С большим нетерпением ожидал весь Ильмень возвращения своих послов из далёкой Скандинавии. Что они скажут, какой ответ принесут народу? Жизнь или смерть? Спасение от неурядиц или ещё более ожесточённые междоусобицы? Родовые старейшины не выходили из Нова-города, ожидая там возвращения послов.

Нов-город тоже волновался, но чувства, вызывавшие в нём эти волнения, были совсем не те, что в родах. Понимал народ новгородский, что с прибытием единого правителя всех родов приильменских - конец его вольности. Должен он будет подчиниться иной воле, кроме собственной, придётся каждому в Нове-городе склонить свою гордую голову пред мощной властью пришельца…

Однако новгородцы видели, что не им одним идти против всех, не им охладить необычайное воодушевление, охватившее весь народ приильменский.

- Беда нам всем будет! - шушукались в Нове-городе значительно притихшие вечевики. - Ведь князь единый не то, что посадник выборный.

- Известное дело, не то! Его, коли не люб, не ссадишь…

- Нажили мы заботу на свою голову!

- Да, теперь уже ничего не поделаешь, призвали, так терпи…

Но недовольных всё-таки было меньшинство.

Устали и новгородцы от постоянных кровопролитных распрей, да и у всех ещё живы были в памяти слова Гостомысла. Обаяние славянского мудреца не исчезло и после его смерти. Он жил в сердцах людей, все наизусть знали его пророческие слова, помнили свою клятву, произнесённую у одра умирающего, и не решались преступить её…

В томительном ожидании прошло много дней. Неизвестность томила и новгородцев, и старейшин, и даже родичей, то и дело наведывавшихся в Нов-город и ожидавших каких-нибудь вестей из далёкой Скандинавии.

Наконец пришли эти желанные вести.

Громко звонил в Нове-городе вечевой колокол, собирая на этот раз не одну новгородскую вольницу, а весь народ приильменский на совет о делах важных, касающихся избрания одного правителя над всей обширной дикой страной. Молчаливые, сумрачные, сошлись вокруг помоста вечевики. На их лицах была скрытая тоска, недоумение. Всем им казалось, что даже самый колокол звучал каким-то грусть наводящим, заунывным звоном, а не прежним весёлым, радостным.

После Гостомысла никого не хотели иметь новгородцы своим посадником, если не навсегда, то по крайней мере до тех пор, пока жива ещё память об усопшем мудреце. Поэтому вечевой помост заняли все находившиеся в Нове-городе старшие и степенные бояре, посланные от соседних племён старейшины родов, концевые и пятинные старосты.

- О чём речь-то пойдёт на вече? - слышались вопросы в толпе.

- Если послы вернулись, пусть рассказывают!

- Да, верно, пусть скажут, как на самом деле было.

- Мужи и люди новгородские, - громко заговорил старший из бояр, действительно, пришёл посланец от старейшин наших и будет вести речь к вам от имени тех, кого послали вы к варяго-россам.

- Слушаем! Слушаем! - раздалось со всех сторон. Бояре и старейшины расступились, пропуская вперёд величавого старика, одного из бывших в посольстве славян к варяго-росским князьям.

Он заговорил не сразу. Сперва он дал затихнуть шуму веча и только тогда повёл свою речь.

- Слушайте, мужи новгородские и людины, слушайте и запоминайте слова мои, - заговорил он зычно и твёрдо, - по указанию мудрого посадника Гостомысла и по воле веча, пошли мы за Нево к племени варяго-росскому, к трём князьям, Рюрику, Синеусу и Трувору . Труден наш путь был по бурному Нево и опасным фиордам, но Перун хранил нас от всех бед в пути и напастей. Невредимыми достигли мы стран, откуда не раз приходили к нам "гости", и везде принимали нас с великой честью. Зла не ведали мы ни на пути, ни в городах прибрежных, волос не упал с нашей головы!

Вече замерло в ожидании, что скажут дальше послы.

- И нашли мы, по слову Гостомысла, трёх князей варяго-росских. Знаете вы их всех, были они здесь, в наших местах, когда войной на нас шли. Нашли мы их и низко-низко поклонились им.

- Ну, зачем же очень-то низко! - крикнул один из вечевиков.

- Так повелело нам вече, - возразил ему посланец и продолжал: Чувства, которые испытали мы тогда, словами нельзя передать. Грозным, могучим, но и милостивым показался нам этот великий воин. Нет у нас на Ильмене таких! Высок он ростом и строен станом. Белы, как первый снег, его одежды, и, как солнечный луч, блестит рукоять его меча. Осанка Рюрика величественно важна, высоко он носит свою голову, и твёрдая воля видна в его взгляде. Счастлив будет народ приильменский под его рукой, получит он правду свою, и сокрушены будут все виновники бед наших.

