Отпуская Янку в Царьград, Всеволод Ярославич лелеял тайную надежду: не удастся убедить патриарха в целесообразности основания на Руси женского монастыря. В том же самом был убеждён киевский митрополит, который будучи греком прекрасно знал неприступный нрав патриарха. Именно Иоанн Продром и посоветовал Всеволоду Ярославичу отпустить дочь в Царьград, чтобы таким способом принудить её оставить свою затею.

Однако Янке удалось-таки добиться своего. Патриарх не только благословил её на столь богоугодное дело, но и направил в Киев своего доверенного человека, пресвитера Фому Азарянина. Ему надлежало всячески помогать в основании первого на Руси женского монастыря.

С возвращением Янки из Царьграда митрополит из единомышленника Всеволода Ярославича превратился в его открытого соперника, так подействовало на него появление в Киеве Фомы Азарянина. Всеволода Ярославича отнюдь не радовало, когда он видел, с какой угодливостью поддакивает и улыбается суровому на вид пресвитеру Фоме киевский митрополит в своих раззолоченных одеждах и высокой закруглённой митре.

«Видать, важная птица, - размышлял великий князь. - Хоть и не грек, но по всему видать патриарх ему доверяет. Не зря Иоанн так перед Фомой стелется. Обскакала-таки меня любимая доченька! Заставили плясать под свою дуду!»

Не желая сдаваться без борьбы, Всеволод Ярославич сделал последнюю попытку разубедить Янку в намерении уйти в монастырь. Тщательно подготовившись этой беседе, он притворился больным и вызвал Янку к себе, якобы покаяться перед ней за все причинённые обиды. Всеволод Ярославич прекрасно знал о чуткости и благородстве дочери и предполагал коварно использовать это себе во благо.

За узкими окнами под порывами предгрозового ветра шумели высокие тополя и вязы; от этого в великокняжеской ложнице царил мрачноватый полумрак. Едва Янка переступила порог спальни, челядинцы в белых посконных рубахах тотчас удалились, плотно притворив за собой тяжёлую дубовую дверь.

Великий князь лежал на кровати под одеялом. Голова с густой темно-русой шевелюрой и окладистой кудрявой бородой покоилась на высоко взбитой подушке. Всеволод Ярославич выглядел утомлённым: щеки были бледны, под глазами залегли глубокие тени. Он лежал с закрытыми глазами, но открыл их, едва услышал, как скрипнула дверь.

- Садись, доченька, - негромким слабым голосом произнёс великий князь. - Порадуй меня своим присутствием. Редко я стал тебя видеть: то ты в Печерской обители обретаешься, то на подворье у митрополита, то в Царьграде… Не пойму, какая собака меж нами пробежала. Чем не по сердцу тебе дворец, что норовишь бежать из него в монастырь? Ответь мне.

Янка, усевшись на стул, молча внимала.

- Мачеха твоя живёт ныне в Берестове и глаза тебе не мозолит, - продолжил Всеволод Ярославич с укоризной, - дочери твоей я подобрал воспитательниц, каких ты хотела. Ни я сам, ни бояре мои, ни слуги слова тебе поперёк не молвят. Прах мужа твоего перевезли в Новгород и там похоронили опять же по твоей воле. Что ещё могу я сделать? Как замолить вину свою перед тобой?

Янка хранила молчание, глядя на отца странным отрешённым взглядом. Такой взгляд Всеволод Ярославич стал замечать после возвращения дочери из Царьграда. Он полагал, что это Мария настроила Янку против него, потому и повёл о ней дальнейшую речь:

- Мне ведомо, что Мария недавно овдовела. Я надеялся, что она захочет вернуться на Русь, и просил тебя посодействовать в этом, да, видать, не дошли до твоего сердца слова мои.

Всеволод Ярославич тяжело вздохнул.

- На мне вины нет, - тихо сказала Янка. - Я уговаривала Машу вернуться в Киев, но она отказалась.

