Глава тринадцатая. БЕГСТВО ИЗ ДВОРЦА.
Всю дорогу от Киева до Чернигова Олег размышлял над тем, как уговорить воинственного Бориса не обнажать меч на дядей своих, какие доводы измыслить, чтоб спровадить его с миром в Курск. Впереди на косогоре над широкой Десной уже показались знакомые до боли бревенчатые стены и башни с шеломообразными кровлями, а он так толком ничего и не придумал. И от того настроение было хуже некуда.
Борис был несказанно рад приезду Олега. Он всюду появлялся с ним на пару, то и дело выговаривая боярам черниговским: «Ну вот, а вы твердили мне, будто Олег мне враг. Нам теперь никакой враг не страшен!»
О том же говорил Олегу и Регнвальд:
- Промашку дал Изяслав, отпустив тебя в Чернигов. У Бориса дружина дюже сильная, а вкупе с нашей дружиной его и вовсе не одолеть ни Изяславу, ни Всеволоду. Да и черниговцы, видишь, как обрадовались твоему приходу! Бояре здешние в память об отце твоём все как один встанут за вас с Борисом.
- Что же ты предлагаешь? - хмуро спросил Олег.
- Предлагаю послать гонца в Киев к Изяславу и Всеволоду, дабы им было ведомо: отныне на этой стороне Днепра для них земли нет, - твёрдо ответил Регнвальд. - И ещё, предлагаю слать гонцов к Ярославу в Муром, Давыду в Ростов и к Глебу в Новгород. Надо вам, Святославичам, собраться вместе и решить, как выстоять против дядей своих, не отдать им ни Чернигов, ни Новгород.
- Я вижу, тебе свары хочется, - недовольно промолвил Олег. - Дядья поручили мне договориться с Борисом миром. Им ссоры да сечи не нужны.
- Эх, князь! - печально вздохнул Регнвальд. - Дядья твои не знают, как им с Борисом управиться, потому и уповают на твою помощь. Поверишь Изяславу, ни с чем останешься.
Но Олег не прислушался к этим словам.
К трудному разговору с Борисом он приступил день спустя. Откладывать далее было невозможно, поскольку деятельный Борис собирался идти с полками прямиком на Киев.
- Дядья нас в покое все равно не оставят, брат, - говорил Борис Олегу. - Время сейчас удобное: Владимир ушёл в Смоленск, а Святополк подался в Вышгород. Ярополк и вовсе на Волыни сидит. Никто из них к отцам своим на подмогу не успеет.
Наконец Олег предложил Борису оставить Чернигов и идти на княжение в Курск, честно признавшись, что в таком случае стол черниговский достанется ему.
- Коль разойдёмся мы с дядьями миром, то тем самым утвердим на Руси новый порядок распределения столов княжеских, - сказал Олег. - Не по старшинству возьму я Чернигов, а по родовому праву. Понимаешь, брат?
- Не станут дядья наши княжескую лествицу ломать тебе в угоду, - с сомнением покачал головой Борис.
- Изяслав Ярославич дал мне слово княжеское, - покачал головой Олег. - Тому свидетелем был Всеволод Ярославич. Не хотят дядья враждовать с тобой из-за Чернигова. Уступи им, избавь Русь от кровавой усобицы.
- Дивлюсь я на тебя, брат, - возмутился Борис. - Как легко ты пошёл на поводу у Изяслава, поверив на слово. Да ему обмануть, что плюнуть! В душе Изяслав ненавидит всех Святославичей.
- А ты уступи мне Чернигов, - стоял на своём Олег, - тогда и поглядим, солгал ли Изяслав. Мне бы токмо в Чернигове сесть, закрепить за собой этот удел. Уж я тебя не забуду, брат. Помогу и тебе перебраться из Курска на более почётный стол.
Скрепя сердце, Борис уступил просьбе Олега, но направился не в Курск, а в далёкую Тмутаракань.
- Чаю, с Романом Святославичем я буду един и делами и помыслами, - сказал он на прощание Олегу.
