Ведомые ватажкой новгородцев - никто из них не захотел упустить чести и остаться у обоза, - дружина во главе с князем подошла к селению. Там уже собрались почти все жители, кроме самых старых и малых - более полусотни человек, кутавшихся в выделанные меха, мало отличимые в этих нарядах один от другого, они топтались беспорядочной толпой у околицы. Несколько молодых парней, вооружённые короткими луками и сулицами и сопровождаемые собаками, отправились было уже по следу чужаков. Налетев на них, молодые охотники со всех ног бросились назад.

Когда из леса выехал Ярослав, окружённый дружинниками, толпа пришла в движение. Несколько женщин и детей помладше бросились в дома, но остальные не двинулись с места. Мужчины подняли охотничьи луки, копья и ножи, готовясь защищать свои жилища.

Когда между всадниками и селянами оставалось шагов десять, навстречу конным из толпы вышел опирающийся на посох старик. Из-под отороченного мехом убора выглядывало тёмное сморщенное лицо с седой тонкой бородой. Ступая по снегу расчётливо и уверенно, он сделал несколько шагов и поднял руки.

   - Кейтя олеттэ? - прозвучал его голос.

С Ярйславом увязался и проводник Афанасий-Якко. Услышав вопрос старика, он протолкался из толпы новгородцев и встал рядом с конём князя.

   - Омат, - сказал он. - Ярослав рухтинас палвелиёйнеен.

Старик внимательно и холодно посмотрел на князя и заговорил снова уже мягче:

   - Микси тулиттэ тянне?

Наклонившись в седле, Ярослав толкнул Афанасия в плечо:

- О чём ты болтаешь с ним?

   - Старик хочет знать, кто мы и что нам здесь надо, - быстро ответил корел.

   - В таком случае скажи, - Ярослав выпрямился и расправил плечи, - что я - князь Новгорода, эта земля, на которой они живут, принадлежит Новгороду, они - подданные его, и я пришёл за данью!

Афанасий честно перевёл слова князя старику. Выслушав, тот окинул гордым независимым взглядом всадников и покачал головой:

   - Эмме туннэ, Новгородиаси. Синякяян рухтинас эт оле мейллэ митяян.

   - Что он такое говорит? - обеспокоенно шепнул Ярослав.

Корел поднял на него впервые растерянное лицо - он не знал, как передать то, что услышал.

   - Княже, старик говорит, что они не знают никакого Новгорода и тебя не знают тоже!.. - промолвил он.

   - То есть, как это - не знают Новгорода? - воскликнул Ярослав, горяча коня. За его спиной ватага новгородцев подхватила его возглас возмущённым гулом. - А ну, вызнай, кого они тогда знают? Чьи они данники?

Ответ старика переводить не требовалось. Ярослав уловил там всего одно знакомое слово - «свей».

   - Как - свеи? Это что - свейская земля здесь?

Старик заговорил - уверенно, важно и сердито. Афанасий еле успевал толмачить:

- Говорит он, что они раньше были вольные люди, а теперь они данники свейских земель... Приходили сюда две зимы назад люди оттуда, о богах говорили с ними - сказали, что их старые боги есть бесы и враги рода человеческого, крестили всех в новую веру... Про себя старик говорит, что его теперь по новой вере зовут Альбертом...

Ярослав скрипел зубами - надо же, опередили его проклятые свеи! А ежели ещё и тевтоны сюда заявятся?

   - Спроси - сам-то он кто тут? - процедил он.

Старик ответил.

   - Говорит, старейшина рода... Ещё говорит, что тут чужая земля и, если мы не уберёмся, то они помолятся своему новому богу, и тот позовёт против нас её хозяев, свеев.

Ярослав уже хотел было по своему обыкновению молвить что-то резкое, но вдруг передумал.

   - Спроси, где живёт его новый бог? - толкнул он носком сапога Афанасия в плечо.

Тот перевёл. Старик гордо развернулся и ткнул посохом в сторону всхолмия, что-то упрямо говоря. Ясно всё было и без перевода.

- Ах, там? - Ярослав даже прищурился и обернулся на своих дружинников: - А ну-ка, давайте, ребята! Покажем еретикам-свеям и этим дикарям, на чьей стороне нынче Бог!

