Русское войско вступило в Польшу, но польского войска под Сандомиром не оказалось.

Стало известно, что поморяне в очередной раз совершили набег на владения польского князя, и поэтому Болеслав спешно увёл войско на защиту своей столицы. Для войны с чехами собиралось другое войско, во главе которого должен был встать брат Болеслава, Владислав.

Дыглош, переговоривший с сандомирским воеводой, сказал русичам, что им придётся двигаться к городу Калишу, где пребывает Владислав.

На пути к Калишу русским полкам пришлось переправляться через реки Вислу и Варту, что замедлило их движение. Повсюду в польских городах и селениях на русичей взирали с недоверием и опаской. Это была, так называемая, Малая Польша, куда не раз ходили войной русские князья, начиная с Ярослава Мудрого и его брата Мстислава Храброго.

Земли по реке Буг входили в состав Руси со времён Владимира Святого, как и восточные предгорья Угорских гор. Однако польские князья неоднократно пытались отвоевать Побужье у киевских князей, зарились они и на червенские города, что стояли у притоков Вислы по рекам Сан и Вепш. Население в этих неспокойных краях было смешанным: диалект западных славян давно смешался с диалектом живущих здесь издревле волынян и бужан, восточнославянских племён. Противостояние поляков с русами, несмотря на родственные браки, обострялось ещё из-за того, что польские князья исповедовали католицизм, в то время как на Руси было распространено православие.

Вражда западной Церкви с византийскими патриархами, распространившими свою веру на южных и восточных славян, не позволяла соседствующим славянским народам до конца разрешить все противоречия. По этой же причине поляки, хоть и часто враждовали с чехами, но, тем не менее, считали их собратьями по вере, поскольку у чехов богослужение происходило на латыни.

Город Калиш лежал в самом центре польских земель, сюда победоносные русские дружины не доходили ни разу. Зато, по признанию Дыглоша, чехи в прошлом неоднократно разоряли Калиш и всю ближнюю округу. Оказывается, у польских владетелей издавна были две беды: язычники-поморяне, не желавшие принимать веру Христову, и чешские князья, постоянно отнимавшие у поляков земли по реке Одре. Последний раз земли по Одре отнял у поляков чешский князь Бржетислав, отец нынешнего властителя Чехии - Братислава. Утраченные области вместе с городом Вроцлавом сумел вернуть польский князь Казимир Восстановитель, отец Болеслава. Но сделал это Казимир не вооружённым путём, а пообещав впредь выплачивать чехам дань в виде пятисот гривен серебром и трёхсот гривен золотом ежегодно. Эту дань поляки выплачивали и поныне, так как все попытки избавиться от неё заканчивались неизменным вторжением чехов в Польшу.

Как-то в разговоре с Перенегом Олег поинтересовался, почему князь Болеслав, постоянно побеждая поморян и мазовшан, не может одолеть чехов, и вынужден откупаться от них унизительной данью.

- Это не пристало князю, имеющему прозвище Смелый, - добавил Олег.

Перенег, не питавший к полякам особых симпатий, презрительно усмехнулся.

- Признаться, Болеслав столь же смел, сколь и глуп, - сказал воевода. - Вдобавок, невероятно жесток и злопамятен. Договариваться с соседями он не умеет. Многие польские можновладца втайне ненавидят Болеслава и вредят, как могут. Родной брат ему не доверяет, опасаясь отравления. Недаром Владислав подолгу гостит у германского короля, который ему друг. Просто удивительно, что ныне Владислав в Калише, а не в Германии.

Болеслав побеждал чехов в сражении не раз: вояка он отменный, что и говорить. Однако взять верх в сражении - это одно, а победить в долгой войне - совсем другое. Верных сторонников даже среди ближней знати у Болеслава немного, его предают свои же на каждом шагу. - Перенег вновь усмехнулся. - По-твоему, чем занят Болеслав всю свою жизнь? Тем, что либо воюет, либо распутывает заговоры, которые плетут его приближенные. В этом недоброжелателям Болеслава помогают чехи и германский король. Наверняка причастен к этому и Владислав, которому старший брат как кость в горле.