- Значит, плохо уговаривала, - недовольно заметил Всеволод Ярославич. - Я знатного жениха подыскал. Как раз ей под стать!

- Маша замуж не собирается, - был ответ.

- Что же она, так и будет куковать одна-одинёшенька с двумя детьми на чужой стороне? - проворчал великий князь. - На что надеется?

- У Маши есть друзья в Царьграде, и родня покойного мужа без помощи её не оставляет.

Всеволод Ярославич подавил раздражённый вздох.

Помолчав, он заговорил о том, что надеется на помощь дочери в одном важном для него деле.

- Каком именно? - Янка насторожилась.

- У старшего из сыновей Всеслава Брячеславича неравно супруга померла, - промолвил Всеволод Ярославич, не глядя на дочь. - Я подумал, кабы тебе стать женой Рогволода. От этого всей Руси была бы польза немалая. Рогволод не позволит отцу разорять владения жениной родни.

Янка криво усмехнулась.

- Благодарю за честь, батюшка. Хочешь пустить меня как разменную монету. Не можешь силой совладать с полоцким князем, так надумал в родственники к нему затесаться. Не надейся на это! Не стану я женой Рогволода.

Всеволод Ярославич рассердился:

- Ты норов-то поумерь, дочь моя. Чай, я отец тебе, и re дядя чужой. Не место тебе в монастыре и блажь о ту из головы выбрось! Монастырь женский, так и быть, можешь основать в Киеве, но сама туда ни ногой!

Янка ничего не ответила, но по её глазам было видно, что отступать она не намерена.

Всеволодом Ярославичем овладело отчаяние. Он почувствовал, что бессилен перед волей своей дочери. Даже если он посадит Янку под замок, это вряд ли смирит её.

«Тень умершего Глеба стоит меж нами, - с горечью подумал великий князь. - Любовь к покойному супругу питает нынешнюю неприязнь ко мне».

Всеволод Ярославич решил подобраться с другой стороны:

- Я не меньше твоего скорблю по Глебу, доченька. Супруг твой покойный имел трезвую голову на плечах и гордыней не страдал в отличие от Олега и Романа. Старший из Святославичей был достоин не токмо Новгорода, но и Чернигова. Потому-то и опасался его брат мой Изяслав, советам моим не внемля.

Великий князь сделал паузу.

- Расколола род Ярослава Мудрого вражда меж мною и сыновьями Святослава. Немало крови христианской пролилось из-за этой вражды, будь она проклята. Но могилы павших в сражениях быльём порастут, а сердца живых должны стремиться к миру. Самый младший из Святославичей, Ярослав, затеял ссору со мной, желая добиться более высокого стола княжеского. По матери своей Ярослав наполовину немчин, поэтому обретается ныне в Германии, видимо уповая на помощь германского короля. Видит Бог, не хочу я враждовать с Ярославом. Есть у меня задумка: не оружием и не угрозами одолеть его, но твоею красотою, дочь моя. Тебе же ведомо, что Ярослав не женат.

Всеволод Ярославич многозначительно замолчал.

- Мне ведомо, что Ярослав не токмо не женат, но и красив отменно, - с таинственной полуулыбкой заметила Янка. - Я пошла бы за него замуж, батюшка, да вот беда - Ярослав на три года меня моложе. Стара я для него.

- Ничуть не стара, - возмутился Всеволод Ярославич. - Ты на себя-то глянь, дочь. Твоих летов тебе же никто не даёт и краса твоя ещё долго не завянет. Ярослав только обрадуется возможности породниться со мной, вот увидишь. Этот брак окончательно уничтожит вражду в роду Ярослава Мудрого. Тогда и Ода, мать Ярослава, на Русь вернётся.

- Отец, я соглашусь, пожалуй, стать женой Ярослава, но с одним условием, - после краткого раздумья сказала Янка. - Ты позволишь Олегу вернуться на Русь, вызволив его из ромейского плена.