Люди отпрянули в стороны с криком, когда дружинники, ударив коней, поскакали через селение. Охотники встретили их стрелами. Кто-то упал, поражённый в глаз или горло, но это только придало дружинникам ярости. Несколько мужиков, попытавшихся броситься наперерез лошадям, были смяты и покатились по снегу. Окружив частокол, воины без труда взяли его на копьё - воротина была снесена, и всадники прорвались внутрь.

Там оказался рубленный из брёвен и положенный на каменное основание католический костёл. Легко раскидав бросившихся было вперёд людей, дружинники ворвались внутрь.

В небольшом темном храме горел костерок и жир в глиняных плошках перед грубо вырезанным из дерева изображением распятого Христа. Возле статуи лежало подношение - замороженный тетерев, миска сушёных ягод и обмазанные чем-то бурым наконечники стрел.

Вслед за распахнувшими двери дружинниками в храм-святилище ворвались несколько человек. Один из них, совсем молодой парень, вцепился обеими руками в деревянного Христа и заголосил что-то высоким срывающимся голосом - должно быть, звал нового бога на помощь.

   - Неча тут голосить, ровно баба! - пробасил старший дружинник из взятого Ярославом десятка. Нагнувшись, он с усилием оторвал парня от статуи. - Чего делать-то с ними, княже?

Ярослав держался поодаль, не желая ввязываться в свару. Услышав голос дружинника, он махнул рукой:

   - Жечь!

Кто-то первым опрокинул плошку с жиром. Пламя вырвалось на свободу. Угли от размётанного костерка усыпали пол. Затлела подстилка из сушёного тростника, огонь схватил перья жертвенного тетерева. Через несколько мгновений пожар уже разгорался, и воины поспешили покинуть храм. В распахнутую дверь внутрь рванулся свежий воздух, заставив огонь разгореться жарче.

Увидев первые клубы дыма, селяне заголосили. Женщины попадали на колени, мужики покрепче схватили сулицы и луки. Старейшина, первым заговоривший с Ярославом, вскинул руки и тонко закричал.

В следующий миг мужики скопом бросились на дружинников. Те не стали ждать приказа воеводы и схватились за оружие.

Короткая сшибка кончилась, не успев начаться. Дружинников вместе с пешими новгородцами было примерно равное число с селянами, но первые же нанесённые мечами раны заставили емь попятиться.

Однако не все отступили - тот парень, что цеплялся за статую, с отчаянным боевым кличем устремился прямо на коня Ярослава, считая его виновником гибели их нового бога.

Князь не дрогнул, только вскинулся на дыбы конь, а парня, сбили с ног двое дружинников, выхватили из его руки сулицу, и один из них уже занёс над парнем меч.

   - Ялкяяхян! - раздался отчаянный крик, перекрывший гомон народа и дружинников. Старик, опираясь на посох, дрожащими руками тянулся к поверженному, умоляюще косясь то на мечи, то на князя.

   - Ялкяяхян таппако, - бормотал он робко и моляще, - хювят ихмисет, минуи пойкаани, пююдян тэйтя!

   - Чего это он? - Ярослав быстро обернулся на Афанасия.

Не принимавший участия в сшибке корел оказался рядом:

   - Говорит, это сын его! Просит не трогать... что хочешь, мол, проси, только не губи! Во как!

   - Сы-ын? - Ярослав прищурился, разглядывая парня, распростёртого у копыт княжеского коня. - А ну-ка, взять его!

Дружинники мигом поставили парня на ноги и покрепче схватили за локти, заламывая их назад. Старейшина потянулся было к нему, но его встретили мечи.

   - Скажи-ка им, Афанасий, - медленно, раздумчиво проговорил Ярослав, - что этот человек останется у меня, как заложник, чтобы всё их племя помнило, кто теперь их господа! И добавь, что я велю его убить, если мне или моим воинам будут мешать... В обоз его!

Пока Афанасий говорил, дружинники подхватили упирающегося парня и поволокли прочь. Старик попытался было остановить их, ему на помощь поспешили несколько человек - видимо, ближние родичи. По знаку воеводы, некоторых из них схватили тоже. Это заставило остальных остановиться. Женщины запричитали, колотя себя кулаками по лицу, заплакали дети. Но Ярослав больше не смотрел в сторону селения - повернув коня, он махнул рукой, приказывая дружине уходить.

Вечером на их стан набрели охотники из того селения. Они принесли меха, куски янтаря, дичину и долго путано упрашивали не держать зла и принять дары, отпустив заложников. Ярослав дары принял, но заложников не отпустил.