Истинность сказанного Перенегом в какой-то мере подтвердилась при встрече в Калише Владислава и предводителей русского войска. Когда Дыглош стал упрекать Владислава, что тот попусту теряет время и не собирает войско с должным рвением, хотя лето уже в разгаре, брат Болеслава раздражённо заметил, что войну с чехами затевает не он, а Болеслав.

- Иль не вместе ты помыслами с братом своим? - возмутился прямодушный Дыглош. - Иль полагаешь, что германский король отвратит от Польши чешскую беду?

Дальнейший разговор проходил в форме упрёков и язвительных намёков, из коих даже человеку несведущему стало бы ясно, сколь непримиримая вражда разделяет Болеслава и Владислава.

Своей внешностью тридцатитрёхлетний Владислав очень походил на Болеслава. Он был так же широкоплеч и грузен, часто щурил свои близорукие светло-серые глаза, в которых сквозила, как и у старшего брата, затаённая подозрительность. Дремучие низкие брови Владислава и слегка крючковатый нос придавали его широкому лицу мрачное выражение. Пепельно-русые длинные волосы совсем не облагораживали лицо, как и ухоженная небольшая бородка, поскольку недоброжелательный взгляд, кривая ухмылка, словно прилепившаяся к устам, и привычка развязно бросать слова сразу убивали малейшее благоприятное впечатление.

Владислав поносил своего брата с таким наслаждением, словно вёл речь о своём злейшем враге. При этом его нисколько не смущало присутствие русских князей и воевод.

Советником у Владислава был воевода Сецех, который в отличие от него был необычайно красив, словно природа внешним совершенством старалась подчеркнуть изъяны у всех окружающих его людей. Сецех был высок и статен, его большие голубые глаза сверкали как аквамарины, прямой греческий нос удивительно гармонировал с высоким открытым лбом, светлые вьющиеся волосы непослушной гривой лежали на голове. Усы и маленькая бородка придавали Сецеху мужественности, а чувственные уста и мягкая улыбка - женственности: совершенная красота более присуща женщинам, нежели сильному полу.

Именно Сецех разъезжал по городам и замкам, собирая конных рыцарей и пешую рать под знамёна Владислава. Помимо этого у воеводы была ещё одна обязанность: подыскивать для своего сюзерена красивых наложниц. Ни для кого из польской знати не было тайной, что Владислав страдает обжорством, но в ещё большей степени питает склонность к женщинам. По слухам, Владислав был столь неутомим в постельных утехах, что ему постоянно требовались все новые наложницы. Обладая неуравновешенным нравом, Владислав во хмелю иногда калечил какую-нибудь из своих многочисленных любовниц - заботы о несчастной тоже ложились на плечи Сецеха, которому помимо всего прочего надлежало ещё и заботиться о добром имени Владислава.

На одном из пиров, которые часто задавал Владислав, удалось присутствовать и русичам, потому что Дыглош уехал в Познань, откуда он должен был привести отряд воинов. Дыглош усердно опекал русских воевод, дабы не допустить их сближения с Владиславом: до сего случая русичи не получали приглашения на застолье.

Во время пиршества Олег был неприятно поражён тем, как не в меру упившийся Владислав похвалялся перед гостями своими богатствами. Мол, что для него дань чехам, если он в состоянии без особого для себя ущерба откупиться от Братислава на десять лет вперёд.

- Это мой брат сидит в постоянной нужде, так как у пего повсюду враги, - разглагольствовал Владислав, развалясь во главе длинного стола. - Злобой покрылся как плесенью, так и норовит до всех соседних князей мечом дотянуться. А с соседями надо дружить!

Владислав с важностью поднял кверху толстый указательный палец, громко рыгнув при этом.