Незамедлительно черниговский стол занял Всеволод Ярославич и сразу стал собирать войско для похода на Полоцк.
Он объявил Олегу новую волю Изяслава:
- Передумал великий князь давать тебе Чернигов, поэтому меня сюда отправил. Уж ты не серчай на меня, Олег. Я тебя не гоню. Наоборот, хочу, чтобы ты вместо меня правил Черниговом, покуда я со Всеславом воевать буду. Думаю, со временем Изяслав и отдаст Чернигов тебе.
У Олега эти слова не вызвали ничего, кроме растерянности. Как скоро наказала его Судьба за легковерие! Как он оказался слеп и глуп по сравнению с Регнвальдом и Борисом!
Однако Олег ещё лелеял слабую надежду с помощью Всеволода Ярославича закрепиться в Чернигове. Он остался на столе черниговском, когда тот двинулся с полками в Подвинье.
В этой распре со Всеславом Всеволоду Ярославичу помогал его сын Владимир. Изяслав ни сам не пошёл против полоцкого князя, ни сыновей не отпустил. Поговаривали, будто не желает Изяслав зла Всеславу, памятуя тайный сговор с ним против братьев своих. А может, опасался Изяслав потерять Киев в третий раз, видя, как косо поглядывают на него киевляне.
Война с Полоцком продолжалась до осени. Осаждали Всеволод Ярославич и Владимир стольный град Всеслава, но взять не смогли. Ни с чем и ушли восвояси.
Как вернулся Всеволод Ярославич в Чернигов, так и приступил к переговорам с братом относительно Олега. Несколько раз ездил в Киев, но его с собой не брал, говоря, что так ему будет легче договариваться с Изяславом. Тянулось это без малого месяц.
Уже в октябре Олег случайно узнал от Анны, супруги Всеволода, что напрасны его надежды на Чернигов: ибо дядья не то что Чернигов, но даже Курск не хотят ему давать.
Анна недавно вместе с детьми приехала из Киева, поэтому была о многом осведомлена. К тому же Всеволод Ярославич имел обыкновение делиться с любимой женой своими заботами. Анна симпатизировала Олегу и негодовала на мужа и деверя, которые явно желают видеть Олега изгоем, опасаясь его честолюбия.
Во время очередной поездки Всеволода Ярославича в Киев Анна решила откровенно поговорить с племянником. Она хотела, чтобы Олег был готов к любому повороту событий, даже к тому, что дядья захотят извести его ядом.
- Опасаются тебя дядья твои, - начала Анна. - Полагают, коль дать тебе малый град, то ты в гневе исполнишься на них и ещё братьев своих призовёшь, а коль дать Чернигов, то и вовсе возгордишься. Вдруг захочешь, как отец твой, в Киеве сесть. Изяслав не просто рад бы от тебя избавиться, но жаждет гибели твоей. Есть слух, что Изяслав убийц нанял по твою голову, Олег.
Анна замолчала. Она сидела на стуле, облокотившись на его спинку и положив ногу на ногу. В свои двадцать семь лет половчанка выглядела замечательно, как степной цветок, обласканный весенним солнцем. Длинное платье из синего мухояра с узорами из бордовых и жёлтых цветов красиво облегало её гибкую стройную фигуру. Густые черные волосы были заплетены по русскому обычаю в косы, украшенные монистами. Голову венчала круглая половецкая шапочка с подвесками из серебряных кругляков.
Олег, стоя у окна вполоборота, слушал и нервно поглаживал маленькую бородку.
Когда Анна умолкла, Олег спросил, глядя в окно:
- А что же супруг твой? Тоже таит нож за пазухой против меня?
- Всеволод под братнюю дуду пляшет. Он боится, как бы Изяслав не сговорился со Всеславом у него за спиной, - Анна вздохнула. - Устала я от этой вражды, Олег. Всеволод стал не тот, каким был при твоём отце. Недоверием объят, мыслями нехорошими полон. Мнится мне, жалеет, что уступил киевский стол Изяславу.
