Запорожцы

У Карла пир. Как моря волны,
Как в бурю грозная река,
Шумят кругом, отваги полны,
Непобедимые войска.
Обносят чаши круговые,
Горит смоленых бочек ряд,
И грозно песни боевые
В туманном воздухе звучат.
Герой войны, любимец славы,
Пирует Карл меж русских нив,
Непобедимы скандинавы,
Пока их вождь бессмертный жив,
И за здоровье дорогое
Того, кто им и друг, и брат,
Пьет лихо войско удалое,
И слышны клики: «Карл, виват!»
И Карл встает. Движенья просты,
Величья полн спокойный вид.
И отвечает он на тосты
И снова пить и петь велит.
А рядом с Карлом, с чашей пенной,
Сидит весь в бархате старик:
Усы седые, взгляд надменный,
То ласков, то суров и дик,
Глаза полны огня и тайны
(Была, знать, доля не легка)…
И снова тосты:
«За Украину, и за Мазепу-старика!»
Пир для него. Привычной лестью
Сумел он Карлу обещать
Свою Украину. Клялся честью,
Что запорожцев грозных рать
Отдастся Карлу. А с такою
Удалой ратью, как они,
Победы нет, где нет лишь бою.
«Да вот идут они: взгляни!» —
Вскричал Мазепа…
Темной тучей
Вилася пыль в степной дали,
Вот рати, грозной и могучей,
Уж видны люди… Все в пыли…
В поту, измучены их кони,
Покрыл их степи прах густой,
Как будто мчались от погони
Иль завершили жаркий бой.
Остановились. В изумленьи
Карл смотрит на своих гостей.
Пройдя полсвета без сомненья,
Таких не видел он людей,
Кто в чем одет. На том папаха,
Из черна соболя окол,
На том парчовая рубаха,
На этом бархат, этот гол,
И лишь полгруди закрывают
Усы, почти в аршин длины.
Зато оружьем щеголяют
Удалой Хортицы сыны
Пред войском, как из бронзы слитый,
Гарцует стройный исполин,
То атаман их знаменитый,
То — Гордиенко Константин.
Он в кунтуше и черной бурке,
Ничуть не скрывшей тонкий стан;
В Царьграде отнятый у турки,
Блестит в алмазах ятаган.
Из-под папахи чуб курчавый
Через плечо на грудь упал…
Такой фигуры величавой
Никто из шведов не видал.
Ведет Мазепа к Карлу гостя,
И грозный атаман пред ним.
— Вот. Гордиенко славный, Костя,
Пред кем дрожат поляк и Крым.
Вот войска нашего отрада,
Опора запорожских сил,
Не раз твердыни Цареграда
Удалый рыцарь наш громил.
Вот он, надежда Запорожья,
Косматых рыцарей кумир!
Коль Костя твой да воля божья,
Так покоришь ты целый мир.
И подал руку Карл герою
И с атаманом рядом сел,
И снова с чашей круговою
Пир прекращенный закипел.
Несут два шведа чашу гостю,
С почетом Карл пред ним встает.
— Будь здрав, король!
И залпом Костя
До дна всю эту чашу пьет.
— Вино не то, что у поляков,
Король умеет угощать,
Да есть обычай у казаков:
Налей еще, чтоб не хромать!
Удивлены и Карл и шведы,
Но чашу новую несут,
Над этой чашею победы
От гостя страшного не ждут.
— Казак готов и пить и к бою,
Нам пир иль схватка — все одно.
Но чашу взял одной рукою
И показал сухое дно!
— Здоровы будьте, братцы шведы,
Еще за вас я буду пить,
Желаю над врагом победы
И помогу вам победить.
— Не так ли молвил я, громада,
Что в пир, что в бой — цена одна?..
Король, и хлопцам выпить надо!
И крикнул Карл:
— Подать вина!
Пируют шведы с казаками,
Гуляют об руку рука.
И обнимаются друзьями
Соединенные войска.
Потом потехи ради, игры
Пошли, потешились борьбой;
В пустыне так играют тигры,
Так львы играют меж собой.
Выходит швед, высок и строен,
Толпой собратьев окружен,
На вид он весел и спокоен,
И ждет борца с улыбкой он.
То Гинтерфельд, что прозван «Пушка»,
Телохранитель короля.
Коня поднять ему — игрушка,
Едва несет его земля.
В телохранители недавно
Совсем случайно он попал,
Теперь же имя это славно,
И редкий швед его не знал.
Раз ночью Карл, один, сурово,
Весь лагерь свой обозревал
И у орудья часового
Случайно сонного застал.
То Гинтерфельд был. Зная это, —
Что часовой не может сесть, —
В испуге пушку сняв с лафета,
Он быстро ею отдал честь.
Остановился, озадачен,
Карл изумленный перед ним,
И Гинтерфельд был им назначен
Телохранителем своим
И «Пушкой» прозван. И с поры той
Не знал соперников себе
Ни в славной «Речи Посполитой»,
Ни между шведами в борьбе.
И вот он встал пред казаками
И вызов войску предложил,
Чтобы померить с удальцами:
Избыток исполинских сил.
— А где Бугай! Послать Бугая! —
Раздались крики.
Пред толпой,
Борьбой потешиться желая,
Встал запорожец. Рост большой,
На плечах жилы, как канаты,
Кривые ноги, — страшен вид, —
И чуб огромный и косматый
Почти на поясе лежит.
Взбесился как-то бык в станице
И начал всех рогами бить,
Из казаков никто решиться
Не мог быка остановить.
А он — тогда-то казаками
За то Бугаем прозван был —
Взял за рога быка руками
Да и на землю уложил!
И вот сошлись герои эти
И крупно, крепко обнялись.
Их руки, как стальные сети,
Как корни дерева, сплелись.
То шаг назад, то вбок нагнутся,
То вдруг подвинутся вперед,
Устали оба, страшно бьются,
Никто победы не берет.
И смотрит Карл, он верит в шведа,
Улыбка на его устах.
И прав король: теперь победа
У Гинтерфельда уж в руках.
Бугай случайно поскользнулся,
Его глаза покрыл туман,
Момент… другой… перевернулся,
Упал казачий великан!
— Виват! — тут шведы закричали.
Кричат казаки:
— Ложный бой! И ятаганы засверкали
Над возмутившейся толпой.
И вынул саблю швед суровый…
Единый миг — и кровь прольет.
Но голос прозвучал громовый,
И Гордиенко сам идет.
— Прочь ятаганы! Аль не бились,
Аль мало крови и войны!
И руки мигом опустились,
И сабли спрятаны в ножны.
— Здесь не война была, потеха, —
Шутя играли меж собой,
А вы, ребята, вместо смеха,
Всегда затеять рады бой.
Ну, швед, давай со мною биться,
Сам поборюсь на этот раз,
И должен кто-нибудь свалиться
И побежденным быть из нас!
Швед согласился. Крепко разом
Друг друга руки оплели,
И не моргнули шведы глазом,
Как Гинтерфельд лежит в пыли…
Спокойно, тихими шагами,
В свою палатку Карл пошел,
Поняв, с какими удальцами
Его старик Мазепа свел.

Отправить