Глядя на хозяина застолья, Олег невольно проникался к нему все большим отвращением. Ему казалось, что для Польши нет большего бедствия и позора, чем такой правитель. Это значит, как бы ни был жесток и недальновиден Болеслав, благодаря своему умению держать меч в руках, он более достоин стоять во главе поляков. Олега также огорчало, что во главе польского войска, идущего в Чехию, будет стоять столь бездарный полководец, как Владислав.

«Будет ли он по-настоящему воевать с чешским князем, если уже сейчас не скрывает своих симпатий к Братиславу, который к тому же женат на его сестре», - мрачно размышлял Олег.

Чем дольше затягивалось пребывание Олега в Калише, тем больше ему внушал опасений предстоящий поход в Богемию. Ведь хорошо известно, что князь Вратислав воин хоть куда!

Когда на другой день Олег поделился своими опасениями с Владимиром, тот согласился: недооценивать правителя чешских земель нельзя.

- Спитигнева, старшего брата Братислава, когда тот правил в Чехии, боялись и немцы, и венгры, и поляки, - молвил Владимир, знавший от отца историю соседних с Русью государств. - Спитигнев на войне был неустрашим и неодолим. Особенно ненавидел немцев, при нем всех немцев изгнали из Чехии за три дня. Вратислав многому научился у Спитигнева, поскольку тот воевал и с родными братьями, не терпя в них даже малейшего своеволия. Вратислав воинственностью нисколько не уступает покойному Спитигневу, то уже испытали на себе венгры и поляки. Младшие братья Братислава, Конрад и Оттон, ратной славы тоже не чураются. Оба ходят в его воле, владея землями в Моравии. Чаю, тяжко нам придётся, коль три этих чешских князя дружно против нас выступят. От поляков-то большого подспорья ждать не приходится.

Однако при всех своих опасениях Владимир вовсе не собирался поддаваться унынию: не такой это был человек. Он тем охотнее желал встречи с противником, чем этот противник был сильнее: повышалась «ценность» победы…

Наконец, Сецеху и Дыглошу удалось собрать девятьсот тяжеловооруженных всадников и около восьми тысяч пехоты для вторжения в Богемию. Было очевидно, что с такими силами Владиславу не только не одолеть чешского князя, но и просто опасно вторгаться на его землю, потому главная надежда поляков в предстоящем походе возлагалась на двадцатитысячное русское войско.

В начале июля польские и русские отряды стали переправляться через реку Одру у города Глогова. Сюда загодя были согнаны из окрестных деревень крестьяне польских магнатов, владевших здешними землями. В лесах над Одрой стучали топоры, сотни лесорубов валили медно-ствольные сосны, заготовляя бревна, из которых на берегу реки сколачивались плоты.

Олег и Владимир, желая видеть все своими глазами, осматривали плоты, уже готовые к спуску на воду, глянули и на то, как трудятся над ними польские смерды, ворочая тяжёлые длинные бревна.

Олег обратил внимание, что у многих польских мужиков нет или носа, или уха, или глаза. Он спросил у Дыглоша, почему у крестьян так много похожих увечий.

Воевода пояснил, что в Польше крестьян за провинности секут розгами, либо наносят им всевозможные увечья.

- Провинившемуся смерду могут отрезать не только нос или ухо, но и руку отрубить по кисть или по локон, - спокойно молвил Дыглош. - А если мужик поднял руку на своего господина, то за это он платит головой. Такой у нас Закон.

Он самодовольно усмехнулся, гордясь суровостью польских законов.

- А это что за люди с железными ошейниками? - Олег кивнул на нескольких работников, которые волокли обвязанное верёвками, гладко обтёсанное бревно. Их измождённые лица потемнели, спутанные длинные волосы были грязны, одежда напоминала лохмотья.

- Это рабы, - небрежно обронил Дыглош, пришпорив коня. - Их жизнь вообще ничего не стоит. Раба можно убить за малейшую провинность. А разве у вас на Руси не так?