Лицо Всеволода Ярославича окаменело. Затем на нем отразилось сильнейшее волнение:

- Разве Олег жив? Где ты видела его?

Янка рассказала отцу все, что узнала от Марии.

- Хорошо, дочь моя, - выдавил Всеволод Ярославич. - Я поразмыслю над твоим условием. Ступай покуда, милая.

Янка поднялась со стула, однако уходить не торопилась. Её обеспокоила бледность, разлившаяся по отцовскому лицу, враз осунувшемуся.

- Батюшка, не позвать ли лекаря?

- Не надо лекаря, - резко бросил Всеволод Ярославич. - Иди, милая. Иди.

Перебросив с груди на спину свою длинную косу, Янка удалилась, окинув отца осуждающим взглядом.

Как только дочь скрылась за дверью, мнимый больной опрометью выскочил из постели.

Кликнув челядинцев, Всеволод Ярославич велел разыскать и привести к нему боярина Ратибора.

- Скажите, чтоб бросал все дела и бегом поспешал! крикнул вослед челядинцам великий князь. Сам же принялся торопливо натягивать на себя длинную свитку красного цвета с золотым узором на груди и плечи х, злобно ворча сквозь зубы:

- Вот, выползень змеючий!… Живуч оказался… Видать, кто-то усердно молит Господа за его спасение.

В ожидании Ратибора великий князь нервно расхаживал по светлице, где любил в одиночестве листать книги и сочинять послания иноземным государям. Ратибор ввалился в светлицу, склонив голову в низком дверном проёме и споткнувшись об едва заметный порог.

Всеволод Ярославич, пропустив мимо ушей приветствие, заговорил:

- Не думал я, боярин, что ты при своих седых волосах совершишь такую промашку. Пустишь на ветер тысячу гривен. На каких людей ты полагался, договариваясь с тмутараканскими хазарами об убийстве Олега Святославича? Обдурили тебя как младенца, а вместе с тобой и меня!

Ратибор непонимающе хлопал глазами.

- Что стряслось-то, княже? - пробасил он.

- Ничего не стряслось, боярин, - язвительно ответил великий князь, - ежели не считать того, что «убиенный» хазарами племянник мой жив-здоров.

- Быть того не может! - изумился Ратибор.

Всеволод Ярославич, яростно отчеканивая слова, пересказал все, что узнал от Янки.

- Ну и дела, - только и промолвил Ратибор.

Усевшись за стол, заваленный свитками и книгами, Всеволод Ярославич и Ратибор принялись обсуждать, что делать дальше.

Боярин говорил: пусть Олег жив, но в ромейском плену он все равно что на том свете.

- Роман немало зла сотворил ромеям в Тавриде, и Олег помогал ему в этом, поэтому ромеи будут стеречь Олега крепко, - молвил Ратибор. - Ежели и отпустят на волю, то непременно ослепят по своему обыкновению. А из слепца какой воитель?

- А коль Олегу удастся бежать, что тогда? - спросил Всеволод Ярославич.

- В Тмутаракани Олегу уже не утвердиться, - ответил Ратибор, - там засели воители не хуже его: Давыд Игоревич и Володарь Ростиславич. На Руси у Олега союзников нет.

- А полоцкий князь? Уж он-то поможет Олегу, коль тот появится у него…

Затем Всеволод Ярославич вызвал к себе Коснячко и повелел ему немедленно отправляться в Германию.

- По-немецки ты кумекаешь, - сказал великий князь, - так что обойдёшься без толмача. Сначала передашь от меня грамотку королю Генриху. Потом встретишься с Ярославом, и уж не знаю как, но уговоришь его вернуться на Русь. Скажешь, мол, великий князь готов отдать ему в жены свою старшую дочь с богатым приданым. Ещё скажешь, что вместо Мурома я даю ему Вышгород. И захвати подарков поболе для Генриховых лизоблюдов. Затем, друже, поедешь в Саксонию. Встретишься там с Одой, скажешь от меня, что хочу выдать свою дочь Евпраксию за её племянника Генриха. Потолкуй и с братом Оды маркграфом Удоном: он, кажись, не в ладах с германским королём, хоть и числится в его вассалах.