- Наверно, - согласился Олег. - Да, Всеволод Ярославич сильно изменился после смерти моего отца. Что же ты мне присоветуешь, Аннушка?
Анна встала.
- Беги из Чернигова, - тихо промолвила она, положив руку Олегу на плечо. - Денег на дорогу я тебе дам из мужниной казны. Ода не простит мне, ежели с тобой что случится.
Олег с благодарностью прижал Анну к себе, ощутив своею щекой мягкий шёлк её волос.
Спустя час Олегова дружина была готова в дорогу.
- Куда двинемся, княже? - поинтересовался Регнвальд.
- В Тмутаракань, дружище, - без раздумий ответил Олег. - Куда же ещё?
Регнвальд понимающе усмехнулся:
- Верно, княже. Больше некуда.
Перед тем как сесть на коня, Олег зашёл в Спасо-Преображенский собор. Там в полумраке покоилась мраморная гробница с массивным православным крестом вдоль верхней крышки надгробия, последнее пристанище Святослава Ярославича.
Олег постоял, сняв шапку и склонив голову.
«И года не прошло, как ты помер, - мысленно обратился он к отцу, - а я уже изгой. Изяслав-скиталец опять на столе киевском, торжествует и глумится над памятью твоей. Ухожу я из Чернигова. Но, клянусь крестом животворящим, вернусь сюда с Борисом и Романом. Тогда поглядим, чья возьмёт!…»
Вернувшийся из Киева Всеволод Ярославич узнал от супруги, что Олег с дружиной подался в Тмутаракань.
- Вот, беда-то, - сокрушался Всеволод. - Почто не удержала Олега! Договорился я с Изяславом, что Олег вновь сядет князем на Волыни.
- Я не только проводила Олега в путь, но и отсыпала ему триста гривен серебра, - добавила Анна, радуясь в душе, что досадила мужу.
Ей было известно, что Всеволод завёл себе наложницу в Киеве, поэтому половчанка таким образом мстила.
- Ну, жёнушка - вознегодовал Всеволод. - Ну удружила ты мне! Теперь щедрость твоя боком выйдет! Олег ведь не будет сиднем сидеть в Тмутаракани, а соберёт в тамошних землях войско на мои же деньги и двинет вместе с Борисом обратно на Русь. Ты поняла, безмозглая, что наделала!
- Поняла, - огрызнулась Анна. - Надо было вам с Изяславом слово данное держать, так не ушёл бы Олег в Тмутаракань.
- Цыц! - рявкнул Всеволод на жену. - Поучать ещё меня будешь.
* * *
Тем временем Изяслав Ярославич дошёл до того, что отнял у сына жену и начал открыто сожительствовать с нею, нимало не смущаясь толков и пересудов по этому поводу. Безвольный по характеру Святополк не посмел выступить против воли отца, боясь потерять туровский стол. Как бы в качестве отступного Изяслав отдал Святополку и Вышгород.
Изяслав ещё в пору, когда была жива его супруга, подступался к Эльжбете с нескромными намёками. Однако тогда Эльжбета, находившаяся в особой милости у Гертруды, решительно отвергла все похотливые домогательства. Благодаря ей Эльжбета стала сначала наложницей Святополка, а потом и его законной женой. Тому способствовало дальнее родство Эльжбеты с Гертрудой, а также её необыкновенная красота.
Ода поначалу обрадовалась новому увлечению Изяслава, полагая, что красавица-полька, которая была на пятнадцать лет её моложе, отныне станет безраздельно властвовать в опочивальне великого князя. Но не тут-то было. Изяслав по-прежнему держал Оду как наложницу, находя особенное удовольствие наслаждаться её прелестями после Эльжбеты.
Постельничему, прибиравшему великокняжескую ложницу, Изяслав любил говорить, переспав с Одой: такова моя месть германскому королю за все плохое. Если же в постели с Изяславом бывала Эльжбета, то месть великого князя предназначалась польскому князю за негостеприимство. Коснячко, частенько обедавший с Изяславом, не раз слышал от него, что покуда воевода «дрых как сурок», великий князь с утра пораньше «долбал своим мощным мечом Германию и Польшу».