Олег отрицательно помотал головой.

- Не так. По «Русской Правде» господин не имеет права убивать ни смерда, ни холопа. Ежели такое случается, то боярин платит за это виру.

- Если боярин не имеет права убивать своих рабов, то какой же он господин?! - искренне удивился Дыглош. - Ваша «Русская Правда» написана для рабов, а не для господ. Так быть не должно!

- Когда мой дед Ярослав Мудрый составлял «Русскую Правду», он стремился к тому, чтобы большие люди не ощущали себя богами пред меньшими людьми, - сказал Олег, - ибо всевластие порождает беззаконие. Даже князь не может быть выше Закона.

- Я этого не понимаю, - пожал плечами Дыглош. И добавил в порыве откровенности: - Если честно, князь, то у вас, русичей, странный склад ума, хоть вы славяне, как и мы.

«Плохо, что милосердие ты считаешь странностью», - подумал Олег, но вслух ничего не сказал.

Он и прежде не испытывал к Дыглошу большой симпатии, а теперь и вовсе разочаровался в нем.

Самый удобный проход из Польши в Богемию пролегал по лесистой равнине, где начинались верховья рек Одры и Моравы. Эту равнину с запада теснили Богемские горы, поросшие лесом, а с востока вздымались ещё более высокие кряжи Угорских гор.

На реке Одре, запирая единственную пригодную для конницы и обозов дорогу, стоял небольшой, хорошо укреплённый чешский город Градец.

С осады этого города польско-русское войско и начало войну с князем Братиславой.

Поляки много раз осаждали Градец, когда ходили войной в чешские земли, но захватывали город лишь однажды и то благодаря измене.

Градец с трёх сторон был окружён водой. С северо- запада его омывали воды реки Одры, с юга протекала узкая речка, приток Одры. Каменные стены и башни, окружавшие Градец, отражались в спокойной глади протоки, которая отделяла градчан от вражеского стана, где белели шатры и крытые белым холстом повозки обоза.

Перенег, посовещавшись с Олегом и Владимиром, решил штурмовать город одновременно с двух сторон: с восточной стороны, засыпав ров и подкатив к стене осадную башню, и с западной, преодолев реку на плотах. Польские воеводы с большой долей сомнения отнеслись к замыслу Перенега. Особенно им не понравилась идея русичей попытаться преодолеть западную стену с помощью лестниц, поставленных на зыбкие плоты.

- Я уже не говорю про то, что на плотах зараз не переправить много воинов, - высказался Сецех на военном совете. - Чешские лучники смогут безнаказанно расстреливать наших людей на плотах с угловой башни на мысу и со стены. К тому же на стремнине многие плоты может снести течением, а те плоты, что все же пристанут к стене, градчане легко разобьют, швыряя сверху большие камни. А в случае неудачи уцелевшим воином будет трудно вернуться обратно, нелегко справиться с течением реки.

С мнением Сецеха согласились все польские военачальники.

- Я учёл все это, - сказал Перенег. - Штурм со стороны реки начнётся после полуночи одновременно с приступом восточной стены. Темнота и неожиданность лишат чехов всех преимуществ.

- Ночью тем более опасно пересекать реку, - возразил Сецех и посмотрел на Перенега как на умалишённого. - В темноте очень трудно ориентироваться, а зажечь огонь - значит обнаружить себя.

Польские воеводы, поддакивая, закивали головами. Замысел Перенега казался им полнейшим безумием.

- Тогда изложи нам свой план, как можно ворваться в Градец, - предложил Перенег.

- Я полагаю, самое лучшее - это держать градчан в осаде, засылая в город подмётные письма, прикреплённые к стрелам, - ответил осторожный Сецех. - В этих письмах надо обещать щедрое вознаграждение тому, кто тайно откроет нам ворота или спустит верёвку со стены. Таким способом нам однажды удалось захватить Градец.