- Так говори же, согласились ли братья княжить и владеть нами! загремело вече.

- Послы умолили Рюрика, он стал нашим князем и скоро будет среди нас со своими дружинами. Готовьтесь, роды ильменские, встретить своего повелителя-князя, носителя правды, защитника угнетённых и грозного судью всех…

Посол замолчал, молчало и вече. Все были готовы выслушать это известие, все предчувствовали, что так и должно быть, но вместе с тем. Каждому участнику веча вдруг стало жалко утрачиваемой вольности. До этой минуты каждый и на Ильмене, и в соседних племенах был сам себе господин и другой воли, кроме своей, да разве изредка воли своего старейшины, и знать не хотел.

Теперь, с призванием князя, всё это рушилось. Вечевики понимали, что часть воли, которой они так гордились, так дорожили, отходит от них. Князь ведь не то, что старейшина, выборный староста, или посадник. Он шутить с собой, прекословить себе не позволит, чуть что, прикажет дружине своей расправиться с ослушником. Не послушаешься добром - силой заставят.

Но это смущение продолжалось очень недолго.

Помянули былую волю, пожалели её, да поздно уже! Пролитое полным не бывает, так нечего и думать о потерянном.

Впрочем, и думать долго не приходилось.

- Слушайте, люди новгородские и приильменские! - зычно закричал посланец, заглушая своим голосом гомон толпы. - Слушайте, что приказывает вам князь ваш, готовьтесь исполнить волю его. Будет отныне защита у вас надёжная: враг ли дерзкий нападёт на дома ваши, прогонит его княжеская дружина; да только вот что: нужно князю дружину свою, кровь за вас и за пожитки ваши пролить готовую, и поить, и кормить, и Оружие давать ей, а потому должны вы от избытков ваших: от мехов, улова рыбного, сбора с полей - отделить десятую часть и принести князю вашему. Слушайте и исполняйте это.

- Что же, можно десятую часть отдать, только пусть защищает нас, творит нам суд и милость! - загремело вече.

- Это первый приказ князя, вами избранного, а второй таков будет. Приказывает вам Рюрик: его в отличие от всех других князей родовых именовать великим князем, отдавать ему всегда почёт и зла на него не мыслить, а кто ослушается, того постигнет гнев его. Пусть на вечные времена будет для вас великий князь наш, что солнце на небе. Как на солнце, глаза не щуря, смотреть вы не можете, так и на князя вашего взоров злых не подымайте. А теперь разойдитесь по домам и весям вашим, расскажите о всём, что здесь слышали, в родах ваших, готовьтесь встретить великого князя своего с молодой княгиней и на поклон к ним с дарами явиться.

Посланец поклонился вечу и скрылся в толпе бояр.

- Что же? Это ничего! Не тяжело, если десятую часть только, говорили вечевики, расходясь в разные стороны по Нову-городу.

- Вестимо, ничего! Вот как варяги были, так всё целиком отбирали, да ещё сверх того требовали…

- А насчёт того, как величать его, так нам всё едино.

- Ещё бы! Только бы справедлив да милостив был! В общем, вечевики разошлись все очень довольные. Томительное ожидание кончилось. Они знали теперь, что их ждёт впереди, знали и были вполне спокойны за будущее. Оно не могло быть худшим, чем то, что недавно ещё миновало.

Да и побаивались они уже теперь этого избранного ими же "великого князя". Известно им было, что не один он идёт в земли приильменские, что сопровождает его смелая, отважная дружина, которая не даёте обиду своего вождя. Тяжёл меч норманнский - по опыту знали это на Ильмене, а потому и решили в родах встретить своего избранника с великими почестями.

Весь Ильмень заговорил о Рюрике, об его жене молодой, о братьях его Синеусе и Труворе, но никто, решительно никто не вспоминал, что этот избранник когда-то оставил эти же родные ему места, гонимый и презираемый всеми.

Родовые старейшины только и толковали со своими родичами, что про нового князя, они восхваляли его доблесть, мужество, красоту, как будто сами его видели…

- Только бы богов он наших не трогал, Перуна не обижал, - толковали в родах.

- Не тронет! Сам ему поклоняться будет!

- То-то! А нет, так мы за своих богов вступимся и опять за море прогоним!

Всё-таки на Ильмене царило полное воодушевление. Все ждали от будущего только хорошего, доброго. Избранника, не зная, уже начинали любить. Вспоминали, что, пока он был на земле славянской, не смели обижать народ грубые норманны, и тяготы пошли только после того, как ушёл Рюрик с главными дружинами за море.

С нетерпением ждали своего владыку ильменские славяне. Шло время, приходили и из-за моря, и с устья Волхова разные вести: скоро должен был прибыть Рюрик на берега родного ему озера.