Наконец дело дошло до того, что Изяслав все чаще стал совокупляться с Одой и Эльжбетой одновременно. При этом ему нравилось всячески унижать своих наложниц, доводить их до полного изнеможения, измышляя на пару с постельничим все новые способы совокупления.
Постельничим у великого князя был тридцатилетний детина по имени Спирк, потерявший в сражении левый глаз и два пальца на правой руке. За свою верность и храбрость он и получил столь выгодную должность. Но для Изяслава Спирк был не просто постельничий, он был также его телохранителем, поверенным многих тайн, слушателем и собеседником во время затяжных попоек. Заметив, что Ода и Эльжбета испытывают отвращение к недалёкому, грубому и страшному на вид Спирку, Изяслав, стремясь насладиться их унижением, иногда позволял постельничему силой овладеть какой-либо из женщин.
Для Оды сущим наказанием стало её умение петь и играть на лютне, поскольку Изяслав перед сном любил послушать какую-нибудь саксонскую балладу. Побывав в Германии и неплохо выучив немецкий язык, Изяслав даже разговаривал с Одой по-немецки, когда просил спеть ту или иную песню. Ода, естественно, уступала, но при этом старалась что-нибудь выгадать, зная, что в такие моменты Изяслав особенно мягок.
…Однажды великий князь на несколько дней уехал в Вышгород.
За Одой и Эльжбетой должен был присматривать Спирк. Он делал это столь усердно, что не только трапезничал с пленницами, но даже ходил вместе с ними в баню, дабы везде и всюду слышать их разговоры. В бане Спирк нагонял такого жару, что несчастные женщины на все соглашались, лишь бы поскорее вырваться из пекла.
Но даже осторожный и предусмотрительный Спирк раз не доглядел. Он приказал одному из княжеских гридней проводить Оду из бани в её покои. Случайно этим гриднем оказался Бажен, сын Богуслава.
Оде не нужно было много времени, чтобы рассказать Бажену, как она страдает и как уповает на его помощь, которая будет непременно вознаграждена. Бажен не раз слышал от старших дружинников, что Изяслав Ярославич умышленно не отпускает от себя Оду. Великий князь желает обиняками вызнать у неё, куда они с Борисом Вячеславичем спрятали сокровища, вывезенные из казны. Тщательные поиски золота в Вышгороде результата не принесли.
Падкий на деньги Бажен согласился помочь Оде бежать, уловив в обещании щедрой награды явное подтверждение того, что ей ведомо место сокрытия пропавших сокровищ. К тому же гридень рассчитывал и на другую награду от Оды, коей однажды она его уже побаловала.
Выполняя наставления, Бажен. в тот же день встретился с Регелиндой и взял у неё сонный порошок, который лекари подсыпали в пищу Святославу Ярославичу, когда того мучили сильные боли в спине. Регелинда же должна была приготовить лошадей и ждать в условленном месте: Ода собралась бежать к Давыду Игоревичу в Канев.
О своём намерении она не сказала Эльжбете ни слова, опасаясь, что двоим вряд ли удастся выбраться из дворца. Однако в тот вечер подвыпивший Спирк так долго насиловал Эльжбету, что довёл её до слез. Когда Ода вступилась за несчастную польку, то Спирк набросился и на неё, повалив прямо на пол. Ода изобразила удовольствие, которое якобы подступило к ней против воли. Она исходила блаженными стонами, помогая Спирку своими телодвижениями.
Когда Спирк в изнеможении повалился на медвежью шкуру, которой был застелен пол комнаты, Ода подошла к столу и налила вина в чаши, подсыпав в одну большую дозу сонного порошка. Это видела Эльжбета, но не сказала ни слова, встретившись глазами с Одой.