- При этом мы не понесли никаких потерь, - горделиво вставил Владислав. И с усмешкой добавил: - Не считая глаза, который выцарапала какая-то бешеная чешская матрона пану Войтыле, когда он захотел примерить её на свой мужской жезл.

Польские военачальники громко захохотали, поглядывая на покрасневшего от досады Войтылу, лицо которого «украшала» чёрная повязка, идущая через левый глаз.

Перенег заявил, что готов согласиться на осаду, но только после того, как все попытки штурма не принесут успеха.

- Я не намерен стоять у этого городишки все лето, - сказал воевода.

Владислав, чтобы сгладить возникшее разногласие, предложил начать со штурма, как бы намекая тем самым, что, обломав зубы о неприступный Градец, русские воеводы впредь станут прислушиваться к мнению поляков.

- Но одно условие, воевода, - добавил Владислав, обращаясь к Перенегу, - польское войско будет штурмовать Градец с суши, а русское со стороны реки. Ты сам предложил использовать плоты, друже. Значит, честь сия принадлежит русские воинам.

Перенег не стал возражать, поскольку иного и не ожидал от союзников.

Весь день польские воины засыпали глубокий ров перед восточной стеной, дабы осадная башня, которую уже собирали из множества составных частей, без помех подкатилась вплотную к стене. Помимо осадной башни у поляков имелись в обозе большие камнемёты, которые непрерывно забрасывали камнями защитников Градеца, чтобы затруднить тем обстрел из луков и катапульт копошащихся возле рва людей.

В это время русичи, укрывшись в лесу, сколачивали плоты из сухих, поваленных ветром деревьев и мастерили длинные лестницы и весла, благо в русском войске было немало плотников и древоделов, возводивших дома с помощью одного топора.

Когда все было готово к ночному штурму, к Перенегу пришёл Владимир и сообщил, что его волыняне, углубившись в лес, случайно наткнулись на потайной лаз в подземелье.

- Дружинники мои поначалу решили, что это медвежья берлога. Разворошили сухие листья и жерди, которые прикрывали лаз, и обнаружили ступени, ведущие вниз, - Владимир был объят радостным волнением. - Я думаю, что этот подземный ход ведёт не куда-нибудь, но в город.

- Счастлив твой Бог, княже, коль это действительно гак и есть, - молвил Перенег, не скрывая радости от услышанного. - Но пусть дружинники твои об этом подземелье молчат! Дабы поляки о нем не прознали и от штурма не отказались. Отвлекать градчан все равно придётся. Пускай поляки этим и занимаются, а мы тем временем проберёмся в Градец как мыши по норе.

И Перенег с заговорщической улыбкой подмигнул Владимиру.

Подземный ход и впрямь вёл в город. Отряд русичей, возглавляемый Владимиром, пробрался в Градец перед рассветом, когда поляки остервенело, но безуспешно пытались сбросить градчан с восточной стены. Но когда в спину защитникам города ударили русичи, всякое сопротивление разом прекратилось, градчане ударились в повальное бегство. Они прыгали со стен в ольховые заросли, росшие по берегам протоки, садились в лодки и плыли вниз по течению Одры. Лишь немногие ещё пытались защищаться, запираясь в башнях и домах.

Хитрый Перенег и после взятия Градеца ни словом не обмолвился полякам про обнаруженный подземный ход. По его приказу несколько сотен русских ратников перед самым рассветом подогнали плоты к западной стене, омываемой водами Одры, чтобы польские воеводы думали, будто русичи именно таким способом проникли в город.

Олегу и Владимиру Перенег сказал:

- Кто знает, может, в недалёком будущем нам придётся отбивать Градец уже у поляков. Сей подземный ход станет достойным ответом на польское коварство, от коего мы пострадать можем.

Он не стал возражать, когда Владислав сказал, что намерен разместить в Градеце польский гарнизон.

- У нас с чехами давний спор из-за этого города, - добавил Владислав.