Коснячко слушал великого князя, кивая головой. Потом спросил:

- Не возьму я в толк, княже. От кого ты большей вы - годы ждёшь: от короля Генриха иль от маркграфа? С кем из них мне договариваться всерьёз, а с кем токмо для вида улыбаться?

- Это ты на месте решишь, - ответил Всеволод Ярославич. - Ещё не известно, как встретит тебя Ярослав и как воспримет твой приезд Ода. Для меня важнее вернуть Ярослава на Русь, а об союзе с германским королём я не шибко пекусь. Но не хочу также, чтобы Ода и её саксонская родня врагами мне были. Уразумел, друже?

Боярин кивнул.

«На этого положиться можно, он не подведёт, д v мал Всеволод Ярославич, глядя на удаляющегося к дверям Коснячко. - Его знают и в Польше и в Германии. Опять же Коснячко всегда благоволил к Ярославу, а Ода благоволила к Коснячко. Бог даст, столкуется».

Оказавшийся в Германии Ярослав очень скоро разуверился в благородстве и бескорыстии германских князей, которые были удивлены тем, что он пожаловал с пустыми руками. Не имея возможности поживиться добром русского князя, приближенные германского короля попытались опутать Ярослава клятвенными обещаниями: в случае победы над Всеволодом он щедро заплатит им и вдобавок предоставит льготы для немецких купцов, торгующих в Киеве и Новгороде. Епископмейсенский и вовсе настаивал на том, чтобы Ярослав перешёл в католическую веру, а после утверждения в Киеве привёл бы Русь под влияние Рима.

Беседуя с супругом графини Розамунды и с тем же епископом мейсенским, Ярослав пытался втолковать им, что претендовать на Киев он не может, даже если Всеволод Ярославич вдруг сам умрёт. Ярослав говорил, что на Руси существует княжеская лествица, что переход с одного княжеского стола на другой осуществляется по закону, составленному его дедом Ярославом Мудрым. Самое большее, на что он может претендовать, это Туров или Вышгород, но никак не Киев.

Однако собеседники или не понимали, или не желали понимать. Существуя в жестоком мире, где высшим законом были сила и власть, где все было пропитано враждой и основано на недоверии, немецкие властители всякое состояние дел в соседних государствах мерили своей меркой. Им казалось странным, что они предлагают Ярославу войско для овладения Киевом, а он упрямо твердит, что это невозможно, ссылаясь на какой-то древний славянский закон.

Граф Оттон фон Орламюнде прямо заявил Ярославу, что став великим князем, тот сам может устанавливать законы, либо вовсе отменять их. В качестве примера граф привёл нынешнего германского короля, который возглавил страну в семнадцать лет.

Ярослав все чаще вспоминал предостережения Ярополка и все больше сожалел, что поддался на уговоры графини Розамунды, приехав вместе с нею в Германию.

В голове Ярослава постоянно жила мысль о Кунигунде. Сходясь с её матерью на ложе, он пытался уверить себя, что в сущности мать и дочь - это одно и то же. Влюбившись в Кунигунду, но не осознав этого до конца, Ярослав выплёскивал свои пылкие чувства на её мать. Завидуя Ярополку, князь надеялся, что Розамунда подыщет ему невесту ещё лучше Кунигунды. Поэтому он с таким нетерпением ожидал встречи с племянницей Розамунды.

Однако радужные мечты Ярослава сразу угасли, едва он увидел ту, которую ему прочили в жены. Племянница графини Розамунды была не только некрасива, она была почти безобразна и вдобавок страдала какой-то кожной болезнью. К тому же природа, словно издеваясь, не наделила её даже проблеском ума.