На следующий день полки пустились в путь, и скоро набрели на одинокую занесённую до самой крыши землянку, где ютилась семья таваста-изгоя. Бояться охотнику-одиночке было некого и нечего. Он спокойно вышел навстречу ватажке отпущенных Ярославом на охоту людей и явился с ними к стану, где его расспросил толмач Афанасий. По словам изгоя, он покинул своё селение с женой и детьми несколько зим назад, когда в их селение пришли чужие люди. Их жрец, явившись, сразу начал говорить о том, что их старые боги никуда не годятся - это лишь камни и брёвна, и в доказательство спалил всех идолов. Потом он призвал всех принять новую веру - в человека, который когда-то умер страшной смертью из любви к людям и пообещал своим последователям вечную жизнь. Старейшина и его родичи приняли новую веру, признали себя подданными пришельцев и поднесли им дары. А тех, кто не хотел, чтобы сжигали старых богов, по слову чужеземного жреца изгнали. Он, изгой Пелпс, был одним из тех, кто ушёл - ушёл сам, не дожидаясь, пока его вытолкают взашей. Он решил, что лучше, никогда не вернётся в род и умрёт один, чем согласится принять нового бога и платить пришельцам за это.

Выслушав рассказ изгоя Пелпса, Ярослав, всё время просидевший в раздумье, кивнул Афанасию:

   - Скажи ему, что мы боремся против этого чужого бога и тех людей, которые заставляют народ емь верить в него. И ещё скажи, если он покажет дорогу в их селение и укажет старейшину и его родичей, то мы освободим его селение от пришельцев.

Афанасий с готовностью перевёл. Он ещё не кончил говорить, а Пелпс уже закивал, прижимая руки к сердцу.

   - Он покажет нам дорогу, - объяснил корел князю.

Наутро Пелпс повёл дружинников в селение. Здесь Ярослав уже действовал уверенно - он сразу приказал окружить храм, согнать жителей к нему и объявить, что отныне они будут подданными Новгорода. Пытавшихся возразить - старейшину и всю его семью - он тут же повелел схватить и отправить в стан - как заложников и пленников. Люди попытались -было возмущаться - снова на свет появились охотничьи луки и короткие сулицы, кто-то схватился за дубины, но это привело лишь к тому, что бунтарей повязали вместе с семьёй старейшины. Пополнившись полоном и данью - в храме нашлись серебряные чаши - полки двинулись дальше.

От этого селения направились к следующему, оттуда дальше. Тавасты, как звали их свей, жили небольшими селениями, в каждом обитал один большой род. Они мало встречались с соседями и знали лишь то, что происходит в окрестных лесах. Всякий раз приходилось отыскивать среди поселенцев проводника, который указал бы новгородцам путь дальше.

Везде происходило одно и то же - явившись в селение, дружинники без особого труда сминали нестройные ряды вышедших защищать свои дома охотников, привычно хватали самых рьяных и непримиримых противников и объявляли, что теперь род будет платить дань Новгороду. Потом уничтожали следы католичества и отправлялись своей дорогой.

Люди спокойно и послушно воспринимали их деяния - после того, как старейшины и их приближенные, те, кто мог бы поднять народ на бой, были схвачены, а новый бог не отзывался на мольбы о помощи, они смирялись. В конце концов, не всё ли равно, кому платить дань, - она обязательно достанется сильнейшему.

Тем временем Ярослав забирался в такие дали, где емь даже не слышала о Новгороде и никогда не видала русских воинов. Сюда даже шведы нечасто заглядывали. Здесь люди всё ещё поклонялись своим богам, хотя и доходили до них проповедники, рассказывающие о новом боге. Эти люди вообще никому не платили дань, и сломить их оказывалось сложнее. Сбиваясь в отряды, охотники уходили в леса и подстерегали русских дружинников. Затаиваясь не хуже диких зверей, они подкарауливали отошедших по нужде или отправившихся на промысел людей и поражали их по-охотничьи - в глаз.

Понеся первые потери, Ярослав наказал воинам не уходить никуда в одиночку, не снимать броней ни на миг и смотреть в оба, а при случае расправляться с врагами без жалости.