От Градеца польско-русское войско двинулось лесными дорогами к городу Оломоуцу, что стоял на реке Мораве. Правителем Оломоуца был Оттон Красивый, брат Братислава.

Во время одного из дневных переходов, когда отряды огибали высокую, поросшую елями гору, на её вершине вдруг заклубился густой чёрный дым.

- Это гора Добенин, - молвил Дыглош Перенегу. - На её вершине постоянно находятся чешские дозоры. Можно не сомневаться, этот дым увидят в Оломоуце и ближних к нему городах. Теперь нам не избежать встречи с ратью князя Братислава.

Проходя по землям Моравии, польские рыцари безжалостно разоряли усадьбы чешской знати, жгли деревни и мельницы. В плен брали прежде всего детей, девушек и молодых женщин. На возы грузили все, что имело хоть какую-то ценность: от медных подсвечников до скаток грубого крестьянского полотна.

Но чем ближе к Оломоуцу приближалось польско-русское воинство, тем чаще поляки платили кровью за свою жестокость и алчность. Небольшие чешские отряды внезапно появлялись из лесов и нападали на грабителей, когда те меньше всего этого ожидали. Теперь польские рыцари не осмеливались далеко отдаляться от основного войска.

Русским ратникам Перенег запретил участвовать в грабежах, говоря, что за помощь, оказанную в войне, польский князь и так заплатит им из своей казны.

На подходе к Оломоуцу конные дозоры донесли, что впереди стоит войско Братислава.

Поляки и русичи принялись на ходу перестраиваться в боевой порядок. Центр и левый фланг Владислав отдал своим союзникам, польские конные и пешие отряды собрались на правом фланге.

Лес кончился. Вокруг расстилалась холмистая равнина, кое-где изрезанная неглубокими оврагами и руслами пересохших речек, некогда впадавших в Мораву, до которой было рукой подать.

Вскоре на вершинах дальних холмов показались знамёна и множество торчащих кверху копий. Заблестели пи солнце шлемы и щиты далёкого войска, которое, растянувшись по холмам, перекрыло обе дороги, ведущие к Оломоуцу.

Олег придержал коня, прикрыв глаза ладонью от слепящих лучей солнца. Вражеское войско показалось ему не просто большим, но огромным.

Многочисленность чехов и моравов всем бросилась в глаза, едва рать Братислава пришла в движение и двинулась с холмов на равнину. Пешие отряды двигались в шахматном порядке, конные колонны, сверкая латами, мчались по пологим склонам, обгоняя пехоту и занимая место на флангах.

- Не меньше тридцати тысяч, - проворчал Перенег, вглядываясь в чешское войско, до которого оставался всего один перестрел.

Он посмотрел на Олега и Владимира:

- Ну, други мои, с конными полками пойдёте, а я пешую рать возглавлю. Вперёд далеко не отрывайтесь. Помните, Вратислав смел и коварен. Коль мой стяг падёт, то воевода Никифор главенство примет. С Богом!

Владимир возглавил конные сотни волынян, киевлян и переяславцев. Олег - ростово-суздальскую дружину и черниговцев.

Варяг Регнвальд, Олегов гридничий, спорил с черниговским воеводой Путятой. Ни тот, ни другой не желал ставить своих конников в задние ряды. Олег мигом прекратил спор, сказав, что вперёд встанет дружина Владимира.

- Владимиру честь уступаешь, княже, - промолвил Регнвальд. - Не по годам ему честь эта.

Отец твой выше Владимирова отца стоит, - вставил Путята, - значит и первенство за тобой быть должно. Гляди, княже, возгордится Владимир, станет и впредь первенства себе требовать.

Но Олег от решения своего не отступил, ибо знал: Владимир хоть и молод, но ратному умению его обучать не требуется. Не растеряется в любой ситуации, не оробеет перед мощью врага. Даже и знает Владимир лучше Олега, как действует в ближнем бою рыцарская конница, ведь ему уже приходилось прогонять поляков за Бут. В тех сечах двухлетней давности Владимир ни разу бит не был, хотя стоял против тяжёлой польской конницы с гораздо меньшим войском, нежели сейчас.