Взяв чашу с вином, Спирк в мгновение ока осушил её, крякнув от удовольствия. Забравшись на ложе, он стал подзывать Оду к себе, чтобы продолжить начатое, но княгиня попросила дать ей возможность чуточку отдохнуть и допить вино.
- Ну, ежели токмо чуточку, - похотливо осклабился Спирк, широко зевнув.
Вскоре голова его упала на подушку, и он захрапел.
- Ты отравила этого мерзавца? - перепугалась Эльжбета.
- Нет, лишь усыпила. Собирайся-ка в путь, моя дорогая.
В полночь, во время смены стражи по всему дворцу, в княжеской опочивальне появился Бажен, одетый как охранник в голубую свитку, красный плащ и красные сапоги. В руках у него было короткое копье, на поясе - кинжал.
Бажен не стал возражать, когда Ода сказала, что Эльжбета бежит вместе с ней. Он велел женщинам снять длинные платья и облачиться в мужскую одежду. В мешке, который Бажен принёс с собой, оказались порты, свитка, плащ, сапоги и шапка с лисьей опушкой, полная форма гридней Изяслава.
Всю принесённую Баженом одежду Ода отдала Эльжбете, сама же облачилась в одежду Спирка, спящего беспробудным сном. Порты и рубаха были ей явно велики, но наброшенный на плечи плащ скрывал это. Свою шапку Бажен отдал Оде, чтобы она спрятала под ней длинные волосы.
Когда переодевание было закончено, Бажен критически оглядел женщин, которые благодаря своему невысокому росту и стройному сложению смахивали на миловидных юношей в воинских плащах.
- С Богом? - Бажен перекрестился.
Он шагнул к двери, но Эльжбета остановила его, схватив за руку. Другой рукой она выхватила из ножен кинжал, что висел на поясе у Бажена. Ни Бажен, ни Ода не успели понять, что задумала Эльжбета, ни тем более помешать ей. Все произошло быстро.
Подскочив к ложу, где спал Спирк, Эльжбета взмахнула кинжалом и отсекла Спирку его детородный орган по самое основание. Подержав кровоточащую мужскую плоть на своей ладони, полька с торжествующим лицом швырнула её спящему на грудь.
Вытерев краем простыни кровь с кинжала, Эльжбета вернула оружие Бажену.
Гридень сначала привёл своих спутниц в караульное помещение, где в этот поздний час никого не было. Бажен вручил Оде и Эльжбете по короткому копью, коротко объяснив, что делать в случае опасности: куда бежать и где таиться.
- Мы не побежим, - возразила Ода. - Мы будем сражаться, но вырвемся отсюда!
- Лучше смерть, чем ложе Изяслава, - вставила Эльжбета, настроенная не менее решительно.
- Тогда возьмите ещё и кинжалы, в ближней схватке они незаменимы, - Бажен достал из ларца два клинка в ножнах. - Коль дело дойдёт до схватки, то копьём лучше всего разить в живот, а кинжалом - в лицо и шею. Да действуйте молчком, чтобы голосом не выдать себя.
Идя полутёмными переходами и залами огромного дворца, Бажен и его спутницы все время держались в затылок друг другу, как и надлежало передвигаться при смене караулов. Дважды Бажену приходилось называть пароль и объяснять, откуда и куда он ведёт двух сменившихся стражей.
Уже при выходе из дворца сотник, остановивший Бажена, вместо пароля вдруг спросил, откуда взялись эти два красивых воина, их он не видел раньше.
- Прислал на днях нашему князю Болеслав Польский, - мигом нашёлся Бажен. - Они и по-русски-то еле кумекают. Им велено охранять польку, зазнобу княжескую.
Сотник понимающе закивал головой, усмехаясь:
- Видать, дорожит Эльжбетой Изяслав Ярославич, коль такую милость ей оказывает. Может, для Оды Немцов наберёт, а?
- Про то не ведаю, - ответил Бажен. - Но по мне лучше поляки, чем немцы.
- Что верно, то верно, - сотник дал знак стражникам отворить тяжёлые двери, которые являлись последним препятствием для княгинь на пути к свободе.
