Я… я не…
Здесь лежало слишком много людей. Намного больше пяти сотен. Как я мог быть ответственен за смерть стольких?
Я посмотрел вниз, чуть левее, на распростертое тело долговязого светловолосого парня, маски. У меня екнуло сердце, потому что я знал его. Деметриус.
– Нет! – я наклонился и стал трясти его. – Деметриус, проснись. Вставай.
– Он тебя не слышит, – сказала моя первая жертва. – Он умер.
Рядом с Деметриусом увидел Леандра. Кровь стекала по кривому носу и подбородку, расплываясь пятном вокруг его кудрявых волос. В нескольких футах от него лежал Эннис – другой солдат из взвода Элен. Чуть поодаль впереди я заметил гриву седых волос и мощное тело. Дед?
– Нет-нет… – Я не мог найти никаких других слов для того, что видел, потому что нельзя допустить, чтобы этот кошмар сбылся.
Я наклонился к другому телу – девушка-рабыня с золотыми глазами, которую я видел лишь раз. Грубо прочерченная красная линия пересекала ее горло. Черные волосы беспорядочно разметались в стороны. Ее глаза были открыты, их блестящее золото померкло, превратившись в цвет мертвого солнца. Я вспомнил ее пьянящий запах сахара и фруктов, ее тепло.
Я повернулся к первой жертве.
– Это мои друзья и моя семья. Люди, которых я знаю. Я бы никогда не сделал им больно.
– Это твои жертвы, – настаивал мальчик, и внутри меня окреп страх от той уверенности, с какой он говорил.
Это вот кем я стану? Массовым убийцей?
Очнись, Элиас. Проснись. Но я не мог проснуться, потому что не спал. Пророки странным образом воплотили мои кошмары в жизнь, простерли их предо мной.
– Как мне избежать этого? Я должен это остановить.
– Это уже случилось, – сказал мальчик. – Это твоя судьба, все уже предрешено.
– Нет, – я прошел мимо него.
Поле боя в конце концов должно закончиться. Я пройду его, затем – пустыню и выберусь отсюда.
Но когда я достиг края поля смерти, земля накренилась, и оно снова распростерлось передо мной в своей бесконечности. Ландшафт за ним изменился – я все еще шел на восток через пустыню.
– Ты можешь идти, – прошептал в ухо голос моей первой жертвы, теперь бестелесной, и я вздрогнул. – Ты можешь даже добраться до гор. Но пока ты не победишь свой страх, смерть останется с тобой.
Это иллюзия, Элиас. Колдовство Пророков. Продолжай свой путь, пока не найдешь выход.
Я заставил себя идти к Серранскому Кряжу. Но всякий раз, когда я достигал края поля, я чувствовал крен и видел, что мертвые тела появлялись передо мной снова и снова. С каждым разом становилось все труднее не обращать внимание на убитых. Я стал идти медленнее, едва не спотыкался. Проходил мимо одних и тех же людей снова и снова, пока их лица не выжгло огнем в моей памяти.
Занялся рассвет, и небо начало светлеть. Второй день, подумал я.
Иди на восток, Элиас.
На поле боя опускалась жара, и зловоние усилилось. Тучи мух и падальщиков кружили над телами. Я кричал и бросался на них с мечом, но не мог отогнать. До смерти хотелось пить и есть, но только не здесь. Я насчитал пятьсот тридцать девять тел. Я не смогу убить так много, сказал я себе. И не стану. Внутренний голос хихикнул в ответ, когда я попытался себя в этом убедить.
«Ты – маска, – спорил голос. – Конечно, стольких ты и убьешь. Даже еще больше».
Я убегал от мыслей, желая всем сердцем вырваться из этого жуткого места. Но не мог. Небо потемнело, поднялась луна. Я не мог выбраться.
Снова солнечный свет. Третий день. В голове кружили мысли, но я едва их осознавал. Мне надо что-то сделать. Где-то быть. Я посмотрел вправо, на горы. Туда. Я должен идти туда. Я заставил себя повернуть.
Иногда я говорил с теми, кого убил. В мыслях слышал их шепот – они не обвиняли меня, а делились надеждами и мечтами. Лучше бы они осыпали меня проклятиями. А самое тяжкое – выслушивать, как бы все сложилось, если бы я их не убил.