Олег не стал делиться с воеводами своими мыслями. Он хорошо помнил напутствие отца перед выступлением к западному порубежью.

«Головой своей зря не рискуй, - сказал сыну Святослав, - в этой войне от тебя доблести особенной не требуется. Если Владимир будет вперёд рваться, уступай ему честь начинать битву, а себе бери славу одержанных побед. В битве последний успех зачастую важнее первого. Помни об этом, сын мой».

Едва пришла в движение закованная в блестящие латы чешская кавалерия, так тотчас взревели боевые трубы в русских и польских полках. Затрепетали разноцветные флажки на копьях польских рыцарей, которые пошли вперёд, построившись клином. Русские же конники устремились на врага, развернувшись широким фронтом. Это делалось с той целью, чтобы у конных лучников был шире обзор.

Олег мчался на длинногривом гнедом скакуне во главе ростовчан. Прямо перед ним развевались красные плащи киевских и переяславских дружинников. Над островерхими шлемами русичей среди частокола копий реяли черные с позолотой знамёна, на которых был изображён лик Спасителя. Олег старался разглядеть красное знамя Владимира с гербом его стольного града, но не смог его увидеть. Волынская дружина на своих длинноногих угорских лошадях ушла далеко вперёд.

«Не терпится Владимиру сойтись с чехами лоб в лоб, - мелькнуло в голове у Олега. - Ив кого такой норов? Отец его хоть и не робкого десятка, но до сечи не большой охотник. А этот…»

Где-то впереди раздался скрежет и лязг, будто сшиблись две лавины железных чудовищ. Задрожала земля под тяжестью многих сотен всадников. Шум битвы, наплетая, разорвал тишину летнего утра.

Олег не заметил, как оказался в самой гуще сражения. Какой-то чешский рыцарь с такой силой ударил его копьём, что он, приняв удар на щит, едва не вылетел из седла. От удара копье чеха сломалось. Рыцарь выхватил из ножен длинный меч и ринулся на Олега. Олег вздыбил коня и рубанул сверху мечом, целя рыцарю в предплечье, но промахнулся. Удары рыцарского меча были столь тяжелы, что в сердце Олега закрался невольный страх: по силам ли ему одолеть могучего противника?

Лицо чешского рыцаря было скрыто забралом, закруглённый верх шлема украшала богатая насечка в виде листьев дуба. Черно-красный щит был треугольной формы, изображённый на нем вепрь с оскаленными клыками, казалось, олицетворял свирепый нрав его обладателя.

Два ростовских дружинника вовремя прикрыли Олега щитами, когда у того сломался меч.

Выбравшись из лязгающей железом сумятицы ближнего боя, Олег отдышался и примерил в руке рукоять булатного меча, поданного ему верным челядинцем Бокшей.

- Поостерегся бы ты, княже, - опасливо произнёс Бокша, помогая Олегу взобраться в седло. - Не лезь на рожон-то. Чехи - это не половцы! Глазом моргнуть не успеешь, как голову снесут. Как я опосля батюшке твоему на глаза покажусь?

- Что же мне за спинами дружинников отсиживаться! - сердито проворчал Олег, отпихнув Бокшу сапогом. - Я - князь, а не мужик обозный!

Олег вновь ринулся туда, где вовсю шла жестокая кровавая сеча. Он увидел полотнище чешского знамени сквозь мелькающие и скрещивающиеся над головами воинов мечи, и в нем вдруг пробудилось желание повалить вражеский стяг. Это должно ободрить русичей, для чехов же это будет позором.

