Глава 18. У СТЕН КРЕМЛЯ
Молодой литовский князь Остей, внук Ольгерда… Прослышав, что в Кремле верховодит чернь, Дмитрий Иванович послал его из Костромы навести порядок. К сожалению, летописи умалчивают, чей был сын Остей. Но скорее всего - Дмитрия Брянского.
Собравшиеся в Кремле условились не только не выпускать никого, но и не впускать. Но, увидев князя с ратью, обрадовано открыли ворота.
Несмотря на юный возраст, Остей был умен, великодушен и обладал даром убеждения. Он не стал грозить, а лишь попросил организоваться и вооружиться. Мечами опоясались и взяли в руки копья не только земледельцы, но даже священники.
Нашли несколько «тюфяков» - малых пушек, только что принятых на вооружение, и установили их на башнях над воротами. Сюда же поставили воинов с тяжелыми самострелами; из них можно было не только пускать стрелы, но и, благодаря специальному прикладу, метать камни. Затащили на стены и медные котлы, чтобы кипятить воду и варить смолу.
Ближе к полудню 23 августа со стен увидели, как за Яузой и далее появился черный дым и к небу взметнулись языки огня.
- Аленушка, милая, дак это наши дома заполыхали! - запричитала мать Игнатия Стыря.
Молодая женщина стала успокаивать:
- Ничего, ничего, вот вернутся наши, побьют врага. Тогда новые дома построим. Краше прежних.
Стоявший рядом с самострелом купец-суконщик обратился к молодице:
- Умеешь утешать. Чья будешь-то?
- Жена дружинника князя Владимира Андреевича Серпуховского.
- Хороший князь. Да что-то его и слыхом не слыхать…
- Еще услышишь! - осерчала Алена и отошла в сторону.
После полудня этого же дня у стен Кремля на низкорослых проворных лошадках появились первые ордынцы; среди них выделялся сидящий на белом скакуне племянник хана Акмола, в блестящем шлеме и кожаных латах, скрепленных медными бляхами.
Под стены Кремля он привел всего лишь тумен, пусть и главный, но один. Остальные вел сам Тохтамыш.
Ордынцы Акмолы подошли с напольной стороны и стали «за три стрелища от града» - то есть на расстоянии трех полетов стрелы. От темной массы войска отделились двое и приблизились вплотную к кремлевским стенам.
- Великий коназ во граде?
- Нету его в Москве, - ответили сверху. - А мы и без него башку вам оторвем. Только суньтесь…
Ордынцы отъехали к своему ту мену. Когда передали эти слова Акмоле, тот заулыбался - он уже давно догадался, что в Кремле Дмитрия не было: много на стенах было нетрезвых, которые вели себя развязно - дудели в дудки и пищали, кривлялись, а то, сняв порты, показывали срамные места.
А тем временем в Костроме Дмитрий Иванович не мог пока набрать необходимое число ратников, чтобы выступить на помощь Москве. Некоторые князья шли к нему со своими полками, но, завидя летучие отряды Тохтамыша, которые сжигали все на своем пути, поворачивали назад, думая тихо отсидеться в своих вотчинах. Другие же вообще не трогались с мест.
Но как бы ни бахвалились московиты, подбадривая себя, они по-настоящему осознали опасность, когда не с одной, напольной, а уже со всех сторон окружила Кремль темная масса ордынцев - это хан Тохтамыш привел все свои тумены.
Враги уже близко подступали к стенам, деловито оглядывали валы, рвы, наполненные водой, ворота, примериваясь к штурму.
- А ну-ка, - обратился купец-суконщик к соседу, молодому парню. - Пальни из своего «тюфяка», пусть попробуют нашей железной каши…
Он подбежал еще к нескольким пушкарям и уже не попросил, а почти приказал сделать то же самое: здесь, на Фроловской башне, суконщик стал начальником. Его послушались.
Исторгая дым и мелко нарезанную сечку из болтов и железа, «тюфяки» рявкнули одновременно так громко, что внизу заметались лошади. Десятки ордынцев попадали с лошадей: из-за внезапности залпа убитых и раненых оказалось много.