Восток. Элиас, иди на восток. Это единственная разумная мысль, за которую я еще держался. Но подчас, когда меня одолевал страх о моем будущем, я забывал идти на восток. Вместо этого бродил среди тел, моля прощения у тех, кого убил.
Темнота. Дневной свет. Четвертый день. А затем и пятый. Почему я считаю дни? Дни не имеют значения. Я в аду. Ад, который создал себе сам, потому что я – зло. Такое же, как и моя мать. Такое же, как все маски, живущие лишь затем, чтобы проливать кровь и слезы своих жертв.
К горам, Элиас, – шептал слабый голос в моей голове – последние крупицы здравомыслия. – К горам.
Ступни кровоточили, лицо потрескалось от ветра. Небо подо мной, земля надо мной. Нахлынули старые воспоминания: мама Рила учит меня писать имя, которое дали мне кочевники; боль от плетки центуриона впервые рвет мою спину; мы с Элен сидим рядом где-то в чащобах на севере и любуемся, как небо переливается невероятными цветами.
Я переступил через тело и рухнул на землю. От удара всколыхнулась почти забытая мысль:
Горы. Восток. Испытание. Это Испытание.
Эти слова будто вытянули меня из зыбучих песков. Это Испытание, и я должен преодолеть его.
Большинство людей на поле боя еще не убиты – я только что видел их. Это проверка на храбрость и силу, и значит, здесь должно быть нечто особое, что я должен сделать.
«Пока ты не победишь свой страх, смерть останется с тобой».
Я услышал звук. Он был похож на тот голос, что я слышал в первые дни. Мерцая как мираж, на краю поля боя стояла фигура. Снова моя первая жертва? Я, шатаясь, двинулся к ней, но рухнул на колени, не дойдя нескольких футов. Потому что это не моя первая жертва. Это была Элен. Она, вся в кровоточащих ранах и царапинах, смотрела на меня пустыми глазами. Ее платиновые волосы спутались.
– Нет, – заскрежетал я. – Только не Элен, только не Элен. Не Элен.
Я повторял эти слова как безумец, который больше ни о чем не может думать. Призрак Элен подошел ближе.
– Элиас. – Небеса, это ее голос! Надтреснутый и запыхавшийся. Такой реальный. – Элиас. Это я. Элен.
Элен на моем поле смерти? Элен – еще одна жертва? Нет! Я никогда не убью своего лучшего друга. Это даже не желание, так оно и есть. Я не убью ее.
И в этот момент я осознал, что не боюсь того, что никак не может случиться. Поняв это, я почувствовал, что страх, державший меня в плену все эти дни, наконец отпустил.
– Я не убью тебя, – выдохнул я. – Клянусь. Кровью и плотью, клянусь. И остальных я тоже не убью. Я не буду.
Поле боя исчезло, зловоние рассеялось, смерть ушла, как будто всего этого и не было. Как будто эти видения существовали только в моем воображении. Передо мной совсем близко, так, что можно дотянуться, возвышалась гора, к которой я брел пять дней. Каменистые тропы извивались и устремлялись вверх словно письмена Кочевников.
– Элиас?
Призрак Элен все еще был здесь. Я не понимал.
Она потянулась к моему лицу, и я отпрянул, ожидая холодное бесплотное касание. Но ее кожа оказалась теплой.
– Элен?
Тогда она прижала меня к себе, обняла мою голову, шепча, что я жив, что она жива, что мы оба уцелели, что она нашла меня. Я обнял ее за талию, уткнулся лицом ей в живот. И впервые за девять лет разрыдался.
* * *
– У нас всего два дня, чтобы вернуться. – Это были первые слова Элен с тех пор, как она практически втащила меня в горную пещеру.
Я ничего не ответил. Я еще не мог говорить. Над огнем жарилось лисье мясо, и я исходил слюной от его запаха.
Настала ночь. С запада наползли черные тучи, и небеса разверзлись. Дождь лил стеной, громыхал гром, молнии пронзали ночную мглу.
– Я увидела тебя где-то в полдень, – она добавила еще несколько веток в огонь. – Но еще часа два пришлось спускаться к тебе с горы. Сначала думала, что ты – какой-то зверь. Затем луч солнца отразился в твоей маске. Она смотрела на дождь. – Ты плохо выглядишь.
– Как ты узнала, что я не Маркус? – прохрипел я. В горле пересохло, и я глотнул воды из самодельной фляги, которую Элен вырезала из тростника. – Или Зак?