Это было началом настоящей войны. Охотники нападали исподтишка, а дружинники Ярослава, не оставаясь в долгу, искали их поселения и заимки, куда прятались женщины, старики и дети, и громили их. За несколько дней число пленных в обозе выросло почти вдвое. Ни та, ни другая сторона не хотели складывать оружие. Но бронзовые ножи, стрелы и сулицы с костяными наконечниками не могли поспорить с мечами и доспехами. Теперь, если в походе или на отдыхе один из воинов вдруг оседал на снег с торчащей из-под века стрелой, его товарищи мигом рассыпались по лесу и вскоре вылавливали одного-двух стрелков. Некоторых убивали тут же, другим оставляли жизнь, обращая в рабов. Пересчитывая полон, новгородцы тихо радовались будущей наживе и даже превратности похода не гасили их радужных надежд.

Увлёкшись охотой за емыо и сражениями, полки постепенно забрели в такие дали, что даже корел Афанасий заговорил о возвращении домой.

   - Князь, надо идти назад, - говорил он, - дальше земли, о которых я ничего не знаю! Старики говорили, что там край света!.. Кто знает, какие там люди живут! Не пришлось бы жалеть о том, что забрались в те места!

Ярослав долго отмахивался от подобных речей - не считая мелочей, ему сопутствовала удача. Обоз полнился полоном, на телегах грудами лежали меха, нашлось даже немного серебра и янтаря. А за спиной лежала покорённая земля. По осени явятся сюда новгородские сборщики дани и принесут новые меха, за которые на торгу иноземные купцы дадут хорошую цену. Разбогатевшие новгородцы прикипят к своему князю ещё больше и не захотят сменить его на другого. Даст Бог, Ярослав сядет у Святой Софии надолго. А там подрастут старшие сыновья, и один из них наследует власть отца. Он упрочит то, что начал делать князь и, как знать, может быть, его сын или внук сможет потом, пользуясь поддержкой Новгорода, подчинить себе и всю остальную Русь, как было в прежние времена, при Владимире Красно Солнышко...

Неясные пока ещё мечты о дальнем будущем гнали Ярослава дальше и дальше по земле еми. Он опомнился, только когда кончилась длинная снежная северная зима, и запахи прели в воздухе, и тёмные круги под деревьями объявили приход весны.

Пришлось поворачивать назад - подходили к концу при- I пасы, уже давно полки жили в основном охотой и тем, что добывали в разгромленных селениях. А тут ещё полон, который надо кормить и следить, чтобы глядящие исподлобья пленники не разбежались. Каково идти с ними в распутицу?

Ярослав отдал приказ повернуть назад.

Как оказалось, добрая половина войска приветствовала его решение - все торопились домой, делить добычу и порадовать своих домашних. Лишь самые близкие дружинники поговаривали, что князь бросает дело на полдороге. Но вокруг на много дней пути лежали неизведанные края, где могли таиться враги, а за спиной раскинулась покорённая земля, которая совсем скоро будет служить источником богатства и упрочения княжеской власти. Потом, через год или два, если одного похода для полного покорения этих краёв окажется мало, можно будет собрать вторую рать и идти на этот раз дальше, расширять новгородские владения на западе и севере. Тогда Ярослав пойдёт уже не просто так - он будет ставить всюду своих людей, чтоб следили за порядком и в случае чего могли призвать сумь и емь к повиновению.

Ну а пока войско возвращалось домой, и когда оно проходило мимо завоёванных селений, старейшины и местные князьки выходили навстречу, выносили дикий мёд, дичину, мороженую клюкву, морошку, другие болотные ягоды, кое-какие меха, кланялись дарами князю, выражали покорность и просили отпустить пленных родичей.

Поначалу Ярослав, тронутый тем, что его признавали господином этих земель, дарил кое-кому из пленных свободу - разрешал отцам забирать своих сыновей, возвращал семьям единственных кормильцев, но потом тавасты, как сговорились, приходили уже с требованием отпустить соплеменников. Новгородцы возмутились - на многих пленников они уже положили глаз и потихоньку поделили их. Не желая ссориться со своими, Ярослав перестал освобождать людей.

Тем временем стремительно пришла короткая северная весна. Снега таяли, всюду журчали ручьи. Болота полнились влагой и там, где раньше проходило войско, сейчас внезапно разливались озера. Надо было забирать всё дальше к северу, где ещё не стаял весь снег и льды на реках были крепки. Это удлиняло путь, поневоле заставляя войско идти к востоку, в земли корелов и ижорян.

