Глава 7
Поворотный момент

В 1583 году Уильям Ли, окончив курс в Кембридже, вернулся в родной городок Калвертон, чтобы занять там место приходского священника. Незадолго до этого королева Елизавета I (1558–1603) издала указ, согласно которому каждый ее подданный должен был постоянно носить вязаную шапочку. Как вспоминал потом Ли,

Это внезапное озарение положило начало механизации текстильной промышленности. Ли полностью захватила идея изготовить такую машину, которая бы освободила людей от монотонного бесконечного ручного вязания. «Я стал пренебрегать моим долгом по отношению к церкви и собственной семье, – вспоминал он в своих мемуарах. – Мысли о моей машине и ее создании съедали мое сердце и разум».

И вот в 1589 году его «станок для вязания чулок» был готов. Ли поехал в Лондон с намерением добиться аудиенции у Елизаветы I, продемонстрировать ей, сколько пользы может принести его механизм, и попросить ее величество предоставить ему патент, который бы не позволил другим копировать его конструкцию. Сняв дом, в котором можно было установить машину, он через депутата парламента Ричарда Паркинса добился аудиенции у Генри Кэри, лорда Хадсона, члена королевского Тайного совета. Кэри пригласил Елизавету посмотреть машину, однако ее реакция была обескураживающей. Она отказалась предоставить Ли патент, заметив:

Разочарованный изобретатель отправился во Францию, чтобы попытать счастья там. Когда же и здесь он потерпел неудачу, то вернулся в Англию, где обратился с просьбой о предоставлении патента уже к Якову I (1603–1625), преемнику Елизаветы I. Но король также отказал ему, и на тех же основаниях, что и Елизавета. Оба монарха боялись механизации вязального ремесла как дестабилизирующего политического фактора: механизация лишит людей работы, создаст безработицу, приведет к политической нестабильности и будет угрожать королевской власти. Станок для вязания чулок обещал огромный рост производительности, но она же грозила запустить процесс созидательного разрушения.

Реакция на блестящее изобретение Ли иллюстрирует основную идею этой книги. Боязнь созидательного разрушения – это главная причина, по которой рост уровня жизни, начиная с неолитической эпохи и до промышленной революции, не был устойчивым. Технологические инновации приносят человеческому обществу процветание, однако они также ведут к замене старого новым, уничтожению экономических привилегий и политического влияния некоторых людей. Для устойчивого экономического роста нам нужны технологии, новые способы производства, а в большинстве случаев их предлагают молодые таланты вроде Уильяма Ли. Эти новшества приносят обществу процветание, но процесс созидательного разрушения, которым они сопровождаются, угрожает отобрать средства для жизни у тех, кто работает по старым технологиям, например вяжет вручную, – технологии Ли должны были лишить вязальщиц работы.

Что еще более важно, серьезные инновации, такие как вязальная машина Ли, угрожают и устоявшейся политической модели. В конце концов, вовсе не забота о судьбах тех, кто мог стать безработным в результате внедрения машины Ли, заставила Елизавету I и Якова I отказать ему в патенте, а их боязнь того, что они могут проиграть в политическом отношении: монархи прекрасно понимали, что появление массы людей, потерявших работу из-за нового изобретения, создаст политическую нестабильность, которая будет представлять угрозу для их власти. Как мы видели на примере луддитов (стр. 120), элиты зачастую могут не принимать в расчет сопротивление рабочих, таких как ручные вязальщицы. Зато элиты гораздо более эффективно сопротивляются нововведениям, если что-то угрожает их собственной власти. То обстоятельство, что от созидательного разрушения они теряют гораздо больше, означает не только то, что они не будут сами вводить инновации, но и то, что они всеми силами будут сопротивляться таким инновациям. Таким образом, для внедрения наиболее радикальных технологий общество нуждается в новых людях, и этим новым людям вместе с созидательным разрушением, которое они несут с собой, часто противостоят несколько сил, включая могущественных правителей и элиту.

До Англии XVII столетия экстрактивные институты на протяжении всей истории были нормой во всем мире. В определенных случаях они были способны обеспечить экономический рост, как это было показано в предшествующих двух главах, особенно если в них присутствовали определенные инклюзивные элементы, как в Венеции или Риме. Но экстрактивные институты не допускали созидательного разрушения. Рост в их условиях не был устойчивым и быстро заканчивался из-за отсутствия инноваций, из-за политической борьбы, вызванной желанием получить выгоды от изъятия средств, или же из-за того, что новые инклюзивные элементы в конце концов подверглись изменениям, как это было в Венеции.

Продолжительность жизни обитателя поселения Абу-Хурейра натуфийской культуры, вероятно, не слишком отличалась от продолжительности жизни гражданина Древнего Рима. Продолжительность жизни среднего римлянина была примерно такой же, как и среднего жителя Англии XVII века. Что касается доходов, то мы можем судить о них по Эдикту о максимуме цен, изданному императором Диоклетианом в 301 году н. э. Эдикт устанавливал расценки на труд определенных рабочих специальностей. Мы не знаем в точности, насколько полно диоклетиановские расценки были проведены в жизнь, но когда специалист по истории экономики Роберт Аллен использовал его эдикт для реконструкции уровня жизни типичного неквалифицированного работника той эпохи, он обнаружил, что этот уровень почти полностью совпадает с уровнем жизни неквалифицированного работника в Италии XVII века. В Англии же заработная плата была выше и постоянно росла, а вместе с тем менялась и ситуация. Как это происходило – тема данной главы.