– Ну я уж могу отличить тебя от парочки рептилий. Кроме того, Маркус боится воды. Пророки бы не отправили его в пустыню. А Зак не выносит замкнутого пространства, так что он, вероятно, где-то под землей. Вот. Ешь.
Я ел медленно, не сводя глаз с Элен. Обычно гладкие волосы ее спутаны, платиновый блеск померк. Кожу покрывали царапины и засохшая кровь.
– Что ты видел, Элиас? Ты подходил к подножью горы, но продолжал падать, хватаясь за воздух. Ты говорил что-то о том, чтобы… чтобы убить меня.
Я покачал головой. Испытание еще не закончилось, и мне надо забыть то, что я видел, чтобы преодолеть это.
– Где они тебя оставили? – спросил я.
Она обняла себя руками и сжалась так, что ее глаза стали почти не видны.
– На северо-западе. В горах. В гнезде гигантского грифа.
Я отложил мясо. Гигантский гриф – огромная птица с пятидюймовыми когтями и размахом крыльев футов в двадцать, не меньше. Их яйца размером с голову человека, а птенцы известны своей кровожадностью. Но для Элен хуже всего то, что грифы вьют свои гнезда выше облаков, на вершинах самых неприступных пиков.
Она могла не объяснять, отчего у нее перехватывало голос. Бывало, Элен часами трясло после того, как Комендант заставляла ее взбираться на утесы. Пророки всё это, конечно, знали. Они добыли ее потаенные страхи так же просто, как воры снимают со сливы плоды в чужом саду.
– Как же ты спустилась?
– Повезло. Сама птица как раз улетела, а птенцы только что проклюнулись из своей скорлупы. Но и такими они оказались довольно опасны. – Элен подняла свою рубашку, обнажив бледную упругую израненную кожу. – Я выпрыгнула из гнезда и приземлилась на выступ десятью футами ниже. Я не… не осознавала, насколько высоко я была. Но это не самое худшее… Я продолжала видеть…
Она запнулась, и я понял, что Пророки, должно быть, окружили ее какими-нибудь гадкими видениями наподобие моего поля боя из ночного кошмара. Какая тьма поглотила Элен в тысячах футах над землей, когда единственное, что отделяло ее от смерти – это несколько дюймов выступа скалы?
– Пророки больны… – изрек я. – Я не могу поверить, что они…
– Они делают то, что должны, Элиас. Они заставили нас столкнуться с нашими страхами. Им надо найти сильнейшего, понимаешь? Самого смелого. Нам придется довериться им.
Элен закрыла глаза, все еще дрожа. Я подошел к ней и обнял за плечи, чтобы успокоить. Когда она подняла ресницы, я осознал, что чувствую жар ее тела, что наши лица совсем близко. У нее красивые губы, заметил я отвлеченно, верхняя полнее нижней.
Мы встретились взглядом лишь на мгновение, которое показалось бесконечным. Она подалась ко мне, ее губы приоткрылись. Меня охватило жгучее желание, но следом пронзила тревога: это плохая идея! Ужасная. Элен – твой лучший друг. Остановись. Я опустил руки и поспешно отступил, стараясь не замечать, как к ее шее прилила кровь. Глаза Элен вспыхнули злостью или смущением, трудно сказать.
– В любом случае, – сказала она. – Я спустилась прошлой ночью и вычислила, что выйду по тропе к ущелью Уолкера. Это самый короткий путь. На другом конце есть сторожка речной охраны. Мы можем взять у них лодку и припасы, одежду и обувь хотя бы.
Элен обвела рукой рваную окровавленную форму.
– Не то чтобы я жалуюсь…
Затем вопросительно посмотрела на меня.
– Они оставили тебя в пустыне, но…Но ты не боишься пустынь. Ты там вырос.
– Не нужно думать об этом, – перебил я.
После этого мы замолчали, и когда огонь догорел, Элен сказала, что ложится спать. Она устроилась в ворохе листьев, но я знал, что ей не спалось. Она все еще спускалась с горной вершины так же, как я все еще брел, потерянный, среди поля, устланного мертвецами.
* * *
На следующее утро мы встали изнуренные, с мутными глазами, но отправились в путь задолго до рассвета. Мы знали, что необходимо добраться до ущелья Уолкера сегодня, если хотим вернуться в Блэклиф до завтрашнего заката.