Глядя на это хихикающее без всякого повода бледное белокурое создание, бросающее на него откровенно вожделенные взгляды, Ярослав преисполнился злобой не только на Розамунду и её мужа, но и на всех немцев. Его прекрасная мечта была растоптана самым безжалостным образом. Князь счёл оскорблением, что ему предлагают в жены такую уродину, и без всяких колебании сказал об этом Розамунде.

Графиня попыталась образумить своего любовника, говоря, что за её племянницей дают огромное приданое, на которое можно будет собрать сильное войско. В конце концов, жена не будет Ярославу помехой в том, чтобы он при желании делил ложе с любой приглянувшейся ему красавицей.

Но Ярослав был непреклонен в своём нежелании жениться. Тогда Розамунда перешла к угрозам, заявив, что изгою не приходится выбирать и высоко задирать нос, поскольку милости киевского князя он лишился, а милость германского короля ещё не приобрёл.

Тогда Ярослав, не долго думая, собрался и уехал в Саксонию к матери.

Коснячко там и встретился с Одой и её блудным сыном.

Зная характер Оды, хитрый Коснячко стал через неё воздействовать на Ярослава, который пребывал в унынии после разрыва с Розамундой. Ода, узнав от Коснячко о намерении Всеволода Ярославича выдать замуж за Ярослава свою старшую дочь, мигом оценила все выгоды этого брака. Ей всегда нравилась Янка, к тому же Всеволод Ярославич был готов уступить Ярославу Вышгород. На пару с Коснячко Ода принялась убеждать сына пойти на примирение с великим князем. Ярослав решил послушаться матери, полагаясь на её жизненный опыт. Янка хоть и была старше Ярослава, зато внешне нисколько не уступала Кунигунде, а умом и начитанностью даже превосходила её. Оде также понравилось намерение Всеволода Ярославича отдать в жены её племяннику Генриху свою дочь Евпраксию. Она со своей стороны заверила Коснячко, что сделает все возможное, дабы и этот брачный союз состоялся.

Ободрённый успехом Коснячко даже не стал встречаться с германским королём, а поспешил вместе с Ярославом вернуться на Русь.

Всеволод Ярославич, как и обещал, посадил Ярослава князем в Вышгороде.

Однако не все складывалось удачно. Янка, прознав, что отец не держит данного ей слова и не пытается вызволить из плена Олега, наотрез отказалась выходить замуж за Ярослава. А дабы Всеволод Ярославич не принудил её силой идти под венец, Янка укрылась, как в крепости, в бывшем Андреевском монастыре, превращённом из мужской обители в женскую. Монастырь этот находился на Горе, в самой укреплённой части Киева почти напротив великокняжеского дворца.

Всеволод Ярославич подсылал к Янке для уговоров и Коснячко, и боярских жён, и настоятеля Печерской обители… Но та была непреклонна. Запугивать её было бесполезно, на обман она не поддавалась. Тогда Всеволод Ярославич решился на отчаянный шаг: он предложил в жены Ярославу свою самую младшую дочь от половчанки Анны - Екатерину, которой было всего восемь лет.

Коснячко посоветовал Ярославу не упрямиться и соглашаться, дабы не лишиться выгодного родства с великим князем. О том же писала в письме к сыну и Ода. Ярослав решил согласиться на брак. Для начала была объявлена помолвка Ярослава и Екатерины, которой предстояло подрасти до двенадцатилетнего возраста, прежде чем стать законной супругой.

Летом же опять разгорелась распря с князем Всеславом. Полочане вознамерились было напасть на Пинск, но Владимир Всеволодович вовремя упредил этот удар, осадив Минск. После непродолжительной осады город был взят и дотла разорён. В этом походе в войске Владимира находилась и половецкая конница, присланная ха ном Терютробой. Всеслав устремился было к Смоленску, но и там был бит полками расторопного Владимира.