Корел Афанасий снова шёл впереди дружин со сторожевым полком. На привалах он находил князя и, почтительно склонившись, клялся Христом и Тапио, хозяином леса, что выведет Князевы дружины. Ярослав слушал спокойно, отрешённо глядя на пляшущий огонь. Ему было всё равно, когда и куда выведет корел его полки - он уже думал о будущем: что будет делать летом и в следующем году. Нужен был ещё один поход, и князь думами весь был в этом походе. На сей раз он придёт надолго, на год или два и не ограничится покорением новых земель. Он сделает много, очень много! Его запомнят в этих краях!

Дружины шли уже по земле, называемой Афанасием Саво. Земля суоми осталась позади, а впереди лежала Карьяла. Она давно уже принадлежала Новгороду, там можно было отдохнуть и набрать сил для нового похода.

А меж тем припасы стремительно таяли. Овёс для лошадей заканчивался, они худели и слабели. Охота сделалась неудачной: дикие звери покидали лес, спасаясь от половодья, а те, кого удавалось добыть, после зимы були тощими. В попадавшихся на пути поселениях клети тоже оскудели.

Дружинники снова начали ворчать - на сей раз потому, что конца пути не было видно, а мешки с провизией легчали день ото дня. Всем хотелось поскорее добраться до дома, а с пешим полоном приходилось двигаться медленнее. Не привыкшие к долгим переходам тавасты слабели, некоторые больше ехали на телегах, чем шли. Ярослав в молчании слушал недовольные разговоры. Он уже начал корить себя за то, что не отпустил тех, за кого просили родичи, тащи теперь их!

Надо было решиться - высказать вслух то, что давно зрело в душе. Он не боялся совести - любой на его месте поступил бы так же. И Ярослав отдал приказ - убить.

Это была не жестокость, а необходимость. Полон убивали, ; если войско захватчиков оказывалось в опасности и не могло спастись иначе, если люди отказывались идти, если кончались припасы или предстоял смертный бой с нагнавшими местьниками. Тогда из добычи пленные превращались в обузу, от которой старались избавиться.

Практичные новгородцы сами взялись за дело. В первую очередь вырезали тех, кто ослабел больше других - стариков, случайно попавших женщин и детей, больных или просто слабых. Убивать старались во сне - подходили к спящим и быстро всаживали нож в сердце. Наутро на месте стоянки оставались безжизненные тела. Полон таял, идти становилось легче.

Последним препятствием на пути стала река Вуокса. С потемневшим льдом, под которым набухали пузыри воздуха, она преградила войску дорогу. Идти вдоль её берега означало удлинять и без того затянувшийся поход. Ярослав решил идти вперёд. Дружина и пешие полки перешли легко, но когда на лёд ступили телеги с добром и полон, лёд не выдержал. Громадная трещина пролегла как раз посередине реки, и сразу две телеги провалились в ледяную воду. Поскользнувшись на льдинах, упало несколько человек.

Ярослав стоял на берегу, когда это случилось. Переправившиеся новгородцы бросились обратно, спасать обозы и добро, но князь взмахнул рукой, подзывая дружину.

   - Все назад! - крикнул он.

Там, на льду, суетились люди - оттаскивали уцелевшие телеги, спешно разгружали их и на руках тащили добро к берегу. Пленники беспорядочной толпой спешили прочь. Под их ногами лёд трещал и хрустел, готовый сломаться. Неожиданно он треснул. Плеснула вода, встал бок отломившейся льдины и послышались отчаянные крики тонущих. Спасшиеся хлынули в стороны.

   - Бросай их! - закричал Ярослав. Дружинники, повинуясь его знаку, ступили на лёд, подгоняя уцелевших и мешая новгородцам перебегать на лёд. Те сперва было начали спорить, но тут под чьей-то ногой опять сломался ледовый панцирь реки, и горлопаны замолкли - река вскрывалась, и никто не хотел рисковать жизнью.

Потеряли треть обоза вместе с добром и добрую половину полона. Лишь нескольким из тех, кто оставался у телег, удалось спастись. Они скрылись в лесу на противоположном берегу и преследовать их не стали.

Ярослав не стал печалиться о потерях - всё равно удалось сохранить много добра, а недостаток будет восполнен через год или два в следующем походе. Главное было другое - они открыли путь в новые земли, покорили народ емь и выбили из них дань.

Через несколько дней пути Афанасий вывел войско князя Ярослава к городку Кореле, стоявшему на берегу Нево-озера, в сердце корельских земель.