Мы не разговаривали, нам и не надо было. Идти с Элен – все равно что надеть любимую рубашку. Пятикурсниками мы проводили все время вместе и теперь инстинктивно стали передвигаться как в те дни: я – впереди, Элен – позади.
Ураган умчался на север, обнажив синее небо и чистую, сверкающую росой землю. Но помимо свежести и красоты, ненастье оставило поваленные деревья, размытые тропы, склоны, предательски забросанные грязью и мусором.
Безошибочно улавливалось какое-то напряжение, повисшее в воздухе. Так же, как и несколькими днями раньше, возникло ощущение, будто нечто затаилось и выжидает. Нечто неизвестное.
Мы с Элен не останавливались на привал. В пути мы неустанно выискивали медведей, рысей, заблудших охотников – любых существ, что могли обитать в горах.
В полдень мы взобрались на холм, который вел к ущелью, пятнадцатимильной пестрой реке деревьев, перемежающихся зелеными холмами, на которых золотились полевые цветы.
Мы с Элен переглянулись, почувствовав это одновременно. Что бы ни должно было случиться, это произойдет уже скоро. В лесу предчувствие опасности нарастало. Затем боковым зрением я уловил тень осторожного движения. Элен посмотрела на меня. Она тоже ее заметила.
Мы стали часто менять маршрут и держались в стороне от троп, отчего, конечно, проигрывали во времени, но усложняли задачу тем, кто сидел в засаде. С наступлением сумерек нам пришлось вернуться на тропу, где луна освещала наш путь.
Солнце только что село, и в лесу воцарилась тишина. Когда от деревьев отделился темный силуэт, я успел предупредить криком Элен как раз в тот миг, которой мне нужен был, чтобы достать кинжал.
Я не знал, чего следует ожидать. Армию убитых мною жертв, жаждущих мести? Существо из ночного кошмара, вызванное Пророками?
То, от чего стынет в жилах кровь? То, что проверит меня на мужество? Но вот чего я никак не ждал – так это маску. Я не ожидал увидеть холодные безжизненные глаза Зака, смотрящие прямо на меня.
За спиной вскрикнула Элен, и я услышал, как два тела упали на землю. Я повернулся и увидел, что Маркус напал на нее. На ее лице застыло выражение ужаса от одного его вида. Элен не делала ничего, чтобы как-то защитить себя, когда он пригвоздил ее руками к земле. Он вновь смеялся так же, как в тот день, когда поцеловал ее.
– Элен! – Мой крик вырвал ее из оцепенения, и она, отбившись от Маркуса, откатилась в сторону.
В этот миг на меня напал Зак. Его удары сыпались градом мне на голову, на шею. Дрался он бездумно, почти исступленно, так что я запросто от них уворачивался. Я обошел его сзади, взмахнув кинжалом. Он развернулся, уклонился от атаки и, по-собачьи оскалившись, ответил выпадом. Я нырнул под его руку и вонзил кинжал ему в бок.
Горячая кровь хлынула мне на руку. Я вынул нож. Зак застонал и отступил. Держась руками за бок, он привалился к дереву и позвал своего близнеца. Маркус змеей метнулся в лес вслед за Заком. На его бедре блестела кровь, отчего я испытал прилив удовлетворения. Элен ранила его!
Я уже вошел в раж и, ослепленный, бросился за ними в погоню. Издали донесся голос Элен, зовущей меня. Впереди тень Змея догнала Зака, и вместе они торопливо пошли вперед, не зная, как близко я от них нахожусь.
– Тысяча чертей, Зак! – вскрикнул Маркус. – Комендант велела нам прикончить их до того, как они выйдут из ущелья, а ты убежал в лес, словно испуганная девчонка…
– Он ранил меня, ясно? – судя по голосу, Зак задыхался. – И вообще, она не сказала, чтобы мы связывались с обоими сразу, разве нет?
– Элиас!
Крик Элен становился слабее. Я буквально онемел, слушая разговор Маркуса и Зака. Неудивительно, что моя мать спелась со Змеем и Жабой. Но чего я не мог понять, так это того, как она узнала, что мы с Элен пойдем через ущелье?
– Нам надо с ними покончить, – тень Маркуса повернулась, и я занес нож. Затем Зак схватил брата.
– Нам надо выбираться отсюда, – сказал он. – Или мы не успеем вовремя вернуться. Оставь их. Пойдем.