Чешские витязи распознали в Олеге князя по шлему с серебряной насечкой и по богатому панцирю, они рвались к нему, чтобы сразить или пленить русского князя. Одного рыцаря с черным пером на шлеме Олегу удалось выбить из седла, другого - смертельно ранить, поразив мечом в шею. И тут Олег вдруг оказался один в окружении врагов: все дружинники, находившиеся рядом, были убиты. Кони, оставшиеся без седоков, испуганно метались, стараясь вырваться из страшной кровавой круговерти.

Никогда ранее Олегу не приходилось в одиночку отбиваться от стольких врагов да ещё закованных в прочные латы. Он отбивал удары мечей и топоров щитом, уворачивался, рубил и колол сам. Конь под ним крутился волчком, повинуясь ударам шпор.

Олег позабыл про свой страх, про вражеское знамя, целиком захваченный неравной схваткой, свирепея от мысли, что погибнет как лось, обложенный голодными волками. Щит от сильного удара топором раскололся посередине, панцирь выдержал уже не один удар копья, а меч стал красен от крови сражённых врагов. Чешские рыцари уже не пытались пленить Олега, оценив по достоинству его безумную храбрость. Они взяли князя в плотное кольцо, намереваясь разделаться с ним, изнемогающим от усталости и полученных ран.

Внезапно круг врагов разорвался, рядом с Олегом оказался Регнвальд и ещё трое суздальских дружинников со вздыбленными львами на щитах. Меч Регнвальда был подобен молнии, рыцари старались держаться на расстоянии от варяга после того, как тот сразил могучего чешского воеводу и его оруженосца.

Натиск чехов заметно ослабел, словно что-то надломилось в том яростном порыве, с каким конники Братислава начинали атаку. Вскоре они подались назад.

В преследовании врагов Олег уже не участвовал. У него вдруг закружилась голова, и он стал валиться с коим, не понимая, что происходит. Чьи-то сильные заботливые руки подхватили Олега и уложили на землю. Он ин нашлялся, ощутив во рту солёный привкус крови. Мутило от внезапной слабости, тряслись руки. Закрыв глаза, Олег слышал, как Регнвальд отдаёт кому-то при- ICM3 вынести князя с поля битвы.

«Неужели я смертельно ранен? - подумал Олег, перед тем как потерять сознание.

Очнувшись, он обнаружил, что с него сняты доспехи и над ним хлопочет рыжебородый лекарь Петрила, перевязывая руку повыше локтя.

- Очнулся, соколик! - радостно осклабился Петрила. - Он окликнул слугу: - Эй, Бокша, иди сюда. Жив твой князь!

Олег увидел над собой озабоченное лицо Бокши.

- Эх, княже! - покачал тот головой. - Ну и напугал ты меня! Принесли тебя всего залитого кровью. Я уж думал, конец.

- Где рать Братислава? - тихо спросил Олег.

- Отступили чехи: и конница, и пешцы, - бодро ответил Бокша. - Вся рать их к Оломоуцу подалась.

- Значит, победа наша?

- Наша, княже. - Бокша улыбался. - Пересилила наша сила чешскую!

Олег хотел встать, но лекарь удержал его.

- Сеча закончилась, князь. Спешить некуда, - молвил он. - Бок у тебя сильно повреждён, и рука, и бедро. Крови много потерял, лежи покуда. А ежели тебе чего- то надо, Бокше прикажи. Он сделает.

Закончив перевязку, лекарь отправился к другим раненым, которых выносили с поля битвы.

Вскоре вернулись русские дружины, преследовавшие отступающих врагов. Топот копыт и громкие радостные голоса заглушили стоны раненых.

Владимир разыскал Олега и горделиво показал ему захваченное чешское знамя: на белом полотнище раскинул крылья чёрный орёл с когтистыми лапами.

Отлетался чешский орёл, - усмехнулся Владимир, швырнув знамя на траву.- Завтра на Оломоуц пойдём.

Глядя на радостного Владимира и на поверженное чешское знамя, Олег только теперь до конца осознал, сколь сладостен миг победы…