Обозленные воины хана выпустили в ответ тысячи стрел. Но зубцы стен и сами башни хорошо укрывали московитов, и стрелы почти не причиняли им вреда…
С наступлением сумерек окрестности Москвы осветились пожарами. Горело то в одном, то в другом месте. На стенах никто не спал. Во многих подвалах хмельное закончилось. Где еще оставалось, князь Остей приказал своим дружинникам содержимое бочек вылить. После того как хан привел свои несметные тьмы, гуляки и сами одумались - протрезвев, с большим рвением, как это бывает по окончании загула, принялись за работу: таскали на стены камни, бревна, рубили в кузнях железную сечку.
Ночью в стане врага тоже не спали, там полыхали факелы, в их отсветах было видно, как конные собирали в кучу каких-то людей. Слышался рев быков. Затем животных запрягли в повозки, и они тронулись к кремлевским стенам. За повозками гнали толпу.
Первым догадался суконщик.
- Гонят к нам пленных, чтобы засыпать рвы. Эй, у котлов, не дремать, кипятите воду, смолу. Пушкари, будьте наизготове!
- Значит, стрелять станем по своим? - мрачно спросил кто-то из пушкарей.
- А что делать?! - вопросом на вопрос ожесточенно ответил суконщик.
Ордынцы гнали толпу, как скотину, бичами и копьями. Потом пленных разделили: одних на расстоянии двух полетов стрелы заставили рыть землю и наполнять ею повозки, другим, вооруженным заступами, приказали идти ко рвам.
Когда быки подвезли первые повозки и пленные, взобравшись на них, начали сыпать землю в воду» снова рявкнули «тюфяки», посыпая всех, кто находился внизу, железной сечкой. В отличие от лошадей, быки после ранения не. кидались в стороны, стойко перенося боль, но уж когда полились со стен кипящая вода и смола, тут уж и они не выдержали: дико взревев и выворотив оглобли, бросились куда глаза глядят. Пленные побежали тоже. Убитые и тяжелораненые остались лежать на валу. Ордынцы, убедившись в неосуществимости дела, которое они задумали, прекратили всякие действия. В их стане установилось спокойствие, лишь горели, потрескивая дровами, костры, и постовые прохаживались.
Рано поутру за подмосковным лесом заиграла заря - любоваться бы на неё да любоваться. Однако защитникам Кремля открылась иная картина: внизу валялись искореженные повозки, лежали убитые люди, пронзенные стрелами, пробитые сечкой, сожженные смолой или ошпаренные кипятком…
Отполыхало малиновыми красками небо, взошло солнце, а в лагере врага все еще стояло затишье. Потом в сопровождении двухсот конников на белом коне появился у стен племянник хана Акмола. На чистом русском языке он обратился к защитникам:
- Я бывал в вашем Кремле и знаю, что самые удобные ворота - Фроловские. Они шире остальных, и через них пройдет много конников. Откройте их. Великий хан пожалует вам не только свободу, но и даст каждому много золота…
Парень-пушкарь заволновался:
- Близко стоит… Может, жахнуть?
- Погодь… Теперь моя очередь. Уж из самострела я точно сниму этого красавца с белой лошади… - сказал суконщик.
Прячась за башней, он как следует прицелился и нажал на спусковой крючок. Стрела, пущенная из самострела, обычно летит с огромной скоростью, от такой стрелы не увернешься и щитом её не отобьешь. Даже если бы она попала не в кожаную прокладку лат, а в одну из соединительных медных блях, то все равно бы прошила тело насквозь. Акмола, не успев даже охнуть, замертво свалился на землю.
Галдя и грозя, конники подхватили своего начальника и ускакали.
- Теперь жди приступа… - сказал кто-то из пушкарей.
Но приступа в этот день не последовало. Хан был опечален гибелью племянника и не знал, что делать дальше.
Приведя под стены московского Кремля свои тумены, он думал быстро взять его штурмом, даже осадные машины не привез. Но теперь убедился, что быстро не получится. Хан даже не мог предположить, что вокруг Кремля такие мощные стены.
Подступая к ним, Тохтамыш надеялся и на безалаберность русских; когда ему доложили, что московиты потрошат винные погреба, он сказал приближенным:
- Вино - наш союзник.
Не знал также хан, что у московитов появились пушки, их давно научились лить не только в Москве, но и в Твери, Пскове и в Устюжне Железнопольской, расположенной в четырехстах поприщах от Новгорода.
(Орудийные стволы на Руси в описываемое время изготовлялись из железной крицы. Для этого нагревали руду древесным углем в специальных горнах - домницах. Получали небольшой кусок пористого железа, так называемую крицу. Крицу тщательно проковывали для того, чтобы освободиться от шлака и сделать металл более прочным. Затем из этого металла ковали железные полосы и свертывали по форме трубы. А когда труба была готова, продольные швы на ней заваривали опять-таки кузнечным способом.
Для стрельбы из этих пушек применялась смесь селитры, древесного угля и серы. Порох завозили на Русь купцы, торговавшие, несмотря на ордынское иго, с Китаем и даже с Индией.)
Еще двое суток степняки поглядывали на Кремль, ничего не предпринимая. Защитники приободрились.
Может, так ни с чем и ушел бы хан Тохтамыш от кремлевских стен, если бы не русская доверчивость. Утром 26 августа появились несколько знатных ордынцев. Шли пешком, без коней; горожане сразу смекнули - идут на переговоры. И вдруг среди чужаков узнали своих.
- Да это же Васька Кирдяпа!
- А рядом брательник его Семен! - разглядели со стен сыновей князя Суздальско-Нижегородского Дмитрия Константиновича, тестя Дмитрия Ивановича Московского. Дивно было это и непонятно. Если бы в Кремле находился и сам Дмитрий, то и ему также стало бы непонятно: почему это родные братья жены пребывают среди ордынцев?
Дело в том, что еще задолго до нападения на Русь Тохтамыша брат князя Дмитрия Константиновича Борис и его племянники Василий и Семен, не желая подчиняться Москве, возвели напраслину; они уверили хана, что Дмитрий Московский и Олег Рязанский хотят перейти на сторону литовского князя Ягайла и вместе с ним напасть на Орду.
Тохтамыш потому и спешил, не задерживаясь, к Москве, чтобы опередить противников. А помощь Олега Рязанского объяснил его трусостью, решив отомстить ему на обратном пути.
Как только хан оказался около Москвы, Борис Константинович снова послал своих племяшей. Тохтамыш и использовал их, чтобы уговорить московитов открыть ворота. Борис же заранее заручился обещанием Тохтамыша; если Василию и Семену это удастся, то, уходя из Руси, хан не тронет Суздаль и Нижний Новгород и отдаст этим городам предпочтение перед Москвою.
Такое было дело…
- Смотри, ордынцы с княжичами идут, - обернулся суконщик к молодому пушкарю. - Беги на Неглинную башню, отыщи Остея и боярина Федора Свибла и приведи их сюда.
Князь и боярин долго ждать себя не заставили - вскоре появились на Фроловской башне. Под ней напротив ворот уже собрались ордынские переговорщики. Среди них своим снаряжением и шлемами с шишаками выделялись Василий и Семен.
- Эй, московиты! - начал речь один знатный мурза, коверкая русские слова. - Хан любит своих добрых подданных. Он не хочет воевать с вами, хотя вы убили его племянника. Хан вам не враг, он враг великого коназа, а Димитрия нет среди вас. Поэтому вам нечего бояться. Хан удалится от Москвы, как только вы выйдите к нему с дарами и впустите в Кремль, чтобы он осмотрел его. У нас в Сарае есть христианская церковь, и пленные урусы в ней спокойно молятся. Спросите своих княжичей Василия и Семена. Мы, побывав в Суздале и Нижнем Новгороде, не тронули ваши святыни и не сожгли ни одного дома.
- А почему стали жечь наши посады? - спросил со стены Федор Свибл.
- Там почти все вы пожгли сами, - ответили снизу.
Это действительно было так.
- Не бойтесь, открывайте ворота: клянемся, что хан Тохтамыш не сделает вам ничего худого, как не сделал нам… - заговорил Кирдяпа.
- Хан Тохтамыш и Рязань не тронул, когда Олег принял его добром. Так будет и с вами, - поддержал Семен.
- Что делать будем? - спросил Остей Федора.
- Вроде бы все по правде, - ответил боярин. - Отворим ворота, пустим одного хана с богатурами - пусть полюбуются тем, что есть в Кремле, дары поднесем…
- Надо бы народ собрать.
- Это верно.
- Вы подождите, - крикнул Остей ордынцам. - А мы посоветуемся с народом, боярами и святыми отцами.
- Подождем, - радостно ответили снизу, чувствуя, что дело сдвинулось.
Остей, собрав народное вече, выступил на нем и передал разговор с мурзами и слова Василия Кирдяпы и Семена.
В конце он заявил:
- Если мы проявим излишнюю недоверчивость, то она может стать для нас пагубной. Думаю, что безрассудно подвергать далее Кремль дальнейшим бедствиям осады, когда есть способ прекратить их.
С князем горожане, поспорив, согласились. Решение передали ордынцам. Те закивали головами и удалились. Вскоре у стен появился сам Тохтамыш на вороном коне с несколькими сотнями богатуров, а чуть поодаль встали ровными рядами тумены. Сзади, чтобы никто не увидел со стены, за повозками ордынцы прятали уже связанные для приступа лестницы.
Фроловские ворота открыли. Литовский князь вышел первым. Он нес дары, за ним шли духовенство с крестами, бояре и простые горожане.
Остея богатуры сразу отделили и повели к хану, там его тотчас умертвили. Ордынцы только этого и ждали: они бросились в ворота, не дав русским даже сделать попытку закрыть их.
Ворвавшись в Кремль, татары начали резню. А в это время другие, приставив со всех сторон к стенам лестницы, уже взбирались по ним наверх.
Защитников охватила паника. А ордынцы рубили всех подряд: стариков, женщин, малых детей, подсекали кресты, иконные доски в церквах, сдирали с них золотые и серебряные оклады.
Разграбили великокняжескую казну, боярские житницы, склады купцов, сожгли многие церкви и находящиеся в них книги, стопы книг в два-три человеческих роста.
«И бяше тогда видети во граде плачь и рыдание, и вопль мног, и слезы, и крик неутешаемый, и стенание многое, и печаль горькая, и скорбь неутешимая, беда нестерпимая, нужа наужасная, и горесть смертная, страсть и ужас, и трепет, и дряхлование, и срам, и посмех от поганых крестьяном», - с болью в сердце записал тогда летописец. И в конце подытожил: «Сии вся приключися за умножение грех наших…»
Затем Тохтамыш, ободренный столь неожиданной удачей, разделил свои тумены на две части: одна пошла по Владимирской дороге, другая - на Звенигород.
Возле Переславля ордынцы едва не настигли повозку великой княгини Евдокии; её с детьми дружинники погрузили в лодку и отплыли на середину озера. Тем и спаслись. Сам город был сожжен дотла.
…Когда из Костромы уже вместе с прибывшей туда семьей вернулся в Москву Дмитрий Иванович, то он, скорбя при виде разоренной Москвы и почерневшего от копоти и смолы Кремля, плакал. Но подавив в себе слабость, первым делом велел погребать мертвых. Князь давал гробокопателям по рублю за восемьдесят человек, которых хоронили в одной могиле. Это составило триста рублей, следовательно, в Москве тогда погибло двадцать четыре тысячи человек, не считая сгоревших и потонувших.
Лишь позже немного утешило великого князя сообщение, что Тохтамыш из Руси все-таки не ушел безнаказанным…