С одной стороны, мне хотелось проследить за Маркусом и Заком, поймать их и выбить ответы на все вопросы. Но Элен снова меня позвала, теперь уже совсем слабо. Вдруг она ранена?
Я вернулся на поляну и увидел, что Элен лежит на земле, запрокинув голову. Одна рука беспомощно вывернута, второй она шарила по плечу, пытаясь остановить кровь, вытекающую из нее вялыми толчками. Я преодолел расстояние в два прыжка, срывая с себя остатки рубашки. Скрутив ткань, прижал жгут к ране. Элен стала биться головой, спутанные светлые волосы хлестали по спине. Затем она издала пронзительный животный вопль.
– Все хорошо, Эл, – пытался успокоить я. Руки тряслись, в голове стучала паническая мысль – нет, не хорошо, совсем не хорошо, мой лучший друг умирает! Но я продолжал говорить.
– С тобой все будет прекрасно. Я тебе помогу. – Я схватил флягу, собираясь омыть рану и перевязать. – Говори со мной. Расскажи, что случилось.
– Меня потрясло. Я не могла двигаться. Я… я видела его на горе. Он… он и я… – Она содрогнулась, и я вдруг понял. В пустыне я видел миражи, призраки войны и смерти, а Элен видела Маркуса. – Его руки были повсюду.
Она зажмурилась и подтянула ноги к животу, словно защищаясь.
Убью его, – решил я с той же легкостью и спокойствием, с какой выбирал ботинки по утрам. – Если она умрет, то и ему не жить.
– Не позволь им выиграть. Если они выиграют… – слова лились из ее уст. – Борись, Элиас. Ты должен бороться. Ты должен победить.
Я разрезал кинжалом рубашку Элен, на мгновение пораженный нежностью ее кожи. Темнота уже опустилась, и я с трудом различал рану, но мог чувствовать тепло крови, струившейся сквозь мои пальцы. Элен схватила меня за запястье здоровой рукой, когда я стал поливать ее рану водой. Затем перевязал ее тем, что осталось от моей рубашки, и несколькими полосами ткани, отрезанными от ее. Вскоре рука Элен безвольно повисла – она потеряла сознание.
Тело ломило от усталости, но я стал вытягивать лианы, чтобы сплести люльку, – Эл не могла идти, поэтому мне придется нести ее в Блэклиф.
Пока я работал, меня одолевали мысли. Фаррары устроили нам засаду по приказу Коменданта. Теперь понятно ее самодовольное выражение тогда, перед началом Испытаний. Она планировала это нападение. Но как она узнала, где мы будем?
Впрочем, для этого не нужно быть гением. Если моя мать знала, что Пророки оставят меня в Великих Пустынях, а Элен – в гнезде грифа, она вполне могла вычислить и единственный путь, по которому мы должны вернуться в Серру, то есть через ущелье. Но если она сказала об этом Маркусу и Заку, то с их стороны налицо ложь и попытка срыва, а это Пророками запрещено.
Им должно быть известно, что случилось. Почему они все еще ничего не предприняли?
Доделав люльку, я аккуратно уложил в нее Элен. Ее кожа стала мертвенно-бледной, бедняжку знобило. Она казалась слишком легкой.
Пророки пытались подловить нас на скрытых страхах. А я даже не осознавал, как боюсь смерти Элен. Не знал, как это ужасно, потому что прежде она никогда не была на краю гибели. Меня одолевали сомнения: вдруг я не успею добраться до Блэклифа к закату, вдруг лекари не смогут спасти ее или она умрет раньше, чем я доберусь до школы.
Прекрати, Элиас! Иди.
После стольких лет регулярных марш-бросков через пустыню тело Элен не казалось такой уж тяжелой ношей. Хотя была глубокая ночь, я двигался быстро. Мне нужно спуститься с гор, взять лодку у речной охраны и подойти к Серре по реке.
Я уже потерял несколько часов, пока плел люльку, за это время Маркус с Заком ушли далеко вперед. Даже если я не сделаю ни единой остановки до самой Серры, то все равно вряд ли доберусь до колокольни до заката.
Небеса побледнели, острые пики гор отбрасывали длинные тени. День уже был почти на исходе, когда я вышел из ущелья. Внизу медленно извивалась река Рей, похожая на сытого питона. На воде обычно полно всяких барж и лодок, а прямо за восточным берегом лежит город Серра – его серые стены различимы даже на расстоянии нескольких миль.
Но воздух был пропитан гарью. Столб черного дыма поднимался в небо, и, хотя сторожка речной охраны не видна с тропы, меня сразу охватила леденящая кровь уверенность, что Фаррары добрались туда раньше меня, что они сожгли сторожку вместе с сараем для лодок. Я сбежал с горы, но, добравшись до сторожки, нашел лишь зловонную дымящуюся кучу. Лодочный сарай представлял собой груду тлеющих бревен. Не было ни единого суденышка – возможно, по приказу Фарраров легионеры их убрали.
Я отвязал Элен от спины. В тряске, пока мы спускались с горы, ее рана открылась, залив мне спину кровью.
– Элен? – я опустился на колени и нежно потрепал ее по щеке. – Элен.
Ее веки даже не дрогнули. Она была в глубоком обмороке. Кожа вокруг раны покраснела и воспалилась. Началось заражение.
Я в отчаянии взглянул на сожженную лачугу охраны, горячо желая, чтобы появилась лодка. Любая! Плот, ялик, да хоть протекающее бревно с выдолбленной сердцевиной. Неважно. Хоть что-нибудь. Но, конечно, не было ничего.
Закат наступит примерно через час. Если не удастся перебраться через реку, мы погибли. Странно, но в мыслях вдруг зазвучал голос матери, холодный и безжалостный: «Нет ничего невозможного». Это то, что она говорила нам, своим курсантам, сотни раз. Когда мы валились от усталости после тренировочного боя или когда не спали несколько ночей подряд. Она всегда требовала большего. Больше, чем мы сами могли от себя ожидать.
Сейчас она сказала бы: «Надо либо найти способ выполнить задачу, которую я поставила перед вами, либо умереть, пытаясь. Выбор за вами».
Усталость преходяща. Боль преходяща. Но Элен умирала, потому что я не мог найти способ вернуться в Блэклиф вовремя, – и это навсегда.
Я заметил дымящуюся деревянную балку, что наполовину лежала на берегу, наполовину погрузилась в воду. Сгодится и такое. Я спихнул ее в реку ногой. Балка угрожающе нырнула под воду, но затем всплыла на поверхность. Я осторожно положил Элен на нее и крепко-накрепко привязал. Другой конец каната обмотал вокруг своей руки и поплыл к ближайшей лодке так стремительно, будто за мной гнались все джинны мира.
К вечеру река свободна и почти пустынна – ни барж, ни каноэ, которыми она бывает запружена по утрам. Я направился прямиком к торговому судну, шедшему посреди реки с опущенными веслами. Матросы не заметили моего приближения. Добравшись до веревочной лестницы, ведущей на борт, я отрезал Эл от балки. Она тут же ушла под воду. Одной рукой я схватился за скользкую веревку, другой – за Элен, кое-как сумел перекинуть ее через плечо и вскарабкался по лестнице на палубу.
Седовласый меченосец с боевой выправкой – капитан, как я предположил, – следил за группой рабов, книжников и плебеев, складывающих ящики с грузом.
– Я – Претендент Элиас Витуриус из Блэклифа. – Я старался говорить ровно и бесстрастно, пока мой голос не стал таким же плоским, как палуба. – И я реквизирую это судно.
Мужчина сморгнул, глядя на нас: двух масок, одна из которых вся в крови, словно подвергалась пыткам, а обладатель второй маски – практически голый, лохматый, с недельной щетиной и безумным взглядом. Но торговец, видать, провел немало времени в армии меченосцев, потому что почти сразу кивнул.
– Я в вашем распоряжении, Лорд Витуриус.
– Ведите судно в доки Серры, немедленно.
Капитан отдал приказ своим людям, взмахнув кнутом для большей убедительности. Спустя минуту лодка развернулась и направилась к Серре.
Я мрачно взглянул на заходящее солнце, страстно желая хоть немного замедлить время. Оставалось не больше получаса, а предстояло еще пробираться через толкотню в доках, затем подняться в Блэклиф. Времени было в обрез. Совсем в обрез.
Элен застонала, и я бережно опустил ее на палубу. Она вся покрылась потом, несмотря на холодный речной воздух. Ее кожа светилась мертвенной бледностью. На миг она открыла глаза.
– Я настолько плохо выгляжу? – спросила она шепотом, видя выражение моего лица.
– На самом деле даже лучше. Грязные обноски тебе очень даже к лицу.
Она нежно улыбнулась, что случалось так редко. Но улыбка быстро угасла.
– Элиас, не дай мне умереть. Если я умру, ты…
– Не говори, Эл. Отдыхай.
– Мне нельзя умирать. Пророк сказал… он сказал, что если я выживу… тогда…
– Тсс.
Ее веки затрепетали и сомкнулись. Я нетерпеливо посмотрел на доки Серры, что были все еще в полумиле от нас. На пристани толпились матросы, солдаты, лошади тянули нагруженные телеги. Мне хотелось поторопить рабов, но они и так гребли изо всех сил, а плеть капитана то и дело прохаживалась по их спинам.
Судно едва причалило, а капитан уже спустил трап, затем окликнул легионера, патрулирующего поблизости, и забрал у него лошадь. Впервые я возблагодарил небеса за суровую дисциплину у меченосцев.
– Удачи вам, Лорд Витуриус, – пожелал капитан.
Я выразил ему признательность и усадил Элен на лошадь. Она сразу повалилась вперед, но привязывать ее уже не было времени. Я вскочил на спину животного и как следует наддал пятками по бокам, с тревогой вглядываясь в горизонт и солнце, висящее низко над ним.
Город пролетал мимо как в тумане. Чередой проносились зеваки-плебеи, наемники, палатки торговцев. Я мчался по главной улице Серры, потом по Площади Казни, разгоняя толпу, вверх по булыжным мостовым Квартала патрициев. Лошадь неслась как бешеная, да я и сам, казалось, утратил рассудок, так что не ощутил не малейшей вины, когда опрокинул коробейника вместе с его тележкой. Голова Элен болталась туда-сюда, как у тряпичной куклы.
– Держись, Элен, – прошептал я. – Мы почти на месте.
Мы ворвались на Рынок патрициев, распугивая рабов своим появлением, и свернули за угол. Блэклиф возник впереди нас так внезапно, будто вырос из-под земли. Лица стражников у ворот мелькнули расплывчатыми пятнами, когда мы пронеслись мимо них галопом. Солнце опускалось все ниже. «Еще чуть-чуть, – просил я его. – Совсем немного».
– Давай, – пятки врезались в бока лошади. – Быстрее!
Мы пересекли тренировочное поле, взлетели вверх на холм и затем – на главный двор. Колокольня возвышалась в нескольких ярдах. Я натянул поводья, и лошадь остановилась. Я быстро спешился.
Комендант стояла у самой башни. Черты лица ее окаменели – она нервничала или злилась, трудно было разобрать. Рядом с ней стоял Каин с двумя Пророчицами. Они смотрели на нас, словно на какой-то малоинтересный цирковой аттракцион.
В воздухе над нами пронесся крик. Во дворе выстроились сотни людей: курсанты, центурионы, родственники, в том числе и семья Элен. Ее мать, увидев окровавленное тело дочери, рухнула на колени и забилась в истерике. Сестры Эл, Ханна и Ливия, упали рядом с ней. Отец Аквиллас оставался неподвижен, лицо его окаменело.
Рядом с ним стоял мой дед в полном боевом снаряжении. Он выглядел как бык, готовый к атаке, в серых глазах светилась гордость.
Я взял Элен на руки и пошел к колокольне. Никогда прежде этот двор не казался мне таким длинным, даже во время тех изнурительных тренировок, когда в самом разгаре лета мы накручивали по нему не одну сотню кругов.
Я еле тащился. Мне хотелось упасть на землю и проспать целую неделю. Но наконец я сделал последний шаг, осторожно положил Элен у стены и коснулся рукой камня. И почти сразу раздался барабанный бой, извещавший о закате.
Толпа взорвалась. Не знаю, кто первый закричал, приветствуя нас. Фарис? Декс? Может быть, даже дед, но им вторила им вся площадь. Наверняка даже в городе было слышно.
– Витуриус! Витуриус! Витуриус!
– Приведи врача, – зарычал я рядом стоящему кадету, который кричал и аплодировал вместе со всеми. Его руки замерли, он посмотрел на меня. – Быстро! Беги! Элен, – шептал я. – Держись.
Она была словно восковая кукла. Я коснулся холодной щеки, потер кожу большим пальцем. Элен не шевелилась. И не дышала. Я прижал пальцы к ее шее, к жилке, где должен биться пульс, и ничего не